Нэпман 1. Красный олигарх

Глава 23 Сбор урожая

Я наклонил голову и усиленно потряс ею, чтобы отогнать сонливость. С трудом сфокусировал взгляд на чертежах.

Настольная лампа под зеленым коричневым едва освещала заваленный бумагами стол в кабинете Величковского. За окном уже брезжил рассвет. Мы проработали всю ночь.

Профессорская квартира в старом доме на Пречистенке дышала атмосферой дореволюционной научной интеллигенции. Книжные шкафы до потолка, заставленные томами на русском, немецком, английском. Подшивки «Stahl und Eisen» соседствовали с «Metallurgical Transactions». На стенах — портреты корифеев металлургии: Чернов, Байков, Умов.

А вот Величковский, несмотря на бессонную ночь, казался необычайно оживленным. Его седая бородка чуть подрагивала от возбуждения, пока он в третий раз перепроверял расчеты.

— Нет, вы только посмотрите, Леонид Иванович! — он постучал карандашом по формулам. — Как мы раньше этого не заметили, уму непостижимо.

Я подался вперед, борясь с усталостью. На столе перед нами лежали технические документы Крестовского, те самые, что он представил комиссии.

— Вот здесь, — профессор обвел формулу красным карандашом. — При таком режиме охлаждения неизбежно образование микротрещин в структуре металла. Да-да, не спорьте, я это еще в Фрайберге наблюдал.

А я и не спорил. Сил уже нет. Мы изучали документы всю ночь. Прорыв произошел только сейчас, под утро.

Профессор схватил потрепанный справочник с полки:

— Смотрите! При температуре выше тысячи шестисот градусов такая структура просто не может быть стабильной. Это же базовые законы металловедения!

— Значит… — я хотел, чтобы он подтвердил мои догадки.

— Именно! — Величковский торжествующе поднял палец. — Их сталь будет разрушаться при критических нагрузках. Не сразу, постепенно, но тем не менее, неуклонно, — он развел руками. — Для оборонного заказа это катастрофа.

Он достал из ящика стола старую тетрадь в клеенчатом переплете:

— Вот, мои записи тридцатилетней давности. Мы исследовали похожий эффект в лаборатории Круппа. Тогда не смогли решить проблему — не было нужного оборудования для точных измерений.

На столе зашипел электрический чайник, одно из немногих современных удобств в старомодной квартире профессора.

— А у Крестовского такие же проблемы будут? — спросил я, принимая чашку крепкого чая.

Отпил и блаженно улыбнулся. Это то, чего не хватало. Я сразу почувствовал себя лучше.

— Обязательно! — Величковский азартно потер руки. — Более того… — он порылся в бумагах. — Вот их график испытаний. Видите этот странный скачок на кривой прочности? Они его объясняют погрешностью измерений, но это далеко не так.

— Это уже начало разрушения структуры?

— Точно! — профессор просиял. — А теперь сравните с нашими результатами.

Он разложил графики рядом. Разница была очевидна даже усталому глазу.

— Ваша технология… — он помедлил. — Простите, наша технология дает совершенно другую картину. Стабильная структура, никаких микротрещин. И главное — полное соответствие теории!

За окном уже совсем рассвело. Где-то внизу прогрохотал первый трамвай.

— Знаете что, — Величковский вдруг посмотрел на меня необычайно серьезно. — Им придется отозвать заказ. Как только военные специалисты обнаружат этот дефект. А они обнаружат, поверьте моему опыту.

Я потер глаза, пытаясь собраться с мыслями. Сказывалась бессонная ночь, но азарт открытия перевешивал усталость.

— Значит, нам нужно действовать.

— Подготовить подробное техническое заключение, — подхватил профессор. — Со всеми выкладками, графиками, теоретическим обоснованием. Я подниму свои старые записи из Фрайберга.

Он уже рылся в книжном шкафу, бормоча что-то по-немецки. Я улыбнулся, глядя на его энтузиазм. Мы нашли именно то, что искали, серьезную техническую ошибку в расчетах Крестовского.

Оставалось только правильно использовать это открытие. Я усилием воли заставил себя встряхнуться. Сейчас не время расслабляться. Поэтому от профессора я отправился дальше.

Морозное зимнее утро застало меня в кабинете заводоуправления после бессонной ночи у Величковского. На столе дымилась чашка крепкого чая, заботливо принесенная Агафьей Петровной. Английские часы «Хендерсон» показывали начало десятого.

Телефонный звонок нарушил тишину:

— Милый? — голос Елены в трубке никелированного «Эриксона» звучал приглушенно. — Я в архиве наркомата. Здесь почти никого, но говорить придется быстро.

— Что-то нашла?

— Да, и очень серьезное. Помнишь запрос о немецких журналах? Я достала оригинал из архива. — В трубке послышался шелест бумаг. — Так вот, почерк в документе совершенно не похож на обычный почерк Николаева.

— Откуда у тебя образцы для сравнения?

— Взяла в канцелярии несколько его резолюций якобы для сверки исходящих документов. Смотри сами — я привезу тебе копии. Подпись тоже другая, не такая, как обычно.

За ее спиной послышались чьи-то шаги, она на секунду замолкла.

— И еще одно, — продолжила она уже совсем тихо. — В журнале посещений за прошлую неделю есть интересная запись. К Николаеву приходили из «Металлообработки». Пробыл у него час. А сразу после его ухода появилось распоряжение о срочном созыве комиссии.

В коридоре наркомата явно кто-то ходил — Елена говорила все тише:

— Мне нужно просмотреть еще старые протоколы заседаний. Кажется, была похожая история с Коломенским заводом… Позвоню, как только что-то найду.

Я положил трубку и сделал пометки в блокноте сафьянового переплета. В дверь деликатно постучали — это был Головачев:

— Леонид Иванович, Василий Андреевич просит разрешения зайти. Говорит, срочные новости по финансовой части.

— Пусть заходит.

В кабинет вошел Котов, как всегда подтянутый, в строгом костюме-тройке дореволюционного покроя. В руках он держал свою неизменную черную конторскую книгу в клеенчатом переплете.

— Любопытнейшие вещи обнаружились, Леонид Иванович, — главбух устроился в кресле, аккуратно раскладывая на столе какие-то бумаги. — Помните тот перевод через Промбанк? Я проследил его дальнейший путь.

Он достал из книги несколько банковских выписок:

— Смотрите. Деньги сначала поступили на счет некоего «Торгово-промышленного товарищества» в Обществе взаимного кредита. Обычная подставная контора, таких сейчас десятки.

Котов перевернул страницу:

— Оттуда сумма разделилась на три части. Первая ушла в кооперативный банк, якобы на закупку оборудования. Вторая — через «Московское учетное общество» куда-то в Ригу. А третья… — он значительно поправил пенсне, — оказалась на личном счете некоего Николаева Сергея Петровича.

— Брата нашего куратора из ВСНХ?

— Именно! — Котов удовлетворенно кивнул. — Формально для финансирования научных исследований в Промакадемии. Но я проверил, никаких следов этих исследований нет. Только бумаги о получении средств.

Он достал еще один документ:

— А вот что особенно интересно. Три дня назад с этого счета была снята крупная сумма. И в тот же день в Госбанке некто приобрел облигации золотого займа. На предъявителя.

— То есть деньги обналичили самым надежным способом, — я понимающе кивнул.

— Совершенно верно. И теперь их никак не отследить, — Котов аккуратно сложил бумаги. — Но факт перевода и его связь с братом Николаева мы можем доказать документально.

За окном послышался гудок паровоза с Николаевской железной дороги. Часы пробили половину одиннадцатого.

— Василий Андреевич, — я подался вперед, — а что с финансовыми документами самого Крестовского? Те, что он представил комиссии?

Главбух понимающе усмехнулся:

— Уже работаю над этим. Там тоже есть несоответствия. К вечеру подготовлю подробный анализ. А сейчас позвольте откланяться. Еще не завтракамши.

Когда Котов ушел, я тоже почувствовал, что голоден, сказывалась бессонная ночь у Величковского. Решил спуститься в заводскую столовую.

В длинном зале с высокими потолками пахло борщом и свежевыпеченным хлебом. Несмотря на будний день, народу немного — основная смена уже отобедала. За столами сидели только конторские служащие да пара инженеров из технического отдела.

Я взял тарелку борща, котлеты с гречкой и присел у окна. Здесь все еще сохранились старые дубовые столы и стулья, наследие прежних хозяев завода. В углу негромко играл радиоприемник, недавно установленный по программе культурного досуга рабочих.

Не успел я приступить к борщу, как рядом появился Сорокин. Молодой инженер был явно взволнован — очки запотели, в руках стопка чертежей.

— Леонид Иванович! — он присел рядом, торопливо протирая очки. — Мы только что закончили повторные испытания. Вы не поверите, что там получается.

— Подождите, Александр Владимирович, — я придвинул к нему стакан чая. — Успокойтесь и расскажите по порядку. Вы же с утра работали?

Сорокин благодарно взял стакан, его руки слегка подрагивали от возбуждения:

— Да, с шести утра. После разговора с профессором я сразу отправился в лабораторию. Мы взяли три образца стали Крестовского — те, что остались после испытаний комиссии.

Он развернул на столе график, не обращая внимания на тарелку с борщом:

— Смотрите! При тысяче шестистах градусах начинается разрушение структуры. Точно как говорил Величковский. Мы проверили трижды — результат всегда одинаковый.

Молодой инженер достал из папки микрофотографии:

— А вот снимки через цейсовский микроскоп. Видите эти темные линии? Это микротрещины. Они образуются при определенном режиме охлаждения. И самое главное… — он понизил голос, оглядываясь по сторонам, — они будут расти. Медленно, но неизбежно.

— То есть?

— То есть сначала сталь кажется нормальной. Проходит все испытания на прочность. Но потом, под нагрузкой… — он провел пальцем по графику. — Через три-четыре месяца начнется разрушение. А если металл будет работать при высоких температурах, то эффект усиливается многократно.

В его глазах за стеклами очков появился азартный блеск:

— Мы уже поставили образцы на длительные испытания. Через неделю будут первые результаты. Но уже сейчас видно — эта сталь категорически не годится для оборонного заказа.

Я отодвинул остывший борщ. Информация была слишком важной.

— А наша технология?

— А вот здесь самое интересное! — Сорокин достал еще один график. — Мы провели те же испытания с нашими образцами. Никаких микротрещин. Структура идеально однородная. И главное — полная стабильность при длительных нагрузках.

Он начал было доставать еще какие-то чертежи, но я остановил его:

— Значит, если военные проведут такие же испытания, то получат такие же результаты.

— Они обязательно их проведут, — уверенно кивнул Сорокин. — Это стандартная процедура для военной приемки. И как только увидят эти дефекты, все будет кончено.

Я дал ему еще поручение и молодой помощник умчался дальше по делам.

После разговора с Сорокиным я посвятил остаток утра текущим делам. Подписал ведомости на зарплату, которые принес Котов. Просмотрел отчеты о работе мартеновского цеха, там намечались проблемы с футеровкой второй печи. Принял клерка из Промбанка, приехавшего согласовывать условия нового кредита.

Около двух часов пополудни позвонил Глушков:

— Леонид Иванович, нужно встретиться. Не в конторе.

В его голосе я уловил что-то необычное.

— Где?

— В заводской чайной у механического цеха. Через час.

Небольшая заводская чайная встретила меня запахом щей и свежего хлеба. Глушков сидел за дальним столиком у окна. Перед ним стоял граненый стакан с чаем в жестяном подстаканнике.

— Присаживайтесь, Леонид Иванович, — Глушков говорил негромко, почти не шевеля губами. — Нашли мы вашего информатора.

Он подождал, пока немолодая буфетчица в белом переднике принесла мне чай и отошла на безопасное расстояние.

— Помните Михайлова из центральной заводской лаборатории? Такой неприметный, в потертом пиджаке, вечно с какими-то пробирками шлялся.

Я кивнул. Действительно, есть такой — тихий химик-аналитик, из тех, кого обычно не замечаешь.

— Весь день следили за ним, — продолжал Глушков, помешивая ложечкой чай. — Работники говорят, он каждый вечер после важных испытаний задерживается в лаборатории. Якобы описи реактивов составляет. А на самом деле другими делишками занимается.

— Давно он у нас работает?

— В том-то и дело, — Глушков чуть наклонился вперед. — Устроился всего три месяца назад. По рекомендации… угадайте кого?

— Николаева?

— Точно. А теперь самое интересное, — он понизил голос еще больше. — Вчера мои ребята проследили, куда он после работы ходит. Снимает комнату в доме на Маросейке. И знаете, кто живет этажом выше?

Я вопросительно поднял бровь.

— Племянница нашего друга Крестовского. Похоже, там у них что-то вроде явочной квартиры. Каждый вечер какие-то люди приходят, подолгу сидят.

За соседним столом громко заговорили рабочие из прокатного цеха, пришедшие на обед. Глушков замолчал, дождался, пока они отойдут.

— Но главное не это, — он отхлебнул остывший чай. — Вчера вечером Михайлов напился в той же пивной. И знаете, что он рассказывал собутыльникам? Что скоро будет богатым человеком. Что некие благодетели обещали ему место в Промакадемии и квартиру в центре.

Я задумчиво смотрел в окно. За мутными стеклами виднелись корпуса механического цеха, клубы пара от заводской котельной.

— Что предлагаете? — спросил я наконец.

Глушков усмехнулся:

— А вот тут есть одна идея. Я думаю, не стоит его трогать. Пока. Пусть работает. Но… — он снова понизил голос. — Можно ведь через него самого нужную информацию пустить. Ту, которую нам выгодно.

Я понимающе кивнул:

— То есть дезинформацию?

— Именно. Например, о том, что мы впали в отчаяние после проигрыша. Что готовы на крайние меры… — Глушков сделал многозначительную паузу.

— И что всю документацию по технологии собираемся уничтожить, — закончил я его мысль.

— Вот-вот. Пусть Крестовский понервничает. А мы посмотрим на его реакцию.

За окном начинало темнеть — короткий зимний день подходил к концу. Я взглянул на часы. Скоро нужно было ехать в наркомат, Елена обещала показать какие-то важные документы.

— Хорошо, — я допил остывший чай. — Действуйте. Только аккуратно, без лишнего нажима.

Выйдя из чайной, я направился к стоянке, где ждал «Бьюик». Мысли уже были о предстоящей встрече. Что же такого нашла Елена в архивах наркомата, что не решилась сказать по телефону?

Степан завел машину. Зимние сумерки окутывали Москву, в окнах домов уже зажигались огни.

В наркомате уже почти никого не было. Только гардеробщик дремал у вешалки, да где-то на верхних этажах стучала одинокая пишущая машинка. Елена ждала меня у выхода, кутаясь в меховой воротник.

— Поедем ко мне, — тихо сказала она. — Документы у меня дома. Здесь слишком много любопытных ушей.

Ее квартира располагалась в старом доме на Поварской, две небольшие комнаты с высокими потолками и окнами во двор. Книжные шкафы до потолка, пианино «Беккер», привезенное еще до революции, несколько акварелей на стенах. В углу потрескивала изразцовая печь, распространяя уютное тепло.

— Чаю? — спросила она, снимая жакет.

— Лучше сразу к делу.

Елена достала из секретера папку:

— Вот, смотри. Я нашла старые протоколы заседаний. История с Коломенским заводом в прошлом году. Там все повторяется один в один.

Она разложила бумаги на столе:

— Те же люди в комиссии. Тот же сценарий с «найденными» техническими публикациями. И даже суммы очень похожие, те же сто тысяч через подставные конторы.

В полумраке кабинета ее глаза блестели необычно ярко. Я невольно залюбовался, в такие моменты, увлеченная работой, она была особенно красива.

— Но самое интересное, — Елена достала еще один документ, — я нашла черновик письма Николаева. Он готовил почву для отстранения нашего завода от оборонных заказов еще до истории с комиссией. Смотрите даты — это же явный сговор!

Она стояла так близко, что я чувствовал аромат ее духов, легкий запах «Коти Шипр». От печки шло тепло, за окном падал снег.

Елена тем временем разложила на столе документы:

— И вот что еще странно. Я проверила старые сводки поставок металла. В прошлый раз, когда Крестовский получил заказ в обход Коломенского завода, было несколько аварий. Разрушение конструкций при испытаниях. Но все документы об этом куда-то исчезли.

Она устало опустилась в кресло у печки. В соседней комнате тикали старинные часы.

— Знаешь, — девушка вдруг встала и прошлась по комнате туда-сюда. — Когда я узнала о решении комиссии, я не могла поверить. Ведь это просто нелепо, отвергнуть настоящую инновацию ради… — она махнула рукой.

— Ради денег и связей, — закончил я ее мысль.

— Да. И самое обидное — ведь все понимают, что это ошибка. Даже те, кто голосовал против нас. Но почему-то получается иначе, — она замолчала.

Я подошел к окну. В свете фонаря кружились снежинки, где-то вдалеке слышался гудок паровоза.

— Мы еще поборемся, — сказал я тихо. — Теперь у нас есть доказательства.

Елена подошла и встала рядом:

— Я знаю. Просто иногда становится так горько… Столько работы, столько надежд…

В голосе девушки звучала неподдельная боль. Я повернулся к ней — в полумраке поблескивала брошь-молекула, глаза казались особенно большими.

Она подняла голову, встретившись со мной взглядом. На мгновение повисла тишина, нарушаемая только потрескиванием дров в печи. Затем губы дрогнули в легкой улыбке:

— Знаешь, я давно хотела сказать…

Я не дал ей договорить, осторожно привлек к себе. Первый поцелуй был почти невесомым, второй — уже увереннее. Она ответила с неожиданной страстью…

…Утро пробивалось сквозь морозные узоры на окнах. Из кухни доносился аромат свежесваренного кофе — настоящего, довоенного, из отцовских запасов. Елена в шелковом халате колдовала над старинной кофейной мельницей «Пежо».

— Проснулся? — она обернулась, улыбаясь. В утреннем свете лицо казалось особенно нежным. — Сейчас будет кофе.

Я сел в кресло у печки, наблюдая, как она колдует над туркой. Каждое движение исполнено грации — сказывалась старая гимназическая выучка.

— О чем думаешь? — спросила она, подавая чашку тонкого фарфора.

— О том, как странно все складывается, — я принял чашку. — Еще вчера утром мы обсуждали документы и доказательства, а сейчас пьем кофе.

— Жалеешь? — она присела на подлокотник кресла.

— Нет, что ты. Просто… — я помедлил. — В такие моменты начинаешь понимать, что не все в жизни сводится к заводам и контрактам.

Она легко коснулась моей руки:

— Знаешь, я давно наблюдала за тобой. Такой собранный, всегда деловой… Но я видела, как ты говоришь с рабочими, как заботишься о людях. Ты не такой, как Крестовский. Для него существуют только деньги и власть.

За окном послышался звон трамвая. Начинался новый день.

— Который час? — спросил я.

— Почти восемь, — она вздохнула. — Мне через час нужно быть в наркомате.

— А мне на заводе, — я поднялся. — Нужно проверить, как Сорокин справился с испытаниями

— Вечером увидимся? — в голосе девушки прозвучала надежда.

— Обязательно, — я притянул ее к себе. — Только сначала заеду к Величковскому. Он обещал подготовить полный анализ дефектов в стали Крестовского.

Елена серьезно посмотрела на меня:

— Будь осторожен. Крестовский не из тех, кто легко признает поражение.

— Знаю, — я поцеловал ее. — Именно поэтому нам нужны неопровержимые доказательства.

Уже в дверях она окликнула меня:

— Леонид… Спасибо за эту ночь.

Я обернулся. В утреннем свете она стояла у окна — строгая и нежная одновременно. Такой я и запомнил ее в то утро.

На улице морозно и свежо. «Бьюик» ждал за углом — верный Степан уже прибыл. Я запрыгнул в салон, готовый к новой борьбе.