Полихромный ноктюрн

Пролог

Косая дверь таверны распахнулась. Батраки поплелись к доске. Хмельное подарило им не только липкие пятна на рубахах, но и бесшабашную смелость. Ну а чего бояться? Всё плывёт и двоиться — рук больше, ног больше, да и всего прочего тоже. Так что для всякого неожиданного случая есть запасное. Вот провалится ступня в нору чахлого суслика и глухо хрустнет там, и тут раз — заменяем её от третей и четвёртой. Или даже можно позволить себе протянуть руку подкроватному жителю, поздороваться и не переживать за целостность кистей художника-воображения. Но у всякой смелости есть пределы, поэтому каждый аккуратно целил шаг, чтобы не промахнуться мимо ступеней. Совсем не хотели и на миг оказаться под крыльцом. Сытость историями о всякой нечисти, что могла поджидать в тёмных закоулках, делала своё дело. «Я не боюсь хоривщины, но зачем лишний раз хватать быка за хвост?» — говорили они.

— Столица приведёт нас к лучшей жизни, — прошипел один из четверых, пытаясь откусить премолярами полоску вяленого мяса, совсем неаппетитного на вид. — Нужно подчиняться… и всё будет хорошо.

— У этих морд-то… всё точно будет хорошо, — прогнусавил второй, готовясь сморкнуться. — А на простой люд им плевать с высокой башни. Обирают до ниток своими поборами и ничего не дают взамен.

Первый батрак, продолжая терзать мясо, изобрази вопрошающий вид.

— Ну как же? Вон из Столицы отправляют сундучки с золотом. Отправляют главам Провинций. Они-то проследят. Так все монетки пойдут на пользу.

— И каким-таким образом проследят? Они там, далеко сидят в своих крепостях и башнях Серекарда. Греют зады на шелках да пьют ферзёвое вино. Кто помешает воровству случиться? Правильно — никто!

— Эн не-е. На Камнедреве сидит не какой-то там неженка, пекущийся за свой зад. Наместник не такой, он предан государству. Сразу видно, не читал его трактиры. Вот лучше бы перестал пустомелить и ознакомился с текстами. Тогда, быть может, твоё мнение обрастёт мясом, наберёт вес.

Второй мужичок, самозабвенный спутник подхолмовых забот, с рвущей хрипотой откашлялся.

— Не трактиры, а трахтаты. Вот так правильно. А теперь говори, кто помешает золоту из сундуков тратиться не по назначению?

— Министр собрал лучших охотников для охраны. Все как на подбор могучие беспощадные войны с огненными глазами. От одного их взгляда ломаются рёбра. Ну как, представил? Ещё я слышал, они справятся даже с Чёрными перьями…

— Не справятся. Перья — это не какие-то разбойники-казнокрады. А демоны, что летают над трупами на кровавом поле. Вороны предвещают скорое появление… сами знаете кого. Ты, баранья морда, разве не слыхивал, что ведунья об этом говорила? Её аж трясло от ужаса. Или от зелья — не понятно.

— Да брось! Она нанюхалась своего варева вот и городит. И вообще, тебе следует быть осторожнее. Такие сомнения в Столице и в её воинах приведут тебя в ряды мятежников… И тогда мои тумаки покажут тебе все радости жизни подхостных баловней.

Третий трудяга вздрогнул, как если бы неожиданно провалился в сонную яму.

— Трактаты, так будет вернее, — круглолицый принялся оттирать от шерстяной рубахи рвотное пятнышко, да яркое такое, что притягивало внимание успешнее, чем дудочник крыс. — Вы, так-то, оба чтению не обучены. Хватит говорить о делах больших людей. Мы уже почти на месте. Мужайтесь, мужики! Вон она, доска объявлений.

Столбец в полукруг облепили люди. Мастер кузнечных дел вытер мозолистую ладонь об кожаный передник, достал гвоздик собственного изготовления, начал прибивать мятый листок с тёмными пятнами от пальцев. Ремесленник разыскивал своего пропавшего ученика, который уже четыре дня не возвращался в кузню. «Точно филонит. Совсем обнаглел. Надо подковы крепить, а он пьяный дрыхнет где-нибудь. Вот скотина такая. Талантливый, но всё же скотина», — приговаривал мастер со здоровенными ручищами. Дамы точно находили в них отраду для глаз.

Юнец, желавший подзаработать монет, сорвал другой лист, собирался отправиться в путь. Нужно разыскать пропавший горшок, доставшийся соседу от деда, а тому от прадеда. И так далее. На вид ничего сложного, ничего вдохновляющего на подвиги. Однако есть ли гарантия, что задание не перерастёт в нечто большее, и он не окажется в объятиях сущего кошмара? Подобный переход, подобная трансформация известна каким-нибудь прорицателям, но ни как не выходцам из простого люда. За семейный глиняный сосуд обещалось вознаграждение. Точная сумма не указывалась. Волнообразные передёргивания в объявлении намекали на торг.

Горшочный искатель крутил головой, сжимая рукоять меча в потёртых ножнах на поясе, выбирал подходящее место для начала поисков. Вариантов просто уйма. Искомое могло быть в склепе за холмом, где обрёл покой брат знахарки. Намедни туда носили всевозможные дары. Всеми силами хотели показать свою щедрость. Каждый тайно рассчитывал на благодарность ведуньи. Так что горшок вполне мог стоять там. Идеально место — его следует проверить. Незамедлительно отправиться туда и проверить догадку ему мешало грызущее чувство. «А вдруг его украли разбойники?», — пробираться в их лагерь мечнику совсем не хотелось.

Размышляя о пути до глиняного сосуда, вытянутой рукой держал на расстоянии, не подпускал к себе уставшую ночную бабочку в нестиранном сарафане. Платок прикрывал плечи, висел тряпкой на безжизненном кустарнике. Не составляло большого труда догадаться о её ночных успехах. Многим удалось потрогать её тощие «крылья». Нет, она не говорила, не хвасталась, не давала подсказки. Всё ясно и без этого. С неё не сыпались чешуйки, как оно происходит с бражниками при прикосновении. Всё дело во взгляде, стыдливый выдавал результат трудов. Выражения лица бывает красноречивей любых слов и прочих признаков. А ещё красноречивей был запах, исходивший от «бабочки». Смердела кислым углём и мышиной слюной. Дышавшие рядом на мгновение столбенели, а щёки так и норовили покраснеть.

Батраков ничто не могло остановить. Протиснувшись между людьми, храбрецы бегали глазами, разыскивали мятую кричалку.

— Где же она? — пробухтел одолевший мясо смельчак. — Была где-то здесь. Смелее, мужики, ищите её.

Глазастый шустро скользил по всей доске, при этом избегал правого верхнего угла. Настолько это было заметно, что его смелость начинала душиться совсем не героическим карбамидом.

— А что ищем? — освободив желудочный воздух через рот, лениво вопросил второй. — Я уже и забыл. Может, ну его? Вернёмся обратно…

— Мы же хотели пойти в заброшенный дом и изловить зверюгу поганую, упыря. А то…вон… милые дамы описаются выходить из своих курятников. Но, похоже, нас обскакали. Теперь все лавры и серебро мимо нас пройдут.

— А почему мы пришли сюда, а не сразу туда? Впрочем, ладно… зверюге повезло, что не я до неё добрался. Я бы её об колено. А потом вот так вот…шаа!

— Не гони козлов, дурной. Сожрало бы оно тебя, даже косточек не осталось бы.

— Чушь и вздор! Ты недооцениваешь мою мощь. К тому же, ведунья говорила, они питаются дохлятиной. А я не дохлятина, вот и не соблазнился бы моими боками и прыщавой… Ладно, суть ты уловил. Вышел бы я из битвы целым и невредимым.

— Ну да, ну да. Упырь-то совсем не мог кокнуть тебя, чтоб потом сожрать. Нет, он бы так точно не сделал.

— Ой всё, не мудри. А то начинаешь тут околесицу нести. Спорить с очевидным.

Смелые трудяги с иллюзорными запасными конечностями совсем не заметили незнакомцев, которые сорвали объявление-предостережение из правого угла и тут же исчезли в закоулках. Яблочная прель там стояла едва сносная, жители уже привыкли к ней — дышали полной грудью, считая её свежим воздухом. Шагая по таким улочкам просто необходимо внимательно смотреть под ноги, чтобы случайно не наступить на что-нибудь эдакое. К такой осторожности призывал валявшийся на углу серый мешок. Нет, не мешок — останки облезшей собаки, её язык давно упал на землю, а мухи уже заканчивали свой банкет.

— Подожди, может статься так, что дурень, забравший листок, не справится. Вот тогда и покажешь свою силушку. А теперь погнали обратно, мужики!

Смелость, разочарование, лодкокрушение. Четверо щепой от тонущего судна здравомыслия задрейфовали в таверну, распевая песни: «У-у-у… налью кружку в эль. Хлебну и сразу в мире веселей. Поутру пойду под ель. Под подолом барышни теплей…». Совсем и забыли об аккуратном доме с угловатой крышей, что ранее служил предметом желания для всякого, кто искал уютное жилище, которое смог бы назвать тем самым домом.

Ныне постройка, сколоченная заботливыми руками, оказалась на отшибе. Нет, она не росла на краю поселения, а медленно тлела почти в самом центре; оказалась на отшибе от общей жизни. Даже соседствующие дома запустели, их покинули, из них убежали. К старому изгою никто и не думал приблизиться: боялись доносящегося изнутри горестного стона.

Прежде там жил лесоруб со своей большой семьёй — смысл жизнь для многих. Его жена была хозяйственной красавицей; дети были озорниками ещё теми, но уважали старших и их слово. Одно замечание и шёлковые. Всё изменилось, когда жену свалила чахотка. Про эту болезнь сказала ведунья, не обращая внимания на маленькие отверстия на коже. Получившиеся восковые соты сложно было не заметить. Несмотря на все старания бабки не с хрустальным, а навозным шаром, благоверная увядала. Припарки и в момент придуманные заклинания не помогали, сколько бы их не нашёптывала — ничего не менялось. Потом и детей настигла та же участь. Дом превратился из обители тёплого смеха в зловонную мертвецкую; больше не уютная оранжерея, а почти компостная яма, откуда изредка вырываются беспомощные вопли. Дровосеку пытались помочь, но он отказывался принять всякую руку. Вероятно, всё из-за гордости или же наверняка знал личину ответственного за случившееся несчастье; видел виновника в колодце, в бадье при свете свечи и даже в луже холодного дождя. Жажда возмездия нуждалась в утолении, а потому наказывал себя одиночеством.

День за днём сходил с ума от горя — о нём говорили: «Бедолага заболел Поветрием времени, ест себя заживо». Необъяснимая хворь заперла того в воспоминаниях и не отпускала, несмотря на все потуги друзей, лекарей и каждого небезразличного добряка. Все терпели неудачу, не могли достучаться. В разговоре со стеной было бы больше толка. Вскоре того оставили наедине с собой, смирились из-за бесконечного ряда провалов. Никто не знал наверняка: «А хочет ли он покидать чертоги тюрьмы памяти, где все вместе сидят за столом, делят ещё горячий пирог?».

Только жители свыклись с мыслью о страшней судьбе земляка, как на замену плачу пришла тишина. И так несколько дней. Пока пара поселенцев ночью не прошла мимо обители. Там-то и услыхали страшные хрусты. Что-то грызло кости. Сразу ломанулись оттуда, побежали ко всезнающей. Ведунья сама перепугалась такой вести до тряски в щеках. Изобразив мудрое спокойствие, со всей ответственностью заявила — внутри теперь живёт упырь. Плотоядную нечисть нельзя терпеть, с новым соседом необходимо что-то сделать. Приняла решение найти смельчаков авантюристов или же наёмников. Пусть, применив свои навыки, заработают монет. Все в плюсе. Так кричалка и появилась на доске.

Где-то вдали громко разговаривали люди, они о чём-то спорили или же просто обсуждали текущий день. Слова растекались водой, иногда казались перешёптыванием лесных обитателей, спрятавшихся в глубоких подгорных шахтах. Там же смеялись будущие взрослые, которые беззаботно играли в догонялки, вовсю использовали молодость. В этом далёком журчании отчётливо слышались глухие удары, выбивали одеяло. Без труда представлялось выпрыгивающее из него облако пыли.

Странник в чёрном плаще темнее гагата прогулочным шагом приближался к дому лесоруба. Лицо скрывалось за высоким жёстким воротником, очень даже вероятно, что твёрже горельефов в соборе, но этого никак не проверить. Разве кто-то мог подойти к нему, чтобы потрогать воротник и убедиться в правдивости подобного сравнения, неожиданно возникшего в мыслях? Разумеется — нет. Только подумав об этом, можно было почувствовать себя на краю обрыва, а прыгать уж никак не хочется. Всё из-за ауры его присутствия. Невидимая и неосязаемая неотвратимо ползла, лишала спокойствия хрупкие умы.

— Удар и крики. Да такие, что представляется поле битвы. Но нет, разве что с периной. А сражаются с ней пьяные лосихи, — прошептал странник, поправляя свой белый шарф, потом отогнул воротник, так лучше слышно. Черты молодого мужчины выдавали благородное происхождение — настоящий принц. А взгляд и пепел седины в тёмных густых волосах подчёркивали то, что насмотрелся на все границы справедливости и несправедливости жизни. — Здесь я вижу всюду запах обратного движения, — добавил он, задумчиво озираясь по сторонам, осматривая лачуги.

— Это как развитие, но в обратную сторону, — произнёс второй странник в чёрном сюртуке, его чёрная накидка слегка обгорела в некоторых местах, наверное, тушил ею пламя костра. Иногда ткань играла с воображением, её движения выбрасывали перед обратной стороной глаз один отчётливый образ: крылья мифического ворона, пробудившегося от тысячелетнего сна. Служители Церкви, видящие в Первых людях путеводные огни, насторожились бы от подобного знака.

— Таков наш путь, — «белошарфный» перекинул внимание на обитель упыря, который сожрал прежнего хозяина. — Мы вольны ходить и вперёд, и назад. Ключей на вязанке много, а мы подбираем нужный. Можно и по часовой стрелки, и против. Всё переплетается, сжимается. Свалка воспоминаний ребёнка. Вот он… один из признаков скорой Саккумбиевой ночи. И почти никто не знает об этом… А если и узнают, то клеймят сумасшедшими.

— Все мы такие, кто-то больше, кто-то меньше. В таком мире только и можно… что быть таким. Это, вроде бы, называется адекватностью. Так что не нагнетай, сейчас не время для поиска вдохновения.

— А когда, как не сейчас, то самое время? Рыбаки сидят на берегу и ловят рыбу, интересно…а рыба знает, что её ловят? А люди способны представить, что сами есть рыба для нечто большего? Не тронуться ли они умом, когда пустят в свои умы правду?

— И представят все дружно тварь, которая забрасывает крючок из Чёрного озера и ловит целый вид. А «рыбки» плавают, придумывают для всего оправдания… лишь бы заполнить растущую пустоту.

— Да, но нельзя поддаваться отчаянию. Иначе все дружно возьмёмся за руки и пойдём ко дну. Впрочем, сейчас не до этого, мой не всегда любезный друг. О! Смотри. Символ-оберег имени Донного бога. Всё-таки нарисовали пентагон, правильный пятиугольник с щупальцами. А я говорил. А ты не соглашался. Увидели. Надо было спорить…

— И опять проиграл бы. Нужно хоть иногда брать перерыв. А то так и привыкнуть можно.

— Не так уж и часто я проигрываю. Не преувеличивай. Утри своё утрирование на единичку. И будет самое то.

— Не обещаю, но попытаюсь, — второй странник в крылатой накидке окинул взглядом тот же самый дом. — Не хочешь войти, Вальдер?

— Спасибо, но нет. Там много пыли. Я плохо её переношу. Она похожа на пепел. На языке сразу чувствую горечь. И вообще… твоя очередь. Я всё ещё отхожу от прошлого раза. Вот же поганое было зрелище. Так что будь любезен, о великий и ужасный Рамдверт.

— Могу понять. Сектанты пытались вернуть младенцев назад в утробу. То ещё зрелище, — вспоминая, стягивает тёмную ткань, закрывающую лицо почти до небесных глаз. — Ладно, так и быть, — с выдохом согласился он. — Я пошёл, О, Владыка.

— Буду держать за тебя курочки.

— Что? Ты же про кулачки, да? Хотя… ладно. Сам чем займёшься?

— Намерен тебя взбесить, ибо пойду играть с местными в кости. Ещё поем. Быть может, попробую здешнее питьё. Слышал, тут вино прогоняют через полынь. Вот чего мне не хватало в Межутке. Игры, курочки и греющих напитков.

— Смотри не проиграй свои агатовые глаза. А то слишком уж серые…

Вальдер изобразил испуг и, подняв руки, помахал ими.

— Только не надо их есть. Знаю я ваши экзотические предпочтения

— Так точно. Встретимся здесь.

— Только держи себя в руках. Старайся не наворотить делов.

— Да-да. Само собой. Я сама сдержанность и манерность, — отмахивается Рамдверт и встаёт на скрипучую ступень. Плавным движением вынимает длинную курительную трубку, с трепетом рассматривает и поджигает смесь в чашке.

Несколько раз наполнил лёгкие дымом, вытряхнул прогарь, а потом вошёл в покинутый счастьем дом. Его встретил смрад, что на голову выше всякой выгребной ямы. Остановившись в оставленной прихожей, прислушивался к шёпоту сквозняка. Слушал его истории. Спустя мгновения различил сопения. Кто-то тихо-тихо заплакал. Капель слёз тоже слышно.

Беззвучно проскользив по коридору, спустился вниз. Пещерная тьма

заполняла комнатушку. Металлический скрип выдаёт колыхания свечного фонаря на гвозде. Запах воска чует отчётливо. Не авантюрист, не наёмник знает наверняка его точное местоположение. Вытянув руку, открывает дверцу и щелчком даёт шанс огненному языку сделать своё дело. Свет растекается, показывает подвальную кровать и небольшой самодельный объеденный насекомыми столик. Рядом — стул, на нём волнуется мрак. Там точно кто-то сидит. Блуждать в догадках не пришлось. В тот же миг со стула с воплем подскочила тёмная враждебная фигура. Всё произошло слишком быстро, слишком стремительно. Старик Евклид и не заметил плевка на правила своей песочницы. Рамдверт сумел остановить разъярённого зверя: вывернул руку с ударной пилой, нырнул за спину и заключил шею в треугольник с вершиной в плечевом суставе. Упырём оказался сам хозяин дома. Сутулый дровосек безвозвратно потерял свой разум. А кто сможет быть со своими любимыми, зная, что они давно погибли? По телу расползались зияющие раны похожие на вход в логово плотоядных насекомых. Ему больно, об этом говорила слюна, вылетающая через крепко сжатые зубы.

— Ш-ш-ш, — прошикал Рамдверт тому на ухо. — Знаешь, я тоже свое рода лесоруб. Я понимаю…

— Биби, зови сестру. Скоро полдник! — заревел хозяин подвала.

— Ты видишь сон наяву. Я тоже его вижу. На ней синее платье, а в руках держит рогач. Сейчас достаёт пирог. Пахнет сливой, верно? Вот он… запах твоего счастливого прошлого. У прошлого есть и плюсы, и минусы. Плюс: оно всегда с тобой. А минус: его нельзя вернуть, его нельзя изменить, — безумец немного утих, перестал сопротивляться.

— У нас гость. Несите тарелку. Он присоединится к нам! Что? Нет… это не бард, которого ты ждёшь. А!? Он придёт позже. Почему? Потому что никто не учиться петь, когда рот занят пирогом…

— Ты попал в зиндан памяти. Тебя затянуло слишком глубоко. Тебе не стать прежним. Ничто уже не будет прежним. Но есть выход. Могу проводить тебя к нему. Там-то сможешь и воссоединиться с ними. Ты же этого хочешь, не так ли? — глава мёртвого семейства осторожно покивал. — Вот и хорошо. Совсем скоро твоё желание исполнится. Я уже вытащил тебя из ямы страшных мук. Просто ты этого ещё не понял.

Рамдверт разжал хватку, отошёл на шаг, сжимая между пальцами стянутый со стола клинок. Подхватывает падающего, осторожно укладывает на пол. Тот рухнул в объятия последнего сна, так и не заметив порез на сердце. Руки мертвеца сложил на груди. В получившийся замок осторожно поместил чёрное перо. Вот такой последний дар.

Приклонив колено возле кровати, постучал по настилу. Пыль разлеталась от костяшек. Даже если уже вторгся в чужой дом, не стоит забывать о приличии. Услышал ответный стук и заглянул под.

— Так это тебя называют упырём? Навряд ли хозяин покидал свою темницу, — проговорил он во тьму. — Кивни, если понимаешь меня. — Спустя миг там что-то пошевелилось. — Всё, вижу. Она ещё у тебя? — в ответ загудела тишина. — Отдай мне, я спрячу её от людей. Она больше никому не причинит зла. Обещаю, — Рамдверт протянул руку, взял гнило-алый камень и сунул его в карман. — Теперь отправляйся не к своему мастеру-кузнецу, а к графу Фалконет с пугающими знамёнами. Знаешь о ком я? — прозвучали щелчки похожие на «ага». — Превосходно. Не бойся слухов. Не все они правдивы. Так вот… Граф должен мне. Он примет тебя. Но не думай показываться на людях, не поймут. Передвигайся ночью. Днём прячься в норах под холмами.

Затушив свечу, вышел из могильного дома. Вновь достал трубку.

— Что, неужели никто не стал играть с тобой? — спросил он.

Вальдер медленно приближался. На его предплечье сидела чёрная птица.

— Это я не стал кидать. Нет здесь подходящих игроков. Сам же знаешь, я играю только с шулерами. Так интереснее.

— И проигрывать интереснее.

— Не будем об этом, — игрок с задумчивым видом глянул на свой кулак, в нём две куриные ножки, их зажарили до хруста и обернули тонкой лепёшкой. — Вот держи. Я и тебе взял.

— Ладно. Тогда потом перекурю. После еды, наверное, всяко лучше.

— Вот-вот, — оба занялись ароматным сочным мясом с пряными приправами. — Ну, сколько их там было? Надеюсь, не меньше шкатулки…

— Одна. Всего одна. Но ты был прав. Дровосек не представлял особой угрозы. Но по телу уже поползли трипы. Болезнь зашла слишком далеко. Скоро бы стал настоящим кошмаром для трипофоба. Теперь же его сны прекратились…

— Ясно… хоть небо и тёмное. Стало быть, мы закончили здесь. Значит, можно идти дальше.

— Какую весть принёс ворон? — вопросил Рамдверт, смотря на уставшую птицу.

— В провинции Оринг провели ритуал. Прошрит по всем правилам. Коб пишет, что знает способ попасть в хранилище, где хранят апперит. Много апперита. Но….

— Его охраняет пугало?

— Не просто пугало, а твой старый знакомый. Как там его звали?

— Мы виделись однажды, разговаривали половину раза. Но теперь и это неважно. Он поддался эху сна… раз оказался там… где оказался.

— Ты слишком строг. Дай ему шанс, вдруг получится поговорить, убедить, перетянуть на нашу сторону. Сам знаешь, нужно время для усвоения урока. Мыслям необходимо пустить корни…

— Убеждён, в его внутричерепную медузу уже пустили корни.

— Понял, тогда отправляемся в Оренктон незамедлительно, продолжим воплощать наш план.

— Пойдём, Вальдр, — позвал Рамдверт. — Расскажи мне всё, что тебе известно.

— О, дело касается благородного Дома ромашки…