Полихромный ноктюрн

27. Шаг в ноль

К Вербе подбрёл главный искатель — Вабан Ханд. На нём чёрный саван, голова под капюшоном, капли дождя беспощадно били по нему. Походка выдавала слабость, сильное утомление.

— Золото отравляет разум. Он голоден. Для него безумие — всего лишь приправа. Нет-нет. Разум. Разум определяет свойства материи…нет. Умбра пользуется слабостью, и происходит превращение…нет, — сказал блуждающий во тьме.

Носитель тайны Рефлекта похлопал по жилету под окровавленной тканью, нащупал в нём уродливый свисток. Артефакт всё ещё при нём и хранится всё на том же в месте, в том же положении. Выдохнул с облегчением, ему точно было больно дышать. В руке объявившегося из ниоткуда — клинок. Его совсем не кухонный инструмент испорчен; лезвие сломано, покрыто темно-оранжевым налетом, а рукояти нет и вовсе. Свежая кровь не смывалась слезами из мрачных туч. Глянув на обломок, произнёс: — Все ложные убраны с доски, остались нужные фигуры. Кто здесь? Никого…

Услышав что-то, слегка притронулся к голове. На крыльцо гостиницы вышел Рамдверт. Вабан шаркающее шагнул ближе.

— Стрелок, это ты? Ты выбрался из того кошмара в Рэвиндитрэ… Это хорошо. А Влажыка, Вальдер, с тобой?

— Я узнаю этот запах. Ты был в Рефлекте, тоже пробирался сквозь пепел. Нам повезло не умереть там. Или же не повезло…

— Всё повторяется, верно? Я видел падающих с неба гигантов, они лопались, и сейчас лопаются, проливают алую трясину. Исполины готовятся к выходу, чтобы огласить Саккумбиев кошмар. Получается, Астрологи добились своего, хоть Сагитару давно мёртв. Его мёртвые руки притянули Далёкие огни. Блуждающий Гарганрюэль уже обливается слюной.

— Если будет нужно, поднимемся высоко за облака и вырвем ему глаза. Если будет нужно, спустимся глубоко под моря и прикончим его. Пройдём по пути, где сохнут кости миллиардов, и покажем ему наш гнев.

— Тогда тебя поблагодарят души всех умерших, будут аплодировать тебе до высыхания озера Мундус. Или до его великого сжатия, — поведал искатель и вдруг задал вопрос: — Стрелок, не мог бы ты назвать своё имя?

— Моё имя — Рамдверт, — представился Ворон.

Вабан Ханд опустил голову и с облегчением выдохнул, после чего протянул руку.

— Не мог бы ты пожать её? Это многое для меня значит. Таково моё последнее желание…

Герой из книги его детства, герой, дававший силы и вдохновлявший на продолжение жизненного пути, тоже выставил руку и выполнил просьбу.

— Теперь нам пора прощаться.

— Да, спасибо тебе за всё, Путник глубин.

— Поспеши, Донный бог, а то рискуешь не успеть закончить свои дела. Есть такое, чем нельзя пренебречь.

Дождь усилился ещё больше, а знаковая встреча закончилась. Вот было бы больше времени, им многое можно было бы обсудить. Исполнив свой долг и отыскав Каду, главный искатель получил награду: его мечта сбылась. Теперь-то можно войти в гостиный дом юной хозяйки. Так сразу и сделал, если бы не услышал знакомый голос, который остановил шаг.

— Учитель Ханд. Вот вы где! — воскликнула ученица, подбегая к нему, её дыхание сбито: — Где вы были всё это время? Все в Академии ждут вас. Мы рассказали о том, как вы нашли Пепельные болота.

— Дура! Сейчас не это важно! Пошлите скорее, мистер Ханд, твориться настоящая хоривщина, — добавил Ифор. — Дохлые уродливые киты падают с небес!

— Я не вернусь. Вы должно прямо сейчас уезжать из Оренктона, — мёртвым голосом приказал их учитель.

— Почему? Что с вами произошло? — протороторила разноглазая, заглядывая в капюшон. — Какой ужас! Как это случилось? выглядите так, будто помолодели и в тоже время постарели. А эти раны…

— Бегите быстрее. Пожалуйста.

— Учитель Ханд, в Академии предположили — вы могли подхватить мозгового червя вместе с кровью того гомункула, от которого вы спасли меня. Они попробуют вас вылечить. Не может быть, что вы стали ронохом, — она схватила его за руку, попыталась тащить за собой.

— Вы нас слышите? Понимаете наши слова? — вопросил Ифор, неумело скрывая своё почти истеричное переживание.

— Моё последнее желание. Исполните. Бегите, бегите, етигеб. Все умритё. Скоро змей протянет собой мост, — вырвалось бормотание.

— Я не могу — отказалась ученица. — Вы не могли проснуться другим человеком. Скажите, вы же помните мой секрет? Скажите мне.

— Да, я помню… направь свои чувства…к другому, к подходящему. Всё. Кто ты? Хотите увидеть магию?

— Да, хотим. Пойдемте, покажите её нам. Знаю хорошее место для этого. Там ничто не помешает.

— Смотрите, — выхаркивает Ханд и сводит кончики пальцев своей руки, а затем открывает получившийся бутон: — Вот… меня больше нет.

— Ужасная магия, — оценил своевольный ученик, он всё понял. — Скажите, началось то же самое, что было в Рэвиндитрэ?

— Всё так. Но новый день обязательно наступит. Не грустите, не лейте слёз. Теперь бегите! Вам нельзя здесь оставаться. Потом не выберитесь из ловушки.

— Вы говорили мне про грань. Вы видите её? Вы, правда, хотите, чтобы мы уехали из города?

— Я вижу, Ифор…бегите сейчас же. Для меня всё кончено.

— Понял, тогда нам нужно торопиться. Пошли, — говорит он и, схватив Софистию за руку, повёл за собой.

— Почему вы не пойдёте с нами? — кричала разноглазая.

— Мне уже поздно. Я уже мёртв. Просто помню, как был живым. Назад через черту не переступить, — наставник тихо выдавил почти последнюю каплю своего я.

— Всё пошли быстрее. Не смотри на него. Всё кончено, — произнёс ученик свои последние слова, и они исчезли с улицы, спрятавшись за каплями дождя.

С неба посыпались пепельные бражники. Сознание спешно покидало оставшегося. Приближаясь к Вербе, прошептал сам себе: — Яма в хладной земле меня зовёт. Одиночество у ненужного и сломанного последний вздох отберёт.

Старик в мятой шляпе, казалось, обезумев от уродливых звуков дождя, замер перед камином. В руке держал кружку и пил из неё, но было ясно, что она пуста, потому что умудрённый (или же развращённый) опытом держал сосуд вверх ногами. Его это нисколько не смущало, словно так и было задумано. Продолжал пить с уверенностью, которой позавидовали бы молодые. Утоляя свою жажду, топтался на месте и пристально следил за поведением углей в камине. Как завороженный прислушивался к стонам древесных останков. Спустя мгновение подошёл ближе и своим пальцем остановил каплю дождевой воды, стекавшую по внутренней стенке. После чего понюхал её и слизнул. Несколько раз старик открывал свой рот, чтобы сказать что-то, но каждая попытка заканчивалась резким схлопыванием морщинистых губ. Когда у него получилось, он сквозь оставшиеся зубы выдал: — Мир закончиться в тишине… голос Хора подарит надежду. Предательство… лишь предательство… нанесёт окончательное поражение…

Посетители, которые услышали его откровение, заявили: — Мать, ему больше не наливать! Ничего… кроме рассола, — некоторые смотрели на него с презрением, видели в нём безумного роноха. «Вот бы встретиться ему с устом церкви» — подумали немногие.

Старик обернулся и, осмотрев весь зал, взял обломанный багор; чертовски острый багор. Такое действие не осталось незамеченным. Сидевшие на скамье люди подскочили на ноги и, дрожа голосом, попытались того образумить. Тогда владелец старой фетровой шляпы упёр железный инструмент безопасной стороной в пол и, сказав: — Скорее, делайте как я. В этом нет ничего постыдного. Сама смерть расплачется от грядущей бойни, — с размаха рухнул на остриё.

Все гости в ужасе подорвались от такой неожиданности.

— Аорта…скорее всего — аорта, — прошептал Грегор. — Да, и лёгкое пробито.

Старик захрипел, а руки взмокли и посинели. Пытался вырыкивать что-то не членораздельное. Создавалось впечатление, что безумец не мучился от боли, а даже радовался. Спустя моменты широко улыбнулся и в последний раз опустил уставшие веки.

Ужас заковал посетителей в свои цепи. Узники почти не двигались и молчали, а по их лицам бежал холодный пот. В день долгожданного праздника все перестали жевать, перестали пить; оторопь встала гадким комком в горле. С улицы донеслись очень громкие и пробирающие до костей вопли. Весь Оренктон тонул в болезненных и испуганных криках, что ширились, окружали и текли со всех сторон. Казалось, даже стены дрожали и издавали те же звуки.

В «Вербу» завалился человек — встал возле порога, не двигался, точно восковое изваяние. Все повесили остатки своего внимания на гвоздь его присутствия.

— Это же Вабан Ханд — Главный Искатель Академии, — выкрикнул один из перепуганной толпы.

Беспомощные жертвы обстоятельств попытались узнать от него хоть что-то о происходящем, но сталкивались с молчанием. Тогда Грегор осторожно подступил к нему, все проглотили тишину.

— Вот мы снова встретились, Ворон, — протянул искатель. — Только уже не на городской подкорке.

— Узнаю твой голос, скиталец, что просил меня об одолжении. Ты изменился, опустел что ли. Да и не видно никаких щупалец.

— Да, многое произошло с тех пор. И не только со мной. Изменения затронули и тебя, — заметил Вабан. — Вижу, даже шляпу поменял. Значит, колпак, да? Раз дал обещание, сдержи его…

— А ты своё сдержал? Када и мальчик, их встреча случилась?

— Пришлось постараться, пришлось пройти тропой прошлого и выбраться из пепла. Отдаёшь одно — получаешь другое. И так она случилась…

Грегор покивал головой. Таковой была похвала, таковым было одобрение. И, быть может, крупица радости за другого.

— Теперь что? — вопросил он. — Ты здесь чтобы вместе пройти сквозь Саккумбиеву ночь? Ты же говорил про четверых…

— Нет, мой путь заканчивается. Мой последний вздох — здесь. Но всё же меня хватит для последнего хвоста. Артефакт, пусть он будет наградой… Всё же…ты сделал свой вклад. Помог. Она жива…

— Я не вижу твоего лица, не знаю, правду ли ты говоришь или же нет.

Искатель стянул капюшон. На светлой голове оренктонца зияло три ровных и круглых отверстия; почти как те, что проделывают черви в яблоках. Все увидели причину подобного поведения. Воротник покрывали кристаллики льда и такие же обрамляли его раны. По обезображенному лицу неторопливо побежали тонкие кровавые струйки, они взяли на себя роль занавеса, представление заканчивалось. Ханд вынул что-то из кармана, крепко сжал кулак и протянул его вперёд под небольшим углом. Грегор принял дар, после чего искатель сказал последние слова, изо рта выбирались мычания, словно принадлежали угадившему в капкан животному. Большее непонимание порождала кровь, потому что она больше не вытекала, как ей и свойственно, а испарялась облаком.

Ханда ослепил алый пар собственной жизни. Тут выхватил ржавый обломок и начал отмахиваться с неистовой яростью. Его конвульсии продолжались, пока Ворон не поймал ладонь с оружием, подхватил падающего, обхватил руками, обнял. Согнал со скамьи горожан и усадил искателя, который оказался в воспоминании из своего детства. «Если сниться плохой сон, попробуй ущипнуть себя. Тогда ты проснёшься», — отчётливо произнёс он. Ущипнул свою руку несколько раз и сердце прошедшего сквозь Пепельные болота остановилось.

— Да что же это такое? Сначала невыносимые звуки и безумный старик, а теперь ещё и Ханд… прямо здесь, — выкрикнул гость со взглядом потерявшейся белки, пытаясь закрыть свои уши. Давил так, будто желал раздавить их.

— Кто-нибудь видит меня? Где я? — проорал другой, смотря на свою ладонь.

— Нас отравили! Точно отравили. Всё это — проделки Рэмтора. Этот трус обманул нас…нужно было оставаться с Министерством. Садоник предупреждал об опасности отказа от пути!

— Да! Правду говорили, что Бургомистр с тёмными силами якшается. Это всё Великий Зодчий гневается на нас!

— Ага! Это всё Хор! Хоривщина! Точно говорю. Он пришёл за нами, чтобы забрать наши глаза и души… утащить в небытие. О Сахелан защити нас.

Кана и Тайлер взяли свои мешки — подошли к Грегору. Компания из трёх почти синхронно направилась к входной двери, чтобы выйти на улицу. Подошли к порогу, над которым был закреплён пучок чертополоха, и огляделись. Посмотрели друг на друга — кивком подтвердили готовность. Мистер «Сломанные часы» схватил железную ручку, сжал изо всех сил; собрался с мыслями и потянул на себя. Перед ними открылся мир, его корона — чёрное небесное болото. Незримые драгоценности венца неслышимо сверкали красным — фиолетовым. Второй цвет лишь отдалённо похож на себя; как отражение в разбитом зеркале. Вспышки на миг показывали вдали уродливого Исполина, что был выше здешних шпилей. Земля дрожала под его поступью.

Троица вышла под дождь — в одно мгновение промокли до нитки. Волчий брат и Полущёкая прислушивались, когда с опаской продвигались по узкой улочке, где буянили заполняющие весь Оренктон стенания. Покалывающее напряжение устраивало языческие танцы в люфте между небом и землёй. Чувство опасности расползалось по всему телу, обволакивало позвоночник и ложилось на барабанные перепонки, как на какой-нибудь гамак. Неосязаемый палач натачивал лезвие гильотины, ожидая оглашения приговора человеческим инстинктам.

Одна из вспышек, совсем чуть-чуть, приподняла завесу неведения, показала движения дальше по дороге. Не получилось разглядеть, что именно это было, но стучащие и хрустящие шаги трубили о надвигающейся смертельной опасности. Шум нарастал. Пощёлкивания прорывались отовсюду. По мере приближения источника, влияние на органы чувств возрастало семимильными шагами, — контуры проглядывались отчётливее. Сначала группа людей шагала рывками к гостинице. С каждой секундой движущаяся масса росла, а когда очередная вспышка раскрыла их облик, троица остановилась. Посмотрели с внимательным презрением и ошеломленно отпрянули. Им не понадобилось и секунды, чтобы принять решение — побежали обратно под крышу. Вороны ворвались в Вербу и спешно закрыли дверь.

— Держите дверь! Баррикадируйте, — выкрикнул Полурукий, упираясь в перегородку целой конечностью.

Грегор пропускал мимо ушей возмущения. Подтащил ближайший стол, затем опрокинул его и вертикально прижал столешницей к входу. Некоторые из посетителей встрепенулись из-за столь суматошных действий. А потом тут же смели посуду со своего стола и понесли его. Поставили, прижали так же, но горизонтально. По мере усиления щелчков и воплей безумия по ту сторону стен, те, кто не окончательно поддались страху, тянули тяжёлые скамьи. Паникующие посетители, пытаясь помочь, ставили их под небольшим углом, чтобы подпереть проход. Не оцепеневшие, а таких находилось подавляющее меньшинство, впивались ладонями в наспех выстроенный барьер между ними и чудовищной опасностью.

Тот самый «свинолюб» залил в свою глотку паленую бражку и опустошил очередную бутылку. Приличный выпивоха встретился на тайном рандеву с алкогольным делирием, пронзил своим бормотанием неестественную тишину. Постукивая зубами, отворил сундучок мыслей и озвучил содержимое: — Плачьте-плачьте. Если очень хочется, то почему бы и нет. Плач — это хорошо. Вот у меня родился сын, и он совсем не плакал. Я смотрел на этого паршивца, а он молчал. Всяко держал за зубами секрет. Как какую-нибудь птицу в клетке. Хорошая тогда получилась похлёбка…вкусная зараза. Все мы рождаемся с болью. Вы — глупцы. Даже не представляете, что вас ждёт, — причмокивая, закончил тот.

После этого волны паники стали настигать хрупкие берега рассудка тех, кто промёрз, бездействовал во льдах ужаса. Кана вознамерилась заткнуть «свинолюба», углубив в его глотку бутыль со столь любимым пойлом, но кто-то постучался с той стороны. Сперва — один острожный удар, там ожидали ответа. Потом дважды раздался тот же звук.

В гостинице обедала гробовая тишина. Её трапеза окончилась неосторожной рукой одного из посетителей, который уронил железную вешалку для верхней одежды. Маленький Квазий попытался поймать её, остановить, но не успел. Её падение дало ненужный ответ. «Крысы в стенах» зашуршали, оглушительно вопя, пытались проломиться вовнутрь. Десятками лап барабанили по двери украшенной небольшим железным щитом; своеобразной подписью мастера, что обещала защиту тому, кто укроется за ней. Удары с каждой секундой усиливались. Меньше чем через минуту её зашатало. Трясло как крышку забитой рыбой бочки под когтями голодного зверя. Баррикада, выгибаясь, заскрипела и вообще трескалась. А через минуту обещание двери развеялось, стало пустышкой, отстреливающей щепой. То единственное, что удерживало хлипкое равновесие разума, рассыпалось на части.

Громыхнул ни на что не похожий рёв. Горожане такое уж точно ранее не слышали. Вой нанизывал тело на пику ужаса, причинял боль не только телу, добирался до самих мыслей, там убивал всякую надежду. Грегор, Кана и Тайлер достали пепельные пилюли — непростое успокоительное для непростых ситуаций. Сейчас точно тот подходящий момент — с хрустом разгрызли их: Рамдверт на такие темы не стал бы шутить. После чего рассредоточились, приготовились к неизбежному, к худшему.

Один из жителей глянул в щель, там мелькнуло небывалое. Ему почудился канат из десятков уродливых лап. Пуповина хищнически впивалась в гостиный дом, хотела не поделиться, а забрать. Это так на него повлияло, что выхватил однозарядный огор, явная копия-подделка, и приставил его к виску, но тот молчал. Тогда, сорвавшись с места, неловко побежал к дальней стене, упёрся в неё руками. Прождав пару секунд и набравшись неострой смелости, начал биться об неё головой. Бедолага, увидев дальнего родственника ужаса и спасаясь от безумия, не нашёл ничего лучше, чем потеря сознания или же спуск на уровни глубже. Когда тот, после громкого треска кости, рухнул на пол, маленький крысолов схватил руками вешалку для верхней одежды, выставил навершие в сторону прохода, решился встретить опасность лицом к лицу. Хоть и со слезами на глазах, но всё же.

Барьер разрушился — из тёмного проёма влилось то, чему нет места под небом живых. Бледные, как ночная луна, тощие антропоморфные фигуры залетели в трапезную. Кожа на телах болталась изорванным тряпьём из стороны в сторону. Жевешу явно приоделись. Кафтаны, жилеты, накидки, рубахи — вот элементы их гардероба для Саккумбиевой ночи. У некоторых шуток свежевателя плоть со спины ложилась на изуродованные головы без губ, создавали видимость вуали, что скрывала щёлкающие гнилые зубы. Голодные порождения набрасывались на всякого, кто часами ранее и не подозревал о том, с чем им придется столкнуться. Видя невообразимое, люди хватались кривыми пальцами за верхнюю, левую, часть груди и падали на пол. Когда в удушающем тумане хаоса одно из этих существ нападало, оно широко расставляло свои лапы, раскрывало вертикальную пасть, которая тянулась от паха до горла. Острые клыки без труда перемалывали кости.

Те, кому не повезло быть спасённым смертью в самые первые секунды, противостояли прожорливой угрозе под эгидой троицы. Каждый Ворон делал точные выстрелы, наносил смертельные удары топорами и другими приспособлениями, отступая к кухне, ловко уклонялись, мастерски контратаковали, танцевали погребальный танец.

Грегор метнул небольшой искрящийся сосуд в толпу этих тварей и громко начал отсчет: — Раз! — Порождение, отвратительно смеясь, перепрыгнуло через тело старика, махнуло лапой. Волчий брат стянул нож со стола, воткнул его прямо во внутренности. — Два! Это не они вышибли дверь! — предупредил он остальных.

Маленький Квазий бил стойкой с крючьями зубастый бездонный мешок, пытался спасти того, кто ранее пустил его за стол. Существо выбило случайным движением его оружие и отшвырнуло. Крысолов вцепился в руки беззвучного мужчины, изо всех сил тянул на себя. Тайлер, размахнувшись, зарубил врага маленького человека и сказал: — Он мёртв! Не спасай трупы — прячься!

Овражник осмотрелся — разглядел в ближнем углу небольшую жаровню на ножке. Достав из карманов полынь и чертополох, побежал к ней.

— Семь, — с тяжёлым дыханием проревел сражающийся.

Искрящийся сосуд с двойным свистом взорвался. Попавшие в зону действия, шутки разбились как об стену субъективности юмора. От полученных повреждений с хрустом падали на залитый кровью пол. Всюду ошмётки, да кровавая рвота. Жевешу набрасывались на своих собратьев по уродству, рвали их на части. Пожирали как тощий бродяга наваристую похлёбку.

Все выжившие собрались возле двери на кухню. Крысолов со слезами на глазах прибежал с дымящейся жаровней. У «кошмароборцев» появилась возможность перевести дух; пока твари отвлеклись. В этот момент до них с улицы донёсся знакомый голос. Его отчётливо слышали сквозь терцет щелчков, стенаний, и скрежета воды.

Через два дома на той же улице; на крыше среди острых шпилей стоял человек в чёрном плаще. Его белый шарф пропитывался прикосновениями багровых капель и тянулся в стороны, следуя потокам ветра чудовищных криков.

Вальдер был не один, несколько фигур, скрывая свои лица в глубинах капюшона, сжимали в руках что-то отдалённо похожее на секиры. Древко этих инструментов обмотано бело-серой тканью; покрытой неизвестными символами. Белошарфный всматривался в потоки дождевой воды, что бежали под ним и отражали изувеченное небо. Выхватив длинный огор, выстрелил вверх, словно там был невидимый глашатай пиршества высшего звена цепи. Таким образом, заявил о своём присутствии тварям, которые заполоняли улицы как модники лавку со всякими аксессуарами. Шутки освежевателя в тот же момент, почувствовав десерт, ломанулись к нему. Стуча зубами, толпились у подножия дома, пытались вскарабкаться по скользкой стене. Через череду неудачных попыток подняться по вертикальной преграде, щелчки костей начали заполнять помещения нижних этажей. Отрывистые удары усиливались, когда толпа находила лестницу внутри и взбегала по ней. Их появление на самом верху — лишь вопрос времени.

— Мы не слушали, закрывали свои уши в надежде, что опасность — всего лишь вымысел. Мы заплатили слишком высокую цену. И поэтому не можем допустить провала. Этот виток обязан стать последним, — рассматривая свою раскрытую ладонь, произнёс Вальдер. — Вдали мой дом стоит. Незабвенный там лежит. Обличитель правды говорил. В уши горном он трубил. Глотку рвал и в драку шёл. Страх слепил Владык, но союзника нашёл. И вот он миг, и сбылись предупрежденья. Спрут из спеси нас настиг, вылез прямо из забвенья. Вдали мой дом стоял. Незабвенный голод утолял. Вдали мой дом стоял, в крови под пеплом утопал. Под покровом серым, пропала радость, и пахло серой… Вороны! Слушайте меня! Вот ваш авгур! — крикнул Вальдер и застучал кулаком по груди. — Сегодня наша судьба пришла за нами! Фатум, который мы пытались остановить, осмелился показаться перед нами! Так встретим же его с улыбкой на устах. И пусть сегодня… она проклинает свою наглость, потому что… мы вырвем ей зубы и глаза! Больших тварей оставьте старшим, а теперь сражайтесь! Сражайтесь яростно, как никогда ранее. Для этого мы собрались все вместе. Сражайтесь во мраке Саккумбиевой ночи и смейтесь в лицо Р’одум! Мы исполним наше обещание… во что бы то не стало. Если сегодня не победим, то точно задержим, чтобы наши братья и сёстры смогли сразиться в другую ночь!

Процессия голосов смерти разбавились лязгом металла и свистом пуль. Волна взрывов накрыла улицы города. Такие сигнальные огни показывали, что есть готовые противостоять кошмару. С башни мастерской донесся звонкий смех. Мастер Шылдман давил довольную лыбу. Стоя рядом со своим лучшим творением, опустошил пузырёк и направил инструмент с семью трубками на кровожадные полчища. Шылдман под аплодисменты своей супруги, которая годилась ему во внучки, полил градом металлических мух мерзких врагов всего живого. Он смеялся — был доволен.

По крыше побежали трещины да провалы, устремились к Вальдеру. Что-то огромных размеров ползло к нему.

— Я — не Ворон. Я — не еда. Я — древний Лорд! — прокричал тот и бросился в бой.

Выжившие в гостинице люди, стоя в едком дыму, переглянулись. Грегор схватился за ручку двери; она вела через маленькую комнату с необходимой утварью на кухню.

— Сигнал? Это оно! Нам пора уходить, — произнёс он, поправляя свой головной убор.

— Наше место с остальными. Мы не пойдём к ним? — спросил Тайлер.

Кана осторожно подвела рукой Квазия, державшего дымящеюся жаровню, ближе к себе. Она ожидала возможного нападения шутки, которая трепыхалась рядом.

— Мы должны найти Рамдверта и убираться отсюда.

— Ты же слышишь эти звуки, это просто бойня. Мы не можем уйти, оставив их на убой.

— Не можем, но нужно. Ты же тоже слышал Вальдера… мы присоединимся к ним в другую ночь.

— Тогда будет уже поздно.

— Думаешь, я не хочу к остальным? Ещё как хочу, но сейчас нужно делать то, что нужно делать.

На Грегора набросилась одна из Шуток в кожаном плаще. Отступив в сторону, остановил лапу с кривыми когтями встречным ударом топора. Вдарил ногой в покрытое мясом колено, уложил голодное порождение на пол. Затем дал волю ярости, начал топтать укреплённой подошвой подобие затылка этой твари, пока не превратил его в костяную кашу.

На его спутников также напали. Всё закончилось в третью часть мгновения. Когда обернулся — двое из троицы уже наносили решающие удары. Полурукий вытащил лезвие кинжала из правдоподобного трупа, а потом проговорил медленно и почти уверено:

— Ладно. Пошли, найдём его.

— Попробуем отыскать и твой шанс на новую жизнь. Слышишь меня? Пойду первым. Фонарь мне, — сказал Волчий брат и открыл дверь.

Вошли в маленькую комнату. Время пребывания в ней казалось вечностью, будто каждый шаг делался в пустоту. Единственным подтверждением действия служил звон посуды, что разбросана под ногами. У них получилось преодолеть пространство нескольких шагов — добрались до кухни. Стены помещения, в котором ранее готовили любимые пироги, изменились. Их непроглядным слоем облепляли тающие люди. Некоторые пытались тянуть свои руки, чтобы подать сигнал о присутствии жизни и быть спасёнными. Но было уже поздно, черта невозврата была пересечена.

На большом столе лежали изодранные тела помощниц хозяйки гостиницы. Прожорливое уродство, почти захлебываясь собственными гнойными слюнями, крепко держало бёдра, сжимало грудь, выгрызало куски плоти красоты. Пучеглазый многоконечный глазочей заметил Воронов, перестал совершать возвратно-поступательные движения, а после раскрыл пасть и оглушительно завизжал. Кана нажала на спусковой крючок — меткое попадание закрыло расселину. Оно подавилось пулей, пошатнулось и пауком прыгнуло на стену, где скрылось в обшитой мясом поверхности как брошенный в воду камень. В уши пробрался громкий крик ребёнка. Крик превращался в бурление.

На кухню зашёл жирный великан-пигмей, держа перед собой большой металлический круглый сосуд. На безглазой косой харе с перекошенной челюстью висела тряпка. Свет фонаря показал, что к холщовому лоскуту пришиты ушные раковины, будто бисер на ритуальном платье. Вороны не двигались — наблюдали. Тот поставил котёл с кипящей жидкостью, подошёл к стене, прильнул к ней. Напряг слух — уловил отголосок дыхания. Его тут же затрясло. Снял с пояса зазубренный тесак, провел лезвием по шее — из раны потекла вовсе не жидкость, а высунулась третья рука, которая быстро росла. Когда превзошла по размерам другие две, то обрела свою волю и выхватила тесак, замахала им. Пигмей вырвал из ошмётков маленькое тельце и швырнул в котёл. Ингредиент для блюда был найден.

— Нужно торопиться, — проговорил Тайлер, не желая больше ждать. Рванул с места, оттолкнулся от опоры и прыгнул на трирурокого. Тот быстро повернулся голодным псом, услышавший трепыхания раненой дичи, и схватил Полурукого за горло. Насладившись моментом, поднял тесак, чтобы усмирить свою добычу, но Грегор оборвал все планы слепого жирдяя. Схватил новорождённую конечность, попытался превзойти чудовище в физической силе, однако получилось только сдерживать. Ему помогла Кана, пальнув в украшенную раковинами повязку. Все воспользовались моментом.

Трирукий взвился и откинул мистера «Сломанные часы», который успел перед этим воткнуть кинжал в перекошенную челюсть. Спустя мгновение, один стремительный взмах срубил голову. Она, подозрительно, медленно прикатилась к котлу и зашевелилась. Грегор схватил её, бросил в кипящую жидкость. Туловище великана замерла, а после рухнуло рядом.

— Это было быстро. Даже очень быстро, — подметил джентльмен, смотря на одного из Р’одум.

Тайлер подлетел к телам девушек и осмотрел их. Их внешний вид не был обманчивым — они были мертвы; убиты, возможно, одним из самых ужасных способов. Когда распахнул дверь кладовой, провёл глазами несколько поисковых линий.

— Ивва?! Ты здесь? Ивва…

— Её здесь нет…даже на стенах нет. Думаю, она жива и сейчас прячется в безопасном месте под защитой Рэмтора, — утешила Кана.

— Ага, — ответил он, пытаясь поверить в столь удачное стечение обстоятельств.

— Она жива. У неё нет другого выбора. Вы же планировали бежать. Вот этим всё и должно закончиться, — прошептал Грегор. Его язык говорил одно, но глаза выдавали другое. Сомнения едва не раскрыли себя.

— Я тоже так думаю. Госпожа сильнее, чем кажется, — добавил обливающийся слезами Квазий.

Группа из четырёх человек, спасающихся из муравейника забитого шутками свежевателя (и только Зодчий знает, чем ещё), остановилась у выхода. Над ним был закреплён изогнутым гвоздём веничек чертополоха; трава, дарующая защиту от злых духов, дрожала, разрасталась в разные стороны красными венами.

Другого выхода не было, поэтому все вышли на улицу.