Нэпман 1. Красный олигарх

Глава 4 Новая команда

Неделя после выписки из больницы прошла в размеренном ритме выздоравливающего человека. По настоянию доктора Савельева я проводил большую часть времени в своем особняке в Архангельском переулке. Каждое утро начиналось с перевязки — Анна Сергеевна приезжала ровно в девять, привозя с собой запах карболки и дорогих духов. Рана заживала хорошо, хотя плечо все еще ныло при резких движениях.

Агафья Петровна строго следила за режимом: куриный бульон, протертые каши, травяные отвары по рецепту Савельева. От крепкого чая и папирос пришлось временно отказаться — доктор был непреклонен. Зато появилось время для решения накопившихся вопросов.

Одним из первых стал автомобильный. Простреленный «Паккард» стоял во дворе особняка как немой укор службе безопасности. Когда Семен Артурович приехал с очередной порцией документов, я первым делом поднял этот вопрос:

— Что у нас с вариантами замены машины?

Головачев достал из портфеля несколько глянцевых проспектов:

— Через торгпредство можно заказать новый «Мерседес-Бенц 630К». Шестицилиндровый двигатель, броневые листы в дверях, пуленепробиваемые стекла. Специальная модификация для высших чинов Веймарской республики.

Я взял буклет, разглядывая фотографии элегантного автомобиля. В памяти всплыли характеристики бронированных «Мерседесов» из 90-х — похоже, уже тогда немцы знали толк в защите пассажиров.

— Цена высокая, — заметил секретарь, — но есть интересное предложение по старому «Паккарду». Американское консульство интересуется. Их военный атташе коллекционирует автомобили со следами покушений. Готов заплатить весьма достойную сумму.

— Любопытно, — я усмехнулся. Некоторые вещи не менялись — что в двадцатых, что в двадцать первом веке находились ценители такой экзотики. — Ладно, пусть забирают. Оформляйте заказ на «Мерседес». И еще возьмите «Бьюик» для повседневных поездок — не стоит светить бронированную машину каждый день.

— «Бьюик» можно взять со склада «Автопромторга», — кивнул Головачев. — У них пришла партия модели «Мастер Сикс». Очень приличная машина.

— Отлично. И проследите, чтобы в «Мерседесе» сразу установили радиостанцию и дополнительный бак. Мало ли что…

За окном падал мягкий снег, укрывая следы от пуль на черном лаке «Паккарда». Пора было избавляться от неприятных напоминаний. Новая машина, новые порядки — все должно работать как часы.

Следующие дни я посвятил тщательному изучению документов. Семен Артурович ежедневно привозил с завода новые папки: производственные отчеты, финансовые сводки, личные дела. Я раскладывал бумаги на большом обеденном столе, превратившемся в рабочий кабинет, и погружался в цифры. Опыт финансовых проверок из девяностых оказался неожиданно полезен в 1928 году — схемы хищений за сто лет принципиально не изменились.

Василий Андреевич Котов, главный бухгалтер, приходил по вечерам. Мы сверяли официальную документацию с записями в его черных клеенчатых книгах, и постепенно картина становилась все яснее. В некоторых операциях чувствовался почерк человека, слишком хорошо знакомого с внутренней кухней предприятия.

На седьмой день после выписки я наконец вернулся в заводскую контору. Утро выдалось морозным — термометр за окном показывал минус пятнадцать. От Чистых прудов до завода новенький «Мерседес» довез меня за двадцать минут. Степан, уже оправившийся после ранения, уверенно вел машину по заснеженным улицам.

В кабинете технического директора, куда я временно перенес свою резиденцию, уже ждали Котов и Головачев. На столе дымились стаканы с крепким чаем в серебряных подстаканках.

— Ну что, Василий Андреевич, — я достал из портфеля несколько документов, — давайте еще раз пройдемся по тем странным поставкам металлолома за прошлый квартал.

Я разложил на столе три документа.

— Смотрите, вот накладные на поставку металлолома от артели «Вторчермет». Три партии по двадцать тонн. Цена — сто двадцать рублей за тонну. А вот, — я достал еще один лист, — калькуляция себестоимости от главного инженера. Почему такая разница в цифрах?

Котов надел пенсне, склонился над бумагами:

— Действительно странно. По рыночным ценам лом первой категории стоит максимум девяносто рублей за тонну. Даже с учетом доставки.

— А теперь самое интересное, — я выложил на стол документ из особой папки. — Это копия договора с «Вторчерметом», из личного архива бывшего помощника директора, товарища Никольского. Обратите внимание на цену — семьдесят пять рублей за тонну.

Головачев присвистнул:

— Разница почти в два раза!

— И куда же идет маржа? — я постучал карандашом по бумагам. — Василий Андреевич, проверьте по вашим специальным книгам — кто получал наличные по этим операциям?

Главбух достал из потертого портфеля черную клеенчатую тетрадь:

— Вот… доверенность на получение денег от «Вторчермета». Расписывался… — он прищурился, разглядывая подпись, — некто Соловьев. Но такого в штате завода нет.

— Зато есть шурин товарища Никольского, — я выложил еще один документ. — Выписка из домовой книги. Соловьев Петр Андреевич, проживает по адресу Малая Бронная, 12. В той же квартире прописана сестра жены Никольского.

В кабинете повисла тишина. Котов снял пенсне, принялся протирать стекла платком — верный признак волнения.

— Семен Артурович, — я повернулся к секретарю, — пригласите товарища Никольского. Он должен быть у себя в кабинете.

Через пять минут в дверь постучали. Вошел грузный мужчина лет пятидесяти, в хорошем костюме и крахмальном воротничке. При виде разложенных на столе документов он слегка побледнел.

— Присаживайтесь, Михаил Петрович, — я указал на стул. — Есть разговор о поставках металлолома. И о вашем шурине, товарище Соловьеве.

Никольский тяжело опустился на стул:

— Я… я не понимаю, о чем речь…

— Бросьте, — я придвинул к нему документы. — Все предельно ясно. Завышение закупочных цен, фиктивные накладные, обналичивание через подставных лиц. Классическая схема. Вопрос только в одном — сколько вы успели украсть?

— Леонид Иванович, — он промокнул лоб платком, — это какое-то недоразумение… Я готов все объяснить…

— Объяснять будете в другом месте, — я достал из ящика стола еще один документ. — Здесь заявление в ОГПУ. Все материалы уже подготовлены. Но у вас есть выбор.

Никольский побелел еще больше:

— Какой… какой выбор?

— Простой. Либо вы пишете заявление об уходе по собственному желанию и возвращаете все украденное — по нашим подсчетам это около восьми тысяч рублей. Либо… — я выразительно посмотрел на папку с надписью «ОГПУ».

— Я… я верну… — пролепетал он. — Только не надо…

— Семен Артурович, подготовьте бумаги на увольнение. И сообщите в бухгалтерию — пусть подготовят полный расчет. За вычетом, разумеется, суммы ущерба.

Когда Никольский, ссутулившись, вышел из кабинета, я повернулся к Котову:

— Василий Андреевич, проверьте все операции за последний год, где мог быть замешан наш бывший помощник. И составьте список всех его доверенных лиц на заводе.

— Будет сделано, — кивнул главбух. — А что с его долей в кооперативе «Металлист»?

— Оформим на завод, — я потер ноющее плечо. — Кстати, кто у нас следующий по списку на проверку?

Головачев достал записную книжку:

— Начальник снабжения Перельман. Тоже есть интересные моменты с поставками.

— Отлично, — я взял со стола свежий номер «Торгово-промышленной газеты». — Готовьте документы. Будем чистить кадры. Тщательно и методично.

За окном падал снег, припорашивая железнодорожные пути, уходящие к заводским складам. Где-то в цехах гудели машины — производство не останавливалось.

Мы в кабинете технического директора продолжали кропотливую работу по наведению порядка.

— И еще, Семен Артурович, — добавил я. — Свяжитесь с нашим человеком в ОГПУ. Пусть проверят, не было ли у Никольского контактов с людьми Крестовского. Что-то мне подсказывает — тут может быть связь.

Вечером, когда основная волна увольнений уже прошла, я вызвал Соколова в кабинет. За окном мела поземка, и в свете уличных фонарей снежинки казались золотистыми. В печи потрескивали березовые дрова, распространяя уютное тепло.

Петр Николаевич вошел немного настороженно — события последних дней явно выбили его из колеи. Его видавший виды пиджак с протертыми локтями казался еще более помятым, чем обычно, а пенсне на шнурке слегка подрагивало.

— Присаживайтесь, Петр Николаевич, — я достал из буфета бутылку коньяка «Шустов» с царской печатью и два хрустальных стакана. — День был тяжелый, не откажетесь?

Главный инженер опустился в кресло у камина, машинально протирая стекла пенсне батистовым платком:

— Признаться, Леонид Иванович, я все думаю… — он замялся, подбирая слова. — Никольский столько лет работал, и Перельман… Как-то оно все…

— Жестко? — я разлил коньяк. — Да, жестко. Но необходимо. Знаете, Петр Николаевич, завод — как механизм. Одна ржавая шестеренка — и вся машина начинает работать со сбоями.

Соколов принял стакан, задумчиво глядя на играющий в хрустале янтарный напиток. На столе между нами лежали папки с документами — доказательства махинаций уволенных управленцев.

— Я ведь догадывался, — произнес он наконец. — Особенно по поставкам. Цены явно завышены, качество хромает. Но думал — может, время такое.

— Время всегда такое, — я отхлебнул коньяка. — Только одни используют его для воровства, а другие — для работы. Вот вы, Петр Николаевич, сколько лет на заводе?

— Двадцать три года, — он машинально поправил цепочку карманных часов. — Еще при вашем батюшке начинал, царство ему небесное.

— И за все эти годы — ни одного пятна на репутации. Потому что для вас завод — не кормушка, а дело жизни. — Я достал из ящика стола папку с чертежами. — Вот, посмотрите. Это проект модернизации мартеновского цеха. Полностью новая схема, с реконструкцией регенераторов.

Соколов надел пенсне, склонился над чертежами. В его глазах загорелся профессиональный интерес:

— Позвольте… Но это же… Очень смелое решение. И дорогое.

— Деньги найдем, — я подлил ему коньяка. — Главное — нужны надежные люди для реализации. Люди, которым можно доверять.

Он поднял на меня внимательный взгляд:

— Вы поэтому так… решительно?

— Именно. Старые кадры, погрязшие в махинациях, никогда не возьмутся за серьезную модернизацию. Им выгодно, чтобы все оставалось как есть. А нам нужно двигаться вперед. Давайте, где ваши проекты. Я давно хотел посмотреть.

Соколов достал бумаги. Я углубился в них. Время шло.

В кабинете пахло табаком и машинным маслом. Массивный дубовый стол с зеленым сукном завалили чертежи. На стене тикали старинные часы «Павел Буре», оставшиеся еще с довоенных времен. Рядом висели схемы оборудования в простых рамках и диаграммы выполнения плана, начерченные цветными карандашами.

Соколов, в потертом пиджаке с кожаными заплатами на локтях и неизменном пенсне на шнурке, раскладывал на столе ватманские листы. Его длинные пальцы с въевшимися чернильными пятнами двигались по чертежам с профессиональной уверенностью. На углу стола примостился никелированный портсигар и чернильный прибор немецкой фирмы «Пеликан».

Объясняя схему модернизации мартеновского цеха, главный инженер то и дело поправлял сползающее пенсне характерным жестом — привычка, выдававшая нервозность. Мой взгляд зацепился за необычный эскиз, лежавший в стороне. Чертеж был выполнен на плотном ватмане, безупречно четкие линии говорили о руке настоящего профессионала. Но главное — техническое решение казалось поразительно современным.

— А это что? — я потянулся к листу, чувствуя легкое напряжение в раненом плече.

Соколов заметно смутился, его окладистая бородка с проседью дернулась:

— А, это… — он замялся, теребя золотую цепочку от карманных часов. — Один из наших молодых конструкторов предложил. Сорокин, из конструкторского бюро.

Я внимательно изучал чертеж, выполненный остро отточенным карандашом «Кох-и-Нор». Система рекуперации тепла для мартеновских печей была продумана до мелочей, с применением новейших инженерных решений. В памяти всплыли чертежи с Магнитки образца 1995 года — мы тогда внедряли похожую схему, она давала экономию топлива до сорока процентов.

— И что думаете? — спросил я, отмечая про себя ювелирную точность расчетов.

— Технически грамотно, — Соколов снял пенсне, принялся протирать стекла батистовым платком с вышитыми инициалами. В его движениях чувствовалась внутренняя борьба. — Но Штром раскритиковал. Говорит, слишком рискованно отходить от проверенных схем. Молодежь… они же горячие, максималисты. Сорокин чуть заявление об уходе не написал.

— Расскажите подробнее про этого Сорокина.

— Толковый парень, — Соколов оживился, и его усталое лицо преобразилось. — Двадцать шесть лет, Промакадемию с отличием закончил. Отец был инженером-путейцем на Николаевской железной дороге, погиб в Гражданскую. Живет с матерью в коммуналке на Маросейке, в бывшем купеческом доме. Зарплата младшего конструктора — тридцать пять рублей, сами понимаете…

— А почему не продвигаете?

— Так характер сложный, — вздохнул главный инженер, присаживаясь в скрипучее венское кресло. — С ветеранами конфликтует, все новое предлагает. Вот недавно с Штромом сцепились у чертежной доски — чуть до скандала не дошло. Тот его сорокой в небе обозвал, а Сорокин в ответ про закостенелость и саботаж. Еле разняли.

Я поднялся, с грохотом отодвинув стул. Соколов тоже вскочил.

— Ну-ка, пойдемте посмотрим этого вашего гениального бунтаря.

Мартеновский цех встретил нас жаром и грохотом. Под закопченными фермами крыши двигались мостовые краны производства «Красного путиловца». От печей, облицованных потрескавшимся шамотным кирпичом, волнами исходил раскаленный воздух.

Возле третьей печи я заметил худощавого молодого человека в потертой кожанке довоенного образца. Он что-то записывал в блокнот, пристроив его на край разливочного ковша. На носу поблескивали очки в простой стальной оправе, а из нагрудного кармана торчала логарифмическая линейка «Фабер-Кастель».

Сорокин поднял голову — открытое интеллигентное лицо, внимательные серые глаза за стеклами очков. На подбородке свежая царапина — видимо, от металлической заготовки. Руки в технической саже, но с аккуратно подстриженными ногтями — признак интеллигентной семьи.

— Замеры делаете? — спросил я, отмечая профессиональную сосредоточенность молодого инженера.

— Да, температурный режим проверяю, — он говорил четко, с той особой интонацией, которая выдает человека, привыкшего отстаивать свои идеи. В руках поблескивал новенький немецкий пирометр «Сименс». — Если позволите, Леонид Иванович… У нас тут серьезные отклонения от расчетного режима. Особенно в зоне регенераторов.

— Видел ваш проект, — перебил я, наблюдая, как в его глазах мелькнула искра надежды. — Интересное решение с рекуперацией тепла. Особенно схема движения газов в регенераторах увеличенного объема.

Сорокин мгновенно преобразился. Исчезла настороженность, которую я заметил при первом взгляде, — сказывался горький опыт общения со старшими коллегами. Он достал из потертого планшета из свиной кожи сложенный вчетверо ватманский лист:

— Вы понимаете, Леонид Иванович, если установить регенераторы увеличенного объема и изменить систему подачи топлива… — его пальцы, испачканные графитной пылью от карандаша «Кох-и-Нор», быстро набрасывали схему на обратной стороне температурного графика. — Вот смотрите: при такой конфигурации камер мы получаем повышение температуры подогрева воздуха на сто восемьдесят градусов. А если еще добавить промежуточный теплообменник системы «Сименс»…

Он говорил со страстью увлеченного человека, четко и по делу. В его расчетах чувствовалась основательная школа Промакадемии, помноженная на природный инженерный талант. Краем глаза я заметил, как Соколов одобрительно кивает, поглаживая бородку.

— И какая ожидаемая экономия топлива? — спросил я, хотя уже знал ответ по опыту будущего.

— По предварительным расчетам, до тридцати восьми процентов, — Сорокин достал из нагрудного кармана потрепанный блокнот в клеенчатом переплете. — Вот, я все подсчитал. Если взять текущий расход кокса на тонну стали…

— Зайдите ко мне завтра в десять, — прервал я его, заметив, как в дальнем конце цеха появилась характерная сутулая фигура Штрома. — Посмотрим ваши расчеты подробнее. И еще пару идей обсудим. Особенно интересует ваше мнение по поводу реконструкции нагревательных колодцев.

Сорокин явно не ожидал такого поворота. Он растерянно поправил очки, на линзах которых плясали отблески от раскаленного металла:

— Но… Виктор Карлович сказал, что моя идея слишком радикальна. Он считает, что немецкие печи…

— Забудьте, что сказал Виктор Карлович, — я намеренно повысил голос, чтобы слышал приближающийся Штром. — Завтра в десять. С полным комплектом чертежей и расчетов. И подготовьте смету — будем внедрять.

Когда мы вышли из цеха, Соколов покачал головой, вытирая платком запотевшее пенсне:

— Рискованно, Леонид Иванович. Штром может обидеться. Он все-таки старый специалист, с немецким дипломом…

— Пусть обижается, — усмехнулся я. — Нам нужны такие специалисты. Молодые, знающие, без старых предрассудков. А Штрому придется привыкать к новым временам. Как и всем нам.

За окном догорал короткий зимний день. В цехах гудели машины, в морозном воздухе пахло горячим металлом и приближающимися переменами.