Подкидыш

КАКИЕ РАЗНЫЕ ЛЮДИ

Но это только так говорилось: «умываю руки». В действи­тельности, наоборот, Ивасик так расстроился, что не только умываться, даже зубы на ночь чистить не стал. И плакал в темноте. Завря, который, похоже, видел и в темноте, ничего понять не мог. До сих пор он наблюдал только того, плачу­щего на улице мальчика, но так и не понял, что тот делает и почему. Потому что Завря не плакал и плакать не умел. По­тому что Глеб, Лиля, Ивасик и Вова тоже никогда не пла­кали при нем. А теперь непонятным образом вел себя в по­стели его любимый, ненаглядный Ивасик. Ивасик старался плакать неслышно, но сморкаться-то все равно приходилось. И по тому, как тихо лежали в темноте остальные, похоже было, что никто из них тоже не спит.

Наутро Ивасик был такой распухший и красноглазый, что мама сочла его больным и не пустила в школу. Все остальные мрачно молчали. Так и ушли в школу. А когда вернулись из школы, Завря рассвистелся, расщелкался. Ивасик прятал глаза.

— Ну что ж, переведи,— сказал ему Глеб.

— А что тут переводить? — сказала Лиля.— Все и без перевода ясно. Завря не хочет огорчать мамочку-Ивасика и в цирке выступать не будет.

— Эх, ты, бррат! — сказал Ивасику Вова.

По Ивасик не раскаялся.

Напрасно Завря выделывал всякие смешные штуки — в до­ме было необычайно тихо. Каждый вроде бы занимался своим делом. Подошло время обычных прогулок, но все будто забы­ли об этом. Лиля собралась и ушла куда-то. Вова отправился в магазин за продуктами. Глеб, наверное, и в самом деле увлекся научной книгой. Ивасик страдал вместе с Заврей и больше, чем Завря, но идти гулять с Заврей без братьев и сестры боялся.

Наступил следующий день. Мама опять оставила Ивасика дома, потому что, хотя у него и была нормальная температу­ра, но он был, как сказала мама, что-то не в своей тарелке.

Ивасик пытался мужественно преодолеть тоску и растерянность, взялся играть с Заврей, но не зря у Заври были три глаза, а возможно, и три мозга — он тоже понимал, что Ива­сик «не в своей тарелке». Игры не получилось. Все равно Ива­сик решил держаться и ничего не бояться и все делать так, словно на него не обиделись сестра и братья: не для себя же он старался, а для Заври! Не хотят все вместе гулять — пусть, он сам с Заврей пойдет.

Ивасик проверил, все ли на Завре чистое. Повторил раз­дельно несколько раз, что Завря на улице должен вести себя хорошо и во всем -слушаться Ивасика. Завря щелкал и шипел, что означало: «Хорошо». Наконец вышли. И тут Завря так обрадовался, что наклонился вперед и ринулся своими боль­шими шагами, на цыпочках, бегом по улице, а потом по буль­вару. Ивасик едва поспевал за ним, однако делал вид, что это не погоня, а просто спортивная разминка. Но он уже за­дыхался, а Завря темпа не сбавлял.

Ивасик остановился и крикнул:

— Я ухожу! Дальше побежишь один!

Но Завря разошелся — считал, что Ивасик просто шутит. Он ухватил своей мощной ручкой Ивасика и потащил за собой.

— Смотрите, смотрите! — закричала девчонка. — Ящерица мальчика за руку тащит.

— Милиция! Милиция! — закричала ее мама.

Только тут Завря остановился — он, конечно, вспомнил историю в парке; наверное, даже и он тогда немного испугался.

Теперь уже Ивасик, взяв Заврю за ручку, быстро провел его на другую улицу и чуть что напоминал ему: «Смотри, Завря, милицию вызовут!», хотя понимал, что так не воспиты­вают — нельзя пугать детей всякими бармалеями и фоками, тем более врачами и милицией.

Между тем и на той улице, куда свернули Ивасик и Зав­ря, все обращали на них внимание. Почему-то, когда они гу­ляли втроем, этого не было. А тут — кто во что горазд. Один кричал:

— Смотрите, крокодил Гена!

Другой прибавлял:

— Крокодил Гена с Тотошей!

Какой-то капризный ребенок гнусавил на всю улицу:

— Я хочу такую лошадку! Такую лошадку хочу! Хо-чу, хо-чу! — и тыкал пальцем в Заврю и уже начинал подвывать от капризности. И бабушка капризного ребенка, вместо того чтобы утихомирить своего дитятю, ругалась:

— Ходят тут всякие! Уже по улице спокойно пройти нельзя!

Хотя ни Завря, ни Ивасик ни ее, ни ее внука не трогали.

Мальчишки и девчонки постарше Ивасика шли за ними сле­дом и тоже приставали:

— Мальчик, что он у тебя ест?

— Как ты его дрессируешь, пацан?

— Он все ест, — отвечал вежливый Ивасик, — даже косме­тические и сапожные кремы.

— Ха-ха-ха! Вот это да! А людей он не ест? — смеялись подростки, считая, что Ивасик шутит.

— Боюсь! Боюсь! — визжала маленькая девочка, но при этом не трогалась с места — верно, ей нравилось бояться.— Я боюсь! Он меня укусит.

— Почему без намордника? — наступал на Ивасика ее отец. — Не имеешь права без намордника выводить!

А за поворотом какой-то старик хекнул на всю улицу:

— Хе, посмотрите лохнесское чудище!

Ивасик не был таким многознающим, как Глеб, но даже он знал, что лохнесское чудовище — водяное, а старику хоть бы что — лохнесское, и все тут.

Из тех мальчишек, которых всегда опасался Ивасик, кто- то вопил:

— Да я знаю! Знаю! Пускай он не морочит голову! Это никакое не чудище, это переодетый! — и порывался дернуть Заврю не только за одежду, но и за кожу.

А Ивасик ведь не знал, как поведет себя Завря, если его ущипнуть — может, и не почувствует, а может, как даст ла­пой или хвостом.

— Не трогай! — кричал Ивасик жалким, тоненьким голо­сом.

И кто-то из взрослых поддерживал:

— Не лезь к нему, мальчик, он же к тебе не лезет. Впервые, не как-нибудь там вообще, а поражаясь и удив­ляясь, думал Иваснк о том, какие же разные на свете люди и дети.

Были люди добрые и добрые дети. Они смеялись добро. И спрашивали, нельзя ли погладить Заврю. И предлагали Ивасику для Заври конфеты, орехи и булочки. И как его звать, спрашивали. А главное, добрые понимали, какой он ми­лый, их безобразный Завря.

— Какой хорошенький! — говорили они.

Были люди подозрительные и недоброжелательные. Они могли говорить то же самое, что добрые люди, но совсем дру­гим тоном:

— Это робот! — говорили они так, словно Ивасика нужно было тут же арестовать за обман, а Заврю разломать. А ведь когда не раздраженные, а добрые предполагали, что Завря ро­бот, в их голосе было восхищение.

— Ходят, дурачат добрых людей! — говорили недобрые. — Лучше бы шли вкалывать!

Хотя Ивасик был еще маленький и работать его никто бы не пустил.

— А у тебя, мальчик,— спрашивали такие люди,— есть разрешение водить по улицам животное? Оно у тебя зареги­стрировано в милиции?

— Может, оно вообще заразное!

— Скоро уже гадюк по улицам пускать будут!

— Мало, что собаки и кошки везде гадят, голубей и ворон везде поразвели, так теперь вообще каких-то гадов в штанах водят!

— А потом удивляются, почему всякие болезни к людям пристают!

— Тараканов расплодили!

— Моль все пожрала!

— А москиты!

Хотя как раз там, где бывал Завря, никогда не было ни москитов, ни комаров, ни тараканов — это заметили в доме, и прежде всех, конечно, бабушка Нина. И на улице, когда они гуляли, никогда возле них не было ни комаров, ни москитов. Если они подходили под фонарь, вокруг уже не кружились стаи мошек. Даже мух не было там, где находился Завря. Даже пчел и ос. И Завря ничем не болел. Возможно, его и мик­робы не трогали. Но что скажешь на улице крикливому чело­веку, да если еще он старше тебя! От крикливых людей Ивасику становилось как-то тревожно, нехорошо. Не в крике, конечно, дело. Пока кричат, еще можно терпеть, а если начнут такие вот недобрые действовать? Раз они такие, ни во что хорошее не верящие, они же и жестокие могут оказаться. И не успел он об этом подумать, как — бац! бац! — по нему и по Завре ударили твердые комки земли. Завря даже не понял ничего, да и кожа у него, по всей видимости, была толстая и прочная — он только заоглядывался, задвигал складками, зашипел-защелкал: «Что? Что такое?»

Бац! бац! — еще по одному комку земли попало в них. И тут же кто-то из мальчишек вступился за них с Заврей.

— Не трогай! Не трогай их, чего тебе надо? — наступали заступники на хулиганов.

А потом случилось — Ивасик сначала даже не понял что. Это Лиля откуда-то сбоку налетела, как вихрь, на обидчиков. Она не стала убеждать: трогай — не трогай, хорошо — нехо­рошо. Она сразу начала дергать, толкать, тормошить и коло­шматить обидчиков. И сразу Ивасику стало легко и спокойно: за Лилей они с Заврей были как за каменной стеной. Вова стоял настороже. Если кто-нибудь из драчунов заходил к Лиле со спины, Вова спокойно дергал его за рубашку и придерживал, чтобы тот не мешал Лиле устанавливать справедливость.

— Хватит! Еще хуже сделаете! Бежим! — скомандовал Глеб.

И они убежали.