Нэпман 1. Красный олигарх

Глава 24 Высокий кабинет

Я в третий раз проверил содержимое потертого кожаного портфеля. Папка с техническим заключением Величковского, финансовые документы от Котова, справка по испытаниям стали, заверенная военной приемкой. Все на месте.

Утренний свет едва пробивался сквозь заиндевевшие окна кабинета. Английские часы «Хендерсон» на стене показывали семь утра. До встречи в ЦКК оставалось три часа.

Я поймал свое отражение в оконном стекле. Простой темный френч полувоенного покроя из добротного, но недорогого сукна, явно отечественного производства. Такие сейчас носят многие инженеры и руководители среднего звена.

На рукаве следы машинного масла, оставшиеся после вчерашнего обхода цехов. Я специально не стал их выводить, пусть видят, что директор сам бывает у станков.

На груди — потертый значок «Ударнику производства», полученный еще в первые годы революции прежним Красновым. Хромовые сапоги начищены, но видно, что они не новые, много поработали в заводских цехах.

Вместо модного галстука — простой черный шелковый шарф, повязанный по-рабочему. Таким манером повязывают шарфы кадровые пролетарии, чтобы не мешал у станка. Никаких излишеств, ничего, что могло бы напомнить о нэпманской роскоши.

Я ведь решил теперь не шиковать. Больше соответствовать веяниям эпохи. Никакого ложка, никакого гламура. Рабоче-крестьянский дизайн. Большевики оценят.

В дверь деликатно постучали. Вошел Головачев, как всегда аккуратный в своем потертом пиджаке:

— Леонид Иванович, товарищ Бауман на проводе. Говорит, срочно.

Я взял трубку никелированного «Эриксона». Голос Баумана звучал напряженно:

— Доброе утро, Леонид Иванович. Произошли изменения. Серго примет вас не в десять, а в девять. И там будет кто-то из военного ведомства.

Я мгновенно отметил, как он назвал Орджоникидзе уменьшительным именем, значит, информация из первых рук, через близкий к наркому круг. При этом легкая неуверенность в голосе, сам Бауман явно нервничает перед этой встречей.

— Спасибо, Карл Янович. Я буду готов.

— Только помните, я официально не имею отношения к организации встречи, — торопливо добавил он.

Перестраховывается. Не хочет, чтобы его связывали со мной, если мы все-таки провалим визит к Орджоникидзе.

— Разумеется. Все понимаю.

Повесив трубку, я быстро перестроил план. Присутствие военных меняет расклад. Значит, начинать надо не с финансовых махинаций, а с технических проблем стали Крестовского. Это их заинтересует в первую очередь.

В приемной послышались голоса, пришли Величковский и Сорокин. Профессор, как всегда в старомодном сюртуке, выглядел необычайно возбужденным. Его седая бородка подрагивала от волнения.

— Леонид Иванович! Мы провели дополнительные испытания ночью. Результаты просто убийственные для Крестовского!

Я внимательно посмотрел на старого ученого. За внешним энтузиазмом явно скрывалось напряжение, он прекрасно понимал важность момента. Сорокин рядом с ним нервно протирал очки, бумаги в его руках слегка подрагивали.

— Спокойно, господа. Давайте по порядку.

Я намеренно использовал старое обращение «господа», это всегда помогало успокоить техническую интеллигенцию старой школы. Величковский действительно чуть расслабился, его движения стали более плавными.

— Вот, смотрите, — профессор разложил на столе графики. — При температуре свыше тысячи шестисот градусов структура металла начинает разрушаться. Это неизбежно.

В кабинет вошла Елена. Строгое темно-синее платье, минимум косметики, только неизменная брошь-молекула на воротнике. Она прекрасно чувствовала атмосферу момента.

— В наркомате подтвердили, будет Орлов из военной приемки. Тот самый, что курировал испытания на полигоне.

Я кивнул. Орлов — это очень хорошо. Педантичный служака старой школы, для него качество важнее всего. Такие люди не прощают технических ошибок.

— Леонид Иванович, — Елена понизила голос. На людях она до сих пор обращалась ко мне по имени-отчеству. — Есть еще кое-что. Неофициально. Говорят, Крестовский утром встречался с кем-то из правых в ЦК. Видимо, чувствует опасность.

Я отметил, как дрогнули ее пальцы, теребящие брошь. Значит, есть еще что-то, о чем она пока не готова говорить при всех.

— Хорошо, — я взглянул на часы. — Профессор, подготовьте самые важные графики. Александр Владимирович, вы едете со мной — будете докладывать технические детали. Елена Сергеевна, а вы…

Девушка не дала договорить, она уже и так все поняла, умница:

— А я уже договорилась с секретарем Орлова. Он будет в приемной до начала встречи.

Я улыбнулся. Вот что значит настоящий профессионал, все предусмотрела заранее.

Степан уже ждал у подъезда с заведенным «Бьюиком». Этот подержанный автомобиль теперь был моей основной машиной. Новенький «Мерседес-Бенц 630К» я на прошлой неделе передал в распоряжение заводской больницы для перевозки тяжелобольных рабочих.

Главврач Иван Петрович чуть не прослезился, когда я подписывал дарственную: «Леонид Иванович, да с такой машиной мы теперь сможем даже из дальних рабочих поселков тяжелых больных доставлять!». Я знал, что слухи об этом разошлись по всем цехам, создавая нужный образ директора, думающего прежде всего о людях.

Зимнее утро только занималось, морозный туман окутывал московские улицы.

Усевшись в машину вместе с Сорокиным, я еще раз мысленно пробежался по плану разговора. Опыт корпоративных войн из будущего подсказывал, в таких ситуациях важно не только что говорить, но и как.

Сорокин на соседнем сиденье нервно перебирал бумаги. Молодой инженер явно волновался перед встречей с высоким начальством.

— Александр Владимирович, — обратился я к нему, — давайте еще раз пройдемся по ключевым цифрам.

Надо успокоить парня. В конце концов, его доклад мог стать решающим.

Утренний морозный воздух обжигал лицо. «Бьюик» медленно катил по заснеженной Маросейке, пробираясь к центру.

До встречи в ЦКК оставалось полчаса. Только нам сначала надо заехать еще в одно место.

— Остановите здесь, Степан, — я заметил знакомую фигуру у входа в чайную. — Подождите нас.

Сорокин встрепенулся на соседнем сиденье, его очки чуть вспотели от волнения при виде того, кто ждал нас:

— Леонид Иванович, мне что, тоже участвовать в разговоре?

— Нет, Александр Владимирович, — я мягко остановил его порыв. — Просмотрите пока еще раз графики испытаний. Особенно обратите внимание на температурные режимы, это первое, о чем спросит военная приемка.

Я намеренно дал ему конкретное задание, молодому инженеру сейчас важно чувствовать свою значимость, а не отвлекаться на закулисные игры. К тому же, чем меньше свидетелей у разговора с Бауманом, тем лучше.

Сорокин понимающе кивнул и снова углубился в бумаги. Его технический склад ума явно больше тяготел к точным цифрам, чем к политическим интригам.

Бауман топтался у дверей неприметного заведения, поднятый воротник потертого пальто, видавшая виды каракулевая шапка. Сразу видно хотел остаться незамеченным. Я отметил, как нервно его пальцы теребят пуговицу, явно есть важная информация.

— Доброе утро, Карл Янович, — я намеренно сказал это негромко. — Не зайдем погреться?

Внутри чайной пахло свежей выпечкой и щами. В этот ранний час посетителей почти не было, только пара рабочих у дальнего стола да старик в потертом тулупе у печки.

Бауман быстро прошел в дальний угол, где темнее. Я отметил, как он на ходу машинально поправляет очки, характерный жест, выдающий крайнее напряжение.

— Леонид Иванович, — он говорил почти шепотом, — ситуация осложняется. Орлов будет не один.

Я внимательно наблюдал за его лицом. Желтоватая бледность, легкая испарина на лбу, новости явно серьезные.

— Кто еще?

— Представитель из комиссии Куйбышева. — Бауман нервно оглянулся на входную дверь. — И это меняет все. Комиссия курирует вопросы реорганизации промышленности.

Я понимающе кивнул буфетчице, принесшей два стакана чая в подстаканниках. Дал ей монету:

— Мы тут посидим немного. Не беспокойте.

Бауман отхлебнул горячий чай, немного успокоился. Я намеренно сделал паузу, давая ему собраться с мыслями.

— Что еще за комиссия, Карл Янович?

— Готовят большой доклад по реорганизации частной промышленности, — он говорил уже увереннее. — Ваш случай может стать показательным.

Я отметил, как изменилась его поза, теперь он подался вперед, локти на столе. Значит, переходит к главному.

— В каком смысле показательным?

— Серго… — Бауман запнулся, — товарищ Орджоникидзе ищет новые формы взаимодействия с частным сектором. Но есть и другие мнения.

За окном проскрипел трамвай. Бауман понизил голос еще больше:

— Крестовский вчера встречался с людьми из группы Рыкова. Они продвигают идею полной автономии частных предприятий. Без государственного контроля.

Я внимательно следил за выражением его глаз. За стеклами пенсне читалась искренняя тревога.

— А Серго?

— Он… — Бауман помедлил, — он ищет золотую середину. Государственный контроль, но без удушения инициативы. Понимаете?

Я понимал. И видел, что Бауман неслучайно организовал эту встречу. Он тоже ищет союзников.

— Что посоветуете?

— Начните с технических проблем, — он машинально протер запотевшие очки. — Орлов из военной приемки их сразу подхватит. А потом… — он сделал паузу, — покажите перспективу. Как можно совместить частную инициативу с государственными интересами.

Я отметил, как его пальцы перестали нервно теребить пуговицу, значит, высказал главное. Теперь можно заканчивать разговор.

— Спасибо, Карл Янович. Это очень важная информация.

Он поднялся, одергивая пальто:

— Только помните — этого разговора не было. Я просто случайно зашел погреться.

— Разумеется.

У выхода он вдруг обернулся:

— И еще. Серго ценит прямоту. Но без лишней дерзости.

Я понимающе кивнул. В прошлой жизни я тоже учился балансировать между откровенностью и почтительностью в кабинетах власти.

Когда я вернулся в «Бьюик», Сорокин вопросительно посмотрел на меня:

— Все в порядке, Леонид Иванович?

— Да, — я улыбнулся. — Теперь знаем, с какой стороны зайти. Степан, в ЦКК!

Автомобиль тронулся. Впереди уже виднелся купол здания на Ильинке. Теперь я точно знал, с чего начать разговор с Орджоникидзе.

Здание ЦКК-РКИ на Ильинке выглядело внушительно. Бывший особняк Купеческого общества сохранил свою дореволюционную монументальность. У входа дежурили красноармейцы с винтовками, тщательно проверяя документы.

В вестибюле нас встретил молодой человек в гимнастерке, помощник Орлова:

— Товарищ Краснов? Прошу за мной. Товарищ Орджоникидзе ждет.

Я заметил, как нервно сжал папку с чертежами Сорокин. Молодой инженер явно робел перед предстоящей встречей.

— Спокойно, Александр Владимирович, — тихо сказал я на ходу. — Помните: вы лучший специалист по этой технологии. Просто излагайте факты.

Пока поднимались по широкой мраморной лестнице, я отметил характерные признаки партийного учреждения. Красные ковровые дорожки, портреты вождей на стенах, суровую деловитость сотрудников. Как же это отличалось от купеческой роскоши прежних хозяев здания.

В приемной уже ждал Орлов. Подтянутый военный инженер лет пятидесяти, с седеющими висками и характерной военной выправкой.

На кителе поблескивали ромбы военно-технической службы и знак военной приемки. Его цепкий взгляд за стеклами пенсне выдавал человека, привыкшего замечать мельчайшие технические детали.

Я сразу узнал этот тип, такие инженеры старой школы и в моем времени составляли костяк военной приемки. Педантичные служаки, для которых качество важнее любых связей.

Рядом с ним сидел незнакомый человек в штатском. Видимо, тот самый представитель комиссии Куйбышева.

— А, Краснов, — Орлов привстал. — Вовремя.

Я отметил, как он внимательно оглядел мой простой френч и особенно задержал взгляд на следах машинного масла на рукаве. В глазах промелькнуло одобрение, военный инженер оценил близость к производству.

Массивные двери кабинета открылись.

Серго Орджоникидзе встретил нас, стоя у огромного стола красного дерева. Коренастый, крепко сбитый, с характерной южной внешностью.

Черные с проседью волосы, густые брови, живые темные глаза. Простой военный китель, никаких знаков различия, только орден Красного Знамени. В его облике чувствовалась какая-то особая энергия старого большевика-подпольщика, прошедшего тюрьмы и ссылки.

Движения резкие, порывистые, но без суеты, чувствовалась привычка командовать. Пронзительный взгляд из-под густых бровей сразу оценивал собеседника, словно просвечивал насквозь. На столе перед ним раскрытая папка с документами, очки в простой металлической оправе, карандаш с обгрызенным концом.

Я отметил характерную деталь: руки с въевшейся типографской краской. Значит, лично работает с документами, не перекладывает на помощников. Такие руководители внушали мне уважение и в будущем, те, кто сам вникает в детали, а не просто подписывает бумаги.

— Проходите, товарищи, — его голос с характерным грузинским акцентом звучал приветливо, но с явной командной ноткой.

Я сразу отметил детали кабинета, огромная карта индустриализации на стене, простой письменный прибор, стопки документов на столе. Никакого былого купеческого шика, строгая рабочая обстановка.

— Значит, будем разбираться с вашим заводом, — Орджоникидзе сел за стол, жестом пригласив всех садиться. — Орлов, что там у военных?

— Серго Константинович, — Орлов достал папку, расправляя аккуратно подшитые листы. — Мы провели повторные испытания образцов на полигоне в Кунцево. Могу доложить, результаты крайне неоднозначные.

Он говорил четко, по-военному, постукивая карандашом по ключевым цифрам:

— В стали Крестовского обнаружены микротрещины в структуре металла. При длительных нагрузках это приведет к разрушению. Для оборонного заказа это неприемлемо.

Орджоникидзе нахмурился:

— Конкретнее. Какие последствия?

— При использовании в бронетехнике, — Орлов достал схемы испытаний, — металл начнет разрушаться через три-четыре месяца эксплуатации. В условиях боевых действий срок еще меньше. А в артиллерийских системах… — он покачал головой. — Это просто опасно.

Я заметил, как человек из комиссии Куйбышева что-то быстро записал в блокнот.

— Что с заказом? — Орджоникидзе подался вперед.

— Заказ на сто двадцать тонн специальной стали для Ижорского завода и еще восемьдесят тонн для Мотовилихинских заводов, — Орлов сверился с бумагами. — Если использовать сталь Крестовского… — он помедлил. — заказ в итоге будет провален.

В кабинете повисла тяжелая тишина. Было слышно только тиканье настенных часов.

— А образцы Краснова? — нарком повернулся ко мне.

— Разрешите доложить, — Орлов достал второй комплект документов. — Полное соответствие техническим требованиям. Структура металла однородная, испытания на разрыв и усталость показали превышение нормативов на тридцать процентов. И главное, полная стабильность при длительных нагрузках.

Он разложил на столе документы:

— Вот сравнительные таблицы структуры металла. Разница очевидна даже неспециалисту.

Я внимательно следил за реакцией наркома. Его пальцы слегка постукивали по столу, признак напряженного внимания. Значит, вопрос действительно его интересует.

— Покажите результаты, — он повернулся к Сорокину. — Вы ведь главный специалист по этой технологии?

Молодой инженер чуть побледнел, но справился с волнением. Четко, по-военному начал раскладывать графики:

— При температуре свыше тысячи шестисот градусов в стали конкурента начинается разрушение структуры. Вот данные со всеми подтверждающими расчетами.

Я отметил, как изменился голос Сорокина, исчезла неуверенность, появились профессиональные интонации. В своей стихии, технических деталях, он чувствовал себя увереннее.

— Посмотрите на характер кристаллической решетки, — он ловко менял бумаги. — Вот здесь и здесь микротрещины. При остывании металла они превращаются в очаги разрушения. А теперь сравните с нашими образцами, разница, повторяюсь, очевидна невооруженным глазом.

Орджоникидзе внимательно разглядывал документы. Его цепкий взгляд выхватывал детали, о чем-то сосредоточенно размышляя.

— В нашей технологии, — Сорокин уверенно развернул графики испытаний, — мы добились полной гомогенности структуры. Смотрите: даже при температурах выше двух тысяч градусов сохраняется стабильность.

Он достал образцы металла:

— Вот результаты испытаний на разрыв. Прочность выше требуемой на тридцать два процента. Совершенно полная воспроизводимость результатов, что и требуется по техническим стандартам. Мы провели серию из пятидесяти плавок, отклонение не превышает двух процентов.

Я заметил, как Орлов одобрительно кивнул, военный инженер оценил точность и методичность исследований.

— И еще один важный момент, — Сорокин разложил экономические расчеты. — При нашей технологии расход топлива снижается на двадцать пять процентов. А время плавки сокращается почти вдвое.

Он говорил уже совсем свободно, увлеченный любимым делом:

— Мы разработали специальный режим термообработки. Вот график зависимости структуры от температуры охлаждения…

Орджоникидзе поднял руку, останавливая поток технических деталей:

— Ясно, товарищ инженер. — В его голосе прозвучало уважение к профессионализму молодого специалиста. — А почему комиссия приняла другое решение?

Наступал ключевой момент. Я видел, как напрягся человек из комиссии Куйбышева, сейчас все зависело от правильно выбранного тона и тщательно подобранных аргументов.