Подкидыш

ПРОГРАММУ ПОДГОНЯЮТ ПОД ЗАВРЮ

С Заврей что оказалось трудно? — он хотел представлять всё и всех.

Он хотел, как пудели, прыгать сквозь горящие обручи, крутиться в вальсе по арене. Он хотел, как лошади, так идти на задних ногах, чтобы едва-едва не падать передними. Он хотел закручиваться и раскручиваться на канате. Он хотел расхаживать по проволоке, удерживая равновесие взмахами огромного веера. Ему хотелось, чтобы именно через него пры­гали тяжелые львы, едва не задевая его животом. Ему нра­вилось не просто скакать на яках, но прыгать при этом с одного кончика острого рога на другой. Сколько раз замирали ребята от страха за него, а ему хоть бы что. Их Завря оказывался на редкость ловким циркачом. Даже очередные номера норо­вил объявлять Завря и убирать арену вместе со вспомогатель­ными рабочими.

Сергеев долго присматривался к нему. Нет, животные его не боялись, и он не боялся их. Можно было бы его взять в группу дрессированных животных, но так забавно было смот­реть, когда Завря нарочно раскачивался на проволоке и падал, но тут же хватался за нее и уморительно взбирался обратно.

— Быть вашему Завре клоуном-комиком,— сказал наконец Сергеев и, видя удивленные и даже разочарованные лица ре-

бят, пояснил: — Комик — это универсал. Он должен уметь ра­ботать на любом снаряде виртуозно, он должен уметь букваль­но все.

И начал снова приглядываться к тому, что и как делает Завря.

А потом принялся отрабатывать программу.

Это было невероятно — всю программу подгоняли под Зав- рю. Побаивались только недисциплинированности Заври, пом­ня, как он ворвался в оркестр, потрясенный звуком трубы.

— Неукротимый, я скажу вам, нрав у вашего питомца,— говорил в таких случаях Сергеев.

Ивасик страдал, как страдают родители, о детях которых говорят, что они избалованы и невоспитаны.

— А вдруг, наоборот, сробеет перед публикой? — сомне­вались циркачи.

— В том-то и дело, что он непредсказуем,— отзывались другие.

— Глеб, они говорят, Завря непредсказуем,— что это та­кое? — тихо спрашивал Ивасик.

— А ихние звери предсказуемы? — отвечал вместо Глеба обиженный Вова.

— Звери предсказуемы,— объяснял Глеб.— Потому что их программа построена на выработке рефлексов. Но чем выше развит мозг, тем сложнее поведение и труднее точное пред­сказание.

— Если бы их животные были бы уж так точно предска­зуемы, для них, наверно, не делали бы таких оград,— ворчал Вова.— А циркачи! Почему они так уж в своих циркачах уве­рены? Они что, тоже на рефлексах, как звери, что ли?

— У артистов цирка,— отвечал Глеб,— дисциплина и кол- ле-кти-визм. Нужно быть сумасшедшим, безумным, чтобы на­рушить программу.

— Тебя что-то не поймешь,— проворчал Вова,— то, чтобы нарушить программу, надо быть сильно развитым, то, наобо­рот, сумасшедшим.

— Я читал в какой-то книжке у Глеба,— вдруг вмешался Ивасик, который обычно в «научных» спорах участия не

принимал,— что если, как ее, теорема, что ли, нет, теория не очень сумасшедшая, то, может, и неправильная.

— Не сумасшедшая, а безумная,— поправил Глеб.— Это о физике. А цирк — не сумасшедший дом и не Академия наук.

Но Сергеев, хоть и говорил о неукротимом нраве Заври, до­верял ему, кажется, больше, чем они, приемные родители. Он доверил Завре даже группу змей, с которыми вообще ра­ботал только сам, без ассистентов. И голубей доверил.

Дело в том, что животные прекрасно слушались Заврю, хотя он и говорил с ними не на языке дрессировщика, а своим шипением, щелканьем и свистом. Сергеев наблюдал с удивле­нием, и это очень обнадеживало Глеба, который согласно кивал, когда Сергеев строил планы, как бы и куда повезти Заврю на серьезное обследование, потому что Сергеев призна­вал, что даже для него, серьезно изучавшего зоопсихологию, или попросту говоря, психологию животных, Завря удивителен и необъясним.