Полихромный ноктюрн

13. Нарушение равновесия

Из «Пьяной коленки» вывалились постояльцы, спорили, касались разных высоких, и не очень высоких, тем. Всё-то им было по плечу. При желании могли бы по щелчку пальцев изменить весь мир, научить неумех вести дела и удерживать порядок в государстве Вентраль. Ещё могли направить струю на далёкие огни, что горят в верхнем озере, но не делали это только потому, что не хотели; да и зачем вообще. Толстопуз решил выделиться, с угрозами кряхтел про Воронов и самого Хора. Желал им поскорее исчезнуть, дабы не пачкали мир своим в нём пребыванием. «Без таких страхолюдин всем станет только лучше», — фырчал тот.

Грегор, мертвецки улыбнувшись, прошёл мимо.

Перед заворотом в переулок, коих слишком уж много, был остановлен немым образом. На него смотрела особа, прятала лик под чернейшей вуалью. Такую и слепец разглядит. Позади неё — гробовщик в пугающей маске послушно держал корзинку, будто слуга или кто-то приближённый к этому. Она выставила указательный перст, маятником покачала им. Прямо перед Грегором, прорвав пространство, выпрыгнул облачённый в дым убийца. Кинул снизу топор и вбил лезвие в челюсть. Вернее так бы и произошло, если бы напавший тут же не исчез. Отразив атаку предчувствия, приготовился к продолжению, но его так и не случилось.

— Пойдём, мой друг, не сейчас. Будет ещё время, сколотишь для него гроб, — донеслись из-под вуали слова, адресованные тому, кто делал замеры на расстоянии.

Гробовщик сложил ленту, последовал за своей госпожой. Парочка прошла дальше. Проводив их, Ворон ушёл на узкую тропу меж домов. Из-под подошвы выпрыгивали отчётливо слышимые подтверждения прикосновению к камню. Тяжёл его шаг.

— Намерено не скрываешь топот? — задала вопрос ожидавшая в переулке. — Тебя слышно за лигу.

— В этом нет нужды. Всё равно услышала бы, рыцарка.

— Я — Рыцарь и никак иначе. Уже говорила об этом. Тогда выражалась на непонятном языке, или попросту забыл? У всех Воронов проблема с памятью?

— Не, я особенный. Туговат на ухо. А тебе идёт колпак. Точно ведьма. Раньше не видел его на тебе. Где нашла такую прелесть, неужели сама сшила? Украла? — тут же наклонил голову вправо. — На мгновение показалось, что клинок стал толще бревна. — Так всё, довольно размахивать рапирой. Так и пораниться можно.

— Во время первой встречи… ты не был таким наглым. Что успело измениться, что произошло в доме вермунда, Мик… Миг… Грибка?

— Неужели я слышу попытку в юмор? Неумелый, но уже кое-что. Есть куда расти, — спокойно подметил Грегор и вынул из кармана камни. — Вот они, забирай.

— Вот так просто отдаёшь их мне, даже не торгуешься, не пытаешься продать за золото?

— Эти рубины важны для тебя. Не знаю подробностей, но Её Величество Каэйдра даровалаих своим верным стражам. А это значит — ты одна из них, а не из странствующих. Была… по крайней мере. Потому… не хочу ничего продавать человеку, который утратил смысл своего существования. Называй это пониманием, добротой… мне не важно. Так что забирай.

Худенькая фигура в чёрном доспехе приняла их, рассматривала лежавшие на ладони капли.

— Изгойская солидарности… пусть будет так, — сказала она. — Эти корунды — затвердевшие слёзы сердца первого правителя династии. Смотришь на них и оказываешься под дождём воспоминаний древности. Смотришь и понимаешь, они стали твоим собственным сердцем…

— Так вот он — секрет преданности?

— Всё намного сложнее. Слишком трансцендентное. Лежит за пределами моих способностей говорить…

— Хватит заклинания тут произносить. Я понимаю, — прервал её Грегор. — Теперь останешься здесь или покинешь город? Куда отправишься?

— На поиски Хора. Так я ответила бы днём ранее. А теперь даже не знаю. Быть может, укроюсь под сенью Межутковых земель на некоторое время. Там будет чуть более безопасно, нежели в шести королевствах без королей.

— Межутковые земли свободны. В этом их достоинство и недостаток. Там Специальный отдел Минитерства не будет тебя искать, а если и будет, то в последнюю очередь. К тому времени Садоник издохнет — тогда сможешь вернуться. К тому же… там велика вероятность найти других рыцарей.

Вернувшая утраченные слёзы кротко покивала.

— Даже не спросишь, почему передумала преследовать Хора?

— Видимо на то есть причины. Мне они не интересны. Но коли начнёшь, останавливать не стану.

— Тогда поберегу слова. Не хочу обесценивать их, пуская в пустоту.

— Есть свои прелести в разговоре с пустотой. Надо выговориться — выговорись. Кому ещё рассказывать? Тем кому не всё равно? Не вижу в этом ничего…кроме эгоизма. Накидывать свой груз сопереживающим — отягощать их, бросать на голову мешок с де… с песком. А они и без того утопают в волнах своей бытности. А когда напротив безразличие, выпадает удобный шанс облегчить свою ношу. Ещё вдобавок можешь услышать собственные мысли. Вдруг… произнеся их… поймёшь, что всё не так уж и страшно.

Рыцарь посмотрела на небо со дна городского каньона. Сгущались тучи, близился дождь.

— Очередной раз показал всеобщее заблуждение насчёт Воронов, — сонно проговорила служительница династии. — Вот поэтому и передумала гнаться за Хором. Раз за ним идут такие…как ты…то кровожадная идущая по изнанке мира сущность… не такая уж и кровожадная.

Грегор выставил раскрытую ладонь, на неё падали капли.

— Верно, он не кровожаден — а кровощедр. А так …да, вокруг него множество кривотолков. Как же иначе, когда сплетники, сказители, да и сама церковь, говорят о нём чаще, чем о многих Приомнисах. И все они ошибаются, или намерено лгут.

— А какой он на самом деле?

— Другой. Большего не скажу. Может, при следующей встречи поговорим об этом. Заодно расскажешь мне о своей рапире. Почти умираю от любопытства, хочу знать откуда у тебя оружие из рвоты пиявок.

— Буду считать это договором. Его нельзя нарушить, иначе вино будет тут же высыхать, прикасаясь к губам. А на счёт него… главное чтобы не стал таким, каким его считают.

— Неужели меня только что прокляли? Какой кошмар! Все рыцари такие суровые?

— Нет, только те, кто воруют свои колпаки.

Стоя под дождём меж построек, даже посмеялись. Она начала кашлять.

— Как ты?

— Ещё до конца не восстановилась от встречи с Аколитом в подземелье. Ему удалость застать меня врасплох. Не ожидала такого эффекта от песен. Это даже хуже всякой любовной серенады барда без голоса и слуха. Да ещё и стая его воздыхателей — настоящие ожившие утопленники, для которых потеря ноги — не более чем мелкая неприятность. Но будет мне уроком. Такого больше не повторится.

— Да, такие барды — это зло воплоти. Их можно сажать в пыточные камеры, тогда никакой набор инструментов не придётся применять. Молчун быстро выдаст все секреты. Не могу не спросить, неужели кто-то нашёл в себе храбрость, чтобы петь серенады рыцарю Капиляры? Или это было случайное сравнение?

— Да, кто-то нашёл…случайное сравнение, — сказала она.

— Вот лекарство, Бенард приготовил его, а ты ему по морде заехала. Какие утонченные манеры, — произнёс Грегор и вытащил из поясной сумки два флакона. — Вот этот, — показал склянку, наполненную зелёной жидкость, — пей по утрам, по чуть-чуть. А этот, — приподнял другой с прозрачной, — По вечерам через день. Запомнила? Они помогут оклематься от песнопений, ускорят заживление организма. Но чуда не жди, это не слёзы О великого Приомниса Шихи. А всего лишь лекарства, сваренные О великим белпером Бенардом.

— Даже так… А я его и не поблагодарила…

В конце каменной тропинки по воде побежали разводы. Они приближались, а вместе с ними начинал слышаться шелест страниц.

— Ничего, я отправлю ему корзинку с фруктами от твоего имени, — поторопился сказать джентльмен.

— Но ты же не знаешь моего имени. Меня зовут…

Ворон подтянул её к себе и вдруг поцеловал, крепко обняв. Рыцарь опешила, сначала сопротивлялась, но потом перестала. Такая неожиданность продлилась половину минуты. «Как всё быстро случилось», — так бы подумалось всякому наблюдателю.

— Не говори имя. Не сейчас. Тебе нужно уходить, нужно добраться до сени Межутковых земель.

Оторопевшая крепко накрепко сжала рукоять клинка, в её глазах запыли огни возмездия. Такую дерзость нельзя оставлять без внимания.

— Это была моя благодарность за помощь. Теперь ничего не должна, — растеряно запиналась она. Судя по виду, в мыслях продолжала говорить, но вернулась слабость и карманником сперла дыхание.

— Хорошо-хорошо, а теперь давай обменяемся головными уборами. Закрепим наш договор. Так сказать… придадим больше мотивации. Я очень дорожу своим цилиндром и отправлюсь в глубины сферы, чтобы вернуть его, — ловко совершив обмен, обхватил за плечо, повёл с собой. Облачённая в чёрный доспех под тёмной накидкой не до конца понимала происходящее, чувствовала себя ребёнком, который запутался, наблюдая за крутками ореховых скорлупок. Смотрела на Грегора, к удивлению, её колпак ему шёл, делал каким-то загадочно-устрашающим. Тот провёл пальцами по своим губам, а потом по лицу.

— Что вообще происходит? Это какой-то метод кнута и пряника? Сначала…а потом поскорее спроваживаешь. Не понимаю к чему такая спешка…

— Быстрая ходьба полезла для здоровья, тебе это нужно. А я помогаю, — выйдя из переулка, подозвал троих прохожих, ими оказались молодчики Желтозуба. — Вы, подойдите сюда, будьте добры, быстро, — позвал он, прислушиваясь к шелесту.

— Кто тут раскомандовался!? Ты, походу, не здешний раз так разговариваешь. Быстро? Слышь, может, ещё сесть прикажешь и хвостиком повилять? Мы, по-твоему, что, псы подзаборные? — возмутился левый в расправленной рубахе и старом сюртуке.

— Погоди! — загорланил следующий. — Это же брат Шефа!

— О-о, господин Грегор, не признали вас в этой…шляпе?

— Дело есть, подсобите?

— Конечно! Что нужно сделать, кто-то микаты зажучил? — молодчик из-за готовности к действию, или из-за чего другого, выпрямил спину — идеальная осанка.

Все разом обнажили изогнутые клинки с цветными рукоятями.

— Нет, нужно сопроводить мою спутницу до ворот в целости и сохранности. А ты собери припасы в путь, пока они идут до ворот. Они не должны тебя ждать, успеешь?

— Да, Шеф! То есть бра…мистер Грегор. Сделаем в лучшем виде, — юный мужичок тут же рванул собирать котомку. Оставшиеся стали чересчур серьёзными, сурово оглядывались по сторонам.

— Вот тут мы и расстаемся до нашей следующей встречи.

— Ответь без увиливаний. Ты почуял опасность?

— Нет, вдруг вспомнил, обещал одному человеку помочь с важным делом. Вот и всё. Раз договаривался, нельзя опаздывать.

— Какой бы мастер не делал маску… не своё всегда отвалится, — вернувшая корунды оказалась на границе бодрствования и сна. Почти спала на ходу. — За каплями что-то скрывается. Не пойму что. О, вы тоже слышите шелест? Я не видела поблизости никаких библиотек. Если появятся чернокнижники — нужно бежать. Не справишься с ними в одиночку…

— Так, времени мало. Вы двое, от вас несёт ромом. Ведите её, держите ближе к себе. Уловили? А теперь идите.

Отдаляясь от своего случайного спасителя, рыцарь Капиляры то и дело оборачивалась. Не доверяла своим глазам почти так же, как утомлённый бессонницей человек, который по многу раз глянет на стрелки часов, чтобы убедиться в истинности увиденного. Вдруг обман?

— И правда… похоже, — под нос произнёс Г., — Бежать… чтобы они пошли по твоему следу и казнили тебя? Ага, щас. Зря…что ли… из подземелья вытаскивал…

Прождав некоторое время, недолго, направился в Рыбацкую деревню в Оренктонском порту. Дождь усиливался, лил из ведра сплошной стеной. На расстоянии тринадцати шагов почти ничего не видно, лишь искажённые очертания. Стихия барабанила по земле, брусу и крышам. Появлению свежести мешал неугомонный запах рыбы. На перекладине висела сеть из крученой нити, ветер гонял её, пытался уподобить волне Глухого моря.

Большой перекошенный склад, огромный ржавый замок висел на воротах. К нему уже давно не прикасалась человеческая рука. Судя по всему, постройка брошена хозяевами. Дотронулся кончиком пальца к замку — тот развалился на части, упал. Прошёл внутрь. Там четверть дальней стены обвалилась — открывала вид на беспокойный водный простор. Подтащил стул и сел в самом центре, смотрел вдаль. В момент ожидания прикрыл глаза, тут же поднял веки. Каждый раз, когда моргал, видел одинокий маяк, которого там и в помине не было. Цепи на двери подпрыгивали, нечто ломилось на свободу, повторяя голосом яростного ничего: «отдай их мне, отдай…». Грегор достал трубку, появилась необходимость закурить, но всё промокло, да и смесь закончилась. Наглядный пример того, что что-то есть всегда, но только не в моменты настоящей необходимости.

Сзади скрипнули ворота. Нет, не ветер — за ним пришли, и оно рядом. Из бреши показались фигуры одетые в тёмно красно-коричневые рясы. Из-под верхнего слоя изредка показывалась перевязь с кинжалами и обвязанная цепью книга. У каждого на шее висел вырезанный из дерева медальон — насекомое со сложенными в одном направлении крыльями, колющий хобот под ветвящимися остями отходил строго вперёд.

Министерские убийцы — Хексенмейстеры, перемещались почти на четвереньках, почти по-звериному, окружали Ворона. Один из них вытянул шею — принюхивался. Так они находили свою жертву, ибо глаза, как и лицо в целом, закрывала многослойная повязка из плотной красноватой ткани.

— Рыцарь Капиляры, страж крови Династии Венн, — на удивление культурно заговорил стоявший позади. — Вы обвиняетесь в измене Империи Вентраль за службу Каэйдре, которая своими грязными отношениями с усопшими дискредитировала порядок. Осуществив побег, Вы отказались раскаяться и присягнуть на верность Министру-Наместнику. Потому вынужден вынести приговор и привести его в исполнение незамедлительно…

Грегор всё так же сидел на стуле, сложив руки на спинке.

— Ну привет, бараны, — поздоровался он. — Вам, убийцам из особого отдела, стоит только учуять запах жертвы, так сразу же ломитесь по её следу. А от слюны вообще дуреете. Какая-то, прям, константа. С тех пор ничего не изменилось. Знай я этот фокус раньше, этой встречи не произошло бы.

Слепец покрутил головой, прислушивался.

— Я узнаю этот голос, — произнесла единственная фигура, на чьём поясе весел металлический сосуд для сжигания трав, окуривания.

— А я узнаю твой. Неужели сегодня вечер встреч давних знакомых? Не зря, значит, шею помыл.

— Тебя не может здесь быть. Ты мёртв. Семь кинжалов… их лезвия проткнули твои органы, перерезали сухожилия…

— Глаза замылились, промахнулись. Такое случается и с лучшими. Ничего не поделать. Главное — чтобы в борделе не случились осечки, а то точно захлебнетёсь переживанием.

— Не случается.

— Ну, тогда меня здесь нет, а мой голос вам кажется. Как и всё, что случится внутри этой развалины.

— Убийца благородных потомков Первых людей — Левранд, мы приговариваем тебя к последней смерти. Из этой петли уже не выберешься.

— Это вряд ли. У меня ещё есть дела. Например — вернуть эту шляпу, — сказал Г., и поднялся на ноги. — Назвал меня убийцей. Так что же получается, меня примут в ваши ряды, оденут в этот клоунский балахон? Станем одной дружной семьёй баранов, будем секретничать и расчёсывать друг другу волосы. Превосходно! А тайным жестам обучите? Такую же цацку дадите?

— Раньше ты не был таким болтливым. И судя по твоей речи, тебе и клоунский наряд не нужен. Жалкое зрелище. Или же всему причина — страх, который прогрызается из недр памяти? Страх, как и воздух, опьяняет…

— Может быть. Раньше я был не в ладах с самим собой. Теперь же… всё иначе. Могу себе позволить поупражняться в риторике. Но ты прав. Жалкое зрелище. Ведь бараны не понимают, что залезли в пасть левиафана. Глубины не будут милосердны к вам…

— Довольно болтовни. Последний шанс сказать последние слова. Произнеси что-нибудь получше… чем СТОЙТЕ или же НЕ НАДО. Пусть мир запомнит тебя непокорным ублюдком, который с достоинством сделал свой последний вздох.

— Всем мы гости в этом мире. Теперь же…я возвращаюсь домой. Вероятно, нечто такое я бы произнёс перед смертью. Но не сейчас. Интересно, сейчас здесь семь Хексенмейстеров, а сколько останется после нашей дружеской беседы? Подожди-подожди, не отвечай. Пусть будет сюрпризом.

— Ты был услышан. Да будет так. Сангуисовы пиявки выпью тебя досуха.

Министерец снял лампу, за половину движения чиркнул цепями — она зажглась. Из прорезей повалили клубы дыма, а благодаря перекрёстным взмахам, которые выглядели так, как если бы ложкой размешивал варево в котле, облако ширилось.

Приговорённый к смерти засунул руку в карман, спешил найти в нём что-то. Щёлкнув пальцами, отбросил в сторону искрящийся сосуд, повернулся на сто восемьдесят и пустил топор снизу вверх, боднул плечом убийцу, — освободил лезвие из плена костяной тюрьмы нижней челюсти, затем сразу описал дугу и вспорол горло как старый бурдюк с вином. Тут же отпрыгнул вбок, пустил второму пулю прямо в переносицу. Нелицеприятное ранение. Третий налетел сверху, поняв что цель в остроконечной шляпе отступила на шаг назад, попытался закрутиться, чтобы дотянуться сапожным клинком, но был остановлен встречным крюком. Какой бы не была его задумка, она сломалась, как и палец Ворона. Тут неудачливый прыгун нанёс серию из колющих и режущих ударов. Каждый был отбит. Когда повторил мастерскую комбинацию, Грегор поймал в замок державшее кинжал запястье, крутанул древко, — сустав не выдержал и от боли кулак разжался, выронил клинок. Обезоружив, добавил пару в подбородок и раз в солнечное сплетение. Без промедлений кинул пытавшегося вдохнуть, накрыл им искрящийся сосуд. Бомбочка взорвалась, — разнесла грудную клетку с характерным звуком, принёсшим радость и удовлетворение в тёмные закоулки души.

Следующий вылез из-за повозки, с чудовищной скоростью побежал по прямой. Хексенмейстера окутывал чёрный туман. Вот глаза видят его, а через мгновение уже нет. Нечто подобное происходит при попытке следить за летающей мухой. Убийца исчез, а через секунду проскользил к ноге, сделал подкат, и ранил сражающегося против четверых в бедро. Доля секунды слабости открыло целое окно для дальнего убийцы с одноручным арбалетом. Тот выстрелил, болт полетел прямо в сердце, но был пойман и воткнут в ключичную впадину того, кто пустил кровь. Подняв с земли кинжал, метнул его в стрелка, попал под рёбра правой стороны.

Оставшиеся двое растворились в чёрной пелене. Грегор дважды уклонился, повернувшись вполоборота. Сталь начала свой лязгающий танец внутри заброшенного склада. Ежесекундно атакующий становился защищающимся и наоборот. Хексенмейстеры кружили свирепым смерчем из парирований и контратак. Ни одна из сторон не уступала другой. Слыша нарастающий шепот, Ворон попытался закончить всё как можно быстрее, но шанс так и не предоставлялся. А вырвать его самостоятельно не девала неожиданная слабость, каждое действие, будто бы совершалось под водой. И вода с каждым вздохом нагревалась всё сильнее и сильнее. «Новый яд, наверняка… он», — подумалось ему. После чего на обратной стороне его глаз показался Маяк, край двери немного выгнулся, и образовалась щель, откуда из тьмы выглянуло множество зрительных сфер. «Их не просто так называют Чернокнижниками. Выпусти, дай поглотить их», — проговорило журчание, что донеслось из башни.

Вдруг ускорился, Хексенмейстеры не успели адаптироваться к новому ритму. Проскочив в открывшуюся лазейку, отсёк одному руку по локоть, а другому ногу. Добить их не составило труда. Победитель тяжело дышал, лёгкие горели костром. Упав на колени, хлопал себя ладонью по голове, будто бы хотел что-то из неё вытряхнуть.

Побеждённые задёргались, куклами без верёвочек поднялись на ноги. Окружили. Ткань на их лицах приподнималась гниющей листвой, под которой ползут змеи. Красноватый покров соскользнул, показал скрытое: ни ресниц, ни бровей — ничего нет, вместо носа разделённое перегородкой углубление, а выше — глаза с вертикальными зрачками. Много уродства он повидал за свою жизнь, но сейчас пробрало почти до мурашек ностальгического отвращения. Во рту появился вкус желчи, что устраивал вольный парад по языку. Вытекающая из раны кровь закипела, превращаясь во мглу, тянулась к чёрному туману, пожирала его.

Что-то щёлкнуло, охотник в колпаке узрел правду: невредимые Хексенмейстеры стояли перед ним, все семь на фоне Глухого моря. Главный сорвал книгу, открыл её. Читая строки, гортанью издавал хрипения, какие можно услышать во время ночных плясок у костра в пограничье; или же похожие. Затем поток перешёл в общедоступные слова. Безэмоционально призвал привести приговор в исполнение. Стоявший по правую руку от него открыл свою книгу, сжал краешек закладки двумя пальцами, одним из которых был безымянный, и протянул перед собой. Слегка потряхивая, заставил закладку шевелиться. Ей оказалась мелкая готовая вырасти Сангуисова пиявка. Червь извивался, искал источник сладкого аромата и нашёл его.

Ворон покачивался из стороны в сторону, брёл к одинокому маяку, стоявшему в бескрайних чёрных водах. Волны спеси хлестали по башне, — с каждым разом уголок двери отгибался всё больше и больше. Во тьме проявлялась картина. На полотне воспоминаний был мужчина в цилиндре — Левранд, его окружали люди. Лица некоторых из них имели поразительную схожесть с теми, что скрывались под обмоткой Хексенмейстеров. Там же отобразился момент предательства; а кто-то сказал бы: момент естественного разумного решения, подкреплённого желанием жить. Спасённые продали своего спасителя, сдали Министерским убийцам, которые и казнили Защитника отбросов. Повесили едва живого в глубокой яме и завалили её трупами, чтобы ТОТ в свои последние секунды видел лишь их; и ничего более.

Грегор протянул руку к двери. Голос звал его, обещал отомстить, разорвать на части, сожрать нервы каждого.

— Нет, — произнёс он и надавил на краешек, дабы закрыть брешь. Это давалось сложнее, чем можно представить: изнутри сопротивлялись. Но всё же ему удалось пересилить — дверь закрылась.

Узнав вкус железа, открыл глаза, проснулся. Он снова на заброшенной постройке. Там ветер гонял пустые страницы из книг, одна из них прибита кинжалом к стене. На ней алая надпись «ДНАРВЕЛ». Выплюнув комок, провёл взглядом и увидел: министерцы лежат бездыханно, на шеях рваные раны — явные следы укусов. Тут понял, что именно выпихнул из своего рта. Каждому из семерых отсекли, отпилили руки и ноги; в центре склада ими выложен узор — спираль. Отреагировав так, будто бы случилось худшее. Не казненный поторопился покинуть Рыбацкую деревню.

На нижнем этаже борделя Мышиного узла от стены к стене металась светловолосая девушка в поношенном платье цвета бордо, с придыханием что-то проговаривала себе под нос, видимо — репетировала. Иногда останавливалась возле двери, чтобы постучать; то заносила кулачок, то опускала. Набравшись решимости, всё же легонько стукнула дважды. Тут в коридор ввалился окровавленный Грегор; ковылял мертвецом. Она сквозь испуг захотела помочь ему, но тот схватил её за руку и затащил в комнату, усадил на диван. В полудрёме снял плащ, сел рядом и опустил голову на бёдра, лёг. Девушка не произнесла ни слова, а лишь водила ладонью по его чёрным волосам. Вот она безмятежность. Лениво бегая глазами, искал мешочек с курительной смесью. Его-то ему и не хватало для того, чтобы придти в себя. Ещё разыскивал футляр со шприцом, который ему дали для проверки действенности его содержимого; того нигде не было.

Девушка продолжала гладить растрепавшиеся волосы. Так тепло. С понимаем утешила, рассказывала о подлости жизненного пути, которой то и дело выставляет преграды перед идущим. Открыла не секрет, поведала, что иногда нет другого выбора, кроме как пролить кровь ведь хищника не отпугнуть добрыми словами. Потом девушка, любившая бороться с ним на руках(вероятно, попросту желала чувствовать тепло его руки), начала напевать песню о неоднозначности облаков, где облаками был путь к судьбе. Да, жительница борделя была добра. И даже не пыталась вытянуть какие-либо сведения для их безвозмездной передачи или же продажи. Разве можно утверждать наверняка, что мужчины думают лишь об одном?

Грегор уловил то самое спокойствие, повернулся на затылок и смотрел на потолок. Его совсем не интересовали бордельные звуки, пробирающиеся сквозь маленькие трещинки. Смотрел на светловолосую, а она на него. Эти черты лица, будто сотканы из любви и добра. Моргает, моргает, моргает ещё раз и поднимает веки, а её головы уже нет, её откусила тварь, вырвавшаяся из-под пола. Кровь оросила лицо. Нашедший равновесие протянул руку, чтобы проверить правдивость увиденного. Ничего — только сырость пустоты, да кончик позвоночника. Склизкий сгорбившийся великан с муреновой мордой махнул якорем — откинул диван. Грегор, успев с помощью переката упасть на пол, поднялся напротив чудовища и опустил взгляд свою раскрытую ладонь. Подобрав с пола топор, бросился на скользкую тварь. Взмах остановил другой — кости, державшие древко, треснули, а тело отшвырнуло к столу. «Конец пути», — промелькнула мысль. И дверь маяка вышибло как подвешенную на верёвке куклу со сладостями.

— Да… пошёл ты на хуй, — произнёс не Ворон. — Я выпотрошу тебя, дикарь. Но ты не умрёшь. Нет-нет! Не так быстро. Я утащу тебя на самое дно. Ты будешь видеть… как свет медленно угасает! Каким бы рыбомордом ты не был… такого не выдержишь. И там…там в самом низу я буду с тобой, буду пожирать твои органы один за другим. И Донный бог не спасёт тебя, — и Г., выпустил из руки полутораметровую пилу с острейшими зубцами, сразу же повторил рывок.

Бордель затрясло, все работницы и клиенты с криком непонимания ломанулись на улицу. Кто в чём. Вход в здание разлетелся лопнувшим гнойником. Камни полетели в сторону, из облака пыли выскользнул рыбомордый, что отличался от своих собратьев не только большим размером, но и агрессивностью. Размахивая металлическим стержнем со стрелоподобными лапами, размалывал опьянённых страхом живых, да и мёртвых тоже. Вой ужаса и нестерпимой боли заполнил собой ночь, а высокие шпили безразлично тянулось к небесам, не замечая происходящее внизу. Сдавив израненной ручищей мужичонку, ранее разглагольствующего о высоком у «Пьяной коленки», широко раззявил пасть, дабы попробовать на вкус хранилище исключительных знаний. Пропитанная сидром закуска протрезвела в мгновение ока из-за обжигающего смрада. Бритвенные зубы сомкнулись всего в десятке сантиметров от него.

Дикарь отпрянул, пошатнулся и разжал хватку. Сразу же начал бить по собственному скользкому телу. С растерянным видом продолжал самомордование, пока не выдохнул со слюнявыми пузырями. Рухнув загнанной кобылой, потянулся вверх, а после сразу же затих. Чёрные птицы закружили над разрушенной парадной и великаном.

Обоюдоострый клинок со множеством резцов пробил брюха, из него медленно выползало нечто, чья наружность смутно напоминала антропоида; на передней части головы видоизменённый плавник с фонарём на конце, под клювообразным наростом — зубные колья, которые выгрызали всякое бесстрашие из мира, пытались, и весьма успешно, изобразить кровожадную улыбку. Порождение темнейшей фантазии мироздания глянуло на костяную лапу, в которой бережно держало светловолосый овал с добрым, но уже пустым взглядом, и склонилось над кадавром. Пожирал плоть, продолжая смотреть всё туда же.

Из бугристой спины выросли осклизлые крылья без перьев или же кожистой перепонки. Вокруг ночной трапезы извинилась струйки чёрного дыма, подражали каким-нибудь водорослям. Мужичонка, отползая в сторону, куда угодно лишь бы подальше, случайно задел башмаком подводное растение. Прикосновение совсем ни к чему не привело. Только весь свет потух. Горожанин потирал глаза, проверял на месте ли они. Вдали загорелся единственный огонёк. Загипнотизированный пополз к нему, видя в нём шанс на спасение. Всё ближе и ближе. И вот оно, умиротворение совсем рядом — протяни руку. Не успела радость разыграться, как перед ним возникла раскрытая клеть из огромных клыков. Капкан захлопнулся.

— Ой, извини! — прорычало существо. — Кажется, я испачкал мир твоими кишками. Неудобно получилось. Но что поделать… Вороны же пачкают этот мир. Кстати о птичках…

Двое стояли напротив.

— Решил нарушить договор, а, ДНАРВЕЛ? — произнёс обувщик, убирая часы в карман.

— Как тебе удалось выбраться? — добавила вопрос зельевар.

— Договор — удобное название для самоубийства, растянутого на годы. Секунда Воронов кратка, но вы всё же продолжаете идти за ними. Идти за теми, кто в итоге вас и обезглавит. Это какая-то форма мазохизма, что ли? Ещё носите кольца с трупами и даже не знаете о том, где корни первых Гавранов. Вот ты, Кана, Канарейка, почему пошла за Хором? Потому что вытащил из лап из папаши, который по ночам путал тебя с женой? Или была настолько пуста, что сбор отравленного золота наполнил тебя, дал смысл продолжать жить? Бред! Молчишь? Вот твой ответ!

— Мы не только золото собираем. И сам прекрасно знаешь. Нет нужды озвучивать очевидное. Устал сидеть в дыму, устал быть взаперти. Понимаю. Но давай, прекращай…скоро люди набегут. Мы не расскажем Рамдверту об этом.

— Если забыл, то я напомню, — подхватил обувщик. — Всех нас объединяет общая цель. Мы должны собирать безумие, а не плодить его. Мы должны предотвратить Саккумбиевый пир, должны разорвать круг. Больше некому.

— О, Тайлер, Тайлер, ачешуительно не плодим безумие. Не с их ли подачи этот город, да и весь Оринг, присоединился к войне? Массовое истребление друг друга в особо жестокой форме… это же сбор ромашек на солнечном лугу!! Что, тоже нечего ответить?

— У нас мало времени. Возвращай смурного, умбра, или силой заставим. Даже если придётся лишиться руки, вырву его из тебя.

— Есть и другой вариант. Я покидаю поход пустых, уношу так называемого Грегора подальше. Затеряемся на континенте. Найдём её, может, она последует за ним. Пусть проживёт остаток с ней…

— О, неужели кому-то удалось прогрызться в каменное сердце? Теперь я ещё больше обязан вернуть его, чтобы разузнать об этой камнегрызке. Так что… давай начнём, — призвал Тайлер и снял с петли топор.

Днарвел проткнул великана фонарём — через мгновение хрустящий труп поднялся.

— Да будет так.

Узник Маяка пребывал в абсолютной тьме. Властительница везде, раньше ничего кроме неё и не было. Однако знал, внутренние стены обшиты извивающимися в агонии людьми. Обречённые висеть виноградинами, которые мороз прибивает к лозе, иногда прикасались к нему. Кончики холодных влажных пальцев скользили по спине, плечам и лбу. Не переставали шептать. Муравьи размышлений бегали по ходам наплечного муравейника, царапали и покусывали, показывали моменты пройденного пути. Какие-то из них — плохие, а какие-то и того хуже. В общем, ничего такого, в чём захотелось бы задержаться.

Выход отворился — шум разбивающихся волн залился в башню. Узник продолжал неподвижно сидеть, ему было всё равно. Тогда дверь распахнулась, свет повторил действие предыдущего вторженца. Прикрывая глаза рукой, Грегор привыкал к сверканию, словно никогда его и не видел. Снаружи стоял Днарвел, смотрел на бескрайние воды, точно ждал.

На необъятной поверхности надувался чёрный пузырь. Тот вмиг увеличился, взорвался и принял очертания уходящего в небо столба; на вершине загибающаяся в полусферу бурлящая гладь. Волна обжигающего воздуха с трескучим гулом высвободилась из центра — едва не снесла Маяк как какой-нибудь песочный домик. Ясное небо посерело, с него посыпался пепел. Сначала хлопья были не больше мушки, а потом с каждым вздохом узника, отжираясь, крупнели.

Столб закрутился гонимым дымом, навис над скалистым островком. Получившийся червь, разинув глотку, показал усеянный мертвецами тоннель. В далёкой глубине кто-то был. ОН приближался. С каждым шагом Хора трескотня усиливалась, оказывая давление на Днарвела, который, казалось, испытывал страх.

— Ты называл Садоника козлом, который ведёт овец на убой! Но как по мне — это делаешь ты! Я чувствую обман! Вы с Вальдером скрываете правду! Скажи что я не прав. Скажи! — заревел умбра. Не услышав какого-либо ответа, махнул лапой, занырнул в Маяк. Плотную дверь наглухо облепили цепи. Замки щелкнули, и на вершине вновь зажёгся огонь.

Грегор пришёл в себя на подземных тропах. Шея болела так, как если бы в неё залили горящее битое стекло. Кана отпустила шприц и сразу похромала к обувщику, тот лежал совсем рядом, прижимался лопатками к стене. Зельевар обрабатывала рану средствами из поясной сумки. У того по локоть не было руки, её оторвало, откусили. Она старательно кружила перевязочной тканью, не обращая внимания на собственное состояние. На её лице также остался отпечаток прошедшего сражения — щеки попросту не было, только одна большая рваная рана. Вернувшийся в сознание смотрел на них, пустота обволакивала его глаза, даже мысли покинули свою обитель.

— Они вообще были? — прошептал Г.

Двое услышали это, с трудом, но подошли к нему. Сев рядом, положили ладони на грязную рубашку.

— Не знаю, — сказал Полурукий. — Выясним это позже. А сейчас… если попытаешься извиниться, пну тебя и сломаю нос.

— Угостишь нас вином и в расчёте, — произнесла Кана. — Но только если обыграешь нас кардонт.