Полихромный ноктюрн

22. Немыслимые Сады

Бенард недавно вернулся из поселения Долиум. Оно стало важным пунктом связи с городами союзников через схождение двух дорог, вторая из которых доходила до троп к озёрному городу — Инговани. По ней перевозилось всё необходимое: перевязочные материалы, микстуры, средства успокоения обожженной кожи, изготовленные местными травниками, а ещё порох и горючие смеси. И всё остальное необходимое. Сопровождать же ценный груз доверяли рыскарям. Иногда перевозили даже двери Мастера Шылдмана, но как их могли использовать, кроме своего прямого назначения, — оставалось загадкой. Правда, недолго: конники рассказывали о мастерстве воинов барона, чья находчивость временами не на шутку поражала. Те использовали двери в качестве щита. Как-то раз один могучий воитель просто схватил её и помчался на врага. Вражеские лучники по-детски опешили, совсем не ожидали такого натиска. У него получилось расстроить планы серекардцев, заставил ловушку раскрыть себя. Таким образом сохранил множество жизней, заслужил уважение. Вот с него-то и взяли пример.

Долиум находился относительно глубоко в землях Оринга, но даже если Министерство смогло бы дотянуться своими щупальцами, то встретилось бы с хорошо укреплёнными позициями. Дополнительное преимущество этого поселения дарилось тем, что оно росло на возвышенности, в полукруг обведённой топями. Через непроходимые болота вела секретная тропа, и шаги по ней знали лишь избранные следопыты. И даже в худшем случае, в котором Министерство смогло бы пробиться через сторожевые сооружения и забрать у защитников все шансы на отражение нападения, то ничто, кроме чувства долга и раненой гордости, не препятствовало отходу и выводу людей по болотной тропе. Такой путь обрывал любые попытки преследования.

Когда процветающее и укреплённое поселение замолчало, а все связи с ним оборвались, Бургомистром было принято решение о формировании сводного отряда, состоящего из гвардейцев и смельчаков из городского резерва сопротивления. Так совпало, что Бенард собирался отправиться в экспедицию за редкими травами, которые как раз можно отыскать в окрестностях Долиума, поэтому решил присоединиться к походу. А компанию ему составили обувщик — Тайлер Полурукий и Грегор. Им было необходимо собрать Двулистный трупоид для своего зельевара, чтобы та попробовала изготовить из него новое пробное зелье.

Таким составом и вышли из Оренктона для проверки наихудшего из возможных вариантов: проникновение сил Министерства. Однако всё оказалось куда хуже, чем мог бы представить обыкновенный житель Вентрааль. Произошедшее там не поддавалось (в полной мере) какому-либо описанию — все попытки оставляли стойкое ощущение недосказанности или же вообще пускали по языку послевкусие дурной шутки. Назвать Долиум местом, где нечто ужасное провело свой праздничный танец, нарушавший обычный порядок вещей, это как назвать смерть временным недугом, преодолеть который поможет кружка травяного чая. По прибытии стали свидетелями уродливой трансформации. Эта трансформация, одними лишь мыслями о себе, размывала границы привычной обыденности, разбрасывала, выворачивала наизнанку все человеческие представление о возможном и невозможном.

Долиум был переварен как недавняя трапеза людоеда. Студенистые останки жителей застилали собой багровую землю. Дома едва заметно пульсировали, словно дышали, а из стен торчали изуродованные руки да ноги. Будь таких конечностей больше — постройки смогли бы медленно, но всё же отправиться в пешее путешествие. Когда Бенард оказался в центре «торжества жестокого издевательства над жизнью», то незамедлительно раскрыл название того что видит. Это был «Сад», в котором взращивали страх и отчаяние невиданных ранее сортов. Белпер впервые увидел своими глазами источник тревожных слухово мучильнях, где Садисты-садовники с чудовищной заботливостью выжидают созревания того, что нельзя описать, а можно лишь почувствовать. О таких бойнях рассказывали разведчики, что возвращались из дальних окраин Денрифа, откуда брала своё начало история о Левранде, который некогда освободил людей из лап Дома Болинтирг. К тому же были вести и из другой провинции государства Вентраль — граф Фалконет сообщал об обнаружении такого же Сада на своих землях. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что Конхирст избавили от Бойни довольно быстро, опустошили гнойник, а затем прижгли. Говорят, тогда огонь был виден издалека, а плачь насаженных на пики садистов снился чуть ли не каждому десятому серекардцу. Разумеется, благодаря суеверным обитателям трактиров, к таким центрам сосредоточения жестокости, к таким Садам, приплетали и ту самую сущность из обратной башни Сиринкс; Хор в окружении чёрных многоглазых птиц жадно собирал урожай, не щадя самих Садистов. Слюнявые выпивохи, вернее — в меру выпивающие культурные господа не знали зачем, для чего, как и во имя кого творится подобное. Все предложенные версии всё больше искажались с ростом количества языков, что их произнесли, и ушей, что их услышали. Неостановимо растущий ком даже обзавёлся своим ядром, которое изобличало стоящую на заднем плане сущность. Бтийсуво — забытый бог лишения жизни. Вот к чему приводит выворачивание всего наизнанку. Но как бы то ни было, кое в чём Бенард убедился наверняка: здоровенные уродливые «садоводы» в своих чудовищных действиях давно перешагнули зверство, и голодный волк, разрывающий ещё живую добычу, казался верхушкой милосердия по сравнению с ними.

Бой в Долиуме вынуждал выходить за пределы опыта, принуждал балансировать на ржавом лезвии между жизнью и смертью, между здравомыслием и полным безумием. Всем было невообразимо тяжело, всем кроме Грегора и Полурукого Тайлера, они будто оказались в родной стихии, подобно парящим в небесном просторе хищным птицам. Неумолимо летали от одного врага к другому и лишали тех бренности бытия. Однако вермунды заметили, что их Волчий брат несколько изменился, его манера сражаться отличалась от той, что видели во время смертоворота внутри библиотеки. Грегор стал слабее, стал неуверенным, почти робким, будто юнец, который пытается пригласить даму на танец.

Когда побоище закончилось — было принято единственно верное решение. Бенард прислушался ко всем своим чувствам, требующим сжечь рассадник кошмарного, а другие немногочисленные выжившие присоединились к нему. Их объединило общее стремление не позволить кому-то увидеть это некогда цветущее и пахнущее спелыми ягодами место. Нельзя было допустить глазам людей оставить на себе клеймо произошедшего в Долиуме; нельзя было допустить превращения страшных сплетен в осязаемую реальность. Тогда разломали бочки с маслом и вооружились факелами. Пальцы огня брезгливо смели всё под ковёр забвения, и шёпот событий утонул в громком, трескучем плаче горения.

Все уцелевшие вернулись в Оренктон, собрались в резиденции перед Бургомистром. Рэмтор встретил их с ледяной улыбкой, скрывающей под собой бурную реку подлинных чувств. Выслушал все подробности произошедшего — с пониманием того, с чем они столкнулись, сказал: «Слишком много смертей. Даже в уплату победы. Есть смерти необходимые… А это… у меня язык не повернётся назвать необходимым. Моё сердце, как и ваши, обливается кровью… и слова тут бессильны. Но всё же, скажу… спасибо, что нашли в себе силы выжить и вернуться». Шестипалый щёлкнул челюстью, замолчал на мгновения в знак скорби по мёртвым. После символического ритуала тишины, посмотрел на гвардейцев и, приняв решение, открыл секрет: «Позволю себе рассказать вам об одной далёкой смерти, она наверняка порадует вас и, надеюсь, поддержит вашу веру в то, что всё было не зря. Вы услышите это раньше остальных… Ночью я получил надёжное сообщение. Нет причин сомневаться в нём. Готовы? Верховный Министр Наместник Садоник был убит в собственных покоях». Затем Рэмтор отпустил всех и приказал отдыхать столько времени, сколько необходимо. Уходя, они услышали тихий голос: «Надеюсь, Рамдверт и Вальдр правы, и это спасёт нас всех…».

Уйдя с улицы Вель, Бенард достал из кармана скомканный клочок бумаги, на нём косыми линиями написано: «Старушке совсем худо». Пытаясь понять какой указан адрес, несколько раз отводил взгляд в сторону и каждый раз возвращал его обратно, надеясь, что написанное стало понятнее. Разобравшись куда идти, повторил своим взглядом движение часовой стрелки: провёл по кругу, только в обратном направлении. Бернард был из тех, кто несколько раз посмотрит на дверную задвижку, чтобы убедиться в том, что дверь закрыта. По крайней мере, эта недоверчивость к самому себе обострилась с недавних пор.

Проходя по дороге, которая вела в отделённую от города портовую часть, Бернард наблюдал за суетой, забурлившей в Оренктоне. Бургомистр буквально только что объявил на площади о смерти Садоника, и люди начали носиться от одного дома к другому. Никто не остаться в неведении. Любая болезнь позавидовала бы скорости распространения этой новости. Торговцы, хитро улыбаясь, старательно затирали цены своих товаров и указывали новые, которые были по неловкой случайности значительно выше. Старый цирюльник с большим цилиндром на голове вытер ладонь об тряпку на плече и вышел на порог. Начал громко выкрикивать: «Ваша борода — это бурда. А усы закрывают уста! Отговорки — ерунда! Приходите сюда! Сбреем без труда! Ещё и зуб дёрнем задарма». К зазывающему подошёл парень, совсем юный на вид, начал демонстрировать свою ровную растительность под носом и хвалебно заявлять — ему с этим помог другой мастер. Не стерпев такого предательства и поправляя цилиндр, цирюльник заявил: «Борода для мужчины — честь, а усики и у барышни есть. Тикай отсюда, а то мне начинает казаться, что все твои зубы молочные!». Юнец сначала удивился, а далее отпрянул, тут же трусцой ломанулся восвояси, выкрикивая: «Нельзя так со мной разговаривать! Бургомистр возлагает на меня большие надежды! Я помогаю строить новые мастерские! Я большой человек!». Про надежды ничего не известно, но мастерские и правда строились. Пару лун тому назад в Оренктоне начали возводить два новых сооружения. Первое предназначалось для производства листовок, которые снизят значимость лимнов, позволят смотреть на происходящее с разных сторон. Так сказать, новый вариант знакомства с событиями текущей общественно-политической жизни. А вот вторая мастерская предназначалась для другого, а именно — для изобретения и производства новых видов взрывающихся сосудов. Поговаривали, будто кто-то даже видел одно из испытаний, и там маленький сосуд хлопнул так, что специально построенный сарай за пределами города разлетелся в щепки. Подобное, конечно, маловероятно, но повод задуматься. Особенно когда мастер Шылдман единожды обмолвился о каком-то коте и о каких-то линиях передачи искр.

По дороге, идущей от борделя мимо лавки аптекаря, шли двое. Своими лицами и походками — молоды. Одежда старила их, создавала образ молодых стариков на прогулке. По всей видимости, донашивали за старшими представителями своих семей. Оба в жилетах, у первого все пуговицы застегнуты, а второй, напротив, шёл почти нараспашку.

— Ты видел? Видел? У неё такой корсет, всё просто вздымаются от восторга. Уверен, у неё две доброты. И обе круглые, тёплые. Я видел это по её глазам. Обязательно наведаюсь к ней вечером! — выкрикнул второй.

— Обязательно наведаешься и отдашь все свои сбережения ради одной минуты, — подчеркнул первый молодой старец.

— Может, и одной, но за то какой минуты!

— Какой бы не была эта минута, она не стоит месяцев тяжёлого труда. Но есть одна радость — они перестали уродовать губы. А то были похожи на размалёванных рыб.

— Ты как обычно. Расслабься. Может, ты не слышал, но вообще-то скоро будем праздновать. Или опять ушёл в свои мысли о Министре Слонике?

— Садонике. Меня беспокоит… что будет дальше и к каким переменам это приведёт. Дурное у меня предчувствие. Всё как-то странно. Мир начинает казаться чужим. Так и лимнов не останется…

— Зачем ты вообще тратишь время на размышления? Мы люди простые, главное, чтобы было что поесть да выпить. А остальное оставь Бургомистру. Он-то всяко лучше разбирается, вот и сам всё решит, — проговорил тот и мельком заметил белпера. — О, это же мясник-Бенард. Да не вертись ты. Я слышал, про него говорят, что он «Большая голова». Ведь умён, как десять стариков или типа того. Но дядька мне как-то рассказал, когда вернулся то ли из купальни, то ли ещё откуда… рассказал, что его так называют вовсе не из-за ума.

— Не знаю. Вроде на вид обычная. Ни больше ни меньше остальных. Проблем с выбором шляпы у него точно нет. А то как начнут эти шляпники рассказывать мол, чем больше голова тем больше уходит материалов. От того и цена скачет бешеной белкой…

— Да я не об этом…

— Всё, угомонись. Мы и так опаздываем.

— Какая многословность… Слыхал, какое слово знаю? Многословность, — протянул второй, и далее ускорили шаг, затерялись в уличной толпе. В меру сладкий аромат кружил над головами горожан, приглашал обратить внимание на пекарю, которая славилась своими сладкими рулетами. За такое лакомство вполне можно было отдать последние сбережения или же заплатить иным способом — сойти с тропы приключений, позволив вкусной стреле пекаря поразить своё колено. Настолько эти рулеты были вкусны. Разумеется, молва про булочника-лучника была не более чем шуткой.

Рядом с чудо-пекарней остановился даже гробовщик, а они редко так открыто показываются на глаза. Мастер держал за руку светловолосого мальчонку с чесночной вязанкой на поясе, хлопал ладонью по своей мантии, должно быть что-то искал. Спустя череду хлопков, вытащил монеты — пару медяков и один серебряный векат. Белобрысый взял их, не проронив ни слова, забежал внутрь. Почти сразу вернулся, скорее всего, прошмыгнул вне очереди и урвал два сладких рулета. Гробовщик не хотел брать угощение, но всё-таки принял — не пропадать же добру.

Оказавшись рядом с лавкой мясника, лёгкое дуновение ветра со скрипом приоткрыло дверь, да ещё медленно так. Бенард остановился. Звуки вгрызания лезвия тесака в мясо захватили внимание белпера. Они отличались от тех, какие можно было услышать в предыдущие дни. Что-то в них изменилось. Ранее звук разделывания мастером свежего мяса звучал как звон приглашающего к столу колокольчика — очередь к нему выстраивалась сама по себе. А на эти сигналы очередь уже не собиралась — никого не было. Они больше не напоминали приглашение, а скорее наоборот, разгоняли все намерения посетить лавку.

Дверь с затяжным скрипом распахнулась, и на свет вытек голос хлюпающих ударов. После каждого такого удара, раздавался болезненный вздох, жадно глотающий воздух. В полумраке внутренностей лавки кто-то шевелился. Сложно понять кто это.

Тут вырвался оглушительный вопль, пробирающий до костей, а затем хриплые мольбы о помощи. От этого волосы на руках уподобились шипам, вбитым в глубины ямы-ловушки, а в нос вцепились маленькие зубы роя смрада. Бенард будто бы узнал мерзкий запах. Также пахло в Долиуме. Тёмный абрис мясника стоял рядом с подвешенной тушей похожей на человека. Когда тот, повернув свою голову, увидел нежеланного зрителя, то медленно зашагал к белперу, сжимая в своей руке широкое лезвие с зазубринами на скосе обуха.

Мужчина, посвятивший всего себя врачеванию и поискам новых медицинских способов продления жизни, почувствовал, как что-то сдавливает его ноги мокрой верёвкой. Сдавливает в том же месте, за которое подвешена туша внутри. Пулей пронеслась в разуме догадка: это проделки первобытного страха, что уже начинает примерять судьбу видимого на себя.

Молот тяжёлых шагов, звучавший поступью десятков, грохотал громче и громче, раскалывал инстинкты. Подобное можно лишь почувствовать. Уродливая груда мяса, покрытая язвами, остановилась у порога. Белпер узнал одного из садистов — не двигался с места, только давил большим пальцем левой руки на мизинец белой перчатки. Одетое в человеческую плоть чудовище рвануло на него, расставило свои длинные руки. Как ребёнок, пытающийся поймать бабочку. Тут же появились Грегор и Полурукий, они точными ударами свалили того, кого здесь быть не должно. После чего раздался болезненный хруст.

Бенард сломал свой палец, боль отпугнула морок. Садист рассеялся кошмарным сном. Теперь за порогом лавки — добродушный мясник. Тот, приветливо махая СВОЕЙ рукой, обещал забесплатно поделиться лучшей нарезкой в городе. Как он говорил — в благодарность за труды. Оклемавшийся от прихода, коротко кивнув, зашагал дальше.

Последний слог отголоска событий напомнил о выдающихся навыках Грегора и Тайлера. Обычные люди не способны так биться, не способны отдаться настоящей безумной ярости ипри этом расчётливо, продумывая каждое действие, броситься в жерло битвы. Вот где достигалась максимальная эффективность. Таким образом, всё выглядело как некий танец погребения врагов, за которых не всхлипнет и самый заядлый плакальщик. Собирателям трупоида даже удалось сделать белпера должником жизни, вырвав того из лап гибели, когда его заманил в ловушку один из местных жителей. По всей видимости, но это лишь видимости, скорняк не нашёл иного для себя пути, кроме как примкнуть к уродливым захватчикам и служить в качестве приманки. Искалеченный светлячок приводил любого, кто желал спасти хоть кого-то, в капкан садистов. Бенард никогда не забудет тот амбар, ведь там угадил в примитивную, на первый взгляд, ловушку и был подвешен вверх ногами. Вместо охотничьей скрученной верёвки использовалась железная. В её прочность удалось убедиться, пытаясь освободиться с помощью клинка. Лезвие не взяло эти силки, в момент затупилось, а после вообще выскользнуло из руки. Скорняк мерзко заржал, подобрал бесполезное оружие и позвал истязателя. Вот в такую экспедицию сходил белая перчатка.

Отдалившись от лавки мясника, по случайности услышал разговор прохожих, те обсуждали между собой смерть узурпатора и победу над Министерством. Невольно и сам присоединился к разговору, но молча и не останавливаясь. В голове прокручивались разные мысли, например: о безголовом государстве Вентраль, которое подобно гидре отрастило множество голов, кусающих друг друга зубами собственных интересов и взглядов. Далее со дна потока размышлений всплыла пара вопросов. Кто и как проник в самую охраняемую крепость Серекарда. Амиантовый замок слыл наглядным примером абсолютной защиты и неприступности. Но всё же кому-то удалось пробраться туда и отсечь самую хищную голову той самой «гидры». Такое просто обречено покрыться слухами разного толка, пробегающие мимо мальчишки подтвердили это, болтали — будто Садоника не просто убили, а ещё вырвали глаза и зубы. Такие трофеи в некотором роде намекали на исполнителя. Но только лишь намекали на тёмную сущность, ведь зрительные сферы и кости ротовой полости вполне себе могут стать товаром. На них найдётся свой покупатель, что отвалит пузатый кошель монет. Как говорится: люди платили и не за такое.

Бернард успокоил интерес к убийству Министра, оставил все предположения до того момента, в котором будет больше сведений. Потому что, блуждая в темноте, можно бесконечно подбирать к событиям разнородные объяснения. И не исключено появление рода способного подменить реальное и при этом остаться незамеченным; или же вовсе увести от правды в противоположном направлении. Над кромкой городского лабиринта виднелась небольшая часть статуи Всемилостивейшего Пакатора. Монумент не мог не напомнить о былых временах. Будучи моложе, Бенард мог долго стоять внутри галереи, расположенной недалеко от затворнической резиденции, и смотреть на величественный портрет Государя, восседавшего на троне из Камнедрева, с надписью под рамой: «Свет рассеивает безумные голоса». Рукописный шедевр вышел из-под кисти известного столичного мастера живописи, представителя Вентральской школы искусств — Сандреса Челли. Хоть будущий белпер не разбирался во всех тонкостях и не отличал работу одного художника от другого — подобное нисколько не мешало ему получить свою долю вдохновения. В каком-то смысле, именно это время, проведенное в созерцание, и сделало его тем, кто он есть. С тех пор восхищение, заполняющее его сердца, да и не только его, не изменилось ни на каплю. Чувство оставалось свежим, будто испытывается впервые, избежало судьбы застоя и не обратилось в зависть.

Государем восхищались, почитали, а его враги, после личного с ним разговора, клялись ему в чистой верности. Без двоемыслия и ставок на подковёрные игры. Ходили слухи, что Венн, скрывая своё лицо, выходил на улицы, гулял среди толпы, чтобы узнать о переживаниях людей. Наверное, подобные действия вынуждали всех способных на обман трижды задуматься перед тем, как пытаться положить что-то себе в карман и спешить докладывать об успешном использовании средств из казны. Пакатор совершал такие тайные вылазки не только в Серекарде, но и в других частях Империи. О них никто не знал заранее, а когда было уже поздно, то расползалась молва о том, как кого-то осудили или же наградили.

Однажды Бенард встретился на рынке Оренктона с человеком, тот неподвижно стоял, всего лишь смотрел на небо. Ведомый нечто большим, чем рядовое любопытство, подошёл к незнакомцу. Глубокий капюшон скрывал в своём мраке лицо, а если какие-то черты проскальзывали, то их было недостаточно, чтобы узнать хоть что-то. Смотрящий в небесный простор заговорил, устремив взор, словно за облака: «Мы результат нашего времени. Мы результат древней случайности. Может ли зверь не испытывать голода? А можем ли мы не желать глотка свежего воздуха? Не думаю. Вот и он… не может избежать своей природы. Но мы должны попытаться встать на путь созидания. Спасай чужие жизни, спасай, мой друг». После этого повернулся, посмотрел на своего внимательного слушателя и протянул яблоко. На половину ярко-красное и на другую половину зелёное. Затем ушёл, оставив Бенарда один на один с вопросом, который он всё ещё хранит как семейную ценность. Мысль о том, что это был Государь Венн, не покидали его голову. Такая мысль обречена блуждать в глухой немоте хитросплетений догадок.

Два искателя Оренктонской Академии метались от одного прохожего к другому, впопыхах расспрашивали о чём-то, о чём-то очень важном, судя по горящим глазам.

— Белпер Бенард, белпер Бенард! — выкрикнула юная искательница с двумя разноцветными огоньками.

Белая перчатка остановился.

— Да, чем могу помочь? — спросил он с уставшим видом.

— Мы искатели из, — представился второй, у него из-под воротника выглядывала кожаная кираса.

— Я знаю кто вы. Ваши одежды сложно не узнать. Так чем могу помочь? Кого-то свалила болезнь, или нужна консультация?

— Мы ищем Вабан Ханда — это наш наставник. Не видели его?

— Мы вернулись из экспедиции, теперь не можем его найти, — протараторила Софистия. Вид у неё был крайне обеспокоенный.

— Раз вернулись, то, вероятно, он отдыхает. Или занимается своими исследованиями где-нибудь в укромном и тихом месте. Разве не этим он обычно занимается?

— Да, но сейчас всё иначе. Когда были в поездке, наткнулись на министерцев. Учитель Ханд убил гомункула и случайно наглотался его крови. После этого…вдруг стал себя странно вести…

— Скажите, белпер, вместе с кровью в его тело мог попасть мозговой червь? — задал вопрос Ифор.

— Как скоро появились изменения в его поведении?

— Практически сразу, — прошептала ученица.

— Как ты это поняла? Что он сделал? Лихорадка, раздражительность, потеря сознания и неконтролируемые судороги?

— Учитель Ханд…он выпотрошил гомункула. И не просто выпотрошил — а наслаждался этим…

— И всё? То есть он убил это отродье и…кажется, я понял. Вы же не намекаете на поющих червей, которые якобы контролируют сознание? Боюсь вас огорчать, но это вымысел. По крайней мере, в моей практике они не встречались. А опыт у меня, уверяю, немалый.

— А в теории он мог бы быть причиной изменений?

— В теории…может произойти что угодно. Но если подозреваете мозговых червей, то это может быть свиной червь, — предположил Бенард, замечая в их голосе следы желания не сболтнуть лишнего. — Однако маловероятно. Для личинки цепня нужно время, чтобы проделать путь от желудка до мозга. А вы сами говорите, что изменения случились вдруг. Как бы там ни было, когда найдёте его, ведите ко мне. Я осмотрю и приготовлю противогельминтное лекарство.

— Хорошо, спасибо вам, — поблагодарил Ифор. — Тогда мы должны найти его…как можно скорее.

— Когда я освобожусь, помогу вам с поисками.

— Спасибо вам огромное. Помощь нам не помешает, — произнесла Софистия, и юные искатели побежали дальше на поиски.

Весь оставшийся путь до нужного места внутренние сигналы предупреждали о чьём-то присутствии. Невидимый наблюдатель не сводил с него своих острых глаз, выдавал себя, запуская в шею пару десятков скрытых от взора игл. Очередная шутка сознания, озвученная недавним прошлым с высот сцены памяти. После возвращения из сожженного поселения, случай в лавке мясника не был первым. Все накопленные знания помогали ему удерживать равновесие на тонком канате понимания того, где реальность, а где нет. А боль, в свою очередь, хоть и крайнее средство, но очень действенное.

Приближаясь к Рыбацкой деревне, всё отчетливее вдыхался скользкий запах рыбы. С каждым шагом раздражающее нос свойство становилось всё сильнее и сильнее. Чем дальше, тем хуже. Из-за чего одна из сильных сторон Бенарда обернулась уязвимым местом. Он обладал выдающимся обонянием — способность слышать (иногда видеть) запахи множество раз дарила ему преимущество в приготовлении, например — снадобий. Когда только обучался, то заметил, что при верном приготовлении лекарственное средство источает определённый запах, а если допущена ошибка — слышится смрад рождённой неудачи. Он не знал, как описать этот запах, но был убежден, что так оно и есть. Иногда вообще, смотря на готовую настойку, видел состояние ингредиентов до момента их использования. Однажды даже помог поймать отравителя на улице Инсом, который считал себя лучше и умнее всех остальных вместе взятых, тот Своим пристрастием к редким ароматам подчёркивал свою исключительность. В итоге его «исключительность» и привела белпера к нему.