Нэпман 1. Красный олигарх

Глава 25 Подтолкнуть к решению

Я выдержал паузу, осмотрительно подбирая слова:

— Товарищ Орджоникидзе, комиссия руководствовалась несколькими соображениями. Во-первых, у Крестовского уже налажены связи с поставщиками сырья. Во-вторых, его предприятие имеет больший опыт массового производства.

Я намеренно начал с объективных факторов, показывая способность видеть картину целиком. Нарком чуть прищурился, слушая внимательно.

— И самое главное, его технология формально основана на довоенных немецких разработках. Комиссии это показалось более надежным, чем наши новые методы.

Орджоникидзе забарабанил пальцами по столу:

— А каково ваше мнение?

— Считаю, что здесь кроется главная ошибка. Немецкие разработки четырнадцатого года сейчас уже несовершенны. Мы пошли дальше, создали принципиально новую технологию. Да, она требует перестройки производства, но результат того стоит.

Человек из комиссии Куйбышева подал голос:

— Товарищ Орджоникидзе, переоборудование завода Крестовского уже началось. Еще в прошлом году выделены средства. Закуплено импортное оборудование, заключены контракты. Отмена решения комиссии приведет к серьезным финансовым потерям.

Я заметил, как нарком нахмурился, этот аргумент явно требовал внимания.

— Кроме того, — продолжал представитель комиссии, — у Крестовского налажена система сбыта через Металлоимпорт. Это важно для экспортных поставок.

Орджоникидзе повернулся к Орлову:

— Ваше мнение, как военного специалиста?

— С технической точки зрения, — Орлов поправил пенсне, — технология Краснова безусловно лучше. Но вопрос организации массового производства действительно сложный.

Я видел, как Орджоникидзе погрузился в раздумье. Его лицо выражало напряженную работу мысли, он явно взвешивал все «за» и «против».

— Хорошо, — наконец произнес он. — А что у вас с производственной базой? Сможете обеспечить нужные объемы?

Этот вопрос я ждал. Достал папку с расчетами:

— Разрешите доложить наш план модернизации? Мы уже переоборудовали две мартеновские печи под новую технологию. Провели пробные плавки — результаты стабильные. На полную мощность можем выйти через месяц.

Орджоникидзе внимательно изучал чертежи:

— А сырье? Топливо?

— Договоренности с поставщиками есть. — Я разложил документы. — Вот подтверждение от Кузбасса по коксу, от Урала по руде. И главное, мы разработали схему экономии топлива на двадцать пять процентов.

Нарком поднял голову от бумаг, его взгляд стал задумчивым. Я понял, сейчас лучше не давить. Пусть сам примет решение, взвесив все обстоятельства.

Орджоникидзе медленно собрал документы в стопку:

— Что ж, товарищи… — он обвел всех внимательным взглядом. — Вопрос серьезный. Затрагивает не только технические аспекты, но и организацию всей промышленности.

Он поправил орден на кителе:

— Оставьте все материалы. Я детально ознакомлюсь. — Его взгляд остановился на мне. — Через неделю жду вас с полным планом перевооружения производства. И… — он помедлил, — с предложениями по общей схеме работы частных предприятий на оборонный заказ.

Я понял, что это реальный шанс на победу. Орджоникидзе хочет видеть не только решение конкретной проблемы, но и общую перспективу.

— Все свободны, — нарком встал, давая понять, что разговор окончен. — Орлов, задержитесь на минуту.

Когда мы вышли из кабинета, Сорокин шумно выдохнул:

— Леонид Иванович, как думаете, получится?

— Думаю, — я понизил голос, — у нас есть неделя, чтобы подготовить такое предложение, от которого будет трудно отказаться.

В вестибюле ЦКК было по-прежнему людно. Но теперь эта суета казалась уже не такой тревожной. Мы быстро вышли из здания.

— В завод, Степан, — скомандовал я, садясь в машину. — У нас много работы.

После встречи с Орджоникидзе день прошел в лихорадочной работе. Сорокин засел за подготовку подробных технических расчетов, я провел три совещания подряд по плану модернизации производства.

Уже под вечер, когда я просматривал последние документы, в кабинет вошел Головачев:

— Леонид Иванович, записка от Глушкова. Говорит, срочное.

На клочке бумаги карандашом было написано всего несколько слов: «Есть важная информация по К. Нужна встреча. Чайная в пять»

Я взглянул на английские часы «Хендерсон», уже без четверти пять. Если Глушков использовал такой способ связи, значит, дело действительно серьезное.

— Степан еще не уехал? — спросил я секретаря.

— Ждет во дворе.

— Хорошо, — я надел потертый френч. В заводской чайной не стоило появляться в слишком официальном виде. — Тогда я выезжаю.

«Бьюик» медленно катил по вечерним улицам. Я размышлял над ситуацией. Глушков не из тех, кто поднимает тревогу по пустякам. Если он просит о срочной встрече, значит, раскопал что-то действительно важное.

Заводская чайная встретила запахами щей и свежевыпеченного хлеба. В этот поздний час посетителей почти не было, только пара рабочих у дальнего окна да старый кладовщик, дремлющий над остывшим чаем.

Глушков уже ждал за обычным столиком в углу. Я отметил, как он машинально трет переносицу, верный признак важных новостей.

— Леонид Иванович, — он говорил, почти не разжимая губ, — есть интересный человек у Крестовского. Николай Петрович Колосов, заместитель по производству. Вернее, уже бывший заместитель.

Я кивнул пожилой буфетчице, молча поставившей перед нами два стакана чая в мельхиоровых подстаканниках:

— Рассказывайте.

— Три дня назад Крестовский устроил ему форменный разнос на техническом совете, — Глушков понизил голос. — При всех главных инженерах, при военпреде. За якобы срыв поставок оборудования из Германии.

Он достал измятую папиросу:

— А на самом деле Колосов обнаружил приписки в контрактах. Завышение стоимости в полтора раза, липовые накладные, двойная бухгалтерия. Попытался доложить Крестовскому с глазу на глаз.

— И?

— Тот взбесился. Отстранил от должности, перевел в рядовые инженеры. А все наработки Колосова по модернизации производства передал своему племяннику, только что из Промакадемии.

Я отхлебнул горячий чай, внимательно наблюдая за Глушковым. Его обычно невозмутимое лицо выражало искреннее возмущение, значит, история задела за живое.

— Это еще не все, — он наклонился ближе. — Колосов двадцать лет на заводе. Все производство на нем держалось. А Крестовский приказал освободить заводскую квартиру в течение недели. У человека больная жена, двое детей.

За окном проскрипел трамвай. Я обдумывал услышанное. Такой человек — находка. Знает все внутренние схемы, имеет документы, унижен и оскорблен.

— Как вы на него вышли? — спросил я, внимательно глядя на Глушкова. Надо все проверить. Крестовский не дурак, может подставить липу. В которую я попадусь, как придурок.

Мой помощник усмехнулся:

— Случайно вышло. В пивной на Маросейке. Знаете, где напротив часовой мастерской? Там у нас… — он слегка замялся, — свой человек буфетчиком работает. Докладывает, кто из инженеров Крестовского заходит, о чем говорят.

Глушков отхлебнул остывший чай:

— Позавчера Колосов засиделся там допоздна. Один, без компании, это необычно. Раньше он вообще почти не пил. Ну, мой человек разговорил его потихоньку. А когда тот понял, что слушатель попался понимающий, даже обрадовался.

— Сам все рассказал?

— Прорвало его. Два часа говорил, все из души выплескивал. Про унижение на совете, про племянника-выскочку, про двойную бухгалтерию. И главное, про дневник свой проговорился. Двадцать лет записей, представляете?

Я кивнул. Грамотная агентурная работа, держать людей в пивных, где инженеры расслабляются после работы.

— Что сам Колосов?

— Сломлен, — Глушков покачал головой. — Но… — он сделал паузу, — есть одна деталь. Он все эти годы вел личный дневник. Записывал все махинации, все подозрительные сделки. Для подстраховки.

Я понимающе кивнул. В девяностых я тоже встречал таких педантичных технарей старой школы — они фиксировали каждую мелочь, каждое нарушение.

— И где сейчас эти записи?

— В надежном месте, — Глушков усмехнулся. — В сейфе у шурина в Мосгорбанке. На случай, если Крестовский решит устроить обыск.

— Как думаете, пойдет на контакт?

Глушков задумался, разглядывая пар над стаканом:

— Если правильно подойти… Он человек старой закалки, из инженеров еще земского времени. Для него репутация завода — не пустой звук. А то, что творит Крестовский, ни в какие ворота не лезет.

— Где можно с ним встретиться? Только не здесь.

— Есть одно место, — Глушков понизил голос до шепота. — Он каждый вечер гуляет в сквере у Чистых прудов. Доктор прописал моцион для сердца. Между семью и восемью.

Я допил остывший чай:

— Хорошо. Организуйте. Только осторожно, без лишних глаз. Не на открытом месте, разумеется. Где-нибудь на конспиративной квартире. Ну, не мне вас учить.

Глушков кивнул:

— Сделаем. Только человек опасается — он помедлил. — Там такие документы, Леонид Иванович. Если все всплывет, ему головы не сносить.

— Понимаю. Гарантируйте ему безопасность. И работу у нас, с повышением. Если надо, отправим на Урал, в Туркестан или на Дальний Восток. Куда хочет. И квартиру для семьи найдем, получше прежней.

Когда я вышел из чайной, уже стемнело. У входа ждал верный «Бьюик».

Я на минуту задержался, глядя на освещенные окна заводских корпусов. Колосов, это серьезный козырь. Если сыграть правильно, его документы могут стать решающим ударом.

После разговора с Глушковым прошло два дня. За это время я поручил проверить всю информацию о Колосове.

Елена через каналы в наркомате подтвердила его безупречную репутацию. Величковский знал его еще по старым временам, высоко отзывался о технической квалификации. Даже Котов вспомнил, что до революции Колосов считался одним из лучших специалистов по мартеновским печам.

Глушков тем временем осторожно прощупывал почву через своих людей. Убедился, что за Колосовым нет слежки, что он действительно настроен решительно. Организовал первый пробный контакт, как бы случайную встречу в букинистическом магазине на Мясницкой, где его человек завел разговор о возможности найти другую работу.

Параллельно я распорядился подготовить все необходимое, чтобы умаслить ценного работника. Собрал информацию о его привычках и пристрастиях.

Вскоре я был готов к встрече. На исходе второго дня я отправился к Колосову.

Как обычно, падал снег. Полностью устал карнизы старого дома в Большом Харитоньевском переулке.

«Бьюик» я оставил за два квартала, дальше пошел пешком. В такую погоду никто не обратит внимания на человека в потертом пальто. Сегодня я без Степана, чтобы сохранить конфиденциальность встречи.

Нужный подъезд я нашел безошибочно, второй от угла, с облупившейся лепниной над входом. Конспиративная квартира Глушкова располагалась на третьем этаже. Раньше здесь жила его тетка, теперь место использовалось для особо важных встреч.

Поднимаясь по старой скрипучей лестнице, я отметил характерные детали: свет в парадной приглушен, но не погашен полностью, на площадках чисто, значит, дворник прикормлен и будет присматривать за посторонними.

Глушков открыл дверь прежде, чем я постучал:

— Проходите, Леонид Иванович. Николай Петрович уже здесь.

В полутемной гостиной, освещенной только настольной лампой под зеленым абажуром, сидел человек лет пятидесяти. Худощавый, с аккуратно подстриженной седеющей бородкой. Золотое пенсне поблескивало в свете лампы. Типичный инженер старой школы, из тех, что составляли техническую элиту еще до революции.

— Колосов Николай Петрович, — представился он, привстав. Голос негромкий, но твердый. В глазах, за стеклами пенсне, усталость и затаенная горечь.

На столе перед ним лежала потертая конторская книга в клеенчатом переплете и несколько папок с документами.

— Присаживайтесь, Леонид Иванович, — Глушков кивнул на свободное кресло. — Чаю?

— Пожалуй, — я достал из портфеля небольшой сверток. — И раз уж мы собрались, то, Николай Петрович, позвольте угостить вас настоящим цейлонским чаем. Знаю, вы его особенно цените еще со времен старой Моргановской чайной на Маросейке.

Я заметил, как в глазах Колосова мелькнуло удивление. Не ожидал, что мне известны такие детали его привычек.

— И еще, — продолжил я, доставая второй сверток, — говорят, вы всегда любили пастилу от Абрикосова. Нашел немного по старым связям.

Колосов растерянно поправил пенсне:

— Помилуйте… Откуда вы…

— А это, — я положил на стол маленький флакон, — лекарство для Марии Николаевны. Настоящий дигиталис из Германии. Мой хороший знакомый, профессор Савельев, говорит, что для сердечных больных это сейчас лучшее средство.

Пальцы старого инженера, державшие флакон, слегка дрожали. Я намеренно сделал паузу, пусть почувствует, что мы готовы позаботиться не только о нем, но и о его семье.

Глушков молча разлил чай в старые фарфоровые чашки, их тонкий узор напоминал о прежней, дореволюционной жизни.

— Знаете, Леонид Иванович, — Колосов осторожно отхлебнул горячий чай, — не ожидал такого человеческого подхода.

— Николай Петрович, — я серьезно посмотрел на него, — для нас важны не только документы. Важны люди. Особенно такие специалисты старой школы, как вы.

Он медленно кивнул, затем вспыхнул:

— Вот это другое дело. Вы совсем другой человек, не то что этот скотина Крестовский. Жаль, что я с вами так поздно познакомился!

Я мягко улыбнулся.

Колосов устало вытер лицо ладонью, словно принимая какое-то решение. Затем отставил чай в сторону и потянулся к потертой конторской книге:

— Вот, смотрите. Первые записи — еще с двадцать третьего года. Тогда Крестовский только начинал махинации с импортным оборудованием.

Его пальцы, привыкшие к точным чертежам, аккуратно перелистывали страницы:

— Здесь — завышение стоимости германских станков на сорок процентов. Здесь — фиктивные накладные на запчасти. А вот… — он достал отдельную папку, — документы по последней афере с рижскими банками.

Я внимательно слушал, отмечая каждую деталь. Колосов говорил все более эмоционально, словно прорвало плотину:

— Двадцать лет жизни отдал заводу. При старом хозяине начинал, при советской власти продолжил. Все для производства, все для дела. А он… — голос дрогнул. — Ради личной выгоды готов все разрушить.

— Почему раньше молчали? — спросил я мягко.

Колосов снял пенсне, устало протер глаза:

— Думал, образумится. Думал, может, время такое, НЭП, новые порядки. А когда понял весь масштаб… — он махнул рукой. — Поздно было. Слишком глубоко в свои схемы всех затянул.

Я раскрыл одну из папок, на стол выпала фотография:

— А это что?

— А это самое интересное, — в голосе Колосова появились жесткие нотки. — Крестовский на встрече с представителями фирмы «Крупп». Неофициальной встрече, в Риге. После нее и появились те самые липовые контракты.

Дождь за окном усилился. Где-то вдалеке прогрохотал трамвай.

— Николай Петрович, — я внимательно посмотрел на старого инженера. — Вы понимаете, что эти документы. Это очень серьезно.

Он кивнул:

— Понимаю. Потому и решился. Нельзя допустить, чтобы такие, как Крестовский, губили нашу промышленность.

— Вы готовы дать официальные показания? Если понадобится, на самом высоком уровне?

Колосов выпрямился в кресле:

— Готов. Теперь уже терять нечего. Только… — он замялся.

— Семья? — понимающе спросил я.

— Да. Жена больна, дети…

— Не беспокойтесь. Обеспечим безопасность. Жене и детям поможем. И должность у нас на заводе есть. Нам как раз нужен технический директор.

В глазах Колосова мелькнуло удивление:

— Технический директор?

— Именно. Нам нужны честные профессионалы старой школы. А ваш опыт заслуживает отдельного поощрения.

— Тогда вот что, Леонид Иванович, — Колосов помедлил, снова протирая пенсне. — Я тут подумал… Может, мне лучше из Москвы совсем уехать? От греха подальше.

— Есть конкретные пожелания?

— В Нижний бы… — он впервые за вечер по-настоящему оживился. — Там у меня родня осталась, да и места знакомые. На Сормовском заводе начинал когда-то, еще практикантом. И воздух там для Маши полезнее, врачи давно советовали из Москвы ее увезти.

Я задумался. Нижний Новгород это действительно хороший вариант. Крупный промышленный центр, серьезная техническая база.

— На Сормовском сейчас как раз модернизация началась, — продолжал Колосов. — Новые цеха строят, специалисты нужны.

— Хорошо, — я принял решение. — Устроим перевод на Сормовский. С повышением, разумеется. Должность технического директора нового цеха. Квартиру в заводском доме, в хорошем районе. Для Марии Николаевны договорюсь с профессором Кончаловским, у него в Нижнем ученик заведует терапевтическим отделением. Детям обеспечим места в лучшей школе.

Глаза старого инженера увлажнились:

— Спасибо, Леонид Иванович… Не ожидал…

— И еще, — добавил я. — Все расходы по переезду берем на себя. Подъемные выплатим вперед. Через неделю сможете отправляться.

Колосов распрямил плечи, словно груз свалился с них:

— Знаете, а ведь я давно об этом думал. Вернуться туда, где начинал. Где еще честная инженерная работа ценилась.

За окном снова прогрохотал трамвай. Мы выпили еще чаю. Колосов задумчиво забарабанил пальцами по конторской книге:

— Знаете, Леонид Иванович… Я ведь эти записи вел не для шантажа. Просто не мог иначе. Привык все фиксировать, каждую техническую деталь, каждое нарушение.

— Понимаю, — я кивнул. — Старая инженерная школа.

— Да, — он слабо улыбнулся. — Нас так учили, все документировать, все проверять. А теперь все по-другому. По-новому, — он решительно придвинул ко мне папки. — Берите. Используйте как сочтете нужным.

Когда я уходил, снег уже прекратился. Мостовая вся укрыта белым одеялом. Я завел «Бьюик» и поехал на завод.

В портфеле лежали бесценные документы, двадцать лет махинаций Крестовского, задокументированных педантичным инженером старой школы. Теперь нужно только правильно их использовать.