Полихромный ноктюрн

28. Йибмуккас

Снаружи царила тьма. Её невидимый похититель переваривал в своём донном желудочном мешке любой источник света.

Живая цепь продвигалась по узкой улочке. Брат для всех вермундов шёл ведущим, держал перед собой ручной фонарь. Разгоняющего мрак приспособления было недостаточно, чтобы противостоять голодной пустоте. Посередине шёл маленький крысолов с дымящейся жаровней в руках. Ему помогал замыкающий Тайлер. Шаги им давались с трудом. Привычные городские тропы покрылись алой густой грязью, которая не хотела отдавать то, что в неё угадило.

Продвигаясь по надземному тоннелю гниющего Оренктона, каждый чувствовал причиняемую воздухом боль. С каждым вздохом рой ос проникал в лёгкие и жалил, кусал жвалами сладкие и поспевшие виноградины альвеол.

— Я никогда не видел ничего подобного, — прохрипел Грегор, посмотрев в верхнюю даль. — Теперь, библиотека и битва в Долиуме кажутся прогулками. Не поднимайте глаза, смотрите только вперед и под ноги.

— Наши дела настолько плохи? — спросил Полурукий и случайно проскользил взором по кирпичам построек, облепленных зловонными наростами. Он увидел нечто сторукое, что сидело на крыше, наблюдало за ними. Тут же представил себя в роли угодившего в колодец мальчишки, который с надёждой поднимает голову и смотрит на единственный путь к спасению, откуда на него торащатся уродливые лица. Подобное вполне способно убедить остановиться, перестать сопротивляться и остаться на дне, потому что отказ от бездействия приведёт к худшему исходу.

— Я предупреждал, — полушепотом проговорил Грегор. — Что бы ты ни увидел, не поддавайся. Вспомни свою встречу с Релйатом. Она закалила тебя как клинок, а сейчас время доказать его прочность.

— Та встреча — не то, что мне хочется вспоминать. Думаю, не станешь спорить с этим, — ответил Тайлер, устремив взор ровно по прямой. — И всё же, добавлю к той «закалке» ещё и пилюли. Чтобы наверняка.

— Слышу разумные слова.

— Других и не произношу, — с гордостью подтвердил тот, мысленно сжимая часы в кармане. — Сколько же времени прошло? Мы бредём по этой улочке, и с каждым шагом ничего не меняется. У меня даже щетина появилась, а брился утром.

— Не знаю, но начинаю верить, что эти хитросплетения путей затягиваются узлом. И не выпускают за свои пределы никого и ничто. Если это правда, у нас ещё одна проблема. Мне уже порядком надоел этот воздух. Чувство, будто в груди улей.

— Настолько плохо? Я тоже это чувствую, но терпеть можно, — сказал Тайлер, сдерживая поток мыслей о хозяйке гостиницы. — Квазий, вот возьми пилюлю. А ты не так прост, маленький человек. Не сошёл с ума и, вроде, держишься. Расскажешь свой секрет?

— Не могу знать, как у меня это получается, господин. Я не чувствую в воздухе ничего, кроме запаха тлеющей травы. Я случайно посмотрел наверх и не увидел ничего на крышах домов. А последствия бойни в Вербе, скорее всего, просто ещё не дошли до меня в полной мере, — признался Квазий, сдавливая шест жаровни изо всех сил. Сжимал настолько сильно, что гладкий железный прут прорезал кожу и пустил кровь. — Но если подумать, то ум приходит одно имя.

— Повезло тебе, — хмыкнула Кана и поинтересовалась: — А какое имя? Кто этот вдохновитель?

— Левранд… защитник отбросов Левранд. Он сражался за негодных. Закрывал грудью нищих, калек и уродцев, таких… как я. Говорят, благородным это не нравилось. Якобы он нарушает порядок. Но тронуть его не решались, потому что опасались того, что он — Десница Государя. Это сдерживало их… какое-то время. Слышал, Дом Болинтирг наняли головорезов, чтобы поймать Левранда. И поймали. Когда его привели, то он сохранял верность своим убеждениям. Даже после пыток. Высоких людей… так это взбесило, что они решили казнить непреклонного. А затем…повесили «Защитника отбросов» на дне выгребной ямы.

Грегор замер, словно восковая фигура, посмотрел на раскрытую ладонь, а потом несколько раз сжал её и сказал: — Он не был Десницей, а яму, в которой закончился его путь, заполнили растерзанными телами так называемых отбросов. Некоторые были ещё живы, насколько мне известно.

— Это бесчеловечно! — тихо выкрикнул маленький крысолов, заметив улыбку на лице джентльмена. Сухой ком в его горле не позволил голосу прозвучать громко.

— Бесчеловечно? Не знаю ничего о твоих фантазиях насчёт людей, но они именно такие. В чём мы преуспели больше всего? В нашей левой руке регалия жестокости, а в правой — тяга к унижению. На головах сидит корона с бесчисленным множеством самоцветов. Если всмотреться в эти камни, то можно увидеть бесконечность, сотканную из способов лишения других жизни, — проговорил Грегор. — Всё, что могут сделать тёмные твари — осознать это, принять правду и стараться быть лучше, чем… они есть.

Квазий задумался и спросил: — Кажется, я понимаю. Вы знаете что-нибудь ещё о гибели Левранда?

— По всей видимости, его имя для тебя и правда значит многое. Тогда расскажу кое-что, но остальное прибережем на потом, когда выберемся, — осторожно пообещал он. — За ним выслали Хексейсейтеров, убийц из тайного отдела Министерства. Но не совсем они сразили Левранда. Предательство — вот клинок. А место казни «Защитника отбросов» прозвали «Маяк». Забавно, да? Но самое смешное — большую часть работы по его поимки сделали не наёмники, не мухи-убийцы, а те самые негодные. Ничего не смогли поделать со своей жаждой золота. Надеялись, тяжёлый кошелёк восполнит их изъяны. Глупцы.

Маленький крысолов упал глубже в свои размышления. Смотрел на тонкие струйки дыма, тянущиеся от тлеющей полыни. Будто они за мгновения показывали фрагменты его жизни.

— Я слышала, Левранд испытывал странную тягу к высоким головным уборам, — вдруг осторожно добавила Кана. — Настолько сильную, что даже когда петля затягивалась на шее, старался не двигаться, чтобы не уронить её со своей головы.

— Хватит, — пресёк Тайлер. — Вы слышите это?

К барабанным перепонкам прикоснулись звуки ожесточённого боя, отголоски нарастали с каждым их шагом. Ведущий кинул жест, остановил остальных. Закинул пару пилюлей себе в рот, а потом осторожно приблизился к углу. Выглянул и увидел: толпу перед покосившимся домом. Сразу узнал местных жителей; по крайней мере, их внешний вид сообщал именно это. Однако, было в них что-то безвозвратно испорченое.

Горожане уподобились бешеным зверям, царапали дверь, бились об неё, жаждали пробраться. Улюлюкали и выли. Когда петли сломались, не выдержав напора, то вылетел уст церкви Примуулгус. Схватил дверь, вернее то, что от неё осталось, и прижал ей безумцев к стене напротив, отскочил, кинул удар тощей рукой прямо в лицо одного из них — тот просто рухнул, уселся в кровавую грязь. Остальные тут же замахали тесаками и вилами как умалишенные. Громко надрывисто загорланили.

Служитель собора достал стержень, что был закреплён ремешком к спине. Резко взмахнул — инструмент разложился. Уже три шарнирно-соединённых стержня образовывали треугольник с зазубренными внешними сторонами. Грозное оружие, с зубцов которого свисала плоть, не внушило ужас в головы бездумных. Завязалось сражение.

Уст целиком и полностью отдался процессу, бился яростней бешенного зверя. Широкий мах косы и тут же прямой левый. Не брезговал — жаждал биться в рукопашную, не боялся прочувствовать мясо врага, проверить степень жёсткости своими костями. Отскок и сразу перекрёстный удар. Челюсть цирюльника не прошла испытание, — щёлкнув орехом, вывалила ядро-язык. Такой лик вполне мог бы быть изображён на листке доски объявлений для зазывания всех желающих избавиться от зубной боли. Нет клыка или премоляра, то и нет проблем. Бывший булочник почти повторил пример брадобрея, почти избавился от жёлтых стражников красного помела с белым налётом. Мастер над булками увильнул, вернее — споткнулся, а потому зацепило лишь губы, что молниеносно набухли, выросли, как на дрожжах. Теперь «грамотею» будет сложно болтать про ошибку Шылдмана. На этом дело не закончилось. Исзм провернул запястье, отобрал меч, погрузил его в ножны ключичной впадины. «Болтай. Чего молчишь? О! Тебе больно. А я и не заметил…прости пожалуйста», — безэмоционально произнёс он. Не отвлекаясь от булочника, отвёл трикветрум, отмахнулся от назойливой мухи, рубанул грязного безумца, вылетевшего из укрытия — прятался под разлагающимся телом оренктонца. Белый воротничок, должно быть — клерк, обагрился слюнями своего же сердца.

Из-под повозки выползло ещё двое. Уст без жалости, без сожалений, расправился с ними. Те и не знали, что способны выдержать многое, ценный секрет открылся им только перед смертью. Неистовость облачённого в чёрно-красное одеяние поражала своей формой, совсем не мешала ему быть грациозным, плавным, точно вода. Уходил от каждой попытки прикоснуться к его бледной коже. Едва заметные взмахи сокрушали противников, бросали их к ногам. Свист, захлёбывания кружили в воздухе. Поверженных становилось чуть меньше, чем много.

С крыши покатился мешок, нелепо рухнул вниз. Нет, не мешок, а человек. Нагая девушка неспешно поднималась. Давалось нелегко, словно корова на льду. На шее висят разные амулеты, купленные у проныр «Тик-Так». Жертва зрелища, орала что-то про худобу и красоту. В глазах само безумие разводило свой огонь для приготовления позднего ужина после двенадцатого гостя. Разум совсем покинул её. Двуногий зверь — не более. Уст удовлетворил деликатную просьбу со всей ответственностью, провёл лезвием вертикальную линию. Лишившись лишнего, мешок упал навзничь. Изм пристально всматривался в открытую книгу, стирая кровь с трикветрума. Мгновение и ещё одно мгновение. Собрался отвернуться, но мокрые шорканья в корешке не позволили, остановили.

— Неужели…? — откашлял он с пренебрежением и грустью. — Ты беременна…

Уст осторожно приблизился, и сразу оттуда прозвонил детский плач. С толикой промедления приподнял кожу — на него выпрыгнула маленькая уродливая тварь. Живая тератома, настоящее недоразумение, такого не должно быть и в безумной фантазии чёрного озера Мундус. Подобное пополнение в семействе заставило бы всякую мать заскулить в слезах, а отца сгореть в костре страха, ненависти и разочарования. И всё это помноженное на бесконечность. Поймав рукой этот прыгучий выкидыш, цепляющийся за жизнь для утоления своего голода, указательным пальцем свернул маленькую шею. Она оказалась твёрже древесины. А потом швырнул в стену. Прилипнув к ней, стекало вниз, пузырилось, покрывалось волдырями. Так и продолжалось, пока не вырос большой пузырь. Он-то и лопнул, взорвался.

Из бреши выскочил ещё один безумец, который укрывался в руинах. Никаких проблем — тот сразу присоединился к другим. Уст своими действиями доказал, что он — зилот беспощадности. Однако у него было глаз на затылке, а потому не видел, даже не слышал, крадуна, который подбирался к нему на цыпочках. Нелепое зрелище. Грегор, светя фонарём, беззвучно подскочил к нему да без реверансов пробил в колено, перерезал глотку.

Всё закончилось. Пока что…

— Вороны? — спросил служитель Примуулгус и всего одним движением сложил оружие, вернул на место. — Не надо на меня так смотреть. Они не были собой. Одурманивание забрало у них всё, а разжижение мозга и тела привело ко мне. Наверное, чтобы мой трикветрум даровал быструю смерть. Теперь им ни страшно, ни больно. Настоящая благодать. Бедные марионетки обрели покой, заплатив свою цену за жизнь.

— Уст Исзм, это вы? — спросил Квазий. — Вам удалось выжить в этом кошмаре?

— Нет, не удалось, маленький человек, — прошептал тот и засмеялся. — Шучу. Да, он самый. По крайней мере, пока что.

— Фанатик, ты видел хозяйку гостиницы «Верба»? — не сдержался Тайлер. Не заметив какой-либо реакции на свои слова, пришёл в крайнее раздражение и попытался ещё раз: — Ты слышишь меня? Или тебе мешает запёкшаяся кровь в ушах?

Уст молчал и только приставил указательный палец к своим губам. А затем сделал шаг назад. Из стены выпрыгнул многоконечный глазочей, приземлился перед ним. Исзм сразу пару раз пнул его. Растоптав головы мерзкого порождения, проговорил:

— Если она жива, то поищите её у старика Клива. Или же у Бургомистра.

— И где нам их искать? Ты вообще видишь, что происходит? Или все мысли только о Сахелане?

— Более-менее вижу. А ты видишь? Или твои мысли только о ней? Наберись терпения, пернатый. Удары твоего сердца выдают таящуюся в нём любовь, возможно, мечту. Если мир услышит звуки его биения, как я сейчас, то сразу же поспешит забрать у тебя всё. Поэтому храни это в секрете. Не потому что я так сказал, а потому что так будет лучше для тебя самого. Мир всегда растаптывает самое дорогое, — предостерёг человек в чёрной мантии с красными лентами.

— Не тебе решать, какая у нас забота, — возмутился Полурукий, проскользив вперёд на половину шага.

— Я и не решаю, а всего-навсего озвучиваю одну из форм правды. Знаешь, потерей равновесия может воспользоваться твой попутчик. Ты в курсе о ком я говорю. Мне не ведомо в каких вы отношениях, но знай, что кровожадный хищник не может вдруг стать ягнёнком. Поэтому держи себя в руках, не дразни его, — порекомендовал уст и приподнял одну бровь, от чего безмятежное выражение его лицо изменилось, дополнилось пугающе-безумным блеском в глазах.

— И много ты знаешь? — вмешался Грегор, прошивая уст-а взглядом.

— Ни мало, но и ни много. А если не владею сведениями, то спрошу. Ведь для этого, как мне кажется, нам была дана возможность разговаривать, — дал ответ Исзм. — Вы, случайно, не видели Астрологов? Я преследовал их семь дневных периодов в этом забытом гниющем городе, но потом потерял. И не могу найти, будто исчезли.

— Мы победили Астрологов в библиотеке, разве не так? И почему уст под небом Саккумбиевой ночи преследует их? Сейчас есть дела и важнее, — проговорил Волчий брат.

— Победили, и даже их медиум был убит. Осьминог постарался. Правда, их осколки разбросало по свету. Эти гадалки всё ещё мечтают об Эпохе Далёких огней, которая, по их больным представлениям, должна заменить Эпоху Следования. В Оренктоне они выдавали себя за сказителей, мы отлавливали их. Но добрались не до всех, слишком уж хорошо скрывались. А твой вопрос, почему уст преследует их — вообще вызывает сплошное разочарование. Я — вовсе не уст, а сын Дома Халиод. А все мы — Астрономы, враги Астрологов. И раз они хотят утащить мощи Сахелана, мой прямой долг — помешать им. Если намериваются использовать их для достижения своей цели, необходимо помешать им. Я знаю наверняка, что Далёкие огни только кажутся тёплыми, — рассказал Изм, внимательно рассматривая каждого из четверых.

— Подожди. Ты сказал про семь дневных периодов. Оговорился или… — без удивления вопросила Кана.

— Интересно. Как вы думаете, сколько времени прошло с начала Саккумбиевой ночи? Это кошмарное сновидение длится дольше, чем вы думаете.

— Пара часов, но по ощущениям намного больше, — ответил Грегор.

— Воплощение голода приблизилось к своему обеденному столу, — прошептал Исзм и указал на небо. — Его дыхание заставляет время страдать, обливаться кровью. А сломленные становятся носителями видений и губительных призраков. Разумеется, не по своей воле. Надеюсь, что не по своей воле. Убеждён, именно в этом причина появления и распространения Поветрия времени. Нет, не так. Знаю это точно. С вероятностью девяносто девять.

Все посмотрели вверх и, всматриваясь во тьму, увидели: оно было похоже на воду, в которую опустили невидимое гигантское яблоко; оно было похоже на натянутое одеяло, на которое бросили что-то тяжёлое.

— Прошло восемь дней, — сказал тот и закрыл глаза мёртвому усту, лежавшему возле крыльца. И вошёл в дом.

— Но это просто невозможно, — усомнилась Полущёкая.

— Лучше забудь это слово. Как по мне, оно очень ненадёжно, — донеслось из полуразрушенной постройки. — Впрочем, понимаю ваше недоумение. Для вас прошла пара часов, но для всего остального Оренктона всё иначе — прошло другое количество мгновений.

Исзм вернулся обратно, держал на руках небольшое существо, младенеца, покрытго рядами крупных шестиугольных чешуек чёрно-синего цвета с серым отливом. От спины тянулась длинная нить с мерцающим огоньком на конце. Двойные массивные челюсти раздвигались, показывали выступающие зубы. Оно одним своим видом пробуждало в каждом подлинное животное отвращение. Бегая глазами-пуговицами, пыталось укусить предплечье уст-а, который заметил взгляды выживших.

— Не судите его по внешнему виду. А если всё же решитесь, то задайте себе один вопрос. А что делаете вы, оказавшись в незнакомом и страшном месте? Правильно, вы выживаете.

— Да, выживаем и не планируем останавливаться, — спокойно утвердил Грегор. — Если, правда, прошло восемь дней, то просто обязан спросить. Выжившие ещё остались? Город ещё сопротивляется?

— Да, ещё идут бои. Если хотите найти моего дорого родственника, Бургомистра, идите этим путём, — сообщил ложный служитель церкви и указал. — Так дойдёте до торговой площади. И ты, пернатый, сможешь отыскать свою мечту. А если решите попытаться покинуть Оренктон, знайте, остались всего одни пригодные для этого ворота. Но… солдат, хранивший ключ от механизма, как бы это сказать — пропал.

— Тогда нужно спешить. Пошлите, найдём Рамдверта и этого солдата, — принял решение Грегор, разгрызая пилюлю.

— Давно пора. Только сначала на площадь, — нетерпеливо сказал Тайлер.

— Вороны, перед тем как уйдёте, позвольте задать вопрос. Вы собирали проклятое золото, чтобы не позволить безумию разрастись. Сейчас мы видим, что это не помогло. Но может всё-таки сработало? Просто развязывание войны сыграло свою роль? Как и сам Хор из Обратной башни Сиринкс. Впрочем — уже не важно. Пернатые и маленький человек, желаю вам удачи на пути. Прощайте.

— Прощай церковник, — медленно произнёс Волчий брат, пытаясь отогнать некие сомнения.

— И да, в этом странном месте бродит странный тип. Ищет какой-то горшок, да ещё с такой яростью бьёт чудовищ… Не поверил бы своим глазам, если бы сам не видел. Уж не знаю откуда начался его путь, но постарайтесь не хамить ему. Сохраняйте манеры. Слышал меня, Полурукий?

— Услышать — услышал, но ничего не обещаю.

— Большего и не требуется…

Выжившие продолжили своё продвижение по узким улочкам, пытаясь мимоходом осматривать останки гной-города. Практически все строения разрушены, а развалины жадно обволакивала мутная плёнка. Она дышала, тянулась к любому, кто сохранил в своей груди биение сердца. Сквозь неё вполне можно разглядеть отростки похожие на корни, что прошивали бруски из обожженной глины. Не совсем древесные канаты питались произведениями архитектурной мысли, пренебрегали усилиями рук строителей. Конечно, им всё равно. Уважение, почтение и прочее — удел людей.

Багровая слякоть под ногами всё глубже. Жижа прибывала. Теперь поднялась немного выше лодыжки. Кожаные сапоги с металлическими скобами подвергались проверке. Чавканье доносилось из-под подошвы; принуждало нос вдыхать душок трупной ямы колоссальных размеров. Нет, в стократ хуже. Необходима небывалая сдержанность, чтобы не поддаться, не вывернуться наизнанку. Зубы сжимались, а самообладание пищало проткнутой вилами мышью, что пряталась в стоге сена. Все держались; хоть окончание блужданий по уродливым тоннелям и не думало показаться на горизонте.

Проходя через бесконечные городские узлы, услышали треск пожарища с тихими пощёлкиваниями. Голоса сражения, горнило где-то рядом. Когда вышли к торговой площади, увидели демонстрацию абсолютно-убийственной шутки природы. Та безразлично издевалась над человеческими жизнями. Само её существование как таковой приравнялось в своей значимости к уровню сытного корма. Точно двуногие помои в корыте. Только вот едок совсем не свин, довольно валяющийся в грязи, а изголодавшиеся Р’одум. Впрочем, их место в пищевой цепи оспаривалось прямо в моменте.

Внутренние силы Оренктона вели неравный бой с порождениями мироздания, которое сбросило свои многочисленные маски. Ранее возведённое укрепление было разрушено больше чем полностью. По развалинам носились вермунды, как не в себя, хлестали пепельную жидкость. Иначе никак, иначе тело предаст. Стреляли из огоров, по возможности, берегли пули. Те совсем не бесконечны; конечностей у врагов куда больше. А потому пела тетива. Стрелы подсвистывали, пронзали Жевешу, что преследовали оставшихся жителей. Беспомощные спасались хромым бегством, падали в алую трясину. Бедолаги не могли из неё выбраться, а кого удавалось вытащить — болезненно кричали, уже начинали медленно перевариваться заживо.

Чем больше защитники сопротивлялись, тем яростней становились потоки улюлюкающих тварей. Настоящее крещендо. Стаями притягивались с соседних линий, выпрыгивали из окон, мешками валились с крыш. Их численность безостановочно росла. Вермунды проявляли доблесть, храбро разбивали стаи чудовищ. Прикрывали друг друга. Никто никого не бросал даже в самых неожиданных поворотах битвы. Без сомнений могли пожертвовать собой ради другого. Настоящее братство, никакого пустословия — лишь действия.

В болотах рвоты людоеда, вдали от сражения, сидели отвратительные пиявки с тоненькими ножками. Словно результат игры человека и кровососа в доме «Ко и Туз». На почти людских лицах хлопали маленькие глазёнки. Их, так называемые, туловища склизко пульсировали, когда хоботком всасывали кровавое месиво с ошметками плоти. Заполнив себя столь желанным соком, торопились скрыться подальше от смотрящих глаз. Одна из них наелась и сразу поползла прочь, но её остановил Рэмтор — точным выстрелом Ордена разорвал пародию на людскую физиономию. Тут нет времени для промедлений — поправил закрывающую один глаз повязку с маковыми пятнами и перескочил на дверь мастера Шылдмана, которые использовали для замены твёрдой земли. После чего обнажил меч, продолжил вместе с остальными сражаться против разбивающего разум выводка.

Закинув огор за спину, Бургомистр без промахов кромсал голодных бестий. Рвался в самую гущу для защиты себе подобных. Вермунды и белперы брали с него пример, вдохновляясь, бились за каждый фут своего дома. Твёрдость духа непоколебима. Ещё силы им предавали воспоминания, что вынесли из библиотеки. То безумие с тем крылатым гигантом утопило бы их в луже «ничего-не-могу-сделать», если бы не вмешался названный брат. Тот явно оставил след в их судьбах, осветил дорогу к долгу.

Неподалёку, по мосту, ехал в своём кресле Клив. Пока перезаряжал мушкетон, пара воспитанников приюта Косвиш, давясь слезами, не позволяли «ногам» старика остановиться. А когда он открывал огонь, то придерживали, чтобы не укатился от отдачи.

— Клив! Отправляйся на склад! А то и стрелы, и болты скоро закончатся! Ещё повязки… Нет, тащи всё что там осталось! С тобой пойдёт десяток наших людей, — выкрикнул Рэмтор и щёлкнул челюстью.

— Уже в пути господин Бургомистр, — выкашлял Два колеса, прекрасно понимая, что маршрут известен ему лучше прочих.

— Держим оборону! Жгите эту падаль, — приказал Глава. Тут сразу загорелись огни последнего шанса, и сосуды полетели в Р’одум. Они лопались, взрывались и образовывали стену пламени, которая росла прямо из червонной слякоти. Ничто не могло преодолеть её, а каждая попытка сгорала до костей. Жар чувствуется даже на приличном расстоянии.

— Сработало, снова. Хорошо, что вы никак не научитесь, — произнёс полушепотом Рэмтор. — У нас есть возможность подготовиться. Отдышитесь и перевязывайте раненых, потому что — это не конец. Укрепите помосты, чистите оружие, оно ваша последняя и верная любовница! Вы же не хотите, чтобы она была грязной в такой важный момент, — проговорил он. — И не забывайте пить воду. Не хватало ещё ослабления линии из-за сухих обмороков. Пусть каждый видит, что брат осушил флягу.

— Вы ранены, снова. У вас идёт кровь, — сообщил белпер. — Нельзя её просто так оставлять. Кто знает, что может попасть в рану. Сейчас я её обработаю.

— И правда, — сказал Шестипалый, посмотрев на левое бедро. — Не хочется отнимать у тебя время. Ты мог бы отдать его кому-нибудь другому. Но если нельзя её оставлять, то действуй.

— Тогда нужно, чтобы вы сели. Вот, это место подходит, — лекарь указал на ящик.

— Хорошо, далеко идти не надо, — сдержано выдавил из себя Бургомистр, и почти рухнув, занял необходимое положение.

Белпер осторожно надрезал штаны и осмотрел рану. Сохраняя холодный взгляд, откупорил флакон с обеззараживающим средством, вылил содержимое, а затем перевязал.

— Готово. Будет лёгкий дискомфорт, но всё же постарайтесь беречь ногу. В конце концов, их всего две, а не как у этих тварей. Я видел одну, и неё было около двадцати ног. Люди слились воедино… И получился обливающийся болью комок. Никогда не забуду эти звуки. Голоса, если можно так это назвать, просто слиплись, просили, умоляли освободить их.

— А ты видел то, как они обрели покой? — спросил Рэмтор с некой дрожью в голосе. — Нет? Тогда расскажу. Там, возле лавки цирюльника, стояла бочка. Когда её крышка задёргалась, многоногий Р’одум решил проверить. Огрызок подполз к ней как любопытный щенок. Осторожно открыл и…

— И? Что было внутри?

— Ничего. По крайне мере, так выглядело со стороны. Но потом сверху полилось что-то. Или же посыпалось большими градинами. Сейчас уже не уверен. А потом «многоножка» заверещала, запузырилась. Кода начала размахивать своими лишними конечностями, на неё, словно из тьмы наверху, появился Хор, — рассказал Шестипалый, подняв голову. — Вошёл как раскалённый нож в масло. Взмах за взмахом, удар за ударом. Закончив рвать на части этот комок, схватил за одну из ног и утащил в переулок. Знаешь, это выглядело так, будто он уволок её в другой мир. Знаю — это безумие, но всё же, — прохрипел он, сомневаясь в собственном здравомыслии. Затем посмотрел на перевязанную рану и, слегка улыбнувшись, добавил: — Впрочем, хорошо, что у меня только две ноги, а то пришлось бы тратиться на дополнительные пары обуви.

— Вы забыли щёлкнуть челюстью, — по-доброму подметил лекарь, поправляя белую перчатку. — Никогда бы не подумал, что та самая сущность из Обратной башни будет биться на нашей стороне. Однако, после всего происходящего в Оренктоне, я, кажется, утратил возможность удивляться, — с выдохом белпер констатировал время смерти своей эмоции. — Воспользуюсь случаем и расскажу. Я кое-что заметил, теперь считаю необходимым поделиться с вами своими наблюдениями.

— Выкладывай, пока есть возможность. Ведь кто знает за каким углом нас поджидает смерть.

— Насчёт этой кровавой грязи. Я заметил — после попадание на плоть, она не всегда её растворяет, — лекарь указал на пузыри, которые появлялись на поверхности рвоты людоеда, а затем лопались. — Только эти участки опасны. Смотря на них, мне подумалось — что если попробовать нейтрализовать их щелоком?

— Можно попытаться. А если сработает, то, может, получиться остановить и переваривание. Тогда мы спасём больше наших людей, — подвёл итог Шестипалый.

— Тогда пойду и раздобуду соду.

— Не ходи один. Возьми с собой кого-нибудь. Время в запасе есть…

— Разумеется. А это ещё что такое? — прорычал перчатка, посмотрев на стену огня.

Там кого-то выворачивает после знатной попойки или лютого пережора. Извержение содержимого желудка слышится совсем рядом, как если бы источник в шаговой доступности. Солдаты, сопротивляясь недоумению, которое свалилось как пепел на голову, растерянно закрутились, разыскивали причину. А тем временем один из кольев стихийного частокола пригнулся, а затем потух.

В сдерживающей перегородке образовалась брешь. Из неё высунулось рыло, оно своими размерами давало фору домашней печи. Этот бурдюк обнажил зубы, оскалился, после чего перетёк и показался во весь рост. Все увидели наглядный пример обладателя многовекового запаса жира со сферической мозолью с рубцом-впадиной, оставшейся после отпадения пуповины. Кожа то воздымалась, то опускалась. Наполнение его желудка рвалось наружу. Бурдюк задрожал, зашатался, а далее разорвал лапищами своё брюхо.

Каждый солдат из сопротивления внезапно ощутил присутствие безнадёжности, что превратилось в незримую фигуру. Само отчаяние встало по левое плечо от них, когда наблюдали за тем, как вываливаются обезображенные тела из утробы. Развёрстый антропоморфный студень, извергая рвоту, ударил останки — вытащил дубину, состоящую из трупов тех, кто когда-то жил в Оренктоне. На оружие живо колыхались конечности, а крошечные пальчики играли симфонию безжалостности, разбавляя её хныканьем.

«Ширококостный» застучал дубиной как малолетний герой, сражающийся в неравном бою с крапивой. Заверещал и неловко поковылял к живым. В этот момент его глаза засверкали углями голода.

— Встретим жирдяя со всем гостеприимством. Будет знать, как заблёвывать Огонь! — Приказал Бургомистр.

Вермунды засыпали смесь угля, селитры и серы в пушки из кованых железных полос; осталось всего пара орудий. Синхронно погрузили ядра в стволы, откуда тянулось лязгающее эхо. Констебль схватил палку с просмолённой паклей, спешно зажёг её и побежал, но споткнулся об сломанный пальник. Вермунд в тёмной накидке сумел поймать факел, что взмыл как стрела.

— Подпорки! — выкрикнул он, проверяя их наличие на своих местах, и поджёг пропитанные горючим веществом шнурки.

Грохот. Пушки выплюнули ядра, попали прямо в цель, вырвали шмотки плоти из тела бурдюка. Он завизжал, а затем, волоча дубину, скрылся через проделанный им же проход в жаркой ограде.

— Пусто! Больше нечем стрелять, — отчитался Хидунг. — Держим тварей, которые успели пробраться за этим стройняшкой.

— Нужно закрыть брешь! Готовьте склянки с «посшаном», — приказал Рэмтор и кинулся в бой.

Из одного из домов выбежали люди: спасались от глазочеев. Защитники поторопились на помощь. Шестипалый, сжимая свой Орден, рванул быстрее всех, с разбега снёс плечом одну из угроз и добил несколькими тяжёлыми ударами приклада. Помог подняться упавшей девице с чепцом на голове. Взял её за руку, повёл к остальным в чуть более безопасное место. Через несколько метров, впала в ступор, отказывалась куда-либо идти. Страх обездвижил её. Спаситель потянул на себя — та ни в какую. Нужно торопиться, задержки равны самоубийству. Слегка приобнял и с небольшими усилиями для скорости повёл дальше. В грудь и чуть ниже что-то кольнуло. «Ничего серьёзного», — подумалось ему. Тут девица застучала зубами, стан затрепыхался раненой птицей. Сжав руками плечи, удерживая её, намеривался образумить или вообще вырубить, чтобы быстрее добраться до лагеря. С утопающими так иногда делают — никакого хамства. Однако решающая деталь оборвала все намерения. Кривозубый отросток втягивался в живот через окровавленные дыры на платье. Так и смотрел пока не провёл по себе ладонью. Персты тут же намокли. Кровь, много крови. Вот она, боль толкнула его, раненый пошатнулся — не упал. Превозмогая внезапно нагрянувшую слабость, наставил оружие — не стрелял.

Вермунды истребили Р’одум, что успели проскочить, и меткими бросками восстановили пламенную преграду. Когда увидели раннего предводителя — стаей помчались к нему. Рэмтор стоял неподвижно, смотрел на обладательницу чепца, будто всматривался в прицепленную к нему однолетнюю свежую ромашку. Она рухнула на колени, и заныла: — Вы обещали защищать нас. Обещали! Тогда почему наставили на меня своё оружие? За что, что я вам сделала? — Прогнусавила она и провела мизинцем по торсу, в прокус на котором втянулся безобразный отросток. — А-а, теперь я вижу, ваши слова ничего не значат. Только обманывать можете, чтобы набить своё брюхо. Но ничего, скоро голод фатума дотянется и до выскочек вроде тебя. Справедливость восторжествует, изрубит вас всех, выжмет как грязную тряпку.

Раненый терял сознание, почувствовал запах утренних цветов, а когда моргнул, оказался на зелёном лугу. Над ним проносился тёплый ветер и ласкал лицо, вылепленное неизбывной усталостью; белые семянки взлетали к небу, где закручивались в винтообразный поток. Рэмтор очаровался, заслушался журчанием далёкого ручья. Эхо нашёптывало о кристально чистой прохладной воде. В нарисованную воображением картину пробрался шелест травы. Потерянно обернулся и увидел: навстречу шла особа, протягивая белый цветок. Вдали, за ней, белый круг огибал небо, не притрагивался к горизонту. Вот он — паргелий, который мечтал увидеть, сидя во тьме колодца. Желание сбылось.

— Заткнись, тварь. Ты больше не человек! — выкрикнул Хидунг.

— Неужели? Я… человек… — проблеяла девица и сорвала ромашку со своего головного убора. Исполнитель нажал на спусковой крючок — выстрела не последовало, закончились пули. — Я больше, чем ты можешь представить…

Уродливые слова захлебнулись, на плече вырисовывалась багровая черта. Исзм вышел из ниоткуда, встал перед ней. Она загорелась яростным стремлением проделать с ним то же самое, что и с главой Гной-города. Не вышло, плечевой сустав отпустил верхнюю конечность в свободное падение. Заверещала пуще прежнего. Уст отсёк и другую, мнимой бесконечности руки ни к чему. Схватил за лицо, резко, кроваво-беспощадно вытащил внутриутробного ездока. Сшиб пустую оболочку ударом ноги, разорвал, растерзал ту тварь. Швырнул останки на уродливую морду и со всей силы впечатал сапогом. Топтал и топтал безликую рвоту людоеда, поддался шёпоту ярости.

Бургомистра подхватили, потащили с собой к баррикадам, там положили на ткань, натянутую на металлические трубки. Белпер осматривает рану, безнадёжно выдыхает и молчит. Многое рассказывает выражение его лица.

— Теперь-то могу рассказать вам, как я выбрался из Колодца, — прерывисто сказал Рэмтор. — Вальдер переоделся в женское, чтобы пробраться туда, а потом скинул мне ложку вместо ключа. Лорд ошибся, представляете? Даже как-то не по себе. Но тогда удача оказалась за его спиной, и всё сложилось так, как сложилось. Это если вкратце. Теперь знаете, откуда взялась не самая правдоподобная женщина и обычная ложка.

— Мы догадывались о нечто подобном, господин Рэмтор, — произнёс Хидунг, с трудом натягивая улыбку.

— Где мой орден? Где Эво? — говорит Бургомистр и начинает водить рукой, пытается найти его, будто в нём хранится ключ от двери, что ведёт на тот зелёный луг.

— Он здесь, — произносит вермунд в накидке и вкладывает ружьё в руки. Пальцы тут же сжимают необычное оружие.

— Да…это была долгая ночь. Дух Государя… — прохрипел он.

— … Бежит по венам моим, — продолжили мундиры. Хидунг хотел отдать прощальный салют, поднять оружие в его честь.

Уст медленно подступал к одру. Никто его не останавливал.

— Ты достойно сражался. Твои действия, их вклад сложно переоценить,

— проговорил он и продолжил, но уже громче, чтобы все услышали. — Теперь я — Глава Дома Халиод. Считаю необходимым явить здесь и сейчас искру справедливости. Посему возвращаю изгнанника домой. Больше ты не Рэмтор Кильмиор, а Рэмтор Халиод. Живы — а потому смотрим. С возвращением Домой, дядя, — Исзм встал на колено, положил свою руку на его шестипалую ладонь. — Присматривай за нами с той стороны…

Рэмтор улыбнулся. Надпись, выгравированная на Ордене, покрылась трещинами, затёрлась вместе с последним вздохом.

— Спасибо, что были с нами, наш Бургомистр. Но не надейтесь долго наслаждаться покоем, скоро мы присоединимся к вам. И тогда выпивка за наш счёт. — Поблагодарив, исполнители гвардии затихли, хранили молчание, а вокруг летали отголоски происходящего кошмара. Огонь гудел так, словно пытается сдерживать не только полчища Р’одум, но и издаваемые ими рыки. Через стихийную преграду перепрыгивало эхо криков тех, кому не повезло быстро уйти из жизни.

— Склад старика Клива был уничтожен, — задыхаясь, выдавил из себя прибежавший констебль. — Все погибли!

— Пойдёмте, у нас всё ещё есть долг, — Хидунг повёл оставшихся за собой.

Рёв пронзил пламенную стену. Стихия не выдержала — потухла. Марионетки голода, которые находились по ту сторону, не двигались, замерли как ледяные статуи. Из тьмы вылетает бурдюк с беспощадной дубиной, только ведёт себя несколько иначе и больше напоминает загнанного кролика, нежели хищника. Резко поворачивает и скрывается за углом разрушенной постройки.

Огни костров временно приподняли завесу мрака, чтоскрывала за собой чудовище, результат мутации части человеческого порядка. Некоторые из защитников поторопились приставить огоры к своим вискам, когда испуганные глаза увидели смерть всего светлого в этом мире. Длинное нечто перемещалось на дюжине массивных подобиях ног — в тощих лапах сжимало цепь-пуповину. На её концах болтались костяные и рвущие камень гильотины. Изуродованные весы подняли вытянутую голову; глаза закрывали, перебирая пальцами, большие ладони. Оно разверзло пасть с четырьмя челюстями, будто бы обнюхивало выживших солдат. Рёв, почти ломая кости, повторился.

Весы торжества, порождённые нескончаемой Саккумбиевой ночью, рывками устремляются к протекторам на оборонительных сооружениях.

С крыши дальнего дома в один прыжок спускается существо в плаще из чёрной воды и преграждает бестии путь. Приземлившись, осматривается как сомнамбул, пытающийся увидеть носом звуки; при этом пошатывается в трансе. На его лице не было глаз; не было ничего, кроме сумасшедшей улыбки под наростом в форме клюва. Констебли открыли по нему огонь, но их остановили вермунды и приказали отступать к следующему укреплению. Тот, сжимая секиру, не обращает ни на что внимания и набрасывается на изуродованную справедливость.