Орельен. Том 2

LVI

Было, должно быть, больше десяти часов, когда Орельен, подходя к дому, заметил у своего подъезда автомобиль Эдмона. Что сей сон означает? Приехал пожелать ему счастья и всяческих благ? Орельен чувствовал себя, что называется, не в своей тарелке, его не оставляло ощущение какой-то удивительной сухости кожи. Он взбежал по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки.

На площадке его ждало поистине необычное зрелище. Оттуда доносились раскаты голосов, и Барбентан в великолепном сером шершавом пальто спортивного покроя, в фетровой шляпе, сбитой набекрень, стоял в классической позе полицейского, желающего проникнуть в чужую квартиру, — то есть поставив одну согнутую в колене ногу на порог, чтобы перед самым его носом не захлопнули дверей. Мадам Дювинь — впрочем, виднелась только рука мадам Дювинь и клок ее седых волос, — держа дверь с обратной стороны, ядовито отвечала на вопросы гостя.

— Что это значит? Мадам Дювинь, сейчас же впустите мосье Барбентана…

Пришлось взять ее за плечи и отвести от двери. Мадам Дювинь, очень взволнованная, неохотно оставила свои позиции и, указав Барбентану на только что вернувшегося домой хозяина, процедила сквозь зубы:

— А мосье не хотели мне верить. Я же говорила, что мосье Лертилуа нет дома!

Только в комнате Орельен заметил, что гость его неестественно красен и вид у него самый растерянный. Но сначала надо было удалить свидетелей.

— Мадам Дювинь, подайте мне чаю, только покрепче, с лимоном…

— Чай с утра! Мосье, должно быть, хотел сказать кофе…

— Повторяю, дайте мне чаю! Что это в конце концов? Оставьте нас одних…

Когда они остались одни, Эдмон громко спросил:

— Где Береника?

— Береника?

— Не валяй дурака… Она здесь, у тебя…

Шутка зашла уже слишком далеко. Но по виду Эдмона чувствовалось, что он отнюдь не намеревается шутить. Он схватил Орельена за плечи.

— Ты что, окончательно с ума сошел, что ли? Ведешь себя, как ревнивый муж!

Эдмон в изумлении отступил на шаг.

— Значит, ты хочешь сказать, что не знаешь, где она?

— Даю слово… И почему ты отправился искать ее именно сюда?

— А где же прикажешь ее искать? Избавь меня от излишних подробностей. Пока все оставалось в известных границах… но сейчас ты уж явно переигрываешь!

— Я просто ни слова не понимаю, что ты говоришь!

Эдмон ответил еще что-то, Орельен ему возразил, и тут только сам понял, что и впрямь Береника исчезла, что с ней, возможно, что-нибудь приключилось…

— Объясни ты ради бога толком, — взмолился он. — Береника! Что случилось с Береникой?

— Этого еще только недоставало! И ты меня об этом спрашиваешь?

— Отвечай, что с ней случилось?

— Я и не подозревал, что ты такой блестящий актер…

Эдмон сел, сдвинул на затылок шляпу; теперь он окончательно стал похож на полицейского шпика.

— Береника ушла от нас вчера вечером, около полуночи, предварительно повздорив с мужем. Мы думали, что она вернулась домой. Сами-то мы встречали Новый год в «Беф»… Но дома ее не оказалось. Так мы зря и прождали ее всю ночь… и утром — ее нет. Тогда я и приехал к тебе.

Эдмон произнес последнюю фразу с таким видом, словно нет и не было ничего более естественного, чем искать Беренику здесь. Но Орельена охватила неподдельная тревога. Насмешливые слова Эдмона окончательно взбесили его.

— В конце концов я вовсе не любовник мадам Морель.

— Ах, вот как! С чем тебя и поздравляю…

Следовало бы просто уложить его на месте за этот издевательский тон.

— Если бы ты не был моим гостем…

— Ей-богу, ты просто смешон!

Еще минута, и дело, возможно, дошло бы до драки. Эдмон сидел с багровой от злости физиономией, а Орельен побледнел как мертвец.

Ему невольно мерещилась Сена, протекающая под его окнами, утопленницы, которых вылавливают из ее холодных вод, та незнакомка и та покойница, которой, по рассказам мадам Дювинь, отрубили палец.

— В конце концов, — заметил он, — это на нее не похоже. Она не того сорта женщина, что убегают из дому…

— Прелестно звучит это слово «сорт». Я восхищен твоим умением классифицировать женщин по категориям и сортам.

— С каким наслаждением я бы дал тебе пощечину…

Дверь, ведущая из кухни, приоткрылась. Мадам Дювинь принесла чай. Она поставила поднос на стол. На подносе стояли две чашки. Пусть мосье даст чаю хорошенько настояться…

У мадам Дювинь был явно заговорщический вид — чувствовалось, что ей хочется сказать что-то своему хозяину. Орельен нетерпеливым жестом отослал ее обратно на кухню:

— Оставьте нас в покое! — Потом обратился к Барбентану: — Хочешь чаю?

— Нет, спасибо… чай — утром… я придерживаюсь мнения твоего милейшего цербера…

Чай недостаточно настоялся, и поэтому Орельен, залив кипятком ломтик лимона, лежавший на донышке чашки, решил подождать. А Барбентан продолжал:

— Итак, ты утверждаешь, что не видел Береники после половины двенадцатого тридцать первого декабря?

Настоящий допрос. Ничего не поделаешь, приходилось подчиняться.

— Нет, не видел. Я был у Люлли, и не один, и страшно напился. Ночевал я не дома, а у крошки Симоны, если хочешь знать… Гордиться тут особенно нечем… Ну, доволен ты наконец или нет?

Орельен произнес эту тираду одним духом, с холодной яростью. Глядя, как он заботливо укутывает чайник и вертит ложечкой ломтик лимона, можно было поверить, что он говорит правду, что действительно этой ночью он напился до положения риз. Эдмон задумчиво покачал головой.

— Странно! Я готов был пари держать… Тогда, что же она такое выкинула, наша девица? А у меня еще на шее этот дурак Люсьен. Он хнычет. Больше ни на что не способен. Только хнычет.

— А что, по-твоему, он должен делать?

— Ну, хотя бы прийти и набить тебе морду.

— Покорно благодарю, но поскольку я…

— Возможно, она сейчас и не здесь, но это дела не меняет.

— Я же тебе говорю, что я не любовник мадам Морель, понятно? Сколько раз тебе повторять, а?

Орельен сжал зубы, лицо у него стало злое.

— А главное, нужно немедленно ее найти… Могло случиться несчастье… Кто знает?

— Уж не хочешь ли ты, чтобы я заглянул в морг?

— Не говори глупостей. Тебе, конечно, на все наплевать. Но раз ее здесь нет. Тебе-то наплевать, а мне…

— Как тебе? Ты же уверяешь, что не состоишь в любовных отношениях с мадам Морель?

— Я ее люблю, болван, понимаешь, люблю…

Эдмон насмешливо присвистнул. Этого только еще недоставало. Возвышенные чувства. Павел и Виргиния, Ромео и Джульетта. Ну, а все-таки, где она провела сегодняшнюю ночь?

— Мосье меня звали?

На пороге кухни показалась мадам Дювинь. Должно быть, она испугалась, что господа сейчас сцепятся. Ясно: подслушивала у дверей.

— Оставьте нас в покое, мадам Дювинь…

Что-то бормоча себе под нос, мадам Дювинь отступила и на сей раз.

Наконец Эдмон собрался уходить.

— Ты позвонишь мне, если что-нибудь станет известно?

Выражение страха, исказившее лицо Орельена, почему-то рассмешило Барбентана:

— Хорошо, хорошо, решено… не забудь передать мои наилучшие пожелания Симоне… самое глубокое уважение.

Орельен залпом проглотил третью чашку чаю, впился зубами в ломтик лимона и с наслаждением почувствовал его успокоительную кислоту. Да, здорово он напился сегодня ночью… Сейчас он примет душ…

Он вошел в спальню и, только когда дошел до середины, увидел, что перед ним стоит Береника.