Нэпман 1. Красный олигарх

Глава 13 Запуск

Морозное утро четвертого декабря выдалось необычайно тихим. В пять часов, когда я подъехал к заводским воротам, над корпусами еще висела предрассветная мгла. Из труб мартеновского цеха поднимались столбы дыма, подсвеченные заревом плавки в старых печах.

Степан лихо развернул «Мерседес» у парадного входа заводоуправления, построенного еще отцом из знаменитого якунчиковского кирпича. На ступенях уже ждал Сорокин, как всегда взъерошенный, в потертой кожанке. Его очки в простой стальной оправе запотели от мороза.

— Все готово, Леонид Иванович, — он протянул мне папку с последними расчетами. — Величковский и Штром уже в цехе, проверяют контрольно-измерительную аппаратуру.

В мартеновском было непривычно тихо. Обычный грохот производства еще не начался.

Мы специально освободили пролет для пробного запуска. Только гудели мощные вентиляторы «Сименс-Шуккерт», нагнетая воздух в регенеративные камеры.

У пульта управления, сверкающего новенькими приборами «Гартман-Браун», склонились две фигуры. Величковский, подтянутый и собранный, в безупречном сюртуке и с неизменным золотым пенсне на черной ленте, что-то объяснял хмурому Штрому. Тот недоверчиво качал головой, то и дело сверяясь с толстым техническим справочником в потертом кожаном переплете.

— А термопары точно выдержат такую нагрузку? — донесся его скептический голос. — По немецким стандартам…

— Дорогой коллега, — в голосе Величковского зазвучали знакомые профессорские нотки, — наш сплав с добавками ванадия показал превосходные результаты при испытаниях. Вот, взгляните на диаграммы…

Лебедев, грузный начальник цеха, переминался у края площадки, нервно теребя золотую цепочку от часов. Рядом застыли двое опытных сталеваров в брезентовых робах и асбестовых рукавицах.

— Начинаем, — я взглянул на часы. — Сорокин, доложите готовность систем.

Молодой инженер торопливо развернул схему:

— Регенеративная система прогрета до рабочей температуры. Давление воздуха стабильное. Приборы откалиброваны. Первая загрузка подготовлена. Пятнадцать тонн специально подобранного лома.

В этот момент где-то наверху, на площадке управления сводом печи, что-то негромко звякнуло. Штром вздрогнул:

— Что это?

— Температурная деформация, — спокойно пояснил Величковский. — Вполне ожидаемое явление при прогреве. Наша новая арматура рассчитана с учетом этого эффекта.

Я поднялся на площадку управления. Отсюда была видна вся печь, массивная конструкция из огнеупорного кирпича, опоясанная сложной системой трубопроводов. Через смотровые окна пробивалось багровое сияние разогретой футеровки.

— Температура в регенераторах? — спросил я у Сорокина.

— Девятьсот двадцать градусов, — он сверился с показаниями пирометра «Виккерс». — Можно начинать завалку шихты.

Штром нервно протер пенсне:

— По немецкой технологии положено выждать еще час…

— У нас другая конструкция камер, — мягко возразил Величковский. — Более эффективный теплообмен позволяет начинать раньше.

Я кивнул старшему сталевару. Тот поднял руку, подавая сигнал крановщику. Мостовой кран фирмы «Демаг» плавно двинулся вдоль пролета, неся огромную мульду с металлоломом.

— Завалка, — негромко скомандовал Лебедев.

Сталевары действовали четко и слаженно. Загрузочное окно печи раскрылось, впуская первую порцию шихты. В цехе потеплело, от печи шли волны раскаленного воздуха.

— Смотрите на показания термопар, — Величковский склонился над приборами. — Особенно интересна динамика нагрева в зоне максимальных температур.

Стрелки на циферблатах поползли вверх. Через смотровые окна было видно, как раскаляется металл, постепенно теряя форму и превращаясь в бурлящую массу.

— Тысяча триста… тысяча четыреста… — Сорокин зачарованно следил за показаниями. — Скорость нагрева выше расчетной!

Штром встревоженно дернулся:

— Это опасно! Надо снижать подачу топлива…

— Спокойно, коллега, — Величковский указал на другой прибор. — Смотрите на характеристики теплосъема. Регенераторы работают идеально, система охлаждения справляется.

Я внимательно следил за показаниями всех приборов. Где-то в глубине печи раздался гулкий удар. Лом начал проседать, проваливаясь в расплав.

Первый этап прошел успешно. Но настоящие испытания еще впереди. Слишком гладко все идет, словно затишье перед бурей.

А ведь Штром может оказаться прав насчет температурных режимов, подумал я, глядя на раскаленное жерло печи. Но это мы узнаем только при выходе на полную мощность.

Уже через несколько часов мои опасения начали подтверждаться. К полудню в цехе стало невыносимо жарко.

От печи шел такой жар, что даже на пульте управления, защищенном асбестовыми экранами «Проммонтажа», плавились восковые карандаши, которыми Сорокин делал пометки в журнале наблюдений.

Первые признаки неладного появились около часа дня. Стрелка манометра «Шеффер и Буденберг», показывающая давление в регенеративной камере, начала подрагивать.

— Что-то не так с подачей воздуха, — пробормотал Штром, вглядываясь в прибор через свое пенсне. — Я же говорил…

Величковский быстро сверился с графиками:

— Температура у верхней кромки свода превышает расчетную на сорок градусов. При такой динамике…

Договорить он не успел. Из-под теплоизоляции главного воздуховода с шипением вырвалась струя раскаленного воздуха. Новая арматура, рассчитанная по формулам Величковского, неожиданно показала свой норов.

— Заглушить подачу воздуха на третий регенератор! — скомандовал я, заметив, как побледнел Сорокин. — Лебедев, готовьте резервную систему охлаждения!

Начальник цеха кинулся к телефонному аппарату «Красная Заря», установленному у пульта. Его пальцы, привыкшие к грубой работе у печей, неуклюже крутили диск.

— А вот теперь самое интересное, — Величковский поправил сползающее пенсне. — Посмотрим, как поведет себя система при нештатном режиме.

В его голосе звучал не испуг, а профессиональное любопытство исследователя. Он уже что-то быстро записывал в лабораторный журнал, то и дело поглядывая на приборы.

— Надо снижать температуру! — Штром нервно протирал платком взмокший лоб. — По инструкции Круппа…

— Погодите, — Величковский поднял руку. — Смотрите на показания термопар в зоне стыка. Материал держится, даже при повышенной нагрузке.

Я видел, как напряглись рабочие, готовые по первой команде начать аварийное охлаждение. Но профессор был прав — его новый сплав пока справлялся. Вопрос в том, надолго ли…

— Сорокин, — я повернулся к молодому инженеру. — Что показывает химический анализ отходящих газов?

Он схватил пробирку из аппарата Орса:

— Повышенное содержание окиси углерода. Режим горения нарушен из-за перебоев с подачей воздуха.

На лбу у Штрома выступили капли пота, и не только от жары:

— Если сейчас не остановим процесс, можем потерять печь. Это уже не эксперимент, это…

— Спокойно, Виктор Карлович, — я следил за показаниями приборов. — Дайте системе войти в новый режим.

За годы работы в металлургии, еще в будущем, я навидался всякого. Главное сейчас — не паниковать. Новая конструкция имела свои особенности, и нам еще предстояло их изучить. Желательно до того, как что-нибудь действительно серьезное случится.

— Любопытно, — Величковский что-то быстро чертил в блокноте. — Похоже, мы недооценили влияние турбулентности в верхней части регенератора. Нужно скорректировать геометрию камеры.

Его прервал пронзительный свист предохранительного клапана. Откуда-то сверху посыпалась обожженная окалина.

— Глушить третью секцию! — крикнул я, заметив, как покраснела стальная обшивка воздуховода. — Лебедев, начинайте охлаждение!

Следующие два часа прошли в напряженной борьбе за стабилизацию режима. Печь словно испытывала нас, показывая все новые капризы. То падало давление в регенераторах, то зашкаливала температура в отдельных зонах.

Когда к вечеру мы все же добились относительной стабильности, я собрал инженеров в кабинете. Нужно срочно анализировать ситуацию и искать решения. Первая плавка показала: проблем будет больше, чем мы ожидали.

В кабинете пахло крепким чаем и папиросным дымом. На массивном столе красного дерева разложены чертежи, покрытые свежими пометками. Величковский, сняв сюртук и оставшись в жилете от «Журкевича», быстро чертил какие-то схемы.

— Смотрите, — он постучал карандашом по чертежу. — Проблема не в самой конструкции, а в режиме работы. Мы пытались идти по немецким температурным графикам, а у нас совершенно другая геометрия камер.

Сорокин, с красными от усталости глазами, разложил диаграммы:

— Вот данные по сегодняшним испытаниям. Если наложить график турбулентности на температурную карту…

— Позвольте, — неожиданно вмешался Штром. В его голосе впервые за день не слышалось обычного скептицизма. — А что если изменить не конструкцию, а режим подачи воздуха? У Круппа в последних моделях используется принцип пульсирующего потока.

Величковский оживился:

— Коллега, вы попали в точку! — он быстро набросал новую схему. — Если организовать циклическую подачу воздуха, мы снимем проблему перегрева в верхней зоне.

Я смотрел, как два инженера, забыв о своих разногласиях, склонились над чертежами. Штром достал из портфеля немецкий технический справочник, Величковский подтянул свои расчеты.

— А систему управления потоком можно собрать из стандартных клапанов «Польте», — вставил Сорокин. — Я видел такую схему на «Серпе и Молоте».

— Молодой человек, — Штром впервые посмотрел на него с одобрением, — а ведь это мысль. Если поставить регулирующие заслонки вот здесь и здесь…

Следующие два часа они провели в жарких спорах над чертежами. Я только изредка вставлял замечания, наблюдая, как рождается решение. Величковский с его фундаментальными знаниями, Штром с огромным практическим опытом и Сорокин с его свежим взглядом прекрасно дополняли друг друга.

К полуночи на столе лежал готовый проект модификации. Простой и элегантный, как все гениальное.

— Позвольте, я проверю расчеты, — Штром достал свою любимую логарифмическую линейку «Фабер». — Хотя… знаете, впервые за много лет я почти уверен, что все сойдется.

Утром следующего дня работа закипела. В механическом цехе точили новые детали для системы управления потоком. Величковский лично контролировал доводку клапанов, а Сорокин собрал бригаду лучших слесарей для монтажа.

Через три дня модифицированная печь вновь была готова к пуску. На этот раз все прошло как по нотам. Регенеративная система работала идеально, температуры держались в заданных пределах.

— Поразительно, — пробормотал Штром, глядя на показания приборов. — Расход топлива снизился на тридцать два процента. Даже лучше, чем у немцев.

— Это еще не все, — Величковский довольно поблескивал пенсне. — Смотрите на качество плавки. При пульсирующем режиме мы получаем идеальное перемешивание.

К концу недели все убедились: проблема решена. Более того, найденное решение оказалось лучше исходного проекта. Печь работала стабильно, экономично и давала отличное качество металла.

Я смотрел на своих инженеров с гордостью. Они не просто справились с проблемой, они создали что-то принципиально новое. Новая советская инженерная школа показала, на что способна, когда соединяются опыт, знания и молодая энергия.

— Знаете, Леонид Иванович, — задумчиво сказал Величковский, когда мы возвращались с вечерней проверки, — а ведь из этого может получиться отличная диссертация для молодого Сорокина. И статья в «Zeitschrift für Metallkunde». Пусть в Европе почитают.

Главное мы уже доказали: советская промышленность может не только копировать западные образцы, но и создавать свое, оригинальное. Причем лучше и эффективнее.

А Бауману я отправил короткий отчет: «Печь работает. Экономия топлива — 32%. Качество металла превосходит расчетное. Подробности при встрече». Он поймет. Мы не только выполнили обещанное, но и превзошли ожидания.

За два дня до приемки результатов печи из новых сплавов, мой кабинет в заводоуправлении больше напоминал штаб перед решающим сражением. Массивный стол красного дерева был завален папками с документами, графиками испытаний и экономическими расчетами.

Котов, в неизменном дореволюционном костюме, щурясь через золотое пенсне, методично проверял каждую цифру в финансовых отчетах. Его въедливость сейчас была как нельзя кстати — комиссия из ВСНХ славилась любовью к мельчайшим деталям.

— Василий Андреевич, особое внимание на расчет себестоимости, — я показал на папку с красной меткой. — Они наверняка будут копать именно здесь.

— Уже подготовил три варианта обоснования, — бухгалтер достал из портфеля еще одну тетрадь в черном клеенчатом переплете. — С учетом всех возможных вопросов. Особенно по экономии топлива.

В этот момент в кабинет буквально влетел взъерошенный Сорокин:

— Леонид Иванович! Там Штром с Величковским…

— Что еще? — я уже направился к двери.

— Спорят о режиме демонстрационной плавки. Виктор Карлович настаивает на стандартном немецком протоколе, а профессор хочет показать работу в форсированном режиме.

У печи действительно разгорелась нешуточная дискуссия. Штром, раскрасневшийся и возбужденный, размахивал немецким справочником:

— Это против всех правил! Комиссия должна видеть стабильную работу в нормальном режиме.

— Дорогой коллега, — Величковский снял запотевшее пенсне, — именно в форсированном режиме наша система показывает преимущества. Экономия топлива достигает сорока процентов!

— А если что-то пойдет не так? — Штром нервно поправил узел галстука. — Одно дело — эксперименты, другое — официальная приемка.

Я оглядел пульт управления, забитый новейшими приборами. Система работала как часы, но Штром в чем-то был прав — рисковать нельзя.

— Будем действовать по стандартному протоколу, — решил я. — Но, Александр Владимирович, — повернулся к Сорокину, — подготовьте все данные по форсированному режиму. Если зайдет разговор о перспективах развития…

Следующие сутки прошли в лихорадочной подготовке. Электрики перепроверяли каждый контакт в системе управления. Слесари полировали до блеска все видимые детали. Лаборанты готовили образцы металла для демонстрации качества плавки.

Вечером я собрал всех ключевых специалистов в своем кабинете:

— Завтра решающий день. От результатов приемки зависит не только расширение производства. Это битва за будущее советской металлургии.

— Может, все-таки покажем форсированный режим? — не унимался Величковский. — Такие результаты…

— Николай Александрович, — я улыбнулся, — давайте сначала накормим их стандартной похлебкой. А деликатесы прибережем для десерта.

Когда все разошлись, я еще раз просмотрел документы. Где-то здесь должна быть зацепка, что-то, что может вызвать особые вопросы комиссии.

В кабинете остались только тиканье часов «Павел Буре» и я со своими мыслями. Опыт из будущего подсказывал, любая комиссия ищет не столько достижения, сколько недостатки. Нужно просчитать все узкие места.

Первое — документация. Наверняка будут придираться к оформлению чертежей. Немецкие детали в отечественной разработке могут вызвать вопросы об «излишней зависимости от иностранных технологий». Надо подготовить Штрома, пусть делает упор на то, что мы взяли только лучшее и переработали под наши условия.

Второе — экономика. Тут может быть подвох с расчетом себестоимости. Если комиссия начнет копать слишком глубоко, могут всплыть наши схемы с финансированием через артели. Но Котов не зря ел свой хлеб. У него готово несколько вариантов объяснений, каждое безупречно с формальной точки зрения.

Третье и самое опасное — качество металла. Наши новые марки стали превосходят немецкие аналоги, но получены нестандартным путем. По хорошему, их надо сертифицировать.

Величковский со своим ванадиевым легированием опередил время лет на десять. Как доказать комиссии, что это не авантюра, а прорыв?

Я достал блокнот в сафьяновом переплете, начал записывать варианты решений:

1. По документации — подготовить исчерпывающее техническое обоснование каждого решения. Сорокин это умеет.

2. По экономике — сделать упор на экономию топлива и повышение производительности. Цифры говорят сами за себя.

3. По технологии — организовать демонстрационную плавку. Пусть увидят все своими глазами.

Но главное — состав комиссии. Бауман, при всей его въедливости, человек технически грамотный. Он поймет суть инноваций. А вот его заместитель Николаев…

Я вспомнил, что брат Николаева работает в Промышленной академии. Кажется, он интересовался электрометаллургией. Надо поручить Головачеву уточнить детали, возможно, здесь найдется точка соприкосновения интересов.

Отдельная проблема профсоюз. Рябов вроде на нашей стороне, но его могут накрутить конкуренты. Надо бы провести с ним неформальную беседу, объяснить перспективы для рабочих.

Я тяжко вздохнул. Работы непочатый край. Чем больше решаю проблемы, тем больше их становится. Ну ничего, по крайней мере, есть свет в конце тоннеля.