Нэпман 1. Красный олигарх

Глава 3 Ревизия активов

— Леонид Иванович, рады видеть вас на ногах! — Соколов энергично пожал мне руку. Главный инженер был типичным представителем старой технической интеллигенции: окладистая бородка с проседью, пенсне на шнурке, потертый, но опрятный костюм. — Хотя, может, вам еще рано…

— Потом отдохну, — я старался не морщиться от боли. — Ведите, Петр Николаевич. Начнем с мартеновского цеха.

Огромный корпус мартеновского цеха встретил нас жаром и грохотом. Под закопченными сводами двигались мостовые краны производства завода «Красный путиловец», разнося ковши с расплавленным металлом. Вдоль стен тянулись массивные печи системы «Сименс-Мартен» — сердце металлургического производства.

— Первая и третья печи требуют капитального ремонта, — Соколов перекрикивал производственный шум. — Регенераторы забиты, кладка разрушается. Немецкие огнеупоры кончились, а отечественные долго не держат.

Я внимательно осмотрел ближайшую печь. Даже сквозь внешнюю обмуровку были видны трещины. В моем времени такое состояние означало бы немедленную остановку агрегата.

— Температурный режим держите?

— Еле-еле. Расход кокса увеличился на сорок процентов. Вот график… — он протянул мне замасленный лист миллиметровки.

— А что с новыми печами Коломенского завода? — спросил я, изучая цифры. — Слышал, они предлагают модернизацию.

Соколов оживился:

— Их конструкция интересная. Головки новой системы, регенераторы увеличенного объема. Но главное — они под наш уголь спроектированы. Не нужно кокс переводить.

Мы прошли вдоль печей. Я отметил изношенные механизмы загрузки, устаревшую систему подачи топлива. В двадцать первом веке такое оборудование пустили бы на металлолом.

В разливочном пролете гудели паровые краны «Демаг». Ковши с металлом двигались над изложницами, оставляя в воздухе огненные брызги. Рабочие в брезентовых робах и защитных очках колдовали над струями расплавленной стали.

— Здесь тоже проблемы, — Соколов указал на изношенные тросы кранов. — Запчасти достать почти невозможно. Приходится самим точить в механическом цехе, но качество…

Я прислонился к стене, переводя дух. Плечо немилосердно ныло. Семен Артурович участливо посмотрел на меня, но я отмахнулся — нужно увидеть все своими глазами.

— Ведите в прокатный цех, — скомандовал я, когда боль немного утихла.

Прокатный встретил нас лязгом стана «Круппа» и запахом горячего металла. Здесь было чуть прохладнее — сквозь разбитые окна фонаря задувал январский ветер.

— Крыша течет, — пожаловался мастер прокатного цеха, пожилой рабочий в промасленной кепке. — Как дождь — вода прямо на оборудование. А летом жара — люди в обморок падают.

Я осмотрел немецкий прокатный стан. Сквозь свежую краску проступала ржавчина, подшипники подозрительно скрипели. В моем времени такое оборудование давно бы списали.

— Что с производительностью?

— Падает, — Соколов достал очередной график. — Раньше давали пятьсот тонн в сутки, теперь еле триста выходит. Валки изношены, замена нужна.

Мы прошли через механический цех, где стояли станки «Войт» и «Шкода» еще довоенной поставки. Большинство простаивало — то ли из-за поломок, то ли из-за отсутствия заказов.

В литейном собирались установить новую вагранку, но работы встали — не хватало огнеупоров. В инструментальном жаловались на качество инструментальной стали. В кузнечном старый паровой молот «Бехер» требовал срочного ремонта.

К концу обхода у меня кружилась голова от усталости и боли. Но картина была ясна — завод нуждался в серьезной модернизации. Причем не просто в замене отдельных агрегатов, а в комплексной реконструкции.

— Петр Николаевич, — я присел на табурет в заводской конторе, пока секретарь разливал чай из пузатого медного чайника. — Составьте мне полный список критических узлов. С указанием необходимых затрат и сроков ремонта.

— Уже готовлю, — кивнул главный инженер. — Но там суммы… пугающие.

— Ничего, я найду деньги, — я отхлебнул крепкий чай, чувствуя, как немного отступает боль. — Кстати, что вы думаете о предложении коломенцев?

Соколов оживился:

— Их проект очень перспективный. Новые печи дадут экономию топлива минимум на треть. Плюс можно будет варить качественные стали — они предлагают систему дожигания газов. А если поставить их нагревательные колодцы перед прокатным станом…

Я слушал технические подробности, отмечая про себя основные моменты. В памяти всплывал опыт модернизации заводов в двухтысячных. Тогда мы тоже решали похожие проблемы, только с импортным оборудованием. Здесь же можно было пойти другим путем — сделать ставку на отечественные разработки.

— Готовьте обоснование для модернизации, — прервал я технические рассуждения Соколова. — Со всеми расчетами. И еще… — я понизил голос. — Неофициально прикиньте, что можно будет получить от демонтажа старого оборудования. У меня есть выход на европейских скупщиков металлолома.

Главный инженер понимающе кивнул. Судя по его взгляду, такие схемы были ему не в новинку.

Когда мы возвращались к проходной, я еще раз окинул взглядом заводские корпуса. За облупившимися стенами и грязными окнами скрывался огромный потенциал. Нужно только правильно его использовать.

— Семен Артурович, — обратился я к секретарю, когда мы сели в машину. — Запишите. Первое — срочно связаться с коломенцами, нужна встреча на высшем уровне. Второе — поднять все документы по землеотводу под новые цеха. Третье. Прямо сейчас соберите руководство завода. Мне нужно поговорить.

Голова кружилась от усталости и боли, но мысли были ясными. Я точно знал, что нужно делать. В конце концов, кризис — это всегда возможность. Неважно, в каком году.

Мы медленно направились к местам дислокации администрации. Из заводской трубы вырвался сноп искр — очередная плавка подходила к концу.

Кабинет технического директора встретил нас теплом от голландской печи и запахом машинного масла, смешанным с ароматом «Капитанского» табака. Массивный дубовый стол, оставшийся еще с дореволюционных времен, был завален чертежами и техническими журналами. На стене висели схемы оборудования и диаграмма выполнения плана, а рядом — портрет Ленина в простой рамке.

Я с трудом опустился в директорское кресло с высокой спинкой, чувствуя, как немеет раненое плечо. Последний час обхода дался особенно тяжело. Семен Артурович молча положил на стол папку с документами и встал у окна, готовый вести протокол на портативном «Ремингтоне».

Постепенно кабинет заполнялся людьми. Первым явился Соколов, все еще возбужденный после осмотра цехов. За ним — начальники производств: Михаил Степанович Лебедев из мартеновского, грузный мужчина с окладистой бородой и золотой цепочкой от карманных часов; Виктор Карлович Штром из прокатного — худой, педантичный мужчина, оставшийся еще с довоенных времен; Николай Павлович Гришин из механического — молодой выдвиженец из рабочих, в кожаной тужурке и со свернутой в трубочку «Правдой» в кармане.

— Господа… то есть, товарищи, — начал я, внимательно глядя на собравшихся. — Сегодняшний обход показал, что завод нуждается в серьезной модернизации. Предлагаю обсудить первоочередные меры.

— Позвольте, Леонид Иванович, — Штром достал аккуратно сложенный лист с расчетами. — Мы с германскими коллегами уже вели переговоры о поставке нового прокатного стана. Фирма «Демаг» предлагает…

— Нет, — я покачал головой, морщась от прострелившей шею боли. — Немецкое оборудование сейчас не потянем. Да и с запчастями будут проблемы. Нужно искать другие варианты.

— Какие же? — Лебедев скептически погладил бороду. — Отечественные производители пока не могут…

— А вот тут вы неправы, Михаил Степанович, — я достал из папки документы, переданные Соколовым. — Коломенский завод предлагает интересное решение. Петр Николаевич, расскажите о их проекте.

Соколов воодушевленно развернул чертежи на столе:

— Смотрите, это принципиально новая конструкция мартеновской печи. Увеличенный объем регенераторов, улучшенная система подачи топлива. Главное — она спроектирована под наш уголь.

— Чепуха! — фыркнул Штром. — Наши инженеры еще не могут…

— Могут, Виктор Карлович, — я прервал его резким тоном. В висках стучало от усталости, но нужно было расставить точки над i. — В Коломне работают отличные специалисты. И главное — они готовы не просто продать оборудование, а обеспечить полное техническое сопровождение.

— Позвольте, — подал голос молчавший до сих пор Гришин. — А как же классовый подход? Коломенский завод — это же бывшая частная компания.

— Сейчас это государственное предприятие, — я старался говорить спокойно. — И между прочим, там активно работает рационализаторское движение. Много молодых специалистов из рабочих.

Эта реплика явно пришлась по душе Гришину. Он заерзал в кресле, поправляя свою кожанку.

— Вот смета, — Соколов разложил еще несколько листов. — Если сравнить с немецкими ценами, разница очевидна.

Я слушал вполуха, разглядывая лица собравшихся. Штром явно недоволен — у него наверняка есть интерес в контактах с немцами. Лебедев заинтересовался цифрами — старый производственник понимал выгоду. Гришин воодушевился идеей сотрудничества с «пролетарским» заводом.

— Предлагаю следующее, — я достал блокнот в сафьяновом переплете. — Первое: создаем рабочую группу по модернизации. Соколов — руководитель. Второе: готовим техническое задание для коломенцев. Третье: формируем бригаду для обучения на новом оборудовании.

— А финансирование? — деловито поинтересовался Лебедев.

— Это моя забота, — я позволил себе легкую улыбку. — Скажем так, у меня есть определенные идеи на этот счет.

В памяти всплыли схемы финансирования из бухгалтерских книг Котова. Что-то можно будет провести через официальные каналы, что-то — через «особые» счета. Но самое большое финансирование сейчас может дать только государство.

— Виктор Карлович, — обратился я к насупившемуся Штрому. — Вас прошу подготовить подробный отчет о состоянии прокатного оборудования. С указанием узлов, требующих первоочередной замены.

Инженер кивнул, пряча обиду за маской профессиональной невозмутимости.

— Николай Павлович, — повернулся я к Гришину. — На вас — работа с коллективом. Нужно подготовить людей к переменам. Особенно меня интересуют молодые специалисты с техническим образованием.

Гришин просиял — ему явно польстило серьезное поручение.

— И еще, — я обвел взглядом собравшихся. — Все детали обсуждения пока остаются в этом кабинете. Особенно — финансовая сторона вопроса.

Инженеры понимающе закивали. Каждый из них достаточно давно работал на заводе, чтобы знать: некоторые вещи лучше не выносить за пределы кабинета.

— Если вопросов больше нет, все свободны. Петр Николаевич, задержитесь на минуту.

Когда все вышли, я достал из ящика стола бутылку коньяка «Шустов» и два стакана.

— За модернизацию? — Соколов понимающе улыбнулся.

— За будущее завода, — я поморщился, поднимая стакан здоровой рукой. — Кстати, что у нас с чертежным бюро? Нужны толковые конструкторы для адаптации коломенских проектов.

— Есть пара интересных ребят. Один — из Промакадемии, другой — с опытом работы у Круппа.

— Отлично. Готовьте предложения по штатному расписанию.

Коньяк обжег горло, немного притупив боль в плече. За окном темнело — короткий зимний день подходил к концу. С заводского двора доносился гудок — конец дневной смены.

— И еще, Петр Николаевич… — я понизил голос. — Присмотрите за Штромом. У него слишком тесные связи с немцами.

Соколов понимающе кивнул. В наше неспокойное время любые зарубежные контакты могли стать поводом для неприятностей.

Когда главный инженер ушел, я еще некоторое время сидел в кресле, прикрыв глаза. Первый шаг сделан. Теперь нужно было найти деньги на модернизацию, не привлекая внимания ни ВСНХ, ни ГПУ.

Усталость навалилась свинцовой тяжестью. Я дал еще распоряжения и провел два совещания. Потом отправился домой.

«Паккард» миновал Чистые пруды и остановился у трехэтажного особняка в Архангельском переулке — здесь располагалась квартира Краснова. Дом был из тех, что раньше принадлежали купеческим семьям: с лепниной на фасаде, чугунным палисадником и парадным подъездом с дубовой дверью.

Старый швейцар Михеич, в потертой ливрее с медными пуговицами, помог мне подняться на второй этаж. Квартира встретила теплом от голландских печей и запахом готовящегося ужина — экономка Агафья Петровна, оставшаяся еще от прежних хозяев, хлопотала на кухне.

— Барин… то есть, Леонид Иванович, — поправилась она, вытирая руки о передник. — Я уж думала, не приедете. Бульон куриный приготовила, как доктор велел. И пирожки с капустой.

В большой столовой с венецианскими окнами и дубовой мебелью горели электрические бра в бронзовых подстаках. На стенах — картины передвижников, оставшиеся от прежних владельцев, над буфетом — старинные часы «Павел Буре».

Я с трудом опустился в кресло у камина, морщась от боли. День выдался тяжелым, плечо нещадно ныло.

— Чаю покрепче, — попросил я. — И пусть Семен Артурович зайдет с документами.

Агафья Петровна засуетилась с самоваром, а я откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза. В голове крутились цифры, схемы, лица.

Модернизация завода требовала серьезных вложений. Часть можно взять из «черной кассы», что-то провести через официальные каналы. Но основную сумму придется искать на стороне.

Я понимал, что если увеличу производство, то смогу зарабатывать намного больше. И тогда возвращу все затраченное с лихвой.

В дверь деликатно постучали. Вошел Головачев с папкой документов:

— Леонид Иванович, тут сводки производственные и…

— Потом, — прервал я его. — Что с расследованием покушения?

— Товарищ Рожков обещал зайти вечером. Говорит, есть важные сведения.

Словно в ответ на его слова, с лестницы донеслись шаги. Агафья Петровна ввела в комнату невысокого человека в штатском — того самого Рожкова из ГПУ. Я кивнул Головачеву и тот испарился из комнаты.

Вошедшего можно было бы принять за мелкого канцеляриста, если бы не характерный профессиональный взгляд — цепкий, оценивающий, словно фотографирующий каждую деталь. Рожков был из той новой породы чекистов, что пришли на смену кожанкам и маузерам: внешне неприметный, в потертом, но добротном костюме-тройке табачного цвета, с аккуратно повязанным галстуком скромной расцветки.

— Присаживайтесь, — я указал на кресло напротив. — Агафья Петровна, принесите нам коньяку. Армянского, из особых запасов.

Лицо Рожкова имело какую-то неуловимую особенность — его невозможно толком запомнить. Бесцветные, жидковатые брови над светло-серыми глазами, прямой нос средней величины, тонкие губы, чуть впалые щеки. Гладко выбритый подбородок с едва заметной ямочкой. Русые волосы с залысинами на висках старательно зачесаны набок. Возраст неопределенный — то ли тридцать пять, то ли все сорок пять.

Руки с коротко остриженными ногтями — подвижные, с характерными канцелярскими мозолями на среднем пальце правой руки. На запястье — часы «Мозер» в потускневшем серебряном корпусе, явно ношенные не один год. В нагрудном кармане — плоский блокнот в черном коленкоровом переплете и огрызок карандаша.

Когда экономка удалилась, Рожков достал из потертого портфеля папку:

— Значит так, Леонид Иванович. Покушение организовали люди Крестовского. Исполнители — банда Косого, три человека: сам Косой, Витька Щербатый и Колька Питерский.

— Крестовский? — я напрягся. Это имя что-то смутно напоминало, какие-то документы из папок Краснова.

— Ну да, владелец «Металлообработки». Ваш главный конкурент по военным заказам. Мы за ним давно наблюдаем — есть подозрения в связях с троцкистами.

Говорил он особенным образом — словно сам с собой беседовал, негромко, с хрипотцой в голосе. Фразы строил по-чекистски четко, перемежая канцелярские обороты с улично-блатным жаргоном.

Я отхлебнул коньяка, чувствуя, как по телу разливается тепло.

— А конкретнее?

— Банду уже взяли, — Рожков усмехнулся. — Косой раскололся сразу. Показал, что заказ пришел через бывшего управляющего «Металлообработки» Фролова. Обещали пять тысяч золотом.

В разговоре агент часто делал паузы, доставая из кармана жилета потертый портсигар из карельской березы. Папиросы курил «Герцеговина Флор», особые, из распределителя ОГПУ. Прикуривал особым образом — сложив ладони лодочкой, как на фронте, хотя в кабинете не было ни ветра, ни сквозняков.

— Фролов… — я вспомнил запись в блокноте Краснова: «Ф. — компромат по товарным накладным». — И что им было нужно?

— Документы из вашего портфеля. Видимо, что-то связанное с военными подрядами. Но главное не это, — Рожков подался вперед. — У нас есть информация, что Крестовский готовит большую игру. Хочет подмять под себя все металлургические заводы в округе.

Двигался Рожков по-особому — мягко, неслышно, словно извиняясь за свое присутствие. При этом постоянно держал в поле зрения все входы и выходы, машинально отмечал любое движение за окном. Профессиональная привычка, въевшаяся в кровь.

Я задумчиво покрутил стакан с коньяком:

— А поподробнее о Крестовском? Что за человек, связи, слабые места?

— Сейчас все будет, — Рожков достал еще одну папку. — Крестовский, Андрей Петрович, 45 лет. Бывший купец первой гильдии. Сейчас — председатель правления «Металлообработки». Три завода, связи в ВСНХ, личное знакомство с некоторыми членами ЦК. Слабые места… — он усмехнулся. — Любит красивую жизнь. Особняк на Пречистенке, автомобиль «Испано-Сюиза», молодая жена из бывших актрис. Но главное — махинации с военными заказами. Завышение цен, подделка документации.

Была в Рожкове какая-то кошачья настороженность: даже сидя в кресле, он словно готов был в любой момент вскочить и действовать. Пальцы, теребящие пуговицу на жилете, выдавали скрытое напряжение. А глаза… глаза постоянно двигались, фиксируя, запоминая, анализируя.

Даже документы он доставал как-то по-особенному — сначала прощупывал папку пальцами, потом открывал на определенной странице, предварительно расправив уголки. В каждом движении чувствовалась привычка к работе с уликами, где любая мелочь могла оказаться решающей.

Время от времени он прерывал свой рассказ характерным жестом — потирал переносицу указательным и большим пальцами, словно снимая несуществующее пенсне. В такие моменты его голос становился еще тише, будто он делился государственной тайной:

— Вы понимаете, Леонид Иванович, это все неофициально… не для протокола… но там такие связи вырисовываются — мама не горюй.

— Доказательства есть? — спросил я.

— Пока косвенные. Но если копнуть глубже… — Рожков многозначительно замолчал.

Я откинулся в кресле, прикрыв глаза. Картина складывалась интересная. Крестовский явно решил сыграть ва-банк — сначала устранить конкурента, потом прибрать к рукам его активы. Но не учел одного — что я не тот безобидный нэпман, которого он знал раньше.

— Значит так, товарищ Рожков. Первое — мне нужно все на Крестовского. Все: связи, контакты, финансы. Особенно интересуют его неофициальные схемы. Второе — присмотритесь к его партнерам. Наверняка там есть недовольные его методами. Третье…

Я замолчал, заметив, как Рожков машинально поглядывает на свои потускневшие «Мозер». Вспомнился его досье: предпочитает натуральный обмен услугами, денег не берет принципиально. Умно — и безопаснее, и полезнее.

— Знаете, — я достал из секретера небольшую коробку красного сафьяна. — Тут на днях из Швейцарии привезли. «Лонжин» в платиновом корпусе, хронограф. Хорошая вещь, точная. Жаль только, к моему стилю не подходит…

Рожков быстро глянул на коробку особым, цепким взглядом. В светло-серых глазах мелькнул интерес:

— Да, приличные часы. Надежный механизм, — произнес он будто между прочим, поправляя свой потертый «Мозер». — А что касается Крестовского… Результаты будут через неделю. Очень уж интересный материал накапливается.

Коробка как бы случайно осталась на столе, когда Рожков уходил. А его старые «Мозер» перекочевали в ящик моего стола — возможно, пригодятся для какого-нибудь другого обмена. Такие вещи в наше время часто оказываются полезнее денег.

Эта маленькая сценка подтвердила мои наблюдения. Рожков человек системы, привык действовать осторожно и продуманно. Никаких прямых взяток — только взаимовыгодный обмен услугами и вещами.

Агент ушел, я еще долго сидел у камина. В голове складывался план. Крестовский хочет войны? Он ее получит.

— Семен Артурович! — позвал я секретаря. — Свяжитесь с нашим человеком в ВСНХ. Пусть поднимет все документы по военным подрядам «Металлообработки» за последние три года. И еще…

Я продиктовал список поручений, чувствуя, как в крови закипает охотничий азарт. Крестовский еще пожалеет, что связался с человеком из будущего. В конце концов, в моем времени такие войны заканчивались только одним способом — полным поглощением конкурента. И я намерен повторить этот опыт в 1928 году.

Ночь опускалась на заснеженную Москву. В столовой часы пробили девять. Агафья Петровна внесла поднос с ужином, от которого поднимался ароматный пар. Пора восстанавливать силы.