Парад планет

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Приезд начальника районной милиции самого товарища Венецийского в обетованную Яблоневку и разговор в сельсовете со старшим куда пошлют были отмечены и везде надлежащим образом прокомментированы. Отмечены и надлежащим образом прокомментированы в Большом Вербном, Сухолужье, Чудовах, Кривошеях и других окрестных селах, от внимания которых и иголка в сене не ускользнет, а тут такие события! И, конечно, слухи докатились до зарубежных могущественных концернов лжи и клеветы, до синдикатов инсинуаций и фальсификаций, до многочисленных радиоцентров.

Распоясались все печатные органы, которые тут не стоит и перечислять, слишком много чести для них. На первых страницах газет аршинными буквами набиралось: Яблоневка, Хома Прищепа, Мартоха, Венецийский, Перекучеренко! Информация об очередной отставке кабинета в Италии, о валютных баталиях на биржах Нью-Йорка и Рио-де-Жанейро, о военных вылазках израильской военщины на юге Ливана, о забастовке французских докеров, о новом платье английской королевы Анны и другие не менее важные сообщения шли в подверстку к материалам из Яблоневки. А поскольку их было мало, будто кот наплакал, мастера желтой прессы прибегли к хитроумным манипуляциям, после которых эти котовы слезы превратились в полноводные реки брехни, перегороженные каскадами Ниагарских водопадов выдумки и бесстыдной клеветы. Буржуазные органы массовой дезинформации устроили оголтелый шум и вой вокруг славного имени яблоневского колхозника. В их выступлениях в который раз говорилось о том, будто бы на примере Хомы ярче всего видно, как нарушаются права человека в Яблоневке. Мол, посмотрите только, как вольно живется в их свободном мире. У них там кто беден, для всех безвреден, а кто богат, никому не рад. А какая свобода слова: кто имеет много, тот бурчит, а кто не имеет, тот молчит. А какое у них общество равных возможностей: богатому толстосуму счастье, а бедному поденщику дети, богатство помогает, а нищета вдвое сгибает, богатому жить, а бедному выть. А какой у них высокий уровень техники, повсюду повальная автоматизация: богатому и в гору вода течет, а бедному и в долине надо колодец копать. А какие успехи генетики и селекции: у богатого теленок к теленку, а у убогого одна коровенка — да и та яловая. А какая невиданная индустрия развлечений и отдыха: половина мира скачет, половина плачет, богача ветер деньгами обсыпает, а бедному половой глаза засыпает. И социальная справедливость у них с этого света распространилась на тот свет: бедным и на том свете приходится на толстосумов работать — богатеи будут в котле себе кипеть, а бедняки дрова носить. Вот, мол, как у них хорошо, даже персональные противоатомные убежища имеют капиталисты: дожив до самого конца, хотят пожить и после конца, даже в водородном пекле бизнесмены попробуют жить, как набежит, и если нельзя так, то исхитрятся сяк, и бедняки в том пекле поживут, пока жилы не порвут.

А в Яблоневке, трещали аншлагами органы буржуазной дезинформации, давно все не так и далеко не так. Вот хотя бы, к примеру, взять знаменитого Хому. Безусловно, Хома — сверхчеловек из колхоза «Барвинок», правду не спрячешь, потому что у него всегда задние колеса идут за передними, ему в коллективе работать, будто с горы катиться, он научился поперед людей забегать, но от людей никогда не отставать. Сверхчеловек Хома придерживается особое сверхчеловеческого морально-этического кодекса, который сводится к таким главнейшим афористическим постулатам: один — как бы ни одного; когда два, то не один; одна головешка и в печи гаснет, а две и в поле горят. Среди хомопоклонников планеты наибольшие уважением пользуются такие его заповеди: рука руку моет, нога ногу подпирает; кто от товарищей отстанет, того беда достанет; добрые дела неслышно ходят, а злые во все колокола звонят. А среди наифанатичнейших хомопоклонников (а у какого мессии или пророка не было таких учеников, которые за его учение готовы пойти в огонь и в воду, на костер инквизиции или на крест!) магическое влияние имели такие ортодоксальные заповеди грибка-боровичка: тринди-ринди, завтра пасха; курзю-верзю, дайте на колоб гречки; телень, телень, бом, лесь, шелесь, блесь!

Так вот, по словам буржуазной прессы, районная милиция в лице начальника самого товарища Венецийского и яблоневские руководящие верхи в лице Перекучеренко и Дыма оказывают на Хому такое откровенное и коварное давление, принуждая его к тому, чтобы он добровольно лишился наихарактернейших черт своей неповторимой индивидуальности, что они, органы массовой дезинформации, не могут молчать, видя это. А поскольку не могут молчать, значит, не поскупятся на наговоры и клевету, потому что, если сегодня пожалеешь лычко, как бы не довелось завтра отдавать ремешок. Значит, они защищают права сверхчеловека Хомы во имя сверхчеловека Хомы, они хотят, чтобы он и в будущем как и в прошлом, знал только расцвет своей личности. Какой расцвет?

И вот тут буржуазные рупоры пропаганды давали себе волю, чего они только не желали грибку-боровичку! Чтоб он в колхозной Яблоневке против горы сыпал песком из полы, чтоб у него роса глаза выела, пока солнце взойдет, чтоб он мог что головой в печь, что в печь головою. А еще пускай себе вволю лбом о стену бьется, может, и пробьется; а еще чтоб он на небо не заскочил и в землю не закопался, а еще пусть бы он с завязанными глазами да вниз головой. А еще чтоб его душа терпела в теле, когда б сорочку вши съели, и чтоб везде ему было хорошо, как голому в терновнике, чтоб раздетому грибку-боровичку и грабеж был не страшен. И пусть бы никто не мог ему запретить святым духом питаться, и чтоб он мог класть зубы на полку, и чтоб голод выгонял его на холод. И пусть бы ему всегда судилась вольная воля пешочком ходить с мешочком, и пусть бы он себе побирался, да на этом наживался, и пускай другим похороны, а грибку-боровичку все праздник. И чтоб его око не засыпало глубоко, чтоб ему и не спалось, а хлеб снился. И чтоб от такой славной жизни грибок-боровичок важничал, как кот на глине, дулся бы, как жаба в болоте, чванился, словно та кобыла, что воз побила. А когда на тот свет доведется, пусть старшему куда пошлют и в пекле хорошо живется: пусть будет не печаль, не воздыхание, а сплошное роз обоняние. И, проливая крокодиловы слезы, буржуазные органы дезинформации и клеветы по-фарисейски желали, чтоб грибок-боровичок на том свете наконец сумел навесить новые дверцы к старой баньке, чтоб научился перемешивать тесто, вынув его из квашни, чтоб ему там месяц светил, когда звезды спрячутся, чтоб заработал наконец и на зуб, и на око.

Вот так они защищали права старшего куда пошлют из колхоза «Барвинок», фальшиво сожалея о том, будто ему, сверхчеловеку, подрезают крылья. Эге ж, защищали, отстаивали, из кожи вон лезли, но никто их в Яблоневке не слушал и не слышал. А если б эта буржуазная болтовня докатилась до Хомы, то архимудрый яблоневский колхозник сказал бы со всей свойственной ему рассудительностью:

— На чужое воронье повыбрасывали столько палиц, а на своего голубка не оставили и одного дубка!

И лукавая Мартоха не стала бы ждать чужих слов, принесенных сорокой на хвосте, а сама нашла бы слова:

— Брешут все заморские бабы, как те брехливые собаки, в немощи всего им хочется!