Подкидыш

ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ

Сначала Завря учуял запах воды, не похожей на водопро­водную. Пахло не одной только водой, но и какими-то расте­ниями, и гнилью. И, кроме того, в самом воздухе тоже была водяная пыль, не похожая, однако, на дождь, который Завря уже знал и любил. Завря быстро добежал до воды. Лишь на мгновение он остановился возле двух камней с каменными лапами, каменными хвостами и каменными мордами, похожи­ми на головы собак и на собственную голову Заври. Меж пальцами каменных лап и в изгибе каменных хвостов росли, как мелкие влажные толстенькие волосы, маленькие зеленые растения.

— Мох или плесень, — объяснил Завре Ивасик. — Вырас­тают от воды на камнях.

Но камни с лапами и мордами и даже мох не были Завре так интересны, как вода. Она приподнималась из своего ложа, сверкала отшлифованным камнем под зеленоватыми фонаря-

ми. И свет этих фонарей словно катился по выпуклой водяной поверхности, катился то мелкой рябью, то извилистыми лучи­ками.

Завре было и страшно, и удержаться не было сил. Он со­скользнул в воду, вода все выше взбегала по нему, пока он не уперся пальцами ног в скользкое каменное дно, оттолкнулся и всплыл. Вода пахла листьями, травой, вода пахла птичьим пухом. Как мягко, скользко и прохладно было в воде! Как нагревалось ответно прохладе тело, и быстрей и свежее стано­вилась Заврина кровь. Завря то плавал, перебирая ручками, то бегал в воде. Хвост его отдыхал. Завря чувствовал, как хо­рошо его хвосту в воде, как блаженно ему плыть в водяной невесомости, как устал, оказывается, его хвост балансировать в воздухе, чтобы удержать Заврю на задних ногах.

Так рассказывал Завря Ивасику о том, как он плавал в фон­тане у двух каменных львов, которые словно потому и отвер­нули свои каменные головы, что упоенный Завря то и дело обрызгивал их водой из бассейна. Получалось так, что это была самая счастливая в жизни Заври ночь.

В тот же вечер Ивасик сказал:

— Ни в какую не в Москву — мы поедем В Тихую бухту, на море.

И даже Глеб не решился ему возразить.

— А если он уплывет и не вернется, наш Завря? — только и сказала Лиля.

— Ничего, вернется, мы дождемся.

— А собака с щенками?

— Что-нибудь придумаем. Нужно скорее ехать.

Но легко сказать: ехать быстрее. Словно они взрослые люди и у них есть деньги, словно не они маму и папу, а мама и папа слушаются их. Хорошо хоть бабушка Нина взяла их сто­рону.

— Послушай, сынок, — сказала она их папе.— Трудно — не трудно, а надо ехать.

— Куда, интересно? — удивился папа. — К Нептуну в гос­ти? Путевок, мама, у нас нет. А если бы и были, никто бы нас на порог не пустил с вашим Заврей.

— Разобьем палатку, — непреклонно сказала Нина.

— А есть что будем? Вместе с тобой нас семь человек.

И еще наш приемыш, у которого нет ни свидетельства о рож­дении, ни даже собачьего паспорта. Ты представляешь, во сколько такое путешествие нам обойдется? Не говоря уж о том, что нас ни в поезд, ни в самолет не впустят с таким чу­дищем, как Завря. Тогда уж нанимай зоопарк, чтобы вместе с ним отправиться к морю. Может, с крокодилами и Заврю про­везешь незаметно.

— Ах, ах, какой ты остроумный! — сказала насмешливо Нина. — Если не хочешь, можете оставаться вдвоем, а я с детьми и Заврей отправляюсь в путешествие.

— То есть как это, это что такое это? — От волнения мама даже затараторила невнятно.— Что это ты, Нина, как это, Нина? Да я умру от волнения за детей! Нет уж, вы там все потеряетесь, и Вовочка без меня не поедет, правда, Вова?

Вова расплылся:

— Конечно, не поеду! Потому что мы поедем все вместе!

Сейчас Вова не думал ни о Завре, ни о науке, а только о

том, что ему очень хочется, чтобы мама поехала на побережье, чтобы она целый месяц не ходила на работу, а отдыхала и единственной ее работой было бы пересчитывание детей: «Раз, два, три — Вовочка, четыре — Ивасик», а может быть, еще и «пять — Завря». Впрочем, она Ивасика и то не всегда назы­вала, но уж Вову обязательно, потому что хорошо знала, что он ждет, чтобы она его назвала отдельно. И пусть бы от воз­духа и беззаботности мама то и дело засыпала на пляже.

— Мы поедем все вместе, вот увидите, — повторил Вова убежденно.

— Опять двадцать пять! — хлопнул себя по коленкам па­па. — Где, спрашивается, деньги, где разрешение на провоз и содержание Заври?

— Скажем, что это собака, — решила Лиля.

— Ну да, конечно, а то, что у нее, простите, шерсти нет и третий глаз торчит на макушке — это ее личное дело, так?

— Подождите, пусть Вова скажет, — вмешался Ивасик.

— У нас ведь нет этой — экспуляции? — наморщился

Вова. В отличие от Глеба он был не в ладу с мудреными ино­странными словами.

— Что ты городишь, Вова? Что за экспуляция? Популя­ция, что ли?

— Нет, эта — пулуатация.

— Эксплуатация?

— Ну да, конечно. У нас же задаром никто не работает? А сколько раз выступал Завря? На него только все и бежали! Пусть заплатят!

— Неудобно как-то! — поежился Глеб.

— Это мы еще должны платить, что нас взяли выступать ! — горячо поддержала Глеба Лиля.

— Ну, как хотите! Пусть Завря здесь болеет и погибает. Ему, может, море необходимо^ если его камень там был!

— Нужно просто попросить, а не требовать, — вставил Ивасик.

— Своих зверей они кормят, возят, а нашего Заврю кормим мы,— продолжал невозмутимо Вова.— Пусть заплатят на пи­тание.

— Замолчи! — крикнул обиженный Ивасик.

— Подождите, дети, — сказал папа. — Вы хоть знаете, как получают деньги, зарплату? Обязательно должен быть какой- то документ. Зарплату платят по ведомости, а ведомость состав­ляют по штатному расписанию и принимают на работу людей взрослых, с паспортами и трудовыми книжками.

— А теперь могут с двенадцати лет работать, — вспомнила Лиля.

— Но тебе-то исполнится двенадцать только через пять дней.

— А Завре, может, вообще уже пятнадцать лет,— предпо­ложил Вова. — По-ихнему.

— Вова, да перестань же болтать чепуху — что у тебя, свидетельство о рождении Заври есть? Кто он вообще такой, Завря? Может, это робот или шпион. Где его документы, ска­жите мне! Господи, да представьте себе одну его роспись в пла­тежной ведомости.

— Мама, наш папа бюрократ, да? — громким шепотом

спросил Вова. Совершенно чисто и верно сказал он это слово.

Все надулись от сдерживаемого смеха. Но Нина сдержи­ваться не стала — она рассмеялась так громко, что стекла в окнах зазвенькали.

— Мать! Какой пример ты подаешь внукам! — восклик­нул обиженный папа.— Смейтесь-смейтесь,— сказал он осталь­ным. — Не стесняйтесь! Времена уважения к отцам прошли. И когда отец не может обеспечить звонкой монетой развлече­ния своих детей, они развлекаются, звонко смеясь над ним!

— Прости, папочка! — взмолился Ивасик.— Мы, правда, глупо смеемся. И думаем только о себе. Но и ты, папа, тоже.

— Что — тоже? — насторожился папа.

— Ты прости, папочка, но ты тоже думаешь только о себе. Ну еще о нас. А нужно — о Завре.

— Благодарю за инструкцию,— папа поклонился, развел руками и ушел в ванную.

А делегация младших Гвилизовых отправилась к Сергееву.

И все оказалось точно так, как говорил папа: Завре труд­но было заплатить, потому что он не был человеком и неиз­вестно, был ли подходящего возраста. Но, конечно, Сергеев придумал, что сделать. Во-первых, через пять дней Лиле испол­нялось двенадцать лет, и дирекция цирка заключила с ней самый настоящий трудовой договор на несколько выступле­ний. А во-вторых, все артисты цирка решили сделать одно, сверхпоследнее выступление в городе в пользу Заври, бездом­ных собак и юннатских кружков. А Завря понял только, что хотят помочь собакам, которым некуда деться и нечего есть, и вместе с художником цирка, Глебом, Лилей, Ивасиком, Во­вой и ребятами из юннатского кружка принялся рисовать для последнего выступления группы Сергеева плакаты и ло­зунги: «СОБАКА — ДРУГ ЧЕЛОВЕКА», «НИ ОДНОЙ БЕЗПРИЮТНОИ СОБАКИ», «СПАСИТЕ НАШИХ МЛАДШИХ БРАТЬЕВ». Каждый рисовал свой лозунг. Лучше всех, ока­залось, рисует Вова. А Заврины рисунки, это все признали, походили на какие-то ребусы. Но они были очень красочные и веселые, и всем понравились.

И вот наступило последнее выступление группы Сергеева.

Опять дрессированные животные поражали всех. Опять всех смешил Завря. Сколько бы с ним ни репетировали, он всегда придумывал во время выступления что-нибудь новенькое. На этот раз он сделал вид, что нападает на дрессированных со­бак, бросал в них деревяшками, а они бросали обратно, на­правлял на них струю воды, а они выхватывали у него шланг и обливали его, а он от них убегал и прятался в зале.

А последним номером значилась танцующая лошадь. Очень- очень красивые были лошадь и наездница. И лошадь, и наезд­ница сверкали. Над головой лошади были высокие разноцвет­ные перья, и над головой наездницы тоже сверкало высокое перо. Подолом ее лилового, с золотом платья, как попоной, покрыт был круп лошади. Лошадь танцевала танго, старатель­но переступая ногами вбок. Она кружилась в вальсе и даже, с трудом, но красиво, шла на задних ногах. Ей много аплоди­ровали, так что наездница выехала на лошади еще раз, и ло­шадь сделала невероятный поклон. И опять зрители аплоди­ровали, но уже слышались крики: «Заврю! Заврю!» Крики ста­новились всё сильнее, зрительный зал уже слитно скандиро­вал:

— За-врю! За-врю!

И тогда на арену галопом на четвереньких выскочил Зав­ря, тоже в попоне и с перьями, правда, не на макушке, где был его третий глаз, а где-то над носом. На его покатой спине восседала в длинном платье, в блестках и перьях Лиля. Ручки у Заври было гораздо короче ног, и от этого галоп его был ны­ряющий, прыжки огромные, и, если бы не ловкость Лили, она бы давно слетела с его спины. Завря танцевал по-лоша- диному танго и вальс, кланялся, а потом поднимался «с тру­дом» на «задние ноги», и Лиле, чтобы удержаться на нем, приходилось быть настоящей акробаткой.

В зале хохотали так, что на улице у цирка даже трамваи останавливались. В заключение Завря оседлал Лилю, и та, пу­таясь в своем длинном подоле, увезла его с арены.