Нэпман 1. Красный олигарх

Глава 19 Спектакль в театре

Я шел по мартеновскому цеху, привычно ощущая жар печей даже сквозь толстые стены. Этот жар иногда напоминал мне о собственном заводе в двадцать первом веке, там тоже стояли мартены, только с цифровым управлением. А здесь все держалось на опыте сталеваров, на их интуиции и глазомере. Бригада в брезентовых робах колдовала над плавкой, в их движениях читался многолетний опыт.

— Вот, Леонид Иванович, — Доброхотов указал на заметную трещину в футеровке третьей печи. — Видите расслоение? Обычный шамот не выдерживает режима. При температуре выше тысячи шестисот градусов структура начинает разрушаться.

Я провел рукой по шершавой поверхности огнеупора. В будущем эту проблему давно решили, используя композитные материалы. Но здесь придется искать другие пути.

— Сколько плавок держит футеровка?

— От силы сорок, — профессор достал из своего потертого портфеля чертежи. — А для оборонного заказа нужно минимум двести. Но у меня есть решение.

Я с интересом склонился над схемами, которые он развернул на верстаке. Сорокин рядом быстро конспектировал в блокнот, и я мельком отметил его педантичный почерк.

Доброхотов, безупречный в своем дореволюционном сюртуке, увлеченно объяснял:

— Основа — это магнезит высокой чистоты. Добавляем хромит в пропорции один к трем. И главное это особый режим обжига с плавным охлаждением.

Я быстро прикинул экономику. В будущем мы использовали похожую технологию на первом этапе модернизации старых печей.

— Где планируете брать сырье?

— Магнезит можно получить с Саткинского комбината. У меня там связи еще с царских времен, — глаза профессора азартно блеснули. — А вот хромит придется везти через Ригу — наш слишком грязный.

Величковский, до этого молча изучавший образцы, поднял глаза:

— Какова температура обжига?

— Тысяча семьсот пятьдесят, — Доброхотов показал график. — Но ключевой момент в выдержке. Не менее шести часов при максимуме, затем сутки на плавное охлаждение.

Из конторки мастера доносился знакомый стук «Ундервуда» — там готовили сменные рапорты. За окном пронзительно свистнул гудок, созывая утреннюю смену. В будущем все отчеты уже были цифровыми, а смены контролировались автоматикой. Здесь же каждая мелочь требовала ручного управления.

Я внимательно осмотрел образцы нового кирпича, привезенные профессором. Структура выглядела многообещающе.

— Когда сможем начать опытную партию?

— Я уже договорился с кирпичным заводом, — оживился Доброхотов. — Начальник цеха — мой бывший студент. Через неделю запускаем первую садку в опытной печи.

Сорокин что-то быстро подсчитал в блокноте:

— При такой технологии стойкость футеровки увеличится минимум втрое. Это позволит стабильно держать температуру для специальных марок стали.

— И главное — никаких неожиданных прогаров во время ответственных плавок, — добавил Величковский, протирая запылившееся пенсне.

Я достал записную книжку в сафьяновом переплете, сделал пометку о встрече с представителем «Уралметалла». Одну проблему мы, похоже, решили.

Осталось разобраться с системой контроля температуры и качеством легирующих. В памяти всплыли характеристики современных термопар, но здесь придется искать другие решения. Время поджимало. Оборонный заказ требовал стопроцентной надежности.

Мы перешли в заводскую лабораторию. После жара мартеновского цеха здесь казалось прохладно.

Массивные шкафы с приборами, колбы, реактивы, все как в музее промышленной археологии, который я посещал в будущем. Хотя, я уже привык.

— Вот результаты последних испытаний, — Величковский разложил на лабораторном столе графики. — При добавлении молибдена прочность повышается, но возникает проблема с пластичностью при высоких температурах.

Я внимательно изучал диаграммы. В будущем мы решали это комплексом редкоземельных элементов, но здесь придется искать другой путь.

— А что если изменить режим термообработки? — Сорокин придвинул свои расчеты. — Я тут прикинул новый график: медленный нагрев до восьмисот градусов, выдержка два часа, затем резкий подъем до тысячи ста.

Я покачал головой:

— При таком режиме слишком большой расход топлива. Нужно что-то более экономичное.

В этот момент в лабораторию вошел Котов с папкой документов:

— Леонид Иванович, пришли сводки по поставкам. С коксом опять перебои, Кузбасс срывает график.

Я взял протянутые бумаги. Проблема топлива была критической, Без качественного кокса мы не могли обеспечить стабильный режим плавки. В будущем эту проблему решали электропечи, но сейчас без кокса никак.

— Василий Андреевич, — я повернулся к бухгалтеру, — что у нас с запасами валюты? Может, через рижский канал закупить партию силезского кокса?

Котов достал свою черную книгу:

— Если через «Балторг», то можно провести как оплату за оборудование. Но цена будет выше процентов на сорок.

Я быстро прикинул варианты. Силезский кокс даст более высокую температуру горения при меньшем расходе. В итоге экономия может компенсировать разницу в цене.

— Давайте готовьте документы. И свяжитесь с Гринбергом из Общества взаимного кредита. Нам понадобится дополнительное финансирование.

Величковский тем временем колдовал над цейсовским микроскопом:

— Посмотрите на структуру излома. При текущем режиме термообработки зерно получается слишком крупное.

Я подошел к микроскопу. Картина была знакомой, такую же проблему мы решали на «Северстали» при освоении броневых марок стали.

— Профессор, а что если добавить ванадий? Совсем немного, десятые доли процента.

— Хм… — Величковский задумчиво потер бородку. — Теоретически это должно дать измельчение зерна. Но где взять ванадий такой чистоты?

— Можно через немцев, — подал голос Сорокин. — У «Круппа» есть технология очистки феррованадия. Я видел статью в последнем номере «Stahl und Eisen».

Вот такая молодежь мне по душе. Начитанная и полная энтузиазма.

Я улыбнулся. Молодой инженер схватывал все на лету. И сейчас и в будущем такие кадры всегда на вес золота.

— Отлично. Готовьте техническое обоснование для закупки. И еще… — я повернулся к Величковскому. — Профессор, нам нужно провести серию экспериментов с разным содержанием ванадия. Как думаете, лаборатория потянет?

Величковский взглянул на приборы:

— Для полноценных испытаний нужен новый дилатометр. Старый «Аббе» уже не обеспечивает нужной точности.

Когда прекратятся эти расходы? Проклятый заказ оставит меня без штанов. Что-то меня беспокоило. Ах да, точно, мы все-таки переплатим за силезский кокс.

— Погодите, — я остановил Котова, который уже собирался уходить готовить документы. — А что если пойти другим путем? Напрямую с немцами работать невыгодно.

Я вспомнил похожую ситуацию в будущем, когда мы уменьшали расходы путем махинаций через азиатские страны.

— Василий Андреевич, свяжитесь с нашими рижскими партнерами. Пусть оформят это как транзитную поставку через Латвию в Финляндию, а потом возврат груза из-за якобы несоответствия спецификации. При таком варианте таможенные пошлины будут вдвое ниже.

Котов прищурился, быстро что-то подсчитывая в уме:

— А если финны запросят реальную поставку?

— Не запросят. У меня есть договоренность с «Оутокумпу». Они возьмут комиссию за оформление, зато мы сэкономим на пошлинах. И главное, груз пойдет как возврат, по льготному тарифу.

Величковский с уважением посмотрел на меня поверх пенсне:

— Однако, Леонид Иванович, вы и в коммерции знаток не меньший, чем в металлургии.

Я только усмехнулся. Если бы он знал, сколько подобных схем мы отработали в девяностых и двухтысячных.

— Кстати, о дилатометре, — продолжил я. — Тут тоже можно схитрить. Закупим не целиком прибор, а отдельные узлы как запчасти. И соберем сами, у Сорокина руки золотые. Сэкономим еще процентов тридцать.

— А точность измерений? — засомневался профессор.

— Даже лучше будет. Я видел в «Технише Рундшау» описание новой системы калибровки.

Телефон на столе резко зазвонил, прервав наш разговор. Я снял трубку никелированного «Эриксона».

— Леонид Иванович? — голос Елены в телефоне звучал особенно мелодично. Рядом, видимо, есть люди, так что она называла меня официально, по имени-отчеству. — Не помешала?

— Что вы, Елена Сергеевна, для вас я всегда свободен.

Я тоже говорил вежливо и деликатно.

— У меня два билета в Большой. Сегодня «Борис Годунов», новая постановка. Говорят, грандиозные декорации и потрясающие голоса. Не составите компанию?

Я глянул на часы. До вечера еще уйма времени, основные вопросы мы обсудили.

— А знаете, с удовольствием. Давно не был в театре.

— Чудесно! Тогда в семь у входа? — в ее голосе слышалась улыбка.

Положив трубку, я снова повернулся к чертежам, но мысли уже путались. Надо же, куда это я навострился.

— Так что насчет калибровки дилатометра? — напомнил о себе Величковский.

— Ах да… — я склонился над схемами, заставляя себя сосредоточиться на технических деталях.

До самого вечера я занимался делами, только успел заехать домой и переодеться.

Наркомат внешней торговли располагался в бывшем доходном доме на Ильинке. Я подъехал на «Мерседес-Бенц 630К» к парадному входу ровно в шесть.

В вестибюле пахло мастикой для пола и канцелярской пылью. Под потолком тускло горела люстра на несколько лампочек — экономили электричество. На стене висело огромное объявление, выведенное каллиграфическим почерком: «Все сотрудники обязаны посетить лекцию о международном положении в Европе».

Я поднялся по широкой мраморной лестнице на второй этаж. В коридоре слышался стук нескольких пишущих машинок «Ундервуд» и «Континенталь», звякал телефон. Из приоткрытых дверей доносились обрывки разговоров о квотах, тарифах и экспортных лицензиях.

Елена работала в отделе торговли промышленным оборудованием. Ее стол у окна был завален папками с иностранными каталогами и прейскурантами. Стопка свежих номеров «Deutsche Wirtschaftszeitung» соседствовала с подшивкой «The Engineer».

— Одну минуту, — она что-то быстро дописывала в документе, склонившись над столом. В электрическом свете настольной лампы поблескивала знакомая брошь-молекула. — Нужно закончить срочный перевод для завтрашнего совещания.

Я окинул взглядом ее кабинет. На стене диаграммы импорта оборудования, график поставок из Германии, таблица валютных курсов. В углу на этажерке — знакомые справочники по машиностроению, которыми я сам пользовался в будущем, только сейчас моложе на сто лет, издания двадцатых годов.

— Вам здесь нравится? — спросил я, разглядывая старинную чернильницу из зеленого малахита на ее столе.

— Работа интересная, — Елена подняла глаза от бумаг. — Особенно сейчас, когда идет техническое перевооружение промышленности. Хотя иногда… — она замялась.

— Что?

— Слишком много бюрократии. Каждую закупку нужно согласовывать с десятком инстанций. А время уходит.

Я понимающе кивнул. Некоторые вещи не меняются и через сто лет.

— Готово, — она поставила последнюю подпись и начала собираться. — Только возьму пальто из гардеробной.

В длинном коридоре с высокими потолками гулко раздавались наши шаги. Пожилая уборщица в сером халате возила по паркету щетку, натертую мастикой. Из радиорепродуктора на стене доносился бодрый марш.

Когда мы спустились к машине, уже стемнело. Зажглись первые фонари, в их желтом свете кружились редкие снежинки. Елена в элегантном вечернем платье и меховой горжетке выглядела совершенно не по-советски.

«Мерседес» плавно тронулся по заснеженной Ильинке. Я невольно отметил, как изменится этот маршрут через сто лет. Небоскребы, подсветка, толпы туристов.

А сейчас редкие фонари освещали булыжную мостовую, по которой цокали копыта извозчичьих лошадей. У магазина «Чай-кофе» толпился народ, видимо, выбросили дефицитный индийский чай.

Елена задумчиво смотрела в окно:

— Знаете, я люблю Москву в такие вечера. Что-то есть в этом особенное… когда снег, огни, и весь город как будто замирает.

Мы свернули на Театральную площадь. Большой театр величественно возвышался в свете прожекторов, недавно установленных по случаю новой постановки.

У парадного подъезда уже толпился народ. Черные пальто и меховые горжетки, военные шинели и кожаные тужурки, пестрая мозаика нэпманской Москвы.

Я вышел из автомобиля и подал руку Елене. В вестибюле нас окутало теплом, запахом духов и гудением голосов. Гардеробщик в черной тужурке ловко подхватил наши пальто.

И тут я увидел его. Крестовский стоял у парадной лестницы, как всегда безупречный в своем костюме-тройке от лучшего московского портного. Рядом — молодая жена в платье от парижского кутюрье, на шее жемчужное колье явно дореволюционной работы.

Наши взгляды встретились. Он чуть заметно наклонил голову в приветствии, но в глазах читалось что-то еще. В этот момент прозвенел первый звонок.

В ложе директора было тепло, пахло пылью бархатных занавесей и слабым ароматом «Коти Шипр» от платья Елены. Я рассматривал публику в бинокль «Цейс». Вон там, в первом ряду — представители Артиллерийского управления, чуть дальше — инженеры с «Электрозавода», а в ложе напротив — группа иностранных атташе.

Когда погас свет и взвился занавес, на сцене разворачивалась история борьбы за власть, интриг и предательства. В сцене с Шуйским я невольно поймал себя на мысли о параллелях с нашей ситуацией.

В антракте мы столкнулись с Крестовским в буфете. Он рассматривал театральную программку, небрежно помешивая ложечкой кофе в чашке мейсенского фарфора.

— А, Леонид Иванович! Как вам постановка? Особенно впечатляет сцена с боярами… — его голос был подчеркнуто любезен.

— Весьма поучительная история, — я отхлебнул шампанское «Абрау-Дюрсо». — Особенно мысль о том, как опасно переоценивать свои силы.

Крестовский понимающе усмехнулся:

— Кстати, об исторических параллелях. Говорят, Мусоргский писал эту сцену, вдохновляясь реальной историей о споре за право поставки пушек государеву войску. Тогда все решалось гораздо проще.

— Времена изменились, — я поставил бокал. — Теперь побеждает тот, у кого лучше качество металла. И знаете, наши мартены дают сталь гораздо прочнее той, что была у бояр.

Елена тронула меня за рукав:

— Простите, товарищи, но уже третий звонок…

Крестовский слегка поклонился:

— Не смею задерживать. Только… — он понизил голос. — В нашу эпоху топор заменили другими инструментами. Но результат тот же.

— Знаете, Андрей Петрович, — я чуть улыбнулся, — в металлургии есть такое понятие как «температура закалки». Если металл перегреть, он становится хрупким и ломается от малейшего удара. А вот правильная закалка… — я выдержал паузу, — делает сталь прочнее.

В глазах Крестовского мелькнуло что-то похожее на удивление. Он явно не ожидал такого спокойного ответа на свою угрозу.

Елена мягко потянула меня к лестнице. Над партером уже гасили люстры.

Последнее действие оперы особенно драматичное. Предательство, смерть, крушение надежд. Я смотрел на сцену, но думал о другом. Крестовский показал карты. Он готов идти до конца.

В ложе напротив его грузная фигура чернела на фоне бархатного занавеса. В свете рампы поблескивала золотая цепь от часов на жилете. Лена, заметив мой взгляд, тихо спросила:

— Этот человек… кто он такой? Между вами так и летали искры.

— Он давний знакомый моего отца — я накрыл ее руку своей. — Тебе показалось, дорогая. Мы просто обсуждали постановку.

Лена недоверчиво посмотрела на меня и скептически покачала головой.

После спектакля публика медленно растекалась по гардеробу. Швейцары в ливреях распахивали двери перед припозднившимися зрителями. На улице падал мягкий снег, окутывая Театральную площадь белой пеленой.

Мой «Мерседес» уже ждал у подъезда, поблескивая никелированными фарами. Краем глаза я заметил черный «Форд» Крестовского, отъезжающий в сторону Петровки.

Что ж, каждый выбрал свой путь. В этой партии победит тот, кто лучше просчитает последствия.

— О чем задумался, милый? — Елена поправила меховой воротник.

— О том, что в девяностые… — я осекся, — то есть, в девятьсот десятые годы здесь тоже кипели нешуточные страсти. Но город все-таки выжил. И театр стоит.

— А знаешь, — она улыбнулась, — давай заедем поужинать. В «Праге» сейчас должен играть отличный джаз-банд.

Степан завел мотор. Вечер еще не закончился.

Ладно, черт с ним, с Крестовским. Прорвемся. В конце концов, я не зря прошел школу корпоративных войн будущего. Крестовский даже не представляет, с чем ему придется столкнуться.

«Мерседес» плавно тронулся по заснеженной мостовой.

— Давай в «Прагу», Степа, — сказал я. — Может, Крестовский тоже туда поехал. Будет забавно столкнуться с ним там.