Орельен. Том 2

LXXVII

— Нет, вы посмотрите, из-за этой несчастной Береники уже негры дерутся.

Эдмон пожал плечами. Роза слегка преувеличивала. Впрочем, он был даже рад, что Роза сменила свой припев: последнее время она совсем его замучила с театром. Не так-то это все легко устроить. Во-первых, нужно помещение под театр, во-вторых, деньги, в-третьих, предприятие должно приносить хоть какой-то доход, и в-четвертых, — требуется подставное лицо.

— Из-за меня никто не убивает друг друга, — сокрушалась Роза. — И себя не убивают! Ну, как твоя жена?

Эдмон насмешливо улыбнулся.

— Видишь ли, я подозреваю, что ты обманываешь меня со своей женой, — продолжала Роза. — Нет, пожалуйста, не отрицай! Ты ведь у нас патологичен. Подай мне белье.

Роза собиралась в дорогу. Опять собиралась. Только что вернулась из Дакса, где провела ежегодный курс лечения вместе с Джики, которого пригласили туда в качестве врача. Сейчас он еще там. Лето — мертвый сезон, в особенности для «Косметического института Мельроз». Три недели в Даксе в качестве жертвы, принесенной Декеру, — вполне достаточный срок. Побыв несколько дней в Париже, повидавшись со своим Эдмоном, она снова уезжала. И увозила с собой Эдмона в Швецию. Впервые в жизни Барбентану предстояло отправиться в театральное турне. Розу пригласили в Стокгольм играть «Джоконду».

— Ах, уж этот мне д’Аннунцио, — вздохнул Эдмон, — терпеть его не могу!

— О, он ревнует, обожаю! Но не забудь про мой театр…

— Им займется в наше отсутствие Адриен…

— Ну, как он себя чувствует, как нога?

— Пока еще ходит с палкой, но…

— Ты должен ему пудовую свечку поставить за спасение вашей малютки. Бедная крошка! Ты только вообрази, какой бы Бланшетта подняла крик, если бы девочку задавило.

— Да, черт возьми! Лучше даже не думать…

Их связь теперь изменила свой первоначальный характер, возможно, таково было действие зимней разлуки: стала интимнее, теснее. Эдмон окончательно отдалился от Бланшетты, которая вела сейчас себя на редкость спокойно, не задавала больше мужу вопросов. Он скучал с ней. Август в Швеции выдался изумительный. Роза встретила там одного мальчика ослепительной красоты, правда, немного вялого, который безумно в нее влюбился. Сверх того он владел всеми спичками Швеции. Он предложил Розе купить для нее театр Комедии на Елисейских полях. Этот театр был известен жителям Стокгольма из-за шведского балета Жана Борлена. Можно было бы устроить комбинацию с Рольфом де Марэ, который взял бы себе большой оперный зал.

— Слушай, детка, — сказал Эдмон, — если он тебе так уж нравится, можешь с ним жить — мне на это плевать, но, если ты возьмешь от него деньги, между нами все кончено. В какое это меня поставит положение?

Роза поцеловала Эдмона:

— Глупенький! Я тебя люблю! И потом, разве изменяют мужчине, у которого такие великолепные чемоданы?

Насчет чемоданов и их содержимого Барбентан действительно в грязь лицом не ударит! Он тут же телеграфировал Адриену, чтобы тот подготовил все, что требуется для аренды театра «Жимназ», если только на него не претендует Бернштейн. Тогда ничего не поделаешь. Театр «Жимназ» будет получше театра Комедии на Елисейских полях.

Впрочем, юный торговец спичками не так уж привлекал Розу в качестве любовника. Другое дело Норвегия… Чтобы такая актриса, как Роза Мельроз, не знала Норвегии! Ведь там Ибсен, понятно? Они ездили к фиордам. Адриен писал, что в консорциуме не все идет ладно из-за систематической оппозиции группы Пальмеда по вопросу о продаже горючего в Париже. Ба, пусть Адриен этим делом и занимается! Консорциум интересовал Эдмона лишь в той мере, в какой обеспечивал ему свободу. А если он становится помехой — к черту! Слава богу, не крохоборы какие-нибудь. А пока что Адриен молчал об аренде театра «Жимназ». Если дело с «Жимназ» сорвется, тогда не следует пренебрегать театром Комедии на Елисейских полях.

— Но почему же Ивар тебе не подходит, дорогая?

— Не подходит и не подходит, не так уж я этими делами интересуюсь!

В Нарвике они получили весточку от Мэри: она писала о продаже духов вразвес и скорбела по поводу смерти Поля. Подозрительно много места в письме было отведено юному музыканту, другу покойного Дени, Жан-Фредерику, как его там. Должно быть, живет с ним! Роза решила вернуться домой. Нужно принять окончательное решение насчет театра «Жимназ», и потом она просто обязана провести несколько дней с Джики. Свинья этот Эдмон, но какие у него все-таки вещи!

— Послушай, милая, с тобой минуты покоя нет, ты только о своем театре и думаешь.

— И о своем муже… Я беспокоюсь о нем. Во что ты хочешь меня превратить? У меня как-никак карьера.

— А «Институт Мельроз»? Это, по-твоему, пустяки? Вот твоему Джики и занятие.

— Я вовсе не говорю, что это пустяки, но я создана не только для того, чтобы фигурировать на этикетках духов…

Когда в сентябре они вернулись в Париж, Бланшетты на улице Рейнуар не оказалось. Она забрала девочек и укатила на виллу в Биарриц. Роза повсюду таскала за собой Декера. А тот все время говорил только языком цифр. Дела в Институте шли хорошо, даже слишком хорошо. Летние месяцы, сезон в Даксе, казалось, не снизили бешеной активности фирмы. Разумно было бы сделать новые вложения, дабы развернуть дело еще шире: заказов получено масса. Ничего-то эти люди не понимают! История с театром «Жимназ» осложнилась; проще всего было бы подыскать что-нибудь поменьше, поскромнее, но не тут-то было! Роза закатывала Эдмону сцены. Летом Париж определенно действует на нервы. Особенно, когда Эдмон убедился, что в консорциуме таксомоторов группа мелких держателей акций недовольна существующими порядками, сует свой нос повсюду, возражает против различных «Недвижимостей», говорит об отсутствии обеспечения.

— Я тут совсем рехнусь, — сказал Эдмон Адриену. — Занимайся с ними ты. Кстати, как твоя нога?

Нога зажила окончательно. Барбентан уехал в Биарриц. Девочки за это время очень подросли. Их мать ходила с отсутствующим, томным видом, словно во сне. В казино шла крупная игра, и Эдмону везло. За игорными столами появлялась великолепная Диана де Неттанкур, и обязательно неподалеку оказывался Шельцер. Диану часто видели с одним тореадором, пошли сплетни. Неожиданно как снег на голову свалилась Роза. Она сняла себе комнату в Сен-Жан-де-Люс. Когда Роза узнала, что Эдмон играет в казино, она ужасно рассердилась.

— Отказываешь мне в театре, а сам бросаешь деньги на ветер. Рогоносцам, как известно, везет. Но я тут ни при чем!

Он прожил с ней неделю в Сен-Жан-де-Люс. Бланшетту решительно ничто не интересовало. Но здесь, в Сен-Жане, такая толчея! Того гляди раздавят! И потом под самым боком Испания, — уж очень заманчиво. Временами Роза впадала в барресизм…[31] Страна басков — это, конечно, очень мило, но, но… Разве Толедо тебе не улыбается? А в Толедо она пилила Эдмона за театр «Жимназ».

— Ты посмотри, что мне пишут, нет, ты только посмотри! Куча неприятностей: Пальмед, запрос о компании таксомоторов и еще черт-те что!

— Я не деловая женщина, — отрезала Роза. — И в таких вопросах не разбираюсь.

Затем они отправились в Андалузию. В первых числах октября, когда они приехали в Кордову, над улицами еще были натянуты тенты, стояли восхитительно жаркие дни. Вечерами в воздухе разливалась чисто мексиканская нега, упоительно пахли апельсиновые деревья в цвету, невидимые сады добавляли свою романтическую ноту, у оконных решеток млели кавалеры, за окном угадывалось личико милой, а за ней в двух шагах торчала дуэнья.

— Вот если бы все уладилось с «Жимназ», я была бы по-настоящему счастлива, — говорила Роза.

Вдруг Эдмона телеграммой вызвали в Париж: Бланшетта требовала развода.

— Что это с ней стряслось? Ничего, все уладится. Оставайся здесь, если тебе угодно, а я лечу.

— Как это грустно! Мне так хотелось побывать в Кадиксе. И в Севилье тоже. Я тебе тысячи раз говорила, что твоя жена — самая обыкновенная мещанка… Хорошенькое будет дело, если она нас бросит…

— Говорю тебе, я все улажу.

— Не забывай о «Жимназ»!

Только сейчас и заботы, что ее «Жимназ». У Эдмона создалось впечатление, что именно «Жимназ» явился последней каплей, переполнившей чашу. Откуда Бланшетта пронюхала об его планах с театром? Она не только требовала развода, но и обследования дел под предлогом защиты интересов детей. И какая притворщица! Сидела в Биаррице с таким видом, точно ей на все наплевать, а сама, как вам это понравится, пустила по его следу сыщиков. В Сен-Жан-де-Люс он платил по счетам госпожи Мельроз, поселился с ней рядом, имелись показания прислуги. А в Швеции он не был? Да и в Испании их видели вдвоем. Ну и стерва эта Бланшетта! Будто только сейчас узнала… Ясно, трясется за свои денежки.

— Уж слишком вы себя неосторожно вели, — сказал Эдмону адвокат.

Барбентан бросился к своему отцу. Отдает ли себе отчет господин министр, какую шумиху подымут газеты, если дело с разводом будет предано огласке? А тут еще таксомоторы и налоговая ревизия, начатая в связи с этими идиотскими требованиями мелких держателей акций, и Пальмед.

— Причем тут Пальмед? — удивился сенатор.

— Да как же так, я тебе тысячи раз объяснял…

— Пальмед, сынок, это партия… На последнем конгрессе мы голосовали с ним вместе за одного кандидата. Среди радикалов не принято рыть друг другу яму.

Поди после этого говори с ним! Но особенно бесила его превосходительство скверная работа полиции: Бланшетта требует развода, и хоть бы кто-нибудь предупредил об этом обстоятельстве сенатора.

— Я буду жаловаться в министерство внутренних дел. Кстати, как поживает мадам Мельроз?

Черт побери! Эдмон совсем забыл об их «Косметическом институте»! Если, не дай бог, поднимут еще и эту историю…

— Не забудь, что ты председатель административного совета…

Отец пожал плечами. Он непременно поговорит с Пуанкаре.

В довершение бед, Адриена не оказалось в Париже. Улица Пилле-Виль представляет осенью весьма мрачное зрелище. Симоно тоже был не на высоте. Спору нет, образцовый работник, что называется свой человек. Но в чрезвычайных обстоятельствах требуются иные качества и первым долгом — инициатива. В конторе царило уныние, не предвещавшее ничего хорошего. Мадемуазель Мари ходила с заплаканными глазами. Эдмон никак не мог разобраться во всей этой писанине. Хоть уверен по крайней мере Симоно, что нельзя будет обнаружить следов прошлогодней операции? Но Симоно ни в чем не был уверен. Не забыть бы еще «Институт Мельроз»… И необходимо как можно скорее повидаться с Мэри, с Лертилуа и с Розиным художником, с этим, как его. Амберьо.

Мэри теперь предавалась идеальной любви с Фредериком и укатила за ним в Лондон, где юный музыкант давал концерты. Папашу Амберьо тоже не удалось обнаружить; и он, подобно Орельену, воспользовавшись благоприятными обстоятельствами, уехал в Мюнхен возобновить дружеские связи со своими тамошними старыми приятелями. И так уж из-за этого свинства несколько лет не пришлось видеться! Если Эдмон жалел об отсутствии своих пайщиков, то отнюдь не из светских интересов. Придется расхлебывать кашу одному… В Институте все благополучно, надеюсь?

— Симоно!

— Да, мосье?

— Пошлите эту телеграмму мосье Арно в Сериан… Если не ошибаюсь, он в Сериане?

Эдмон написал Розе, пусть поскорее возвращается в Париж. Сейчас не время швырять деньги направо и налево. Конечно, я не забываю об Институте. У мадемуазель Агафопулос вскочил на щеке фурункул, представляете, какая реклама для института красоты. Бухгалтер разъяснил Эдмону, что для уплаты по счетам, истекающим пятнадцатого числа, требуется сто тысяч франков. Люди не желают платить. Очень мило! А тут еще Декер стал пить как сапожник. После летнего сезона в Даксе ему придется ждать еще целый год, чтобы Роза снова побыла с ним, только с ним одним. Он спросил Эдмона, куда тот девал его супругу. Спросил почти дерзким тоном, в котором звучали, однако, поистине страшные в своей униженности нотки. Ну и хорошенькую встречу уготовил ему Париж! Хоть бы Орельена он застал, тогда было бы с кем коротать тоскливые вечера; что ни говори, Лертилуа — надежный человек, и при нем можно, не стесняясь, думать вслух. Так нет же! Вкусив свою долю опьянения от пребывания в горах, Орельен отправился из Тироля в Зальцкаммергут, из Зальцкаммергута — в Вену, а оттуда в Берлин. При теперешнем курсе марки ждать его в ближайшее время не приходится. Изредка он присылал Барбентану почтовые открытки в красках. Эдмон обнаружил две-три таких открытки в их квартире на улице Рейнуар. Веселенькое дело! Эдмон отправился в Биарриц. Бланшетты там не оказалось. Удрала в Антиб. Ищет, так сказать, покровительства у своей мачехи. Умора, ей-богу! Подумать только — Бланшетта у Карлотты! Правда, не совсем у Карлотты, но все же поблизости, на даче, которую они себе построили. У Карлотты! Тем лучше, будет еще одна сочувствующая душа. Дорога из Биаррица в Антиб — подлинный ад: бесконечные пересадки, и вообще юго-западные дороги это что-то неописуемое! Едешь, едешь, и конца не видно. Другое дело, будь у него здесь машина. Всю дорогу Эдмон прикидывал и так и эдак; и чем больше он думал, тем больше радовался поддержке Карлотты, которая, конечно, будет на его стороне. Но оказалось, что Карлотта в Египте: отправилась туда проветриться. Как только она увидела, что ее падчерица с детьми поселилась на даче, тут же и укатила. Итак, придется ему одному выдержать бурную сцену, которую наверняка закатит Бланшетта. Он снял комнату в Жуан-ле-Пэн, зашел к парикмахеру, сделал маникюр, отправился к массажисту. В октябре Жуан-ле-Пэн становится добычей шквальных ветров. В казино Эдмон проиграл десять тысяч монет. Неужели он пасует перед препятствием? Он решил отложить свидание с Бланшеттой на сутки. Чтобы оно не пришлось на пятницу… Эдмон уже не был так уверен в себе, как прежде.