Ненавидь меня

— В любом случае, — заявляет Нокс с хрипотцой в голосе, — после смерти Шэдоу я понял, что что-то не так. И подумал, что, возможно, это было предупреждением от… кого-то, — он проводит рукой по голове и вздыхает. — Но когда я нашел пальцы, закопанные на заднем дворе… то понял, что это был мой отец, и он готовился подставить меня.

О, Боже.

Хочу протянуть руку, прижать его к груди и утешить — потому что то, через что он прошел, намного хуже, чем я могла представить, — но Нокс качает головой.

Откидываюсь на сиденье, уважая его просьбу не прикасаться к нему сейчас.

Теперь все в нем обретает смысл. Отстраненное поведение и то, что он никого не подпускает к себе, слухи, ходящие по школе… даже то, как он занимается сексом.

Ему нужна боль и ощущение контроля, когда он трахается.

Нокс отворачивается и смотрит в окно, как будто ему невыносимо смотреть на меня, потому что он показал мне своих демонов.

Но я не осуждаю его… потому что он ни в чем не виноват.

Он был всего лишь мальчиком.

— Ты не монстр, — взяв его за подбородок, заставляю посмотреть на меня, потому что мне нужно, чтобы он понял. — Ты не заслуживал того, что с тобой случилось, — он пытается отвернуться, но я не позволяю. — То, что я чувствую к тебе, не изменилось.

И никогда не изменится.

— Тогда ты глупая, — бормочет он.

— Я какая угодно, но точно не глупая.

Смотрю на часы на приборной панели. Автобус отправляется через двадцать минут, но вопросы продолжают накапливаться с каждой секундой.

Интересно, почему он никому не рассказывал о насилии? Хотя теперь, когда я думаю об этом, все очевидно. Его отец влиятельный агент ФБР и внушал страх с того момента, как Нокс сделал первый вдох.

Но все же кто-то ведь должен был это заметить. Медсестра, учитель, родственник…

Мысленно возвращаюсь к ранее сказанным словам.

— Ты говорил, что раньше считал это чьим-то предупреждением. Чьим?

Он подносит сигарету ко рту.

— Тебе пора идти.

Внутри все переворачивается от его отстраненности. Становится понятно, что он знает что-то важное.

— Нокс, — у меня поднимается давление, потому что мне нужно, чтобы он сказал, — кто, по-твоему, убил тех девушек?

Выражение его лица становится жестким, и в воздухе появляется струйка дыма.

— Лео.

Мне требуется вся сила воли, чтобы не рассмеяться. Лео не святой, но он точно не убийца. Этот человек и мухи не обидит.

— С какой стати ты решил, что это Лео?

Он бросает на меня печальный взгляд, и это только усугубляет ужасное чувство, зарождающееся в животе.

— Потому что он не тот, за кого ты его принимаешь, Аспен, — он стискивает челюсть. — И он уже убивал раньше.

Что? Я снова сжимаю сумку, собираясь с духом.

— Что значит, он уже убивал раньше? Кого?

Морщинка на его лбу становится глубже, и печаль окрашивает его лицо. От того, что он смотрит на меня с такой жалостью после того, чем только что поделился, желчь подкатывает к горлу.

— Лео застрелил твоего отца.

Эти слова пронзают кожу, словно пуля, разрывают внутренности, пока я не истекаю кровью.

Но я не хочу в это верить.

— Нет, — решительно качаю головой, не желая принимать это. Лео был лучшим другом моего отца, и отец любил его. — Ты лжешь, — кровь стучит в ушах, когда я смотрю на него. Не знаю, почему Нокс так думает, но он ошибается. — Человек, стрелявший в моего отца, признался. Лео сказал, что тот даже не пытался отрицать, когда полиция выследила его в собственном доме, — хватаюсь за грудь. — Черт, этот ублюдок сказал, что заслужил это, когда его вытащили в наручниках.

Гнев снова отражается на лице Нокса, когда он бьет кулаком по рулю.

— Лео солгал, Аспен.

— Почему ты…

— Потому что я слышал, как Лео и мой отец говорили о том, как тот застрелил его, и отец скрыл это. Он даже нашел подозреваемого, на которого можно было повесить убийство. Какой-то старик, живший в трейлерном парке, с историей насилия и шизофрении, — каждый мускул его челюсти напряжен. — Мне казалось это бессмысленным, потому что мой дядя и твой отец были друзьями. Сначала я думал, что дело в деньгах и в жадности Лео, но потом стало ясно, что есть и другая составляющая.

— Какая другая составляющая?

Но ему даже не нужно говорить об этом, потому что в моей голове что-то болезненно щелкает.

Я.

У меня перехватывает дыхание, а глаза наполняются слезами. Мне так плохо. Так мерзко и отвратительно. Хотя я и не виновата в смерти отца, но не могу избавиться от чувства вины.

Нокс обхватывает мои запястья, притягивая к себе, пока слезы текут по лицу, и я хватаю ртом воздух.

— Скажи, что ты лжешь, — умоляю, потому что правда причиняет такую боль, что я не могу ее вынести.

Он вытирает мои слезы.

— Хотел бы я, чтобы это было так.

— Как давно ты знаешь об этом?

— Я подслушал их разговор через несколько дней после похорон.

Размышляю об этом, но от этого становится только хуже. Нокс годами знал, но молчал.

— Почему ты мне не сказал?

Обхватив мое лицо ладонями, он усмехается: — Если не считать того, что ты ненавидела меня и никогда бы не поверила мне? — его рука скользит к моему затылку. — Я тогда не мог доверять тебе, Бродяга. Ты бы рассказала Лео — мужчине, с которым ты не только спала, но и которого очень ценила, — а он бы рассказал моему отцу…

— Вот почему Лео хотел, чтобы я держалась от тебя подальше, — слова Лео, произнесенные в отеле той ночью, всплывают в сознании. — Он сказал мне, что у тебя не все в порядке с головой. Что ты опасен, — опускаю глаза, потому что чувствую себя такой дурой из-за того, что поверила ему. — Что ты убил свою маму.

Но на самом деле Лео просто боялся, что Нокс скажет мне, что он настоящий психопат.

Он и его брат.

Господи. Все это так запутанно, и я не знаю, как мы можем все исправить или заставить их заплатить.

И тут мне в голову приходит еще одна мысль.

Нокс купил мне билет на автобус. Но не себе.

Потому что больше нет «нас».

С колотящимся сердцем изучаю его.

— Что ты собираешься делать?

Когда он закуривает очередную сигарету, выражение его лица меняется.

— Не беспокойся об этом.

Замираю, потому что он не может быть серьезным прямо сейчас. Он не может просто вывалить это дерьмо на меня и сказать, чтобы я не беспокоилась об этом.

Не беспокоилась о нем.

— Нокс…

— У меня есть план, хорошо? Но если мой план не сработает, то, по крайней мере, ты будешь в безопасности. Это все, что, блядь, имеет значение.

Понятия не имею, что должно означать это зловещее заявление, но в груди все сжимается.

— Ты можешь хотя бы сказать мне, что это за план? Может, в нем есть какой-то изъян. Может, вместе мы сможем придумать что-нибудь получше. Может…

Он прижимает палец к моим губам, заставляя замолчать.

— Твой автобус отправляется через пять минут.

Прежде чем успеваю возразить, он выходит из джипа, подходит ко мне и открывает дверь. На глаза снова наворачиваются слезы.

— Я не хочу тебя бросать.

Он обхватывает мою шею, целуя меня так страстно, что я чувствую его повсюду. Сжимаю его толстовку, не желая отпускать, потому что боюсь того, может случиться, если я сделаю это.

Закрываю глаза, когда он прокладывает дорожку поцелуев к моему уху и шепчет: — Я не смог спасти ее, но могу спасти тебя, — положив руку на мою, вырывает ткань из моей хватки. — Тебе пора уходить, Бродяга.

Быстро соображая, расстегиваю жемчуг на шее. Это единственная вещь, которой я действительно дорожу.

Вижу, что он хочет возразить, когда вкладываю ожерелье ему в руку, но я качаю головой.

— Ты можешь вернуть его, когда мы встретимся в Канаде, хорошо?

Потому что мы должны найти друг друга снова.

Не знаю, как описать, тот недоверчивый взгляд, которым он одаривает меня.

— Хорошо.

Поцеловав меня в последний раз, он вытаскивает меня из джипа и сует спортивную сумку.

— Не забудь выбросить телефон в урну, прежде чем сядешь, — он указывает подбородком в сторону автобуса, в который заходят люди. — А теперь иди.