Полихромный ноктюрн

23. Гуляющий у подножия костра

Ступая по портовой части города, белую перчатку сопровождала пара господ: господинРыбное Зловоние и господин Тайный наблюдатель. Они не покидали его ни на секунду. Если с первым всё было более-менее понятно, то второй вынуждал быть настороже. Чьи-то зоркие глаза откармливали тревогу, не позволяли расслабиться на пути к старушке.

Вообще, портовую часть Оренктона всегда обособляли, называли Деревней рыбаков, внутригородской деревней, которая якобы старше местных тёмных шпилей. Такому отчуждению способствовал ряд причин, одной из них считалось явное отличие в манере общения, но в сравнении с другой — сущий пустяк. Ходили слухи, что деревенщины странным образом почитают бескрайний простор Глухого моря, будто покланяются забытому Донному божку. Никто толком и не рассказывал, в чем же заключается странность — просто оправдывали всё беспокойными ощущениями. Кто-то внезапно падал в пучины тревоги, где покусывали маленькие зубы страха. А кто-то жаловался, что там, спустя время, начинает крутить желудок, да и не просто крутить, вся испытываемая боль превращалась в неизвестную форму наслаждения; правда, о подобном слышалось лишь единожды.

Настоящий густой туман сплетен и суеверий клубился вокруг самого названия. Считалось: при выходе в море могло случиться необъяснимое — люди утрачивали способность слышать. Например, рыбаки, сидя в одной лодке, видели только движения губ на лицах, искажённых непониманием происходящего. Тот с кем, буквально, недавно вел разговоры на житейские темы, становился глух. Что бы ни пытались сказать, слова не достигали ушей, даже собственных. Возвращаясь на берег всё приходило в норму, а произошедшее виделось молниеносным порывом фантазии.

Бенард, не обращая внимания на ноющую боль в пальце, достал из кармана клочок бумаги с желанием проверить адрес. Всё правильно, он там, где должен быть — нужная хижина уже в поле его зрения. Бегло осмотрелся и заметил живое движение — невидимый наблюдатель, который пускал рябь на поверхности вод спокойствия, был найден. Сначала ему думалось — это очередной отголосок бойни в Долиуме. Но на этот раз — всего лишь обыкновенный любопытный ворон. У него не было ни множества глаз, ни рук, тянущихся из клюва. Пернатый с интересом наблюдал за «белой перчаткой».

Темнело. День торопился закончиться, как может торопиться опаздывающий экипаж за важной персоной. Возле искомого рыбацкого домика стояли накрытые ещё влажной сетью бочки, а рядом — старая лодка. Маленькое судно уже давно пришло в негодность из-за множества гнилых дыр, напоминающих проходы в улей. Бенард постучал в хлипкую дверь — к удивлению, перегородка не развалилась на части. Никто не ответил. Тогда повторил попытку и трижды ударил здоровой рукой. По ту сторону стали доноситься шорканья. Дверь приоткрылась, и из щели выглянул рыбак. Выглядел он уставшим и даже высушенным, точно старый падуб. Мужчина с сединой на голове, узнав мантию, радостно поинтересовался:

— Вы белпер?

— Он самый, зовите меня Бенард.

— Хвала… Все-Создателю. Вы наконец-то вы пришли. Правда, надеялся, придёте скорее. Но да ладно, вы здесь. И это хорошо.

— Меня задержали некоторые обстоятельства. Пришел, как только смог.

— Мастер-лекарь, старушке совсем плохо. Хиреет с каждой минутой…

— Тогда не будем терять время, ведите меня к ней.

— Да, пошлите скорее. Я вас отведу. Тут совсем рядом.

— Ведите, я прямо за вами, — почти приказал Бенард. Он последовал за хозяином лачуги, который похромал в сторону маленького сарая со скошенной на правую сторону крышей. Там скрип стоял такой, будто всё скоро обрушится из-за пары дождевых капель. На вид постройка совсем запущенна, более хлипкая, чем входная дверь рыбацкого жилища. Проходя мимо небольшой повозки, в голове возник вопрос, ответ на который мало его интересовал, но всё же решил озвучить его: — Я заметил, что ваш дом начинает подгнивать. Не думали позвать мастера?

— Конечно думал. Раньше мне помогал друг с обработкой древесины. Ну, понимаете, чтобы сырости не было и прочее. Своих секретов он не рассказывал даже мне. Скорее всего, опасался, что тогда в нём отпадёт необходимость. От того и способ обработки дерева такой, что его нужно повторять хотя бы раз в в шесть лун.

— Наверное, каждый опасается стать ненужным. А где он теперь? Наверное, перебрался в другое место и обзавелся помощниками? А то, послушав вас, подумалось, что его способ ведения дел весьма успешен.

— Нет, как-то раз… он решил, что нужен в другом месте.

— Только не говорите, что загулял и перебрался в бордель.

— Не знай. Я бы тоже так подумал. Но мы с малых лет знакомы. Поэтому и знаю, что нет, — ответил рыбак, раздражающе шаркая своими башмаками. — А откуда у вас такое отношение борделям? Слышу по голосу… что-то с вами там произошло.

— Обыкновенное предположение. А так вы правы. Как-то раз побывал в борделе Мышиного узла, помогал одной особей с тяжёлыми ранами и отравлением…и как-то теперь с опаской смотрю на такие заведения. Уж очень сильно прилетело в челюсть. Теперь же предпочитаю отдыхать другими способами. Например…в работе, — рассказал белпер. Он редко позволял себе подобные порывы откровенности, ни к чему кому-то знать некоторые подробности его жизни, к тому же та подопечная почти тайно прибыла в город и так же покинула его с помощью пары молодчиков, они проводили её в целости и сохранности до Межутка. Те настолько впечатлились приключением, что по возвращению сразу же обзавелись колпаками.

— Смотрю я на вашу мантию и понимаю, вы сделали свой выбор… и будете ему верны. Даже научились отдыхать в процессе. Если бы я услышал подобное от белпера, не носящего белое с красным, то не поверил бы.

Перед глазами Бенарда потекли воспоминания. Яркие алые образы настигали его и с закрытыми глазами. Пытаясь отмахнуться от них, совершал резкие и короткие рывки головой. А сломанный палец заныл пуще прежнего.

— Белое с красным? Это всего на всего — вишнёвый сок. Был неосторожен за завтраком. Кувшин треснул и вот…

— Слышал, что юмор — хорошее средство от беспокойств. Господин Бернард, вас что-то беспокоит? — спросил рыбак, ни разу не моргнув.

— Вы правы, мой выбор сделан, и сейчас меня беспокоит лишь старушка. Каждый миг промедления не на нашей стороне. Пока идём…лучше расскажите мне о её недуге.

— Сейчас сами всё увидите, мы почти на месте. Сейчас только дверь открою. С ней надо умеючи. Иногда даже неживым предметам хочется нежности, — пояснил житель деревни.

Стали слышны тяжёлые шаги, громыхали вдалеке и нарастали с каждым вздохом, Кровь по венам бегала всё быстрее и быстрее. Воздух в испуге задрожал как еле заметная паутинка на ветру. Видения положили свои уродливые руки на его плечи, что-то шептали ему на ухо. Плачь, смех и вопли людей, пробирающихся сквозь невообразимые страдания, били в барабаны перепонок белой перчатки. Эти крики уже не принадлежали людям, боль выжрала в них всё человеческое. Теперь голоса принадлежат зверям из самых глубин кошмарного сна. Такого сна, который просто не мог придти к кому-то среди ночи. А если даже и мог, то лишь единожды, потому что своим приходом останавливал бы бьющееся сердце.

Уставший Бенард, стараясь отвлечься, спросил копошащегося рыбака:

— Скажите, я заметил, у вас необычное произношение. Откуда оно? Я знаю, у жителей портового района своя манера разговора, но у вас нечто иное.

— Необычное для рыбака? Раньше я любил ходить в Оренктонскую Библиотеку и проводил своё время в компании книг. Понимаете, оставаясь с ними наедине, они становятся некими зеркалами, отражающими части нашего «я». И с их помощью можно лучше узнать себя и окружающий мир. Признаюсь, про «юмор и беспокойства» узнал из них же. А когда увидел вас, решил не обременять наш разговор просторечием, — с улыбкой рассказал рыбак, посмотрев в глаза белпера.

— Я имел в виду вашу букву «С». Она слышится… как «З». Но ваш ответ оказался даже лучше. Приятно видеть людей, которые тянутся к знаниям. Или просто любят проводить своё время в компании хороших книг.

Пытающийся открыть дверь рыбак прекратил любое движение — замер на месте и не шевелился. Со стороны угла постройки, не внушающей доверия своей прочностью, раздался грохот и тяжёлое возбужденное дыхание. Бенард медленно закрыл глаза, прождал пару секунд и поднял веки. Повернулся, а там довольная морда, смотрит на него. Это тот Садист, которому практически удалось лишить его жизни. Это точно он: эти сверкающие глаза уродства, эти вытекающие через дыру в щеке слюни не будут забыты. Выхватил наградное двухзарядное оружие Шылдмана с украшенной узором рукоятью, но морда спряталась.

— Прошу прощения, дверь не поддается. Сейчас я кое-что принесу, и все получится. Я мигом, — рыбак резво поковылял к своему дому.

Оставшийся ожидал, рассматривал временно неподдающуюся дверь и ворота, скорее всего, запертые изнутри. Задумался о влиянии мелочей на жизнь; о том, как обычное дело, спотыкаясь об них, приводило к результату достойного быть политым горьким секретом глаз. Случайный камень, валяющийся на дороге в горах, в одно мгновение мог решить судьбу пассажиров экипажа. Шалость ребёнка, захотевшего в шутку напугать своих старших родителей, вызывала боль в груди и останавливала дыхание. Так же и эта дверь могла случайно оказаться обладательницей власти способной решать судьбу.

Из потока раздумий его выдернул воздух, ибо изменил своё состояние и теперь стал жидким. Дыхание давалось с трудом, а иногда даже с болью. Невидимый и необходимый вооружился бесчисленным множеством крошечных лезвий. Попадая в лёгкие, как познакомившийся с делирием выпивоха, размахивал своим оружием. Боль неожиданно появлялась — неожиданно, бесследно исчезала. Во мраке поселились то, что вынуждало усомниться в целости своего рассудка. Скрытое в черепной коробке могло быть изранено, могло обливаться кровью втайне от других людей, втайне от самих себя.

Примерно на расстоянии десяти шагов от него стоял закутанный в тряпьё великан. В руке держал что-то похожее на бусы; перебирал мерзкими пальцами сферы, нанизанные на нить из плоти. Багровые капли не спеша падали на землю под ним. С пояса свисала старая толстая книга, хранимая в перекрестье объятий цепей. Нечто зашевелилось в глубине подобия капюшона, там совершались те же действия, что проделывают челюсти во время пережёвывания. Бенард, оставив свою сумку на земле, поднял маленький камень и продвинулся на пару шагов. Направил оружие на нежеланного гостя — выжидал неизбежного момента. Ткань соскальзывала, медленно показывала лицо. Та самая морда вынырнула из глубин ожиданий. Не веря в это и желая развеять все сомнения, швырнул в него камень. Миг полета растянулся смолой, не желавшей отлипать от коры. И вот оно. Камень не пролетел насквозь, а врезался в твердую поверхность тела. Великан широко улыбнулся, с воплем бросился вперёд. Звук был таким, что его должна была слышать вся рыбацкая деревня. Даже Глухое море не смогло бы полностью заглушить этот рёв. Бенард быстро отскочил назад, нажал на спусковой крючок. Пули попали в сердце или же в место, где оно должно было быть. Тёмная фигура свалилась на него и исчезла, превратившись в дым…

Рыбак вернулся, сжимая в руке ржавый прут. Тяжело дыша, с трудом произнёс: — Всё, я уже тут. Вот именно это было нужно. А вы что, решили в птиц пострелять? Вот правильно! А то утром… здоровая такая чёрная клювокрылка упёрла мой кошель.

— Что-то вроде того, — сухо ответил стрелявший в призрака.

Деревенщина схватил прут, просунул в щель под дверью. Пытаясь «умеючи» её открыть, попутно разговорился: — Помню, в библиотеке прочёл одно произведение. Если не ошибаюсь, труд Блекрота про красавицу по имени Миноора, которая хотела сыграть такую музыку, что уносила бы людей в другой мир. Мир без горести и всепожирающей печали. Мне кажется, она красавица даже не из-за своего внешнего вида… а из-за своих намерений. Они поистине красивы, — рыбак, почувствовав безразличие белпера, болезненно нахмурил брови и замолчал.

— «Гимн спасения». Минооре нужны были особые струны, чтобы совершить задуманное. Как видите, я знаком с этой работой, но все же предпочитаю читать то, где есть подробные описания вправления вывернутой руки. Или есть быстрые способы остановки кровотечения. Вы видели, как быстро человек умирает при ранении в ногу, когда задета бедренная артерия? Всё происходит за считанные минуты… и хорошо, если рядом оказался такой как я. Мне нужны «инструменты», чтобы лечить плоть. Духовным обогащением займусь как-нибудь потом.

— Тоже верно, тоже правильно.

— Ещё, если мне не изменяет память, там упоминалась хладная кровь тёмного желания. Уж не про Бтийсуво ли это?

— Нет, что вы. Сейчас в вас говорит ваше местонахождение. Некоторые жители нашей приморской деревушки поклоняются забытому богу — Донному богу. И только ему. А все слухи про Бтийсуво… это всего лишь слухи. Уверяю вас.

— Вероятно, про хладную кровь читал где-то ещё. Прошу простить, если обидел. Понимаю не оправдание, но дел и, правда, много, — проговорил лекарь. Он не заметил в услышанном ни единого намёка на ложь.

— Готово! Она открыта! — воскликнул рыбак. — Не нужно извинений. Всё понимаю. Давайте же поспешим к старушке…

— Я прямо за вами. Ведите…

Дверь открылась, и из внутренностей хлипкой постройки вырвался дух гнилого пищеварительного органа кашалота, что дышит человеческой старостью. Нос даже улавливал след жужжания мух, которое роится над солевыми туфами. В сравнении с этим запахом, вонь выгребной ямы — изысканный парфюм. Бенард, проклиная своё обоняние, чуть было не потерял равновесие из-за такого натиска разложения, но успел упереться в переборку рукой. Собравшись с силами, прошёл за рыбаком-книгочеем. Миновав небольшое помещение, по всей видимости, с кормом, перешагнул ещё один порог и углубился в тёмное помещение с двумя стойлами. Над одним из них горел тусклый фонарь, и его достаточно для того, чтобы увидеть ту самую старушку. Лошадь нездорово-серого цвета лежала на подстилке из сена и грязи. Кобыла с облезшей гривой пыталась жевать собственное переднее копыто. Сиплое ржание перемежалось с фырканьями — её без сомнения грызла боль. Если не хочешь проводить свои ночи в компании бессонницы — такое лучше бы не слышать.

Белая перчатка подумал: — Ну, в конце концов, это тоже жизнь, — и приблизился к ней. Сумку приземлил рядом с собой, так начал осмотр.

Большую часть внимания притягивало раздутое брюхо — казалось, ещё немного и лопнет. Внутри абсолютно точно что-то происходило. Кобыла прерывисто сопела; будто пыталась по-человечески закричать, когда её кожа вздымалась и опускалась. Подлинные муки заполняли её, это с лёгкостью считывались по судорожным извиваниям, через зубы из пасти выливалась гнойная пенистая масса. Она-то и была источником сногсшибательного амбре. Жёлто-оранжевые глаза в стройном большом черепе вращались свободно, как отсечённые, и искали помощи в углах едва освещённого помещения. Ни один лекарь не сталкивался с подобным до этого момента. Все появляющиеся догадки насчёт происходящего быстро отсекались сами собой.

Бенард опасался, что обычно предпринимаемые действия могут лишь ухудшить и без того ужасное состояние. Потому старался найти способ помочь, не причиняя вреда. Разыскивая объяснения, обратился к кладовой своих знаний, где переворачивал все известные ему случаи. Подбирал варианты. Хоть старушка и не была человеком, но он не мог отступить. Относился, как и всегда, со всей серьёзностью.

Деревенщина переживал, не находил себе места.

— Это началось вчера ночью, и я сразу попросил передать приглашение, позвать вас. Не мог отойти сам, не мог бросить её. Скажите, она поправится? — спросил он, не смыкая глаз.

— Это может зависеть от того что вы расскажете. Что вы делали до этого? Где были? Рассказывайте в подробностях.

— Вчера я затащил бочки с рыбой на повозку. Потом, мы со старушкой отправились развозить заказы по городу. Ну, понимаете, не все хотят ходить в портовый район за рыбой. Не знаю почему. Может из-за запаха, а может, просто нет времени. Вот и решил развозить сам. Скажу вам, количество покупателей возросло. Если раньше было от одного до трёх в день, то теперь у меня от четырёх до шести.

— Попридержите коней. То есть… я не про такие подробности говорил, — остановил того Бернард.

— А? Извините. Ну, так вот, вчера один заказ остался. Его не смогли забрать. То ли из-за болезни, то ли из-за срочных дел. Мы со старушкой пошли домой через рынок, и там нам встретился человек с косыми ногами. Богатый такой, в треугольной шляпе. Он и купил остаток рыбы за толстый такой кошель. К слову, его и упёрла чёрная клювокрылка. Не щедрого господина, а кошель…

— Хорошо, я понял. Что дальше? Чем кормили? — спросил лекарь, продолжая искать причину происходящего перед ним. В поисках подсказок нырнул в самые глубины своей памяти. Опускаясь всё ниже и ниже в своих воспоминаниях, до ушей стало шёпотом доноситься странное. Оно осторожно окружало, накрывало как тёплое и мягкое одеяло в холодный день. В то же время звучал как мороз, прибивающий виноград на лозе.

— Ну, потом мы вернулись. Я напоил и накормил старушку, а затем причесал её гриву, — ответил тот без единого признака каких-либо эмоций.

— Корм брали откуда? Из мешка, мимо которого проходили? И дайте посмотреть, чем причёсывали.

— Да, корм брал оттуда, — сказал старик и протянул щётку.

Это была самая обычная щётка, коих много, она ничем не отличалась от других приспособлений для ухода за лошадью. На ворсинках не было крошечных частиц кожи или же следов крови. Возбудитель заболевания не передался через расчёсывание. Тогда направился к мешку и, опустив туда руку, взял горсть корма. Тогда показалось, что-то маленькое и металлическое выпало обратно в мешок. Без промедлений заглянул в него, а там ничего необычного. Ищущий причину перебирать пальцами корм, далее поднёс к носу. Обожженное обоняние не обнаружило никаких отклонений от нормы.

Через череду зловонных мгновений лошадь ещё сильнее вгрызалась в своё копыто. Она жевала свою конечность, пытается избавиться от лишнего. Хруст ломающихся костей слышался в сырой темноте. Предельные страдания заставляли её чудовищно вопить. Туловище дрожало, брюхо задергалось — тряпичный актер кукольного театра — не иначе. Под кожей бурлило то, чего там быть не должно. Оно искало выход из живого мешка, рвалось освободиться из западни.

Лекарь рывком подскочил к старушке. Кожа начала лопаться по линии. Всё выглядело так, как если бы прямо сейчас делали надрез для извлечения плода. Из подобных крошечным прорубям ран медленно, но быстро, текла кровь, мгновенно затвердевала, кристаллизовалась.

— Неси воду! — приказал белпер. — Нужно много воды. Есть тёплая — тащи и грей ещё. Услышал меня?

— Вы же поможете, не дадите ей умереть? — бросив эти слова в воздух, подбадривая самого себя, книгочей пулей вылетел из сарая.

— Сделаю всё, что в моих силах, — прошептал оставшийся. Открыв сумку, перебирал содержимое. Достал пилу и положил рядом, затем вытащил пробку из пузырька с прозрачной жидкостью и облил верх своей мантии у основания шеи. Натянув маску на лицо, достал другой пузырёк из прочного стекла, открыл его рядом с ноздрями старушки. После пары болезненных вздохов, она погрузилась в яму беспамятства. Вырвалась из реальности, укрылась от неё в объятиях сна. Приложив руку к надувающемуся пузырю, спугнул внутреннего обитателя, тот начал ползать, змеёй устремилось к ране, через которую мог выбраться.

Из тени фонаря вышло воплощение мысли, чёрный силуэт, не обращая ни на что внимания, шагал по кругу. К нему присоединился ещё один, а потом ещё и ещё. Каждый озвучивал свои догадки, чтобы найти объяснение происходящему; каждый напоминал об уже известных случаях. Некоторые из теневых ходоков предлагали разбить животному череп — указывали на подходящий инструмент; молот лежал совсем рядом со стойлом. Бенард не согласен со своими мыслями, понимает, что они могут быть обманчивыми и могут предлагать неверные решения; как оно происходит в голове бросающего пить алкоголь…

«Может, завтра завяжешь? От одного кубка ничего плохого не случится».

Носителя кровавой мантии не так легко обмануть даже внутреннему голосу, к тому же он осведомлён, что события в Долиуме оставили свой отпечаток и теперь пытаются повлиять на его решения. Находясь в центре воронкообразных брожений, отмахивался от вариантов, потому что эти мысли противоречили его принципам, не принадлежали ему так же, как проплывающие по реке коряги не принадлежали наблюдателю.

Из рвущейся кожи высунулось нечто. Оно оказалось куда больших размеров, чем белпер мог себе представить. Напоминало внешнего рыбьего паразита — миногу. Страшная пародия выползала, меняла свой внешний вид как облака на небе, которые сперва кажутся одним, а через мгновение — другим. Открылась усеянная лезвиями пасть и две пустые впадины без глаз. По бокам прорывались наросты с большими когтями, обещавшие мучительные страдания любому до кого дотронутся. На этом не остановило поиски своей формы — обзавелось множеством лап; часть принадлежала насекомому, часть человеку. Маленькие ладони то сжимали, то разжимали невозможные пальцы. Существо двигалось гусеницей плодожорки, которая решила полакомиться спелым яблоком; двигалось как страх, желающий отравить багровые потоки жизни. Ззамерло, уставилось на лекаря. Тут длинное тельце разверзлось и камнем, запущенным из рогатки, бросилось на того, кого видела или же чувствовала перед собой.

Бенард подхватил пилу, отмахнулся что было сил. Металлический лязг едва не оглушил. Существо из брюха старушки откинуло в сторону. К очередной неожиданности оно оказалось куда твёрже, чем можно было себе представить — могло с лёгкостью соревноваться со сталью. Оскорбившись таким пренебрежительным и суетливым приветствием, чудовище из самых глубин невозможного нырнуло в лужу гноя, там исчезло. Последняя капля всплеска донеслась до ушей тихим и коротким младенческим смехом.

Сквозь галдёж теней пролез сладкий шёпот, он усиливался и усиливался, но всё же оставался недоступным для понимания. Было ясно только одно, на уровне чувств, — необходимо закончить очень важно дело. Нечто такое, чего оба желали. Старушку вдруг затрясло, и она пробудилась. Впервые это кому-то удалось после пары вздохов испарений из того пузырька. Брюхо вздулось ещё сильнее, и через почти просвечивающую кожу Бенард увидел: их ещё много внутри. С полок кладовой его мыслей громко упала одна колба с бальзамирующим раствором, содержащая в себе призыв к прекращению страданий старушки; путём нанесения одного точного удара молотом по голове. На перезарядку огневого оружия не было времени. Времени вообще не было. Его никто не видел — только часы.

Схватил инструмент освобождения от страданий, замахнулся, но остановился в решающее мгновение. Что-то изменилось. Кобыла больше не двигалась, замерла как насекомое внутри кокона из древесной смолы. Фонарь, старательно даривший свет в сыром сарае, прекратил свои покачивания. В углу на мешках кто-то сидел. Садист переворачивал страницы большой книги и, найдя нужную, заговорил: — Маленькую птичку следует ослепить любым доступным способом, — зачитал тот. — Лучше всего запереть в коробке, не пропускающей лучи света, или же аккуратно, нежно выколоть глаза. Тогда ей овладеет неутолимый голод, она начнёт без остановки поглощать весь оставленный корм. В результате быстро заплывёт жиром и приготовится к своему утоплению в вине… Лучший вкус.

— Этого не может быть. Тебя не может здесь быть. Ты мёртв! — надрывисто воскликнул Бенард.

Такое неудобство совсем не беспокоило Садиста. Как ни в чём не бывало, тот протянул руку в сторону для рукопожатия. Воздух задрожал. К нему подошла фигура в алой мантии белпера и, приставив оружие к морде, нажала на спусковой крючок.

— Мёртв? Тот на кого я сейчас похож — возможно. Но я лишь выгляжу так, — с хрипотой ответил неокончательный мертвец с отваливающейся челюстью. Через мгновение его лицо изменилось, примерило лик Бенарда. Державший огор уселся на мешки, а истязатель подошёл к старушке и уставился на гнойную лужу: — Старый дурак накормил кобылу министерскими монетами. Бедная Румента… Ты не решала… рождаться тебе или нет… но мир уже не принял тебя. По крайней мере, пока что, — произнёс он с каким-то болезненным пониманием и замолчал.

— Пошёл прочь! Проваливай из моей головы…

— Боюсь, это невозможно. Если, конечно, не всадишь себе пулю прямо в миндаль в виске. Тогда — да. Я исчезну, но исчезну вместе с тобой. Неужели ты этого хочешь? Неужели тебя настолько восхищает Пакатор, что вот так вот просто повторишь его судьбу?

— Ты всего лишь голос в моей голове…

— Всего лишь? Да вы, уважаемый, совсем одурели от местных ароматов… раз позволяете себе такое сказать. Мысли тоже — всего лишь мысли, но разве они ничтожны? Впрочем, как бы то ни было…не позволю тебе распрощаться со своей любознательностью. Поэтому… раз ты не спросил сам, возьму инициативу на себя. А потому слушай. Румента — крайне редкое создание, к слову, она может вырасти, только если кого-то чрезмерно используют в корыстных целях. Как какой-то предмет. Представляешь?

— Зачем мне знать об этом? — вопросил почти смертельно уставший Бенард, сохраняя крупицу тяги к знаниям.

— Всему своё время. Я возвожу мост к куда более интересному вопросу. Так вот Румента — настоящее сокровище, она может стать пилой, топором, удочкой. Да чем угодно, всё зависит от владельца, которого она признала. Даже вполне способно заменить собой оторванную конечность. Ну как? Тебе, как лекарю, такое по нраву. Будоражит, правда? Такие возможности открываются.

— Замолчи, отродье! — гаркнул белпер, намереваясь садануть того молотом, но тело не слушалось.

— Такую штуку даже Хор захотел бы заполучить в свою коллекцию, — монотонно продолжил Садист. — Кстати о птичках. Совсем скоро мы увидим результат их похода. Собирают апперит? Исход очевиден, потому что, лишая мясо процесса маринования, нельзя угомонить того, кто по-настоящему проголодался. Можно только разозлить… А ещё почему-то Вороны не стали воспрепятствовать развитию…Неужели среди них предатель?

— Кто ты такой?

— Я тот, кто есть в сарае с зажженным фонарём. Тот, кто гуляет у подножия костра, который ты зажигал, стоя в галерее. Ты желаешь лечить и спасать, я же хочу калечить и убивать. Наша встреча, по крайней мере, в таком виде — это редкость.

Тут вокруг белой перчатки возникли убийцы из Министерства. Они открыли свои книги, и из их тел вырвались руки, а потом лица, которые принадлежали уродам из Долиума. Бенард оттаял, стал отбиваться от поганых тянущихся к нему конечностей. Яростно сражаясь, утопал в собственном дыхании, а в недрах пульсировало одно единственное желание — выжить. Садист щелкнул пальцами — Хексенмейстеры обернулись жидким дымом, разлились по полу.

Белпер замер и никак не реагировал, пытаясь удержать от разрушения башни накопленных знаний.

— Снова морок, — проговорил он.

— Это — да. А вот со мной такое не сработает. Как и у Грегора с тем узником Маяка. Должен отдать ему должное — у него невероятная сила духа. Но ты видел последствия сопротивления нам. Правда, я не такой сговорчивый, ибо я с Хором не связан.

— Это точно болезнь. Рассудку нужен отдых…

— Если считать баланс и человеческий род — болезнью, то…да-а. Только вот какая болезнь может прямо сейчас проломить тебе череп и утащить в самые глубины небытия? Но я не стану этого делать. По крайней мере, пока что. Сейчас не буду вмешиваться в то, что произойдёт. Но в качестве подарка дам подсказку, и, может, мы встретимся вновь и не будем врагами. Если встретишь зуб, то незамедлительно беги в Озёрный город, — Садист замолчал и протянул руку, после чего исчез как песчаный замок, накрытый морской волной. Только отголосок промчался в сыром и тёмном сарае:

— Скажи, белпер, выбрался ли ты из Долиума? А выбрался ли Долиум из тебя? Может, тебя и не спасли…

Время возобновляло свою прежнюю скорость течения. Лекарь замахнулся, чтобы нанести последний удар. Тут брюхо распахнулось. Вылился торжественный плач новорождённого, слившийся с криками кита. Множество чёрных рук раздвинуло огромную рану. Из глубин тьмы смотрело ужасное, но источающее печаль, око.

— Ты обычный мясник! Я не позволю отнять у меня покупателей. Для таких, как ты, у меня есть подарочек от богатого господина! — шипящим голосом раздалось позади, и Бенард провалился туда, откуда, казалось, нет пути назад.

Открыв свои глаза, не было ничего, только боль в затылке и стекающая по лицу кровь. Лишь это служило сигналами того, что всё ещё жив. Лекарь попытался вытянуть руки вверх — не смог их выпрямить, во что-то упирались. Проведя кончиками пальцев по скользкой преграде, выяснил — это деревянная крышка бочки. Всё ещё смердит рыбой.

После многих попыток выбраться ничего не получилось. Силы покидали узника, а сознание бежало от него. Во мраке увидел мужчину, стоявшего на коленях. Тот, держась за свою кровоточащую шею, повторял:

— Может… как казаться, будто, словно, похож… Я был не прав. Свет не спасёт нас… скажите мне, кто-нибудь…кто-нибудь видит меня? Я когда-то существовал? Кто-нибудь… Каэйдра…

— Государь? — спросил Бернард, но не был услышан. Через долгие секунды, а может часы, он остался один. В тишине слышал только толщу воды, та сжимала свой колоссальный кулак. Лишь одна мысль не покидала его: «Что будет делать человек, оказавшись с болью во тьме?».

Яркая вспышка, зажёгся огромный костёр. Его треск и шипение оглушали. За костром виднелся прямой мост. Нет — стол. За ним сидели человекоподобные фигуры. Их лик не описать. Он соткан из всех возможных состояний вещества. Их видят уши, слышат — глаза. «Неужели…», — выдавил себя Бенард, не ставший засоленной рыбой. Ему вспомнились истории о древних богах. Он слышал том, что перед гибелью, вся жизнь проносится перед глазами. А о таком и не слышал вовсе. Однако признал Древних богов. Древние не ели, не праздновали, а молчали. Тишина говорила сама за себя. Забытые смотрели на пустующее место за их столом, горевали.

— Сможет ли он когда-нибудь вновь испить из своего кубка? — пробасил один из них, смотря на сосуд, украшенный щупальцами.

— Онтсевзиен, — пробулькал другой.

Древний в алой мантии углубил когтистую лапу в свой капюшон.

— Началось, — безрадостно проговорил он. — Саккумбиев пир начался. …

— Гаргангрюель ещё не пробудился от дрёмы, — Утвердил женский голос. Посмотрим, узнаем… Чем же всё закончится?

Древние замолчали, посмотрели на гостя. Человека тут же вышвырнуло оттуда.

В крышку застучали, удары отдавались прямо в макушку, как если бы лупили именно по ней. Кто-то настойчиво вскрывал неожиданную темницу. Тут шею сдавило, в неё вгрызлось нечто и начало неумолимо втягивать кровь. Втягивало с такой силой, что, казалось, гортанный выступ не находил себе места, подёргивался в сторону места укуса. Бенард пытался оторвать кровососа, но не хватало места для необходимого рывка. Силы покидали его, смирение мельтешило перед глазами, приходила эйфория, в какую впадает утопающий после прекращения борьбы за жизнь.

Бочку всё-таки вскрыли, рука неизвестного вытащила заложника.

— Вот зараза, сейчас я его уберу, — пообещал знакомый голос. — Ля! Это необычная пиявка. Это типа… и есть та самая рвотная тварь. Ещё немного. Вот! Теперь гори, червь!

Вспышка света пробилась через закрытые веки. Открыв глаза, высвобожденный увидел молодого мужчину. Выглядел он опрятно, его без труда можно было принять за выходца из знатного Дома, но взъерошенные коричневые волосы и рубашка, торчащая из-под низа жилета, расставляли всё по своим местам. А золотая серьга в форме зуба отвечала на вопрос о том, кто он такой.

— Желтозуб? — вопросил Бенард.

— Не напрягайся, прижми рану, надави. Эта глиста тебе чуть кадык не выжрала.

— Это была сангуисова пиявка? Где она?

— Да, она самая. Та что блюёт кровавой ржавчиной. Теперь уже не важно, где она, потому что она БЫЛА.

— Сначала мне вломила рыцарь Капиляры, а теперь рыбак засунул меня в бочку, — проговорил лекарь и разжал кулак, в нём — почти пустой пузырёк с прилипшей к нему соломой. Ему его вручил гулявший у подножия костра Садист, когда протянул руку в сарае. Эта склянка напоминала ту, что ранее давал Грегор. «Снова эта жижа» — подумалось ему.

— Тебе явно везёт, — усмехнулся начальник молодчиков Мышиного узла, судя по голосу, его пытался обуять страх. — Идти можешь?

— Думаю, да, — белпер начал подниматься на ноги, его колени просто ныли из-за длительного пребывания в позе эмбриона.

— Не спеши, осторожнее. Понимаю, у тебя нет слов, как и у меня. Они появились… сначала… прямо с неба упал кит. А потом ещё и ещё. Спустя время… они лопнули и залили улицы гнилыми потрохами. Всё пошло ахерительным кувырком…

Оба молчали. Не могли произнести ни слова, смотря на чудовищных человекообразных исполинов, которые чуть ли не касались чёрного неба своими вытянутыми макушками. Всего таких было пятеро. Они улыбались, они не спеша шагали по городу, издавая давящие непередаваемые звуки; от такого всякий бы стал мечтать о глухоте, а в итоге получал бы немоту. Один из них рухнул на колени, к нему подошёл другой, облепленный склизкими багровыми коконами, и вонзил свои когти прямо в спину. Бил и бил, рубил и рубил. Схватившись за рёбра, расставил их в сторону как какие-нибудь крылья. Другие приставили указательные пальцы к губам, стояли и наблюдали за тем, как из растерзанного вырастает дерево. Кора трескалась, из-под её защиты выглядывали зрячие опухоли. Всего пара мгновений, весь ствол и все ветви отяготили себя присутствием тератом. Исполины вдруг по очереди заговорили:

— Нс

— Да

— Ка

— Де

А потом в унисон засмеялись: — Саккумбиева ночь! — и начали неторопливо, но радостно, аплодировать. Грохот, что подтверждал соприкосновение ладоней, которые были размером с торговое судно, своей канонадой разрывал само пространство. Этого не было видно наверняка, и всё же так чувствовалось.

— Нужно убираться отсюда, — выдавил из себя Бенард.