Вагон-ресторан встретил меня атмосферой давно ушедшей эпохи. Дубовые панели стен, начищенные медные светильники, белоснежные крахмальные скатерти. На столиках поблескивали серебряные приборы «Фраже» и хрустальные графины.
Почти все места заняты. У окон расположилась шумная компания латышских коммерсантов, в углу степенно ужинали две дамы в строгих английских костюмах, явно из торгпредства. Единственный свободный столик оказался рядом с пожилым господином, полностью погруженным в чтение немецкой газеты.
— Позволите присесть? — спросил я. — Кажется, все остальные места заняты.
Он оторвался от газеты и внимательно посмотрел на меня поверх золотого пенсне, закрепленного на черной ленте. Высокий лоб мыслителя, аккуратно подстриженная седая бородка клинышком, безупречный костюм-тройка довоенного кроя. Во всем его облике чувствовалась порода — так выглядели профессора старой школы на фотографиях в отцовском альбоме.
— Разумеется, прошу вас, — он говорил на чистейшем русском с легким академическим выговором. — В дороге приятнее ужинать в компании. Величковский Николай Александрович.
— Краснов Леонид Иванович, — представился я, присаживаясь.
Официант в белой куртке с медными пуговицами принес меню, настоящую ресторанную карту с витиеватым шрифтом и виньетками. Пока я выбирал между бефстрогановым и котлетами по-киевски, мой сосед аккуратно сложил газету.
— Интересуетесь немецкой прессой? — спросил я, заметив знакомый логотип «Rigasche Rundschau».
— Привычка многих лет, — он слегка улыбнулся. — В Политехникуме без знания технической периодики было не обойтись. Особенно когда речь шла о металлургии.
Я невольно насторожился. Специалист по металлургии? Это могло быть интересно.
— Вы преподавали в Рижском политехникуме?
— Двадцать пять лет, — кивнул он. — До самой войны. Потом пришлось уехать. Сначала в Германию, затем в Швецию. Там тоже читал лекции. А сейчас вот решил вернуться. Все-таки дома и стены помогают.
Официант принес дымящийся бульон в фарфоровых чашках «Товарищества М. С. Кузнецова». От запаха домашней лапши и укропа защемило сердце.
Так пахло в детстве на дачах в Малаховке. Воспоминания прежнего Краснова теперь стали моими.
— А чем именно вы занимались? — спросил я как бы между прочим. — Какая специализация?
— Термическая обработка стали, — Величковский аккуратно промокнул губы крахмальной салфеткой. — В последние годы особенно интересовался новыми методами легирования. Знаете, в Швеции сейчас делают любопытные эксперименты с добавками хрома и молибдена. Получаются весьма перспективные сплавы.
Я почувствовал, как участился пульс. Это было именно то, что требовалось для модернизации завода. Специалист высочайшего класса с европейским опытом. И судя по всему, без обычного для старой профессуры высокомерия.
— А что привело вас обратно в Россию? — поинтересовался я. — Сейчас не самое простое время для возвращения.
Он задумчиво посмотрел в окно, за которым сгущались сумерки:
— Видите ли, молодой человек, в науке, как и в металлургии, важна не только теория, но и практика. Можно написать десяток статей о новых методах плавки, но пока не увидишь живой процесс в цеху… — он сделал паузу. — В Европе сейчас много теоретизируют, а здесь начинается настоящее дело. Большая индустриализация. И я хочу быть частью этого процесса.
— Индустриализация… — я осторожно прощупывал почву. — А как вы оцениваете перспективы частных предприятий? В нынешних условиях…
— Знаете, — Величковский чуть подался вперед, — здесь нужно смотреть глубже. Я как раз недавно перечитывал работы Витте о промышленном развитии России. Удивительные параллели с нынешней ситуацией. Тогда тоже стоял вопрос — как совместить государственные интересы с частной инициативой.
Он отпил глоток из хрустального бокала:
— Ваш батюшка, помнится, прекрасно понимал эту диалектику. Мы встречались с ним на металлургическом съезде в Петербурге, в 1913-м. Иван Михайлович предлагал интереснейшую схему сотрудничества казенных и частных заводов. Жаль, война помешала.
— Вы знали отца? — я был искренне удивлен.
Хотя, почему это должно быть в диковинку? Настоящий спец должен знать основных игроков на рынке.
— Не близко, но его идеи произвели на меня сильное впечатление. Особенно подход к организации производства — современные технологии плюс социальная забота о рабочих. Кстати, — он хитро прищурился, — сейчас это могло бы стать ключом к решению многих проблем.
— Каким образом?
— Видите ли, — профессор достал из кармана жилета старинные карманные часы, — я много изучал историю промышленных отношений. От древних литейщиков бронзы до современных металлургических концернов. И знаете, что интересно? Успех всегда приходил там, где удавалось создать баланс интересов.
Я вспомнил свои проблемы с профсоюзом и молодыми специалистами:
— А как найти этот баланс? Когда одни требуют немедленной модернизации, другие боятся потерять работу.
— Здесь помогает исторический опыт, — Величковский говорил негромко, но каждое слово било в цель. — Взять хотя бы опыт Круппа в Эссене. Или братьев Симменс. Они создавали при заводах исследовательские лаборатории, где старые мастера работали вместе с молодыми инженерами. Результат — технический прогресс без социальных потрясений.
Это было именно то, о чем я думал последние недели. Но профессор уже развивал мысль дальше:
— А если добавить сюда систему участия рабочих в прибылях, как у Форда. И техническое обучение по шведской модели. При грамотной организации это даст потрясающий эффект.
— Но партийные органы… — начал я.
— А вот тут пригодится опыт русских промышленников начала века, — он улыбнулся. — Как они работали с земствами, с городскими думами… В сущности, механизмы взаимодействия бизнеса и власти не так уж сильно изменились. Просто нужно правильно расставить акценты.
За окном окончательно стемнело. Официант зажег латунные лампы на столиках. Я слушал Величковского, и постепенно разрозненные фрагменты моих планов складывались в цельную картину.
— Кстати, о технической стороне вопроса, — профессор достал из потертого кожаного портфеля записную книжку. — Я тут набросал кое-какие мысли о модернизации мартеновских печей. Если интересно, конечно же…
Следующие два часа мы обсуждали технические детали. Его знания потрясали. Величковский легко переходил от металлургии к экономике, от истории к социальной психологии. В его рассуждениях современные инженерные решения переплетались с глубоким пониманием человеческой природы.
Когда официант убрал тарелки и принес кофе в медном турке «Товарищества Кольчугина», я заметил, как Величковский достает из жилетного кармана коробочку с пилюлями. Поймав мой взгляд, он слегка смутился:
— Старая язва, еще с голодных лет в Германии. Приходится соблюдать режим. Знаете, в эмиграции не всегда было просто… — он помедлил, разглядывая янтарную жидкость в рюмке «Смирновской». — Жена не выдержала лишений, умерла в Стокгольме в восемнадцатом. А дочь вышла замуж за шведского инженера, сейчас у них свой дом в Мальмё. Внука назвали в мою честь — Николас.
В его голосе мелькнула тень грусти. Он машинально поправил узел галстука — старомодного, в мелкий горошек, явно еще петербургской работы «Братьев Леопольд». На левой руке поблескивало простое золотое кольцо.
Вагон качнуло на повороте. Латунная лампа под потолком, отражаясь в темном окне, создавала уютный полумрак. Из соседнего купе доносились приглушенные звуки патефона — кто-то поставил модный фокстрот.
— А почему все-таки решили вернуться? — спросил я. — В Швеции, наверное, спокойнее.
— Да вот, знаете ли… — Величковский достал из серебряного портсигара «П. А. Хлебников» папиросу «Герцеговина Флор». Его длинные пальцы с въевшимися пятнами химических реактивов слегка дрожали. — Устал от эмигрантской тоски. От вечных разговоров о «России, которую мы потеряли». Хочется еще пожить настоящей жизнью, принести пользу.
Он прикурил от спички, искусно прикрыв огонек ладонью:
— К тому же, — его глаза за стеклами пенсне хитро блеснули, — есть у меня одна идея… Помните работы Чернова о кристаллизации стали? Так вот, я нашел способ контролировать этот процесс. Представляете перспективы для производства специальных сплавов?
Величковский увлеченно начал рассказывать о своих исследованиях, то и дело доставая из портфеля исписанные мелким почерком листки. В такие моменты он становился похож на увлеченного мальчишку — глаза загорались, седая бородка подрагивала от волнения.
— Только вот незадача, — он вдруг осекся, — для экспериментов нужна хорошая лаборатория. А где ее взять? В Промакадемии обещают только через полгода.
Я сделал мысленную заметку. Вот он, шанс привлечь профессора к работе на заводе. Нужно только правильно разыграть карту с лабораторией.
— А что вы думаете о молодых специалистах? — спросил я, вспомнив Сорокина с его смелыми проектами.
— О, это отдельная история! — Величковский оживился. — Знаете, у меня в Риге был один студент… — он полез в карман за носовым платком и случайно рассыпал по столу какие-то бумаги. Среди них мелькнула потрепанная фотография привлекательной женщины в светлом платье на фоне морского пейзажа.
Профессор поспешно спрятал снимок, но я успел заметить надпись на обороте: «Мариенбад, 1924».
— Простите, — он смущенно кашлянул, — старые воспоминания… На чем мы остановились? Ах да, молодые специалисты…
Официант в третий раз деликатно покашлял, намекая на поздний час. В вагоне-ресторане мы остались вдвоем. На белоснежной скатерти громоздились чашки из-под кофе, пепельница с окурками «Герцеговины Флор» и разложенные схемы на листках из блокнота профессора.
— Так что насчет консультаций для нашего завода? — я решил наконец задать главный вопрос. — С вашим опытом мы далеко пойдем.
Величковский мягко покачал головой:
— Простите, Леонид Иванович, но не могу. Обещал читать курс в Промакадемии, еще есть обязательства перед шведским институтом… — он аккуратно собрал свои бумаги в потертый портфель. — Да и возраст уже не тот, чтобы разрываться между несколькими проектами.
Я понял, сейчас давить бесполезно. Это человек старой закалки, к нему нужен особый подход.
Мы обменялись адресами. Величковский записал мои координаты в маленькую записную книжку в сафьяновом переплете с вытисненными инициалами Н. В.
Вернувшись в купе, я долго не мог уснуть. В голове крутились обрывки разговора, технические идеи и, главное, мысли о том, как привлечь профессора к работе.
Возможно, через его слабость к экспериментам? Или через амбиции ученого?
Утром «Мерседес» встречал меня на Рижском вокзале. Степан, как всегда подтянутый, в отглаженной форменной фуражке, принял мой саквояж:
— С возвращением, Леонид Иванович.
Мы направились в особняк на Архангельском. В машине меня уже ждал Семен Артурович Головачев. Секретарь выглядел встревоженным, его круглые очки чуть сползли на кончик носа:
— С возвращением, Леонид Иванович. Пока вас не было, произошли серьезные события…
Он достал несколько газетных вырезок из потертого портфеля:
— Во-первых, на Хитровке нашли тех бандитов. В Яузе выловили, с кирпичами на шее. А Фролова из «Металлообработки» при аресте застрелили. Якобы оказал сопротивление при обыске.
Машина мягко тронулась по утренней Москве. Мимо проплывали вывески магазинов, вереницы ломовых извозчиков, спешащие на работу люди. На углу Мясницкой мальчишки-газетчики размахивали свежими номерами «Вечерней Москвы».
Я сделал вид, что внимательно изучаю газеты, хотя новости были ожидаемы. Рожков отработал чисто.
— Что еще?
— Товарищ Бауман из Московского комитета интересовался нашим заводом, — Головачев понизил голос. — Вчера его помощник приезжал, осматривал цеха. Особенно интересовался модернизацией производства.
Я отложил газеты:
— Карл Янович лично?
— Нет, но… — секретарь замялся. — Понимаете, в МК сейчас активно занимаются вопросами индустриализации. Бауман курирует организационные вопросы, и у него техническое образование — Рижский политехнический заканчивал. Говорят, лично докладывает товарищу Сталину о ходе модернизации московских предприятий.
Это уже серьезно. Бауман считался восходящей звездой в партийной иерархии, его слово много значило.
— А что конкретно их интересует?
— Во-первых, темпы модернизации. Во-вторых, — Головачев достал блокнот, — социальные вопросы. Партийная работа, культмассовый сектор. И главное — перспективы увеличения производства. В МК считают, что частные предприятия должны показать пример эффективности.
Я посмотрел в окошко. Ситуация складывалась непростая, но и возможности открывались интересные. Бауман, при всей его партийной жесткости, был прагматиком. И главное, понимал технические вопросы.
— Семен Артурович, — я повернулся к секретарю, — подготовьте подробную справку о наших планах модернизации. Особенно подчеркните социальную составляющую: жилье для рабочих, медпункт, столовую. И узнайте, когда у товарища Баумана приемные часы.
— Есть еще кое-что, — Головачев достал из портфеля сложенный вчетверо лист. — Тут список предприятий, которые МК считает образцово-показательными. В основном государственные. Но говорят, товарищ Бауман высказывался, что и частные заводы могли бы подтянуться.
— Понятно, — перебил я. План начинал складываться. — Свяжитесь с помощником Баумана. Намекните, что у нас есть интересные наработки по повышению производительности труда. И что мы готовы поделиться опытом.
Секретарь кивнул, я еще раз просмотрел газетные вырезки. За окошком шумела утренняя Москва, звенели трамваи, громыхали ломовые телеги, спешили на работу люди.
Я достал блокнот и начал набрасывать план действий. Нужно было не просто заинтересовать Баумана, а сделать его союзником. Использовать его технические знания, его амбиции, его близость к Сталину.
Еще нужно заняться другими важными делами. Например, организацией современной заводской лаборатории. Я уже прикинул первые шаги, еще сегодня в поезде, когда собирался на выход.
Пусть профессор Величковский узнает о лаборатории случайно, возможно через знакомых в Промакадемии. А потом как-нибудь сам заглянет посмотреть на новейшее оборудование.
Я уже узнал, про слабые точки ученого, теперь надо просто надавить на них, чтобы добиться того, что мне нужно. Схема всегда остается неизменной.
— На завод или домой? — спросил Степан, притормаживая у перекрестка.
— Конечно, домой, Степа. Нужно привести себя в порядок. И да, загляни в «Националь», закажи столик на вечер. Отметим благополучное возвращение. В узком кругу. Так сказать, наша команда. Вы не возражаете, Семен Артурович?
Секретарь помотал головой. Ему нужно будет поручить разузнать подробнее о профессорской ставке в Промакадемии. И о том, кто курирует закупку лабораторного оборудования.
— Есть еще одно поручение, — я обдумывал, как бы поделикатнее поручить заняться профессором. — Я нашел специалиста, который может быть нам полезен. Узнайте о нем как можно больше, деликатно, не привлекая внимания.
В конце концов, старому ученому будет гораздо интереснее работать там, где есть все условия для исследований. То есть, у меня.
«Мерседес» свернул в Архангельский переулок. Несмотря на то, что это место только недавно стало моим домом, сердце забилось быстрее.
Теперь у меня появился шанс заполучить в союзники человека, способного придать моим планам модернизации необходимый научный вес. Оставалось только правильно разыграть эту карту.
Я уже предвкушал новые игры, в которые можно вовлечь Величковского и Баумана. И эти игры я должен выиграть.