Парад планет

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

В то лето, когда в колхозе трудились роботы, «Барвинок» цвел и зеленел!

Робот Кондрат, педант из педантов, разносил почту; робот Поликарп величаво стоял за буфетной стойкой, всегда доливая и не обсчитывая; чудо манипуляционной техники Василь Васильевич отпускал товары из лавки, будто из рога изобилия; робот Модест Алексеевич Недрыгайло, не переставая орудовать языком, словно ковшом экскаватора, щелкал на счетах в бухгалтерии. Робот Леонардо Явтухович Датунашвили на посту председателя колхоза гремел рояльной музыкой своих гусениц не только в кабинете, а и на колхозных объектах. Робот Эдик иногда шел в поле к трактору на четырех ногах, а возвращался на двух, и его электрогитара не переставая пела вечерами в яблоневом саду самогонщицы Вивди Оберемок.

«А как там Хома с Мартохой? — спросите вы. — Дошел ли хоть кто-нибудь из летучего отряда роботов до коровника или не дошел, может, задержался по дороге?»

Комическая история приключилась с Хомой — старшему куда пошлют тоже прислали робота!

Однажды утром Хома управился на ферме, вычистил навоз и, выключив скребковый транспортер, помыл руки, как приходит вдруг зоотехник Невечеря и говорит:

— Познакомься, Хома Хомович, с роботом Мафусаилом Шерстюком!

Грибок-боровичок не торопясь — ударники труда настоящую цену себе знают! — вытер руки рушником, повесил его на гвоздик над рукомойником и лишь тогда обернулся к гостю.

Робот Мафусаил Шерстюк тоже был на гусеничном ходу, как и робот Леонардо, но в отличие от Леонардо робот Мафусаил был оборудован противопожарными устройствами, которые защищали его от огня. Датчик огня выглядывал у него из нагрудного кармашка — этот датчик был изготовлен в виде шариковой ручки, рассчитанной на шесть разноцветных стержней.

— Чтоб вы были такими веселыми, как весна красна! — поздоровался грибок-боровичок, пожимая руку робота, обтянутую лайковой перчаткой.

— А вы, Хома Хомович, чтоб были богатыми, как земля-матушка! — не остался в долгу робот Мафусаил.

— Ты слышал, Хома, что у нас объявились роботы? — произнес зоотехник Невечеря. — Прибыли помочь нам в работе. Помогают так, что аж дым коромыслом. Вот робот Мафусаил и постоит вместо тебя около скребкового транспортера.

— Как это — постоит робот Мафусаил? — передернуло грибка-боровичка. — А разве не я приставлен старшим куда пошлют около транспортера? Да я от навоза ни ногой! Да мне без навоза хоть в омут головой!

И разгневанный чудотворец Хома так посмотрел на новоявленного робота Мафусаила, что, если б того не оборудовали противопожарным устройством, — сгорел бы он от испепеляющего взгляда яблоневского колхозника. Датчик огня автоматически включился в нагрудном кармашке и уже не выключался, зуммерил с тревожно-угрожающей нотой. Фотоэлектрическая оптическая система (заменяющая роботу Мафусаилу глаза и изготовленная в форме голубых сливовидных глаз) под этим огненным взглядом Хомы отключилась, потому что сработал затвор, оберегающий зрение Мафусаила от яркого света и механических повреждений.

— Хома! — испуганно вскрикнул зоотехник Невечеря, который за годы знакомства со старшим куда пошлют уже навидался всякого. — Обуздай свой норов и не задевай робота! Или захотелось, чтоб правление тебя навсегда отлучило от скребкового транспортера?

Чудотворец Хома вспомнил, как после доноса золотоглазого академика Ионы Исаевича Короглы его отлучили от вил, вспомнил, как впадал в макробиотический дзен, как сорок дней голодал, омолаживаясь и добавляя себе жизни для работы в коровнике, — и угроза зоотехника Невечери вмиг отрезвила его.

— Ладно, — только и молвил понурившись и отвел свой испепеляющий взгляд в сторону.

И только он успел отвести пламенный взор, как датчик огня в нагрудном кармашке робота Мафусаила автоматически выключился и перестал зуммерить, фотоэлектрическая оптическая система сверкнула осмысленными голубыми сливовидными глазами.

— Чтоб я покраснел, если совру! — воскликнул Мафусаил Шерстюк. — А только б круть-верть — была бы мне в черепочке смерть, если б в моей автоматической быстродействующей системе защиты да и не использовались особенности различных суспензий.

Встал робот Мафусаил к скребковому транспортеру и только успел включить его, как тут же пришлось его выключать: старший куда пошлют, оказывается, уже выгреб весь навоз и прибрал в коровнике. И когда это чудо манипуляционной техники притронулось к транспортеру, у чудотворца Хомы так заболело сердце, будто по маме родной: что бы вы ни говорили, а все же недаром самовнушением он убивал в душе любовь к вилам и прививал любовь к скребковому транспортеру, законному детищу научно-технической революции!

— Так что гляди, Хома, — предостерег его зоотехник Невечеря, — чтоб и муха-говоруха о твоих фокусах не буркнула!

Гай-гай, что ни человек — то не робот, и что ни робот — то не колхозник…

Представьте только себе, как ученые ломали головы, чтобы явить на свет Мафусаила Шерстюка! Как заботились о его рефлекторных действиях и регулировании температуры с использованием термисторов, о датчиках силовой поворотной связи и резистивных тензодатчиках, как пеклись о муфтах и тормозах, о пневматических и гидравлических приводах! Вооружая робота Мафусаила зрением, шли от самых простых способов распознавания символов, развивали эти простые способы, усиливали контрастность в сканирующей системе и усиливали контур путем наложения! А как приучали слух Мафусаила воспринимать устную речь, понимать структуру слов — тут тебе и вокодер с пассивными фильтрами, и активные фильтры для вокодера, и механические фильтры в вокодерах, и индуктивные дистанционные детекторы! И еще много всякой всячины, так что и не сосчитать.

А разве может Хома Прищепа из яблоневского колхоза «Барвинок» даже в эпоху научно-технической революции похвастать тем, что отец с матерью, зачиная ребенка, снабдили его хотя бы кислотным анализатором, фототранзисторами или воздушной подушкой? И на войне грибок-боровичок не разжился ни гидростатическим манометром, ни пневматическим приводом, ни индуктивным дистанционным детектором, хотя, может, для организма все сгодилось бы. А разве в героическое послевоенное время в колхозе на трудодни выдавали мультивибраторы, потенциометры, полупроводниковые диоды, разве в то время было до двигательной теории и до так называемых «вуалевого образа» и «вуалевого эффекта»?

Что нет, то нет!

Поэтому и пришлось старшему куда пошлют повсюду обходиться своим умом, а не одолженным или прикупленным, не выкованным на наковальне или сконструированным в заводских лабораториях…

Робот Мафусаил Шерстюк, имея дистанционное управление, пришелестел вечером на гусеницах к коровнику точно в назначенное время. Видели бы вы, как сияли его глаза — то есть устройства, в которых клетки сетчатки складывались из рядов сернисто-кадмиевых фотоэлектрических элементов! Мафусаил, включив скребковый транспортер, пустил машину по коровнику, чтобы подчищать навоз, но транспортер работал вхолостую и хоть бы навильник навоза нагреб!

— Не теперь по грибы ходить, а осенью, как уродятся!

Так сказал фуражир Илько Дзюнька ошарашенному роботу Мафусаилу Шерстюку. А доярка Христя Борозенная, проходя по коровнику, произнесла с загадочной усмешкой:

— Раз уж не можешь, то не сможешь!

На следующее утро повторилась та же история. Зашелестели по соломе гусеницы, и в точно назначенный час робот Мафусаил, послушный дистанционному управлению, появился возле скребкового транспортера. И опять роботу не удалось собрать и щепотку навоза, ибо в коровнике было чисто-чисто, как в больничной палате. Казалось, сернисто-кадмиевые фотоэлектрические элементы у Мафусаила вот-вот задымятся — и сгорит от удивления это чудо манипуляционной техники, не помогут и противопожарные устройства.

— Пришел ни с чем, ушел ни с чем, — произнес фуражир Илько Дзюнька, который по своему обычаю не смог удержаться от ехидного словца.

— Ерема, Ерема, посиди лучше дома, — добавила и свой горшок в капусту доярка Христя Борозенная, которая с помощью доильной установки «Молокопровод-100» одна-одинешенька уже успела передоить все колхозное стадо.

Вечером случилось то же самое, на следующее утро — опять то же, а поскольку фуражир Дзюнька и доярка Борозенная продолжали шутить и насмешничать, робот Мафусаил, казалось, вот-вот задымит и взорвется, заплачет и разорвет свое сердце на куски.

Но про робота Мафусаила не скажешь, что большой дурень и что был бы еще большим, да дальше некуда. Потому что вдруг без всякого предупреждения, будто какой-нибудь рядовой колхозник, прямо на ферме прибегнул к самовнушению.

— В коровнике вот-вот появится навоз, — бубнил Мафусаил возле скребкового транспортера, и его сернисто-кадмиевые фотоэлектрические элементы искристо пульсировали. — Появится много навоза, уже появляется навоз, много-много навоза в коровнике!

— И где же ты спал, что такого большого, как ты, не украли? — упрекнула его доярка Христя Борозенная. — Где же тебе тот навоз возьмется, когда все стадо на лугу?

Робот Мафусаил Шерстюк опять включил транспортер, но и самовнушение делу не помогло.

Зашелестев гусеницами по соломе, робот Мафусаил в великом отчаянии прямо из механизированного коровника подался в чайную. В старые времена тут бы его встретила буфетчица Настя, а сейчас встретил электронный буфетчик Поликарп.

— Два по сто, бутылку пива и соленый огурец, — заказал робот Мафусаил, примостившись за столиком.

— Мафусаил, а не нарушаешь ли ты третий закон робототехники? — сухо спросил электронный буфетчик.

— Какой там третий закон? — закричал Мафусаил голосом, который напоминал голос разгневанного человека, а не голос робота. — Если я возле скотины пережил такое вопиющее беззаконие!..

Старший куда пошлют появился в буфете тогда, когда перед роботом Мафусаилом на столике уже стояла батарея пустых бутылок из-под пива. Подперев железный подбородок одетой в лайковую перчатку рукой, Мафусаил пел печальную песню:

—

Знаменитый семипалый электронный буфетчик Поликарп, сияя хромированными деталями, компанейски подпевал за стойкой:

—

Временами пение робота Мафусаила и робота Поликарпа сливалось воедино, поражая своей стройной гармоничностью, которую могли достичь только талантливые манипуляторы:

—

Яблоневка издавна славилась певучими голосами, которые брали за живое, но такой задушевной слаженности, такой сердечной искренности, с какой пели эти два робота, Хоме Хомовичу еще не приходилось слышать. Боль и страдание звучали в песне Поликарпа и Мафусаила, отчаяние и слезы слышались в этом их:

—

И грибок-боровичок, который заглянул в буфет, чтобы выпить пива, вдруг испытал адские муки раскаяния: потому что робот Мафусаил убивался по работе в коровнике не меньше, чем убивался когда-то он, отлученный от ударного труда. Ударив себя кулаком в грудь так, что аж загудели восемь шейных, двенадцать грудных, пять поясничных, пять крестцовых и один кострецовый спинномозговые нервы, раздосадованный чудотворец Хома подступил к роботу Мафусаилу:

— Прости, брат Мафусаил! — произнес он спекшимися от жажды устами.

А поскольку отчаянию робота Мафусаила не было границ, он знай себе пел дальше:

—

Старший куда пошлют подсел к роботу Мафусаилу, так и замершему с закрытыми сернисто-кадмиевыми фотоэлектрическими элементами, и, всхлипнув и набрав в легкие воздух, подтянул:

—

Грибку-боровичку еще никогда не приходилось петь с роботом, да еще и разделяя его неутешное горе, в которое он сам же его и вверг своим махровым эгоизмом. Пробужденный Мафусаил раскрыл сернисто-кадмиевые фотоэлектрические элементы, на всякий случай потрогал в нагрудном кармашке датчик огня, ибо сразу вспомнил, как он едва не сгорел на ферме под испепеляющим взглядом старшего куда пошлют.

— Прости, брат Мафусаил! — повторил чудотворец Хома. — Всегда честное дело делаю смело, всякое дело начинаю с головы, и нет для меня ничего дороже щедрого труда и мозолистых рук. Нет горя большего, когда от работы силком отлучают, а тут еще какая-то холера принесла тебя на ферму, и ты встал к транспортеру.

— У роботов все как и у людей, — всхлипнул Мафусаил. — Труд робота кормит, а лень портит.

— Ведь вы, роботы, как? Сказано вам на работу в шесть — вы в шесть, сказано с работы в семь — вы в семь. А мы, колхозники, привыкли по-всякому… Вот я и приходил целую эту неделю чуть свет в коровник, быстренько делал всю работу и ворон не ловил, так что тебе и навильника не оставалось. Ибо не мог какому-то приезжему роботу отдать свою работу, без которой я не старший куда пошлют, а черт знает что!

Если б тут не включилась противопожарная защитная система, которой оборудовали Шерстюка, то от услышанного Мафусаил, наверное, самовозгорелся бы, напустив дыму полную чайную и испортив настроение некоторым завсегдатаям, которые тут отдыхали, пока роботы за них работали. А когда опасность миновала и совершенная противопожарная защитная система отключилась, робот Мафусаил удивленно сказал:

— Значит, Хома Хомович, ты не из тех, которые в тенечке траву мнут, пока другие люди жнут?

— Конечно, не из тех, Мафусаил! Мокрое полено огонь не лижет.

— И я не из тех роботов, которые лежат и ждут, лишь бы сало завязалось, или для которых лучшая вещь — поесть да на печь!

Вот так объяснившись, грибок-боровичок встал на ноги, а робот Мафусаил на вездеходные гусеницы — и подались они на колхозный коровник. Прибыв на место, они включили скребковый транспортер, и через каких-нибудь полчаса в коровнике царила стерильная чистота.

После работы старший куда пошлют повел Мафусаила Шерстюка не куда-нибудь, а домой и познакомил с родной женой Мартохой. Конечно, молодица обрадовалась гостю и, прохаживаясь по хате, будто пава, и поглядывая, будто ясочка, проворно накрыла на стол. Глядя на Мартоху, робот Мафусаил тоже хотел бы выгнуть брови дугой, да где их возьмешь? Так хотелось быть полнолицым, как месяц, но не суждено было. Поэтому гость лишь поблескивал сернисто-кадмиевыми фотоэлектрическими элементами и двигал под столом гусеницами так, что шины все время отзывались сладкой фортепианной музыкой.

— Ну, брат Мафусаил, чем богаты, тем и рады, не чурайся нашего хлеба-соли, — приглашал грибок-боровичок робота за стол, будто ему не впервой угощать таких модерновых манипуляторов.

Мафусаила долго упрашивать не пришлось, он выпил добрую чарку горилки, так что даже в голове его пискнул датчик равновесия, корректирующий все его движения, и сказал учтиво:

— Эге ж, все отведаю, не стану сидеть, как сваха в гостях.

И так навалился на закуски и напитки, что Мартоха подумала: «Видать, робот не простого роду — пьет горилку, как воду».

Как известно, горилка никого еще до добра не доводила… Даже в сернисто-кадмиевых фотоэлектрических элементах Мафусаила стоял густой туман, вокодер, обеспечивавший проведение речевых сигналов в ассоциативные устройства, начал путаться и заедать, ибо какая уж тут фильтрация сигналов! «Гай-гай, — сочувствующе думала Мартоха, — а что станется с его фотодетектором, фотодиодом и фототранзисторами! Жалко мне его чувствительности к инфракрасному излучению, а еще визуальной и позиционной связи, а еще насоса с радиальной осью вращения, ой жалко, жалко!»

А обрадованный такой дружбой Хома знай себе угощает Мафусаила. Известно, затянули и песню, ибо, видать, когда колхозник и робот выпьют, их всегда тянет излить свою душу если не в веснянках и гаивках, то в риндзивках или русалочьих песнях, в рыбацких или косарскнх.

— Ой на горі вогонь горить, під горою козак лежить, — сидя за щедрым столом, пел старший куда пошлют, и в зрачках его глаз дрожали серебристые мушки от электрического света.

— Порубаний, постреляний, китайкою покриваний!.. — потягивал робот Мафусаил Шерстюк и так шаркал гусеницами под столом, что на всю хату звучала фортепианная музыка шин.

— Накрив очі осокою, а ніженьки китайкою, — выводил старший куда пошлют.

— А в головах ворон кряче, а в ніженьках коник плаче… — подтягивал робот Мафусаил, и в его посоловевших сернисто-кадмиевых фотоэлектрических элементах стояли слезы.

Хома с роботом допели песню про козака, который взял себе паняночку — в чистом поле земляночку, а потом, сдвинув руками посуду и бутылки, они обнялись за столом, горько заплакали в плечо друг другу, и слезы Хомы смешались со слезами Мафусаила.

Потом они еще спели песни про любовь — и про то, как «летіла пава, на воротях упала», и про то, что «зірочка по хмарочці як бродить, так бродить», и про то, что «пора тобі, вербонько, розвиваться».

Напевшись и обессилев» грибок-боровичок заснул, уткнув свою буйну головушку в куриный холодец, а робот Мафусаил все сидел и домой не шел, и кнопку под мышкой не нажимал, чтобы самовыключиться до утра. Мартоха что-то шила, сидя на лежанке, Хома спал чубом в холодец, а гость знай себе мурлыкал песни про любовь, и про черевички из рогожи, и про сосновую кладочку, и про калину возле тыну. Если бы не эта водка и не любовные песни, которые не одного с ума свели…

Подняла Мартоха голову от шитья, а робот Мафусаил Шерстюк уже не поет, а странно так смотрит на нее своими посоловевшими сернисто-кадмиевыми фотоэлектрическими элементами.

— Спели б еще «Ой на татарській границі», — попросила Мартоха не своим голосом, потому что Хома храпел, а она еще никогда не оставалась с роботом наедине.

— Проводите меня, Мартоха, а то засиделся я, — промолвил Мафусаил, поднимаясь из-за стола и пьяно пошатываясь на гусеницах.

Только вышли на крыльцо под ясное звездное небо, как робот Мафусаил вздохнул глубоко, будто загнанный конь, — и вдруг яблоневская молодица почувствовала, как неведомая могучая сила отрывает ее от земли и поднимает в воздух.

— Ой! — испуганно вскрикнула Мартоха, потому что на ее месте вскрикнула бы любая женщина.

Прижимая железные губы к мягкому женскому уху и щекоча ее теплую щеку своей железной щекой, робот Мафусаил шептал:

— Ты ж такая хорошая, как калина!

Как медом не испортишь кутью, так и ласковым словом не испортишь женщине настроение. Мартоха, которая уже хотела закричать и ударить робота по рукам, неожиданно для самой себя сказала:

— А вас, Мафусаил, не красота красит, а ум!

— С твоей красоты можно напиться воды, — шептал робот Шерстюк, и его сернисто-кадмиевые фотоэлектрические элементы светили Мартохе прямехонько в душу.

Мартоха, может, и оттолкнула бы робота, но как ты оттолкнешь, когда он так красно говорит, когда от него так тревожно пахнет коровником, будто от родного Хомы!

Вспомнив про своего любимого грибка-боровичка, Мартоха вмиг разгневалась на робота и, засунув ему под мышку руку, проворно нажала кнопку. Робот Мафусаил выключился и теперь неподвижно, будто столб, стоял на крыльце, держа на руках женщину. Казалось, можно соскочить и вниз, но как ты соскочишь, если могучие руки робота замерли и не выпускают. Эге ж, замерли червячная передача и система шатунов, не двигаются миниатюрные роликовые цепочки, имитирующие сухожилия человека, крепко вцепились в Мартоху пять пальцев, которые, может, тоже находятся под влиянием пяти планет — Венеры, Юпитера, Сатурна, Солнца и Меркурия.

Застонав от отчаяния, Мартоха включила кнопку под мышкой и попросила:

— Мафусаил, имейте совесть, отпустите, что соседи скажут, если увидят нас вдвоем?

Да что там влюбленному роботу какие-то соседи! Опять включившись, он еще крепче прижал к груди привлекательную молодицу, шепча ей на ухо:

— Моя дорога до твоего порога, моя стежечка до твоего сердечка!

— Мафусаил, не балуйте! Разве в нашей Яблоневке мало других девчат? И младше меня, и красивее, только мигните и кивните! Хлопцы их или в армии, или на ударных стройках. И разве для них не лучше соседний сапожник, чем далекий пирожник?

Мартоха в сердцах возьми да и опять нажми ему кнопку под мышкой. Но разве выскользнешь из железных объятий? Ухватил, будто черт мертвую душу. Известно, какой женщине не хочется, чтоб ее на руках поносили, да еще в такую звездную ночку, да еще когда голова кружится от ночных запахов сада и огорода! Но ведь завтра того и гляди пойдет слух, что пьяный робот носил Мартоху по двору, а она льнула к нему, будто барвинок.

— Да отпусти, сатана вражий! — гневно вскрикнула Мартоха, опять нажимая кнопку. — Да разве я могу с тобою так стоять, когда мне завтра с утра в поле опять?

— Мартоха, как жаль, что не я расчесал вам косу до венца, — бормотал робот.

И тут скрипнули двери, и из сеней на крыльцо, громко зевая, ступил сонный грибок-боровичок. Похлопав глазами, он заметил наконец поникшую и скорченную жену на руках остолбенелого робота Мафусаила Шерстюка. Ну, подумала Мартоха, сейчас Хома кинется в бой за мою честь, сейчас не только изорвет одежду на неучтивом госте, а и подробит ему фотодетекторы, фотодиоды и фототранзисторы, куда только подевается его чувствительность к инфракрасному излучению.

— Это ты, Мафусаил? — спросил глухим голосом грибок-боровичок. — Ну, поносил немного на руках мою Мартоху — и хватит, отдавай, а то еще привыкнешь.

И, мирный и покладистый по натуре, грибок-боровичок подхватил упругое женское тело.

Робот Мафусаил спустился с крыльца, гремя гусеницами, и уже у ворот запел во всю свою луженую глотку:

А грибок-боровичок еще долго стоял на крыльце, глядя на высокие звезды и прижимая к груди верную Мартоху, будто драгоценную утреннюю зорьку.