Подкидыш

СРАЖЕНИЕ У САРАЯ

И правда, через день они вынули из ящика новое послание Заври.

— Ну, что там? — спросила бабушка Нина, которой, честно говоря, было не по себе, что пятый их «ребенок» больше не­дели скитается где-то, наверное, голодный.

Но что в письме, сказать было трудно. Во всяком случае, на этот раз письмо было цветное и красочное.

- Он не у меня стянул фломастеры? — забеспокоился Вова.

Но никто ему не ответил — все пытались понять, что изо­бразил на этот раз Завря.

Судя по соборному куполу, это опять был базар, но те­перь уже непонятно, с какого места смотрел на него Завря. Рисунки были явно с натуры, но увиденной так, словно на гла­зах у Заври были шарообразные очки.

Кто из ребят не знал базарной площади! И трамвайный путь с кольцом у скобяного магазина, и собор с золотыми куполами, и ворота с будочкой контролера, и там, за ворота­ми, ряды шумных торговцев. Все это Завря нарисовал, но, как уже было сказано, так, словно на глазах у него были шаро­образные очки. Прямо из соборного купола торчал квадратный голубой дорожный знак с красной поперечной чертой. Сквозь колокольню просовывалась бабушка с мешком яблок, причем яблоки еще плавали и сбоку, над головой бабуси, а между яблок летели два сизых голубя. Трамвайный путь обрывался у автомата газводы, а стакан стоял на голове вагоновожа­того. Не забыл Завря нарисовать и пузырьки, и даже саму газированную воду, вот только пузырьками почему-то играли две странные бородатые не то кошки, не то ящерицы. Сама же вода то ли стояла возле столба со знаком перехода, то ли висела на столбе, а там, где поперек дороги обычно бывает белая «зебра», Завря написал: «ШПЧК».

— Он сумасшедший, — сказал папа, который тоже рассмат­ривал послание.— Или у него расстроился центр зрения и каждый глаз видит свое.

— Особенно третий, — сказал серьезно Вова.

— Вот и решетка тут во всю длину, — растерянно при­бавила Лиля.

В самом деле, прутья решетки занимали почти весь рису-

нок-послание, и никто не мог сообразить, что это такое, где такое на базаре. Догадался Ивасик:

— Да это же решетка для стока воды!

А какая еще? Другой решетки на баразе никто и припом­нить не мог. Решетка эта, однако, явно очаровала Заврю. Мало того, что она занимала огромное место на рисунке. Сквозь нее Завря нарисовал солнце, но только гармошкой, и облака, и еще арбузную корку, которая плыла между обла­ков, как кораблик. Воробей сидел на решетке и как бы чистил перышки — оттопырил крыло и сунул клюв себе под мышку, только крыло было не крыло, а кленовый лист, это точно был кленовый лист, потому что на нем видны были жилки и даже несколько капель воды. И потом, крыло не бывает зеленым.

— Очевидно, ему нравится базар,— с умным видом сказал Глеб.— Надо установить круглосуточное дежурство на базаре.

— Нет! — вдруг твердо сказал Ивасик. — Если мы ему ме­шаем, пусть живет сам.

— Но он же шлет нам письма,— попробовал убедить его Глеб.

— Это не письма — это рисунки. Он, наверное, решил стать художником.

— Его надо искать. Он же ничего не понимает еще, хотя и умный.

— Не буду искать,— уперся Ивасик. — Я уже помешанный стал. А он... Если он ничего не чувствует, не понимает, как тяжело другим, значит, он никогда не станет хорошим чело­веком. Он эгоист, пусть живет сам.

Вова сказал:

— Ну, и правильно. Сколько можно сходить с ума. Соскучится, сам вернется. Я бы так еще и в угол его поставил.

Я тоже больше искать не буду.

И вечером, когда Глеб и Лиля пошли снова на поиски, два младших брата легли спать. Вова тут же и заснул, а Ива­сик заснуть не мог, слышал, как ни с чем вернулись старшие, слышал, как тихо они говорили, чтобы не разбудить их с Во­вой, потом и они заснули, но Ивасик еще долго не мог за­снуть, а если засыпал, ему снились кошмары, и он просыпал-

ся и готов был сам, среди ночи, один идти на поиски Заври. Но сдержался. Утром он сел вместе со всеми завтракать, но и куска проглотить не мог.

— Мое терпение лопается, — сказала грозно Нина. — Даю этому трехштанному хулигану еще один день, а потом я сама пойду его искать. И пусть он только попробует не найтись — я его так отхожу шлепанцем, что он забудет, как бегать!

Совершенно нелогичная, между прочим, речь, подумал Глеб, как это можно отхлестать того, кто не нашелся. Но по­чему-то она убеждала вопреки логике. И даже Ивасик смог поесть. И еще полчаса был спокоен. А потом снова начал тер­заться и мучиться, но делал это мужественно, без слов и слез.

А днем, часа в два вдруг вскочил и с криком: «Он зовет меня, он свистит!» — бросился на улицу.

— Совсем спятил! — крикнул Вова, но побежал за ним.

Лиля и Глеб кинулись следом.

— Ты слышала что-нибудь? — на бегу спросил Глеб.

Лиля помотала головой.

— Галлюцинации... слуховые.

Следом за ними, как была, в драных удобных тапках, бе­жала бабушка Нина. Тапки были без задников и сваливались с ног. Тогда Нина их сняла, взяла в руки и бежала босиком.

На перекрестках Ивасик не останавливался, а метался, как бы угадывая, куда лучше бежать. После третьего пово­рота Лиле показалось, что и она слышит свист. Но на ули­цах все было так спокойно, что она не поверила себе. Через минуту, однако, свист стал явен, но не очень-то он был похож на Заврин свист. Да еще и визг, и лай слышались. Ивасик уже не метался, а бежал все быстрее, так что даже стреми­тельная Лиля, тренированный Глеб и крепкий Вова отстали от него. Видели только, как он вбежал в железную калитку. Через несколько секунд все остальные тоже втиснулись скопом в эту калитку.

И сначала даже растерялись. Заври во дворе не было. В углу двора на ящиках, подтащенных к сараю, стоял пожилой дядька в майке и спортивных штанах и тыкал в маленькое

окошко сарая палкой. Тощая женщина в сарафане тянула к нему бутылки.

— Плесни хлорофосу! — говорила она озабоченно. — Я сей­час за хлоркой сбегаю.

На крыше сарая лежал мальчишка и никак не мог протис­нуть сквозь щель в крыше булыжник.

— Проломи крышу-то молотком! — советовала ему толстая женщина и протягивала молоток.

Какая-то старуха подбежала с ведром и плеснула из вед­ра под дверь сарая.

Раздался собачий визг, и мальчишка с крыши крикнул:

— Я попал в нее! Давайте мне камни!

И в это время хрупкий Ивасик так дернул ящик, что дядь­ка, уже плеснувший в сарай из бутылки, полетел вместе со своей бутылкой и ящиками наземь. В воздухе сладко запахло хлорофосом.

— Завря, держись! — крикнул Ивасик, и в ответ из сарая послышались знакомые свист и щелканье.

Мальчишка с крыши швырнул камень в Ивасика, но тот даже не почувствовал боли.

— Что вы делаете?! — кричал Глеб неизвестно кому.

Лиля уже влезла на крышу сарая и тащила оттуда визжа­щего мальчишку. Вова дрался с другим мальчишкой. Бабуш­ка Нина направо и налево шлепала теток своими дырявыми тапками.

В это время в калитку с улицы вбежала крашеная женщи­на и закричала:

— Что они вам сделали? Как вам не стыдно? Неужели у вас жалости нет?!

— Бандитка! — орала на нее толстуха. — Это ты хули­ганье наняла? Мы вас под суд отдадим! Собачница прокля­тая! Из-за своей псарни людей со свету сжить готова! Вызо­вите милицию! Смотри, я не только твоей гавке, я тебе голову проломлю, чтоб ты сдохла со своими животинами!

— Дайте ключ! — теребил крашеную женщину Ивасик. — Дайте ключ от сарая.

На двери сарая висел огромный замок.

— Вы же дети! — заплакала вдруг женщина. — Там же щенята! Им же больно, как и вам!

— Тетя, мы же за вас,— тормошил ее Ивасик.

— Мало тебе собак! — заорал на женщину, поднимаясь с земли, дядька. — Мало тебе кошек! Так ты еще в сарай ка­кую-то гадину посадила!

— Милиция! Милиция! — кричала старуха.

— Кричи-кричи! — сказала ей бабушка Нина.— Тебя же первую, подруга, и посадят, что ты цирковых артистов изво­дишь!

— Каких еще артистов?

— Обыкновенных, советских,— сказал Вова, вытирая раз­битый в кровь нос. — В цирк ходить надо и газеты читать! Их уже какой день разыскивают, а вы их тут чуть не при­кончили.

— Ой-й! — сказала толстуха.— Да что же я тут прохлаж­даюсь, когда у меня уже тесто подходит.

— Э-э! — сказал дядька.— Вы тут как знаете, а я на рабо­ту опаздываю.

Мгновение — и двор опустел.

Все еще плача, женщина отворила сарай. К Ивасику бро­сился Завря, чуть не сбив своего друга с ног, схватил его руч­кой за руку и потащил в сарай. Остальные уже стояли там над собакой и щенятами. Собака была мокрая и от этого осо­бенно тощая. Она вся дрожала. Нога ее была разбита в кровь и, когда женщина попыталась поднять ее на ноги, бессильно подломилась. За нею, скуля, жались щенята. Пол в сарае был залит чем-то. Сильно пахло керосином и хлорофосом.

Только сейчас заметил Ивасик, что шкура Заври чем-то ра­зорвана или прожжена у плеча...

— 3-здесь им ос-ста-ваться нельзя,— впервые в жизни заи­каясь, сказал Глеб.

И, везя на тачке собаку и ее щенят и поддерживая обесси­левшего Ивасика, во главе с шлепающей своими драными, без задников тапками бабушкой Ниной, странная процессия двинулась к дому Гвилизовых.