Нэпман 1. Красный олигарх

Глава 28 Компромат

Я специально задержался у витрины букинистического магазина №14 на Малой Дмитровке, делая вид, что разглядываю корешки книг. Старинные напольные часы «Густав Беккер» в глубине зала показывали без четверти шесть. Время, когда по данным Рожкова должен появиться мой «клиент».

В витрине вперемешку с дореволюционными изданиями красовались новинки этого года: томик Маяковского «Хорошо!» в ярко-красной обложке работы Родченко, свежий номер журнала «Новый ЛЕФ», «Цемент» Гладкова в издании Госиздата, брошюры о первой пятилетке. На отдельной полке — технические новинки: «Курс электротехники» профессора Круга, «Основы доменного производства» Грум-Гржимайло, переводные немецкие справочники по металлургии.

Шел мелкий снег. По булыжной мостовой процокала пролетка, обдав грязью начищенные бока припаркованного у обочины «Форда-А». Судя по номерам, служебная машина какого-то советского учреждения.

Товарищ Добролюбский появился точно по расписанию. Я сразу узнал его по фотографиям из досье.

Худощавый, в сером костюме-тройке от Журкевича, с потертым портфелем из свиной кожи. Нервным жестом поправил узел галстука, украшенного булавкой с жемчужиной, типичный жест человека, который боится быть узнанным.

Он торопливо нырнул в полуподвал магазина. Я выждал пару минут и последовал за ним. Внутри пахло пылью и старыми книгами. Добролюбский уже скрылся за китайской ширмой с драконами. Там находился особый отдел «только для знатоков».

В магазине, несмотря на поздний час, было несколько посетителей. У полки с техническими книгами склонился молодой инженер в потертой кожанке, судя по въевшейся в руки смазке, с какого-то завода. Он внимательно листал последний номер журнала «Предприятие», делая пометки в блокноте.

В углу примостился пожилой учитель в чиненой гимназической тужурке. Из тех, кто продолжал преподавать и при новой власти. Он бережно перебирал старые издания классиков, видимо, подыскивая что-то для своих уроков. Его видавший виды портфель был перетянут бечевкой.

У прилавка спорили двое комсомольцев в полушубках, разглядывая только что вышедший сборник «Молодая гвардия». Один держал под мышкой «Капитал» Маркса в новом издании, судя по всему, слушатель рабфака. Второй, со значком ОСОАВИАХИМ на груди, листал брошюру «Воздушный флот страны Советов».

Не теряя времени, я последовал за Добролюбским. Он стоял у полки с книгами, ко мне спиной. Уже успел что-то взять и рассматривал, наклонив голову.

— Интересуетесь искусством, товарищ Добролюбский? — негромко произнес я, выступая из тени. Приблизился к объекту сбоку.

Он вздрогнул, чуть не выронив альбом в марокеновом переплете. На обложке золотом тисненые обнаженные нимфы.

— Вы… вы кто? — его голос дрогнул.

— Неважно. Важно другое. Что скажут в райкоме, узнав об увлечениях ближайшего помощника товарища Кагановича? Порнографическая литература, буржуазное разложение. Появятся многочисленные вопросы.

Краска схлынула с лица Добролюбского. Руки, державшие альбом, затряслись.

— Послушайте, это недоразумение. Я просто изучаю западное искусство исключительно с научной точки зрения.

— Да? — я достал из кармана стопку фотографий. — А это тоже научный интерес? Вы на прошлой неделе в салоне на Сретенке. И две недели назад — с альбомом «Девушки в саду».

Добролюбский тяжело опустился на стул. По его лбу стекали капли пота.

— Чего вы хотите? — глухо спросил он.

— Пустяк. Пропуск на закрытое партийное собрание по вопросам индустриализации. И ваше молчание о нашей встрече.

— Это невозможно! Там будет сам товарищ Сталин.

— Тогда, может быть, обсудим ваши художественные пристрастия на бюро райкома?

Он сломался. Я видел это по его глазам, загнанным, потухшим. Убежденный большевик, попавшийся на постыдной слабости.

— Хорошо, — прошептал он. — Я сделаю пропуск. Но больше никаких требований!

— Разумеется. Мне нужно только попасть на собрание.

Я протянул ему конверт:

— Здесь негативы тех фотографий. Получите после собрания, если все пройдет гладко. А сейчас, верните альбом на место и уходите. И помните, одно неверное движение, и фотографии окажутся на столе у товарища Кагановича.

Когда за ним закрылась дверь, я перевел дух. Рожков не подвел, информация оказалась точной. Теперь у меня появился пропуск в высокие кабинеты. Оставалось правильно им распорядиться.

Подождав немного, я вышел следом за Добролюбским.

Комсомольцы как раз расплачивались за книги, звеня медной мелочью. Учитель, так ничего и не купив, аккуратно положил томик Пушкина обратно на полку. Видимо, цена оказалась не по карману. Молодой инженер все еще делал выписки из технического журнала, иногда поглядывая на часы. Похоже, убивал время перед вечерней сменой.

За окном магазина в самом разгаре холодный зимний день. По Малой Дмитровке спешили прохожие, пряча лица от дождя.

Где-то вдалеке прогудел трамвай. Я вышел на улицу, поднял воротник пальто. Прошел пару кварталов, забрался в «Бьюик». Отправился на работу.

Мой кабинет в заводоуправлении напоминал штаб перед наступлением. Стол заставлен документами, чертежами и справками.

Английские часы «Хендерсон» на стене показывали начало одиннадцатого вечера. До собрания оставалось меньше суток.

— Давайте еще раз пройдемся по всем пунктам, — я обвел взглядом соратников.

Величковский сидел в кресле у окна, его седая бородка подрагивала от волнения. Рядом примостился Сорокин, то и дело протирая запотевшие очки. Котов раскладывал на столе финансовые документы, его въевшаяся привычка бухгалтера к порядку сейчас как нельзя кстати.

— Начнем с технической части, — я кивнул Величковскому. — Николай Александрович, ваш доклад должен быть предельно четким. Максимум пятнадцать минут.

— Я подготовил сравнительные таблицы, — профессор достал из потертого портфеля стопку бумаг. — Вот здесь наглядно видно разницу в структуре металла. А это — графики испытаний на разрыв. Даже неспециалисту понятно.

— Стоп, — прервал я его. — Никаких сложных терминов. Говорите простым языком. Сталин не любит наукообразности.

Величковский кивнул, делая пометки в блокноте.

— Александр Владимирович, — повернулся я к Сорокину, — ваша часть — экономические расчеты. Покажите, насколько наша технология эффективнее.

Молодой инженер раскрыл папку с диаграммами:

— Расход топлива меньше на двадцать пять процентов, производительность выше на сорок процентов. Вот сравнительные данные.

— Короче. И добавьте про оборонный заказ. Особо подчеркните риски использования стали Крестовского в военной технике.

Сорокин быстро записал что-то в блокнот.

— Василий Андреевич, — обратился я к Котову, — теперь финансовая часть.

Главбух разложил документы веером:

— Вот доказательства вывода валюты через рижские банки. Здесь поддельные накладные на оборудование. А это квитанции о переводах в швейцарские банки на подставных лиц.

— Хорошо. Но начнем не с этого. Сначала технические проблемы, потом экономика, и только потом махинации. Нужно, чтобы компромат выглядел не целью, а следствием проверки.

В дверь постучали. Вошел секретарь с подносом:

— Леонид Иванович, я вам чаю принесла. И бутерброды. Вы же с утра не ели.

— Спасибо, — я взглянул на часы. — Что там в приемной?

— Товарищ Глушков ждет. Говорит, срочные новости по Крестовскому.

— Пусть подождет еще десять минут. Закончим с документами.

Я достал папку с показаниями Колосова:

— Это прибережем напоследок. Если Крестовский начнет отбиваться, ударим по полной. Василий Андреевич, сделайте выписки, только самое важное.

Котов углубился в бумаги, быстро делая пометки в конторской книге.

— Теперь о завтрашнем дне, — я достал план заседания. — Каганович выступает в середине. Потом содоклад от ВСНХ. Наша очередь примерно через час после начала. Будьте готовы.

За окном прогудел заводской гудок. В цехах в очередной раз менялась смена. А у нас впереди еще долгая ночь подготовки.

Я отхлебнул остывший чай и взглянул на команду. Величковский что-то быстро записывал, шевеля губами. Сорокин колдовал над диаграммами. Котов методично раскладывал документы по папкам.

Все как в прошлой жизни, подумал я. Только тогда готовились к советам директоров и аукционам. А теперь к партийному собранию, где решится судьба завода. Но суть та же тщательная подготовка, внимание к деталям, учет всех возможных поворотов.

— Пригласите Глушкова, — сказал я секретарю. — Посмотрим, что там у него за новости.

Глушков вошел стремительно, на ходу стряхивая снег с потертого пальто. Его обычно невозмутимое лицо выражало тревогу.

— Леонид Иванович, плохи дела. Крестовский готовит провокацию на завтра.

— Конкретнее.

— Мой человек в типографии «Рабочей Москвы» говорит. Готовят статью. Дескать, ваша технология это плагиат немецких разработок четырнадцатого года. И будто бы есть письмо от какого-то германского профессора с доказательствами.

Величковский возмущенно фыркнул:

— Это же абсурд! Чистейшая клевета! У меня все расчеты есть.

— Погодите, — прервал я профессора. — Что еще, Глушков?

— Еще серьезнее. Крестовский встречался сегодня с группой рабочих с нашего завода. В пивной на Пятницкой. Пять человек, все из мартеновского цеха. Обещал им по сотне рублей, если завтра устроят скандал на проходной ЦК. Дескать, администрация завода угнетает рабочий класс, зажимает инициативу снизу.

Я выругался про себя. Грамотный ход, попытаться сорвать мое выступление через «возмущение рабочих масс».

— Это не все, — Глушков понизил голос. — Главное, завтра на собрании будет Рыков. Крестовский полчаса назад встречался с его секретарем в ресторане «Метрополь». Похоже, они решили всерьез вступиться за своего человека.

Вот это действительно серьезный удар. Рыков, председатель Совнаркома, главный защитник частного капитала в партийной верхушке. Если он открыто поддержит Крестовского, будет плохо.

— Ваши люди знают этих рабочих? — спросил я Глушкова.

— Всех пятерых. Старший это Горюнов из второй бригады, остальные его дружки.

— Свяжитесь с Рожковым. Пусть ГПУ возьмет их под наблюдение. И еще… — я помедлил. — Пусть проверят их прошлое. Особенно период Гражданской войны. Наверняка найдется что-нибудь интересное.

— Понял, — кивнул Глушков. — А со статьей что делать?

— В типографию не лезьте. Пусть печатают. Мы эту карту разыграем по-другому.

Глушков замолчал, а я повернулся к профессору:

— Придется перестраивать план выступления. Николай Александрович, подготовьте документы о самостоятельной разработке технологии. Все расчеты, все этапы. Покажем, что обвинения в плагиате это провокация.

— А как быть с Рыковым? — спросил Котов, нервно поправляя пенсне.

— А вот с этим, — я взял трубку телефона. — Будем решать прямо сейчас. Соедините меня с товарищем Бауманом. Срочно.

Вскоре в трубке послышался знакомый сухой голос.

— Карл Янович? — я прижал трубку к уху. — Да, понимаю, не вовремя. Но у нас форс-мажор. Рыков будет завтра на собрании.

Бауман помолчал секунду:

— Вот оно что… Крестовский добрался до верхов.

— Есть идеи?

— Возможно, — он снова сделал паузу. — Помните то досье на берлинского торгпреда? Которое вы придержали?

Я улыбнулся. Конечно, помню. Материалы о тайных встречах торгпреда с представителями «Круппа» я специально не использовал, берег для особого случая.

— Через час привезу, — сказал я. — Где?

— В моем кабинете, конечно же, где еще. Я предупрежу.

Повесив трубку, я повернулся к Котову:

— Василий Андреевич, поднимите документы по связям торгпредства с фирмами Крестовского. Особенно интересуют письма с личной подписью торгпреда.

Старый бухгалтер понимающе кивнул, доставая черную книгу.

— Глушков? — я опять посмотрел на союзника. — Вот как мы сделаем. По рабочим все решим просто, — я достал бланк телеграммы. — Срочная командировка на Урал. Для обмена опытом. Пусть Горюнов и его друзья собираются прямо сейчас. Поезд в двенадцать ночи.

— А если откажутся?

— Не откажутся. Намекните — есть информация об их прошлом. И лучше неделю провести на Урале, чем в другом месте, — я выразительно посмотрел на него.

— Понял, — Глушков усмехнулся. — А со статьей что делать?

— Свяжитесь с главредом, передайте в типографию, пусть печатают. Но утренний выпуск задержат на час. Якобы технические проблемы с ротационной машиной. А мы тем временем… — я достал из сейфа тонкую папку. — У нас есть свой материал для газеты. С доказательствами, что технология Крестовского это точная копия немецких разработок. И личной подписью германского инженера.

Величковский удивленно поднял брови:

— Но позвольте, когда вы успели?..

— Потом объясню, — отмахнулся я. — Главное, материал появится в той же газете, но на первой полосе. А статья Крестовского уйдет на третью. Глушков, передайте редактору, лично товарищ Каганович просил поставить наш материал в номер.

Когда все разошлись, я еще раз проверил документы. До встречи с Бауманом оставалось сорок минут, потом надо успеть к Кагановичу. Добролюбский организовал встречу в десять вечера в особняке на Малой Бронной.

Я набросил пальто и вышел на улицу. У подъезда ждал верный «Бьюик». Степан уже прогрел мотор.

— К Бауману, — скомандовал я, устраиваясь на заднем сиденье. — Потом на Бронную.

Автомобиль тронулся, взметая снег. Снег усилился, превращая московские улицы в зеркала, в которых отражались огни фонарей. Я смотрел в окошко и думал. Впереди важный разговор с человеком, который мог решить исход завтрашнего собрания.

Бауман поможет нейтрализовать Рыкова. А Каганович… что ж, пора использовать козырь, добытый через Добролюбского.

«Бьюик» остановился у черного входа в здание райкома. Бауман ждал меня в своем кабинете. Когда я вошел, он даже не поднял головы от бумаг.

— Значит, все-таки решили действовать через мою голову? — его голос звучал глухо. — Через Кагановича?

— Карл Янович, — спокойно ответил я. — Не хотел вас подставлять. Если что-то пойдет не так, вы окажетесь чисты.

Бауман нервно протер пенсне:

— Вы хоть понимаете, что делаете? Орджоникидзе вам этого не простит.

— Простит. Когда увидит результаты. А пока… — я достал папку с документами по «Демаг». — Вот, взгляните. Думаю, Рыков после этого дважды подумает, прежде чем выступать завтра.

Бауман просмотрел бумаги. Его пальцы слегка подрагивали.

— Хорошо, — наконец произнес он. — Но учтите: если провалитесь, я вас знать не знаю.

— Разумеется, — я направился к двери. — И еще, Карл Янович… Спасибо вам. За все.

Он только махнул рукой.

Особняк на Малой Бронной встретил меня ярко освещенным фасадом. Добролюбский ждал у лестницы, нервно теребя галстук:

— Товарищ Каганович в рабочем кабинете. Только… — он замялся. — Вы обещали…

— Не беспокойтесь, — я похлопал по карману с негативами. — Все будет в порядке.

Каганович сидел за столом, заваленным бумагами. В свои тридцать пять он выглядел значительно старше, сказывалась напряженная работа.

Гладко выбритое лицо с характерными чертами, высокий лоб, зачесанные назад темные волосы. Цепкий, пронизывающий взгляд черных глаз из-под густых бровей. Полные губы плотно сжаты, придавая лицу выражение жесткой решительности.

Одет он был в простой, но безупречно сшитый темный костюм-тройку, белоснежную рубашку с твердым воротничком и строгий галстук. На лацкане малый значок члена ЦК. В петлице поблескивал орден Красного Знамени. Золотая цепочка от часов пересекала жилет, партийная элита позволяла себе такие детали.

Его движения были скупыми, выверенными, ни одного лишнего жеста. Когда говорил, слегка картавил, но эта особенность произношения только придавала его речи дополнительную убедительность. Каганович принадлежал к новому типу партийных руководителей, железных администраторов, пришедших на смену пламенным революционерам.

На столе перед ним стояли нетронутый ужин и графин с нарзаном. Настольная лампа под зеленым абажуром отбрасывала резкие тени, подчеркивая его характерный профиль с крупным носом и тяжелым подбородком.

— Присаживайтесь, товарищ Краснов, — он указал на стул. — Наслышан о вас. Особенно о ваших разногласиях с товарищем Крестовским.

Я не стал отрицать, а воспользовался возможностью все объяснить.

— Это не разногласия, товарищ Каганович. Это вопрос государственной важности.

Я разложил перед ним документы:

— Вот доказательства. Технология Крестовского ведет к катастрофе. Через три месяца начнут рваться снаряды и ломаться танки.

Каганович внимательно просматривал бумаги. Его цепкий взгляд выхватывал ключевые цифры.

— А это что? — он указал на папку с финансовыми документами.

— Доказательства связей Крестовского с иностранным капиталом. Вывод валюты через Ригу, тайные встречи с немецкими промышленниками.

— Интересно, — Каганович забарабанил пальцами по столу. — Очень интересно. И что вы предлагаете?

— Разрешите выступить завтра на собрании. Дайте мне пятнадцать минут.

Он долго молчал, разглядывая меня поверх бумаг. За окном прогрохотал трамвай.

— Хорошо, — наконец произнес он. — Выступите. Но учтите: если ваши обвинения не подтвердятся, мы начнем расследование в отношении вас.

— Подтвердятся, товарищ Каганович. Каждое слово.

Когда я вышел из особняка, уже начало темнеть. Промозглый ветер гнал по мостовой обрывки газет. Впереди решающее собрание.