— Значит, камень совсем не инопланетный,— сказал после долгого раздумья Глеб.
— А глаз? А утки? А тяжесть? — тремя голосами откликнулись младшие.
— Корабль инопланетный, возможно, был, — вздохнул Глеб, — и зонды исследовательские он запустил. Но камень наш, теперь уже ясно, не имеет к этому никакого отношения. Его наверняка принес шторм. А в нем оказалось яйцо древнего неизвестного науке животного из породы ящеров.
— А чего же камень был то тяжелый, то легкий?
— Это загадка древнего мира. Ее, возможно, удастся разгадать, когда наш Завря вырастет.
— Ого, а если он вырастет с дом! — сказал со сладким ужасом Вова.
— Если вырастет, — хлюпнул носом Ивасик. — Он же ничего не ест!
Действительно, это ведь было живое существо, а не кукла или плюшевый медвежонок. И палец Ивасика, который время от времени тихонько посасывал Завря, был не больше, чем соской — что из него можно было высосать? Целый день они провели в спорах и разговорах, и только сейчас до них дошло* что их найденыша надо кормить и неизвестно, чем. То один* то другой шли на кухню и под всякими предлогами притаскивали оттуда то морковь, то капусту, то сырую картошку. Они и кусочками резали овощи, и в детской мясорубке их перемалывали, и на терке терли — все бесполезно. Завря никак не реагировал ни на какие овощи.
— Возможно, он плотоядное,— предположил Глеб.
И, помолчав некоторое время в раздумье, не вырастет ли из Заври опасный хищник, ребята бросились на поиски животной пищи.
Перед Заврей были выложены кусочки мяса сырого и вареного, шпроты, килька, колбаса. Даже муху и таракана притащили они Завре. Завря не обратил на все это ни малейшего внимания.
— Возможно, он древнее млекопитающее,— изрек тогда Глеб и объяснил для младших: — Ну, молоком материнским вскармливается.
У соседей Лиля выпросила бутылочку с соской, заправила ее по указанию брата разбавленным молоком, но тщетно пихали соску в рот Завре — он с отвращением выплевывал соску и молоко.
— Дети! — крикнула мама.— Что за возня, что за аппетит к ночи? Помните: «Завтрак съешь сам, а ужин отдай врагу».
— Мама говорит: «Заврю съешь сам», — в панике прошептал Ивасик.
— Не Заврю, а завтрак, — раздраженно успокоил Глеб.
—
Вы меня слышите, вредно есть на ночь, — наставляла из соседней комнаты мама.
— Да-да, мамочка, — отвечали дети, поспешно поедая натащенные продукты, а несъедобное заталкивая в целлофановый пакет, чтобы утром выбросить по дороге в школу.
Еще несколько раз выскакивали то Глеб, то Лиля на кухню — «Пить, мама, хочется» — и тащили Завре на пробу то крупу, то макароны, то муку. Замусорили только весь пол и под окрик родителей: «Да угомонитесь вы наконец сегодня? Завтра же рано вставать», — затихли.
Утром Ивасик занемог. Температуры, правда, не было, а горло у него и всегда-то было красное («Как лапы у гуся», — говорила бабушка Нина), но уж очень у него были больные, измученные глаза, и мама без колебаний оставила его дома.
Уходя в школу, Глеб, Лиля и Вова шепнули ему:
— Наблюдай тут!
— Попробуй ему дать яйцо!
— Смотри, чтобы он не удрал!
Привыкли давать указания — сами-то спали всю ночь, а Ивасик до утра волновался и охранял сон Заври.
Но на этом волнения не кончились.
Возвращаясь из школы, Лиля увидела на окне Ивасика, который размахивал руками. Лиля ворвалась в квартиру:
— Заболел? Умер? Что с ним?
Ивасик замотал отрицательно головой. Не тратя времени на слова, он залез под диван и вытащил оттуда пустой тюбик из-под маминого крема «Восторг».
— Вот — Завря высосал!
— А ты где был? Сторож мне тоже! — обрушилась на него Лиля.
Примчался Глеб с Вовой — каждому Ивасик показывал пустой тюбик.
— Заврик! Завренька! Завря! Маленький! Иди сюда! — ползали на четвереньках сестра и братья возле дивана.
И найденыш выполз из-под дивана и смешно, на цыпочках, слегка наклоняясь вперед, пробежал по комнате, шевеля всеми своими складочками, посверкивая всеми тремя глазами, ворочая ушами и при этом не то поскрипывая, не то посвистывая, вполне весело.
— Ничего себе, умирающий! — сказал Вова.
— Смерть может наступить внезапно, — сурово молвил Глеб.
Ивасик схватил и прижал к себе Заврю, словно оберегая от опасностей и равнодушных слов. Он положил его к себе под одеяло и опять всю ночь спал кое-как, то и дело прислушиваясь, жив ли его уродец.