Побеждаю и сдаюсь (СИ)

Глава 25 Ты станешь ей

Леолия простонала и отодвинула документы. Брезгливо вытерла пальцы о носовой платок.

— Какой ужас, — прошептала она. — Уль… Вот это всё тянет на смертную казнь… Но я не хочу подписывать смертную казнь Альдо. Даже если он — предатель. Ты знаешь, я уже сталкивалась с предательством близких людей, но… Мне нравится его мать. Он — единственный сын герцогини Ювины. Да и всей династии Южных хранителей… С его смертью род пресечётся. У нас уже нет потомков древних королей Золотого и Серебряного щитов. А теперь не будет и Южных?

Она встала из-за стола и подошла к окну, с тоской глядя в сад. Рассветало, и ветви расчерчивали траву лиловыми полосами теней. Сегодня истекал срок, обозначенный Эйдом. И сердце королевы сдавила чёрная тоска.

«Я не могу ехать с ним, ведь тогда я предам королевство…». А теперь ещё и ситуация с Альдо…

— Ну, давай, ты его помилуешь? — предложил Ульвар.

Они оба не спали ночь, разбираясь в хитросплетениях южного заговора.

Королева обернулась к сыну. Под её медовыми глазами пролегли тени.

— Ты же понимаешь, что это невозможно, — упавшим голосом возразила она. — Слишком давно и слишком глубоко заговор пустил корни… Подумать только! Четыре года… четыре года назад Альдо всерьёз планировал меня отравить! Уль, я так устала от всего этого…

Она закрыла лицо ладонями. «Не потому ли Эйд уезжает сегодня? Он, наверное, тоже устал… Раньше именно он нёс на себе все эти вопросы следствия, заговоров и казней…».

Наследник подошёл, обнял левой рукой мать за плечи, по-взрослому притянул к себе.

— Понимаю, — шепнул, — я тоже в шоке… Всегда считал его… ну если не другом, то хотя бы приятелем. Но и помиловать нельзя — мы сейчас безумно уязвимы. Нет больше магических клятв, которые защищают трон от подобного. Ты же понимаешь: помилуешь одного заговорщика, и это воодушевит десяток. Суровая кара одного удержит других хранителей от подобных мыслей. Иногда жестокость милосерднее жалости. Может поедешь с Эйдом? Нет, я не имею ввиду, что ты оставишь трон, не подумай. Ты знаешь мою позицию. Но — просто отдохнёшь? На месяц-другой? Оставишь это дело на меня. М-м? Я справлюсь.

«Наверное, я и правда не справляюсь, — вдруг подумала Леолия. — Вся эта жестокость и человеческая подлость… За эти тридцать лет я так и не смогла к ней привыкнуть… Я не смогу смотреть, как Альдо отрубают голову. Даже будь он трижды виновен. Всё-таки Эйд берёг меня от всей этой грязи… Эйд…».

Утром, когда она сказала мужу, что всё-таки останется в Шуге, Медведь едва ли не на глазах постарел. Кивнул и ушёл варить кашу для Астреи. И как-то невольно Леолия представила, как бы он обрадовался, если бы…

«Оставшись, я предаю его…» — в тысячный раз подумала она.

— Ты ещё молод, — заметила она. — Тебе будет тяжело…

— Мам, я — мужик, — хмыкнул Ульвар. — Мне двадцать четыре года, я водил медведцев в смертную атаку, и, клянусь, одну казнь я как-нибудь переживу. Ну или парочку.

Она обернулась и заглянула в его небесно-голубые глаза. «Он действительно совсем взрослый, — осознала неожиданно. — Просто бреется… Богиня, он уже бреется! И… он ростом едва ли уступает отцу… Нет, уступает, конечно, но…».

— Мам, — мягко заметил наследник, — я хочу, чтобы ты была королевой. Честно. Но позволь всю грязную работу делать мне, как раньше её делал отец. Я всё решу. С Советом щитов, с герцогиней Ювиной, со всем этим мутным, грязным делом. Это не та тяжесть, которую должна нести ты. По крайней мере, я не хочу этого. Я хочу, чтобы ты была счастлива.

Леолия нежно коснулась его щеки, вглядываясь в родное лицо младшего сына. Выдохнула и улыбнулась. Внезапно она приняла решение, но, приняв его, поняла, что хотела этого давно.

— Хорошо, — кивнула, — Спасибо. Только знаешь… Мы поступим иначе.

Она прошла к столу, опустилась в кресло и быстрым, размашистым почерком уверенно написала текст на гербовой бумаге. Расписалась. Затем капнула воском и приложила печать.

— Отец действительно нёс на себе всю грязь и тяжесть власти, — кивнула Ульвару, протягивая ему документ. — Это был его выбор, и ты знаешь, почему. Но от тебя я такой жертвы не приму. Кто рубит мечом, тот его и точит.

И улыбнулась, внезапно став такой юной и радостной, что её радость отразилась в глазах принца. А может это был свет солнца, вставшего, наконец, над садом.

Ульвар бегло просмотрел документ. С изумлением взглянул на мать.

— Ты отрекаешься от престола? — переспросил недоверчиво. — Почему?

— Ты стал совсем взрослым, — с нежностью заметила она. — Я даже не заметила, как ты вырос… Вы с Яром вполне способны управлять королевством. Береги брата, он — единственный, на кого здесь можно положиться. Прости, что оставляю тебя одного в такое время… Но время всегда — такое.

Леолия подошла, привстала на цыпочки. Принц наклонился, и королева нежно поцеловала его в лоб.

— А ты?

— Надеюсь, Эйд ещё не уехал… Он обещал мне показать великое озеро Эйс.

Ульвар обнял мать.

— Всё будет хорошо, — шепнул ей. — Я справлюсь. Думаю, ты вполне заслужила отдых после тридцати лет тяжкого бремени власти. А пока посмотри великое озеро Эйс. Оно поразительно. Огромное, как море. Вода такая прозрачная, что видны камушки на дне, до которого никто не может добраться. И горы отражаются в неподвижной воде. Может показаться, что там такой же мир, как наш. Ты всегда можешь вернуться к власти, если захочешь.

— Не думаю, что захочу вернуться. Никогда не хотела королевской власти, знаешь ли… Но кто бы меня спрашивал?

— Я прослежу за Малой Берлогой, — пообещал Ульвар. — Она всегда будет готова к вашему визиту. И за Отамой с малышкой. А когда потеплеет, отправлю её к вам.

Леолия поморщилась.

— Мне кажется, эта девушка поедет с нами…

Сын удивлённо посмотрел на неё.

— По такой распутице? С младенцем? Мам, ну ты чего? Непременно по дороге с ребёнком что-нибудь случится. Оставьте её на меня. Если я её замуж не выдам, то пришлю через пару месяцев.

Королева хмыкнула.

— Ты прав. Прости, что взваливаю это всё на тебя. И да… Не обязательно же казнить… Можно, например, в бессрочное заключение… Впрочем, я устала обо всём этом думать.

Ульвар кивнул.

— Можно. Я разберусь.

Они ещё раз обнялись, и бывшая королева вышла из кабинета. Ей предстояло разослать письма об отречении оставшимся хранителям и успеть вернуться к мужу, пока тот не уехал… Королева сбежала вниз по лестнице, удивляясь непривычной лёгкости своего шага.

Леолия оказалась права: Эйд обрадовался. Судорожно прижал её к себе, как будто боялся потерять навсегда. И женщина ощутила такое давнее, такое забытое счастье, какого не помнила с того момента, как чайка от Ларана влетела в окно. И чувство вины: не донесла до конца иго правления.

— Знаешь, — призналась она мужу, когда они уже ехали в карете по Северной дороге, — где-то в глубине души мне кажется, что ты меня осуждаешь. Ты ведь всегда шёл до конца…

— Не всегда, — тихо ответил тот, — и часто, дойдя до конца, жалел, что дошёл. Иногда для того, чтобы сойти с пути, нужна мудрость большая, чем для того, чтобы продолжать путь.

Лео вздохнула и прижалась к нему, чувствуя себя снова семнадцатилетней.

Ульвар сидел на подоконнике и смотрел на отречение от престола, лежавшее на столе. Он так долго этого добивался! И сейчас, когда мать, наконец, сделала нужный шаг, ему не верилось, что всё вышло так просто. Хотя Уль знал: не просто. Очень непросто. Кажущаяся простота стала результатом многолетних интриг, грандиозных по дерзости шагов и тонкого расчёта, помноженного на превосходное знание близких людей.

— Спасибо, мам, — прошептал он и с удивлением увидел, что его пальцы дрожат. — Спасибо, что не встала на моём пути. Я бы очень расстроился, если бы понадобились более жёсткие меры.

Он закрыл глаза и глубоко выдохнул. Сегодня можно отдохнуть. Завтра надо будет закрыть вопрос с Отамой и отправляться в Шёлковый щит. Пришло время спасать Джайри. Ульвар чувствовал усиливающуюся тревогу при мысли о ней.

Наследник, а, вернее сказать, отныне король, пусть и не коронованный пока, вытащил из кармана письмо герцогини Ювины. В нём хранительница Южного щита в очень деликатных выражениях писала, что Альдо оболгали, что он не виновен, и просила королевского правосудия. Ульвар уже ответил на послание герцогини сердечными и печальными обещаниями во всём разобраться.

Вот только…

Это всё ни на что не повлияет. Неважно, виноват лорд Рандвальд или нет. Уж кто-кто, а Ульвар точно знает, что Альдо никакой не заговорщик. Ну и что с того?

Ульвар жалел Ювину — герцогиня была доброй и хорошей женщиной, лично ему не причинившей зла. Да и вообще вряд ли причинившей зло кому-либо. Насколько, конечно, власть герцога давала такие возможности. У принца вообще было доброе сердце способное сострадать… Но всё это не играло никакой роли.

Справедливость вообще понятие эфемерное. Ты хочешь есть, и кухарка режет сворачивает горло курице, которая и вовсе не мыслила когда-либо причинить тебе зло и просто грелась на солнышке и клевала зерно.

— Мир жесток и несправедлив, — прошептал Ульвар. — И порой для того, чтобы стать справедливейшим и добрым королём, сначала нужно пролить реки крови…

Но… Джайри. Сейчас это было важнее всего остального. Всё остальное — подождёт. Теперь — подождёт.

Кроме Отамы, конечно.

Они, наконец, уехали. И Отама вздохнула с облегчением.

Герцог Эйдэрд был очень добр к ней, но это не мешало девушке до дрожи бояться своего благодетеля. Невидящий взгляд, всегда суровое лицо, громадный рост и разворот плеч такой, какого она не могла даже вообразить до их встречи. Действительно — медведь, а не человек. И слова ласкового не скажет — молчун. И непонятно было, чего хочет, почему помогает. А когда непонятно, то страшно. И вот вроде ты должен быть благодарен за себя и за дочурку, и ты благодарен, но… Всё равно страшно.

Но если Эйдэрд был могуч и непонятен, но Чёрная королева…

Отама готова была пищать от страха каждый раз, когда желтоглазая королева обращала на неё свой холодный пристальный взгляд. Хорошо ещё, что королева не так уж часто видела девушку и её ребёнка. Как правило, она приезжала тогда, когда те уже спали.

Оставшись одна в пустующем особняке, Отама невольно перевела дыхание. В отличие от его хозяев, этот просторный, вместительный дом не внушал девушке никаких опасений. Мрачный, суровый — да. Но и простой, уютный, надёжный. Он напоминал ей руки любимого человека. Того самого, который их с дочкой в итоге предал.

Но ведь дом — не человек, предать не может?

Девушка была уверена в этом, пока не обнаружила обратного.

Вечером она покормила ребёнка, убаюкала и спустилась вниз, проверить — заперты ли двери. Обошла первый этаж, зашла на кухню, взяла немного вина, окорок и кусок хлеба. Уезжая, Эйдэрд разрешил ей пользоваться в особняке всем, а слугам велел относиться к нищенке как к госпоже. Но, когда она, заперев комнату и разложив еду на столике, подошла взглянуть, хорошо ли спит малышка, то обнаружила вдруг, что колыбель пуста.

Отама захлопала глазами, затем глупо принялась искать ребёнка по всей комнате. Сердце колотилось до шума в ушах. В комнате потеряшки, конечно, не оказалось.

Девушка выбежала, сбежала вниз, начала кричать, надеясь, что Астрелия отзовётся плачем. Но всё было напрасно. Отама пробежала во флигель, где спали слуги. Блэкхэм, седой и угрюмый дворник, выслушал плачущую девушку. И спокойной ночи наступил конец. Зажгли факелы, спустили собак…

Когда под утро принц Ульвар въехал в ворота, то увидел, что снег в саду перекопан, перетоптан, даже с нижних ветвей сумрачных елей стрясён. Он усмехнулся, спрыгнул с коня и прошёл внутрь особняка.

Отама, бедная, зарёванная, сидела на диванчике в холле, а рядом на корточках расположилась высоченная Гида, поившая несчастную мятным напитком.

— Что происходит? — дружелюбно обратил внимание слуг на себя Ульвар.

— Дитё её потерялося, — Гида обернулась.

Уголки её вечно унылого рта были направлены вниз.

— Оставь нас, — велел Ульвар жёстко.

Он не любил Медвежий щит и медведцев в целом ещё со времён, когда был наследником Эйдэрда. Гида поднялась и вышла, тяжело ступая большими ногами. Ульвар подошёл и погладил Отаму по светлым волосам. Девушка судорожно всхлипнула, схватилась за его руки. Подняла умоляющие серые глаза.

— В-вчера, — пролепетала она. — К-кт-то-то…

Снова опустила лицо, прижавшись к нему, как единственной надежде. Сердце принца стукнуло невпопад… Сейчас, когда он смотрел на склонённую перед ним русую макушку, Отама до сердечной боли напоминала Джайри. Но ведь Джайри никогда не плакала так отчаянно. Даже в детстве.

— Не бойся, — шепнул он ласково, — я найду твоего ребёнка. Ты успокоишься и всё расскажешь по порядку, не так ли?

Она судорожно кивнула.

— Сейчас ты меня не услышишь, но запомнишь мои слова. С Астрелией всё будет хорошо. Она найдётся, и я о ней позабочусь. Но и мне нужна будет твоя помощь, Отама. Ты же хорошая девочка, ты мне поможешь?

Серые глаза вновь обратились на него. С недоумением. Девушка была так жалка в эту минуту, что очарование момента рассеялось. Ульвар сел на корточки, спокойно и властно глядя ей в лицо.

— Мой очень хороший друг попал в большую беду. Одна очень-очень добрая девушка. Вы с ней внешне похожи. Ты мне иногда даже напоминаешь её. Я спасу твоего ребёнка, Отама. А ты поможешь мне спасти Джайри. Договорились?

Девушка захлопала глазами, не понимая.

— Ты поможешь мне, Отама?

— Д-да, в-ваше в-высочество…

— Можешь обращаться ко мне просто: «мой король», — хмыкнул Ульвар. Он не стал тратить время на сочувствие и сострадание. Стоит только пожалеть плачущую, и она растечётся в слезах. А ему сейчас нужна её максимальная сосредоточенность. — Джайри похитили. Да, как твою малышку. Только это взрослая девушка, поэтому её насильно взяли замуж. Это вопрос политики, и он тебя не касается.

Отама продолжала смотреть на него с тем же недоумением. А вот Джайри давно бы обо всём догадалась… По крайней мере, о том, чего от неё хотят. Хотя… скорее всего, обо всём.

— Вы с ней очень похожи, — снова напомнил Ульвар. И Отама снова его не поняла. Король вздохнул: видимо придётся говорить прямо. — Я хочу, чтобы вы с ней поменялись местами. Чтобы ты стала Джайри.

Девушка дёрнулась, хотела вскочить, но Ульвар жёстко удержал.

— Я научу тебя, как быть ещё более похожей на неё. Ты официально станешь герцогиней и хранительницей Серебряного щита. И женой Тивадара, князя Тинатина. Думаю, я легко с ним об этом договорюсь. Ему нужен титул, а не Джайри. Её положение, а не она сама. Я дам её положение тебе, и его это, полагаю, устроит.

— Но… — пролепетала Отама в ужасе.

— Не надо так пугаться, — Ульвар поморщился. — Подумай сама, что тебя ждёт здесь и что — там. Так будет лучше для всех. Тивадар получит свою Серебряную герцогиню и мою дружбу. Ты — влиятельного и заботливого мужа, почёт и богатство. Астрелия будет спасена. Я о ней позабочусь. Найду ей хорошую, богатую и любящую семью, выделю приданое.

— Но я…

— Ты хочешь, чтобы девочка была с тобой? Понимаю. Но это невозможно, милая. У тебя не такой уж большой выбор: согласиться на моё предложение или потерять дочь навсегда. Нет, навсегда ты её потеряешь в любом случае. Но в первом из них, Астрелия вырастет богатой и счастливой, а вот во втором я не уверен: вырастет ли…

Симпатичный ротик Отамы приоткрылся. Она отшатнулась, вскочила.

— Это… это по вашему приказу её украли!

Ульвар вздохнул. Ох и дура!

— Ты же знаешь, да, что за клевету на лицо королевской крови положено засечь клеветника до смерти? Нет? Ну, теперь знаешь. Я очень добр и снисходителен к тебе, Отама. Понимаю, что ты вне себя от горя, ведь ты только что потеряла дитя. Пожалуйста, не серди меня, будь хорошей девочкой. Я никогда не отличался терпимостью к человеческой глупости. Но тебе я даже дам время прийти в себя.

Ульвар подошёл к шкафу, стоявшему напротив диванчика, и вытащил из него песочные часы.

— Время пошло, — мягко заметил он, переворачивая колбу. — У тебя есть минут пятнадцать, чтобы успокоиться и принять единственно верное решение. Давай, Отти, я верю в тебя.

— Но как же… Как вы можете…

Король закатил глаза, морщась. Облокотился о шкаф и стал ждать.

«Я боялась герцога Эйдэрда, — в ужасе подумала несчастная девушка, — а должна была бояться его сына…». Все девушки в королевстве, ну или почти все, были влюблены в красивого и несчастного, такого героического принца. Отама не избежала этой участи. Сколько раз она, замерев от восторга, смотрела как принц, казавшийся сошедшим с облаков небожителем, возится с её девочкой… Правда оказалась слишком ужасна.

— Я согласна, — упавшим голосом прошептала Отама.

А разве у неё был выбор?

Ульвар усмехнулся:

— Что ж, это вполне здравая мысль. Я рад, что ты оказалась умницей. За Астрелию не переживай, у неё всё будет хорошо. Если, конечно, ты останешься достаточно разумна, чтобы никому не сообщать о своих глупых подозрениях. Потому что, знаешь ли, дети всегда страдают из-за грехов родителей. Но я верю, что ты — умная и порядочная девушка. Всё остальное объясню тебе по дороге. У тебя есть полчаса, чтобы собраться. Карета нас ждёт. Давай, малышка, поторопись.

И Уль пошёл на кухню, чтобы позавтракать.