Ненавидь меня

Подношу бокал с вином к губам и делаю глоток.

Всегда клялась, что никогда не буду пить — особенно мерло, любимое вино моей матери, — но вот, черт возьми, я здесь.

Сказать, что мои нервы на пределе, было бы преуменьшением. Детективы попросили Нокса прийти на допрос после того, как закончат со мной сегодня днем, но это было несколько часов назад.

У меня замирает сердце, когда смотрю на часы на плите. Сейчас чуть больше девяти вечера.

Я не могу ворваться в полицейский участок и потребовать объяснений, что происходит с моим сводным братом, потому что мне пришлось притвориться, что у нас несерьезные отношения.

Нервы сжимаются в животе, а кожа покрывается холодным потом.

Что, если они нам не поверят?

Что, если кто-то из нас случайно проговорится, даже не осознавая этого?

Что, если они подумают, что мы убили своих родителей, чтобы быть вместе без их осуждения и порицания?

Желудок сжимается, и дышать становится труднее.

Что, если Нокс взял вину на себя, и его посадили?

Может, мне стоит нанять адвоката?

Эта мысль заставляет меня рассмеяться, потому что единственный адвокат, которого я знала, был Лео.

Но он мертв.

Потому что я застрелила его.

Делаю еще глоток вина. Ублюдок заслужил это.

Вцепляюсь в края стола так сильно, что костяшки пальцев белеют.

Где он?

Беспокойство быстро перерастает в страх, и я уже готова сорваться и взорваться, когда слышу, как открывается входная дверь.

Замираю, в голове мелькают образы людей из спецназа, которые врываются в дом, чтобы вывести меня отсюда в наручниках.

— Бродяга.

Вскидываю голову при звуке его глубокого голоса.

Облегчение проносится сквозь меня так быстро, что начинает кружиться голова.

— Ты здесь.

Взгляд Нокса останавливается на полупустом бокале с вином, и он хмурится: — Ты пьешь.

— Я нервничаю, — мой голос понижается до шепота: — Тебя так долго не было, что думала, тебя посадили.

Он устало вздыхает: — На самом деле все прошло лучше, чем я думал, — он сокращает расстояние между нами. — Все в порядке. Мы не подозреваемые, а даже если бы и были, у них на нас ничего нет, — он приподнимает мой подбородок. — И никогда не будет… если только один из нас не сознается.

Он прав.

Логически я понимаю это… но все же.

Чувствую, как он изучает меня, словно образец под микроскопом.

— Когда ты в последний раз ела?

Пожимаю плечами, потому что, честно говоря, не уверена, последние несколько дней как будто слились воедино.

Он подходит к холодильнику.

— Я приготовлю тебе…

— Нет, — хватая бокал с вином, встаю на дрожащих ногах, — я не голодна.

Издав горловой звук, он возвращается ко мне и забирает бокал.

— Прекрати это дерьмо. Ты не такая, как твоя мать.

Вот тут он ошибается.

Потому что, как и она, я собираюсь провести остаток своей жизни, притворяясь тем, кем не являюсь.

Но меня пугает не это.

Меня пугает то, что я не знаю, что меня ждет в будущем.

Моя жизнь всегда была распланировала. Даже после того, как умер отец, и мой мир охватило пламя, я все равно ставила перед собой цели и стремилась достигнуть их.

Я всегда знала, кто я, несмотря на то, что выбирала и что демонстрировала другим.

Но теперь… все изменилось.

И все, на чем я могу сосредоточиться — все, о чем могу думать, — это он.

Потому что знаю, что не переживу даже мысли о том, что могу его потерять.

Его разгневанное лицо нависает в нескольких сантиметрах над моим. Его губы слегка приоткрыты, упрямая, точеная челюсть напряжена, а глаза — глаза, которые раньше приводили меня в ужас, — смотрят на меня так, словно я единственное на земле, что имеет для него значение.

— Нокс…

Он захватывает мои губы, дыхание перехватывает, а комната начинает кружиться.

— Ты этого хочешь?

— Нет, — отстраняюсь и смотрю на него, его глаза — один зеленый, другой голубой — полуоткрыты, и похоть затмевает весь его гнев.

Тянусь к пряжке его ремня и расстегиваю ее.

— Мне это нужно.

Он нужен мне.

Вскрикиваю от неожиданности, когда он поднимает меня на руки, распахивает дверь в подвал и несет вниз по лестнице. Опускает на кровать и встает передо мной на колени, его грубые руки сразу же расстегивают молнию на джинсах. Я приподнимаю бедра, когда он стягивает их. Вскоре за ними следуют мои рубашка, лифчик и трусики.

Хватаюсь за подол его футболки и поднимаю ее над головой.

Мне нужно почувствовать его кожу на своей.

Мне нужно чувствовать его внутри… чтобы он владел мной, требовал меня, трахал меня.

Чтобы все снова обрело смысл.

Открываю рот, чтобы сказать ему об этом, но его губы касаются моих, и он снова целует меня, выкачивая весь кислород из комнаты.

Пульс учащается, когда он проводит пальцами по моему горлу, останавливается на груди и дразнит сосок. Сжимает его, а затем захватывает своим горячим, влажным ртом. Жадно и настойчиво посасывая его.

— Раздвинь ноги, — головой скользит между бедер. Он сосет и покусывает чувствительную кожу над моим тазом, дразня меня. — Еще. Покажи мне каждую частичку этой мокрой киски, чтобы я мог съесть ее всю.

Раскрываюсь шире, и он кладет руки на внутреннюю поверхность моих бедер, удерживая меня широко открытой для него, пока он пожирает меня.

— Трахни мое лицо, — хрипит он, прежде чем его змеиный язык возвращается к облизыванию меня.

Выгибаю спину, вжимаясь бедрами в его лицо, когда он набрасывается на мой клитор, идеально всасывая его, чтобы свести меня с ума.

Оргазм обрушивается на меня как товарный поезд, и я могу только удерживать его голову, закатывая глаза и борясь за воздух.

Он хватает меня за бедра и переворачивает на живот, а затем шлепает по заднице.

Я знаю, что он собирается сделать, и знаю, что это будет приятно, как и всегда, но сейчас мне нужно что-то другое.

Что-то более глубокое.

Я переворачиваюсь на спину.

— Хочу быть сверху.

Вижу, что он хочет возразить, но обхватываю рукой его член, подрачивая.

— Пожалуйста.

Неохотно он ложится, и я усаживаюсь на него.

— Вставь в меня свой член.

Положив одну руку мне на бедро, он протягивает руку между нами и приставляет себя к моему входу.

Выражение его лица темнеет, а на лице появляется голод.

— Оседлай его.

Зажмуриваю глаза, поднимаясь на колени, а затем опускаюсь, сосредоточившись на том, как он растягивает меня, заполняя собой.

Медленно начинаю двигаться, запрокидывая голову, когда он поднимает бедра, подстраиваясь под мой ритм, наши тела идеально синхронизируются.

Его грубый голос прорывается сквозь туман: — Бродяга.

Я знаю, что ему нужно.

Потянувшись вниз, беру его руку и кладу на свое горло.

Жду, что он начнет сжимать его, но он этого не делает. Вместо этого он обнимает меня, притягивая к себе.

Его толчки становятся все глубже, и он целует мои щеки, подбородок, губы.

Наша кожа липкая от пота, когда мы прижимаемся друг к другу, и он прислоняется лбом к моему.

О, Боже.

Это так по-другому… так интимно.

Он удерживает мой взгляд, когда мы разделяем одно на двоих дыхание.

— Аспен.

Когда он произносит мое имя, в нем столько ярких эмоций — ненависть, любовь, желание, одержимость, сплетающиеся в одно целое.

Прямо как мы.

Он снова меняет позу, на этот раз толкая меня, что я оказываюсь на спине.

Я смотрю вниз между нами, наблюдая, как он снова входит в меня, а затем его мускулистое тело нависает надо мной.

Его руки находят мои, переплетая наши пальцы, а затем прижимают их к матрасу.

Его толчки становятся все глубже… голоднее.

Как будто он нуждается в этом так же сильно, как и я.

Закрываю глаза, когда калейдоскоп эмоций проносится сквозь меня, и напряжение между нами нарастает, но он хватает меня за шею, требуя, чтобы я смотрела на него, пока кончаю.

Удерживая его взгляд, когда меня пронзает второй оргазм, еще более сильный.

Из меня вырывается жалобный стон, я сжимаюсь вокруг него, отдавая ему все, что у меня есть, ничего не утаивая.

Я думала, что любовь закончилась в день смерти моего отца. Думала, что больше никогда не смогу испытывать к кому-либо подобное чувство.

Но я ошибалась.

Потому что она здесь, между нами, запутанная во всей нашей лжи и уродливых секретах.

Она росла, несмотря на нашу ненависть, потому что была сильнее нас.

И она останется с нами навсегда… как шрам, который никогда не заживет.

Он облизывает мое горло, прежде чем его зубы начинают царапать плоть. Из него вырывается глубокий стон, когда он двигается в последний раз и изливается в меня.

Когда он падает на меня сверху, прижимаюсь к нему — крепче, чем когда-либо раньше.

Его глаза ищут мои, когда он убирает мои волосы с лица, как будто знает слова, которые хочет сказать, просто не понимает, как их произнести.

Но это не страшно, потому что знаю, что однажды он это сделает.

— Я знаю, — шепчу, когда слезы застилают глаза, — я тоже это чувствую.