Полихромный ноктюрн

21. Обеззараживание

На углу улицы Вель собралась беспокойная толпа. Двуногие мотыльки слетались на голос человека, что стоял на деревянной площадке с двумя парами ножек-подпорок, они возвышали её над землёй. Новоявленный лимн громко вил своим широким ртом хитросплетённые речи, наполнял их жгучим презрением, стараясь придать им свойство лесного пожарища в жаркий солнечный день, чтобы его слова быстрее распространялись и достигали ушей местных жителей. Толпа медленно, но ширилась. Заметив некий рост, мужчина средних лет нацепил головной убор — двуугольный треугольник. Делал это неловко, казалось, хотел побыстрее скрыть замёрзший пруд, окружённый деревьями-волосами, на своей почти лысой голове. Несущий правду глашатай старательно находил хлипкие доказательства правильности действий Министерства; пытался оправдать каждое прозорливое решение Наместника. Разведя руки в стороны и глубоко вздохнув, рассказал о событиях в миролюбивом городке Фавилл. Но не просто рассказал, а поведал подлинную истину без всяческих кривотолков и намеренных искажений от злых языков.

Самонадеянный претендент на должность лимна втаптывал в словесную грязь всякий помысел обратиться к глубинам так называемых знаний. Интонацией проводил жирную черту, подчёркивал всю важность выбора Министерства следовать за Сахеланом по его тропам. И, конечно же, не забывал приплести желания покойного Государя Венн. В представлениях говоруна любые отклонения приводили только к медленному погружению тела в выгребную яму ошибок. В качестве наглядного примера рассказывал о неудачах лекарей, которые те терпели до того, как научились влиять на чаши весов жизни-смерти. Приверженцы науки, шаг за шагом, шли по телам своих ошибок и постепенно расширяли горизонты знаний; улучшали навыки, инструменты и в результате накидывали больше аргументов, вынуждая левую сторону перевесить правую. Но всё же, на нескольких исцеленных всегда находился тот, кому помочь не удалось. В смерти часто винили лекарей, которые так и не стали творцами чудес. Сторонние наблюдатели «сидели на мягких скамьях», смотрели на искателей знаний, отклонившихся от пути Первого Слышащего. Предлагая припарки и пиявок как средство от всех болезней, с презрением озвучивали свои догадки. По их мнению, самыми распространенными причинами гибели подопечного были — нехватка веры во Все-Создателя или скрытые корыстные намерения лекаря. По крайней мере, про последнее шептались люди, а правду хоронили под собой слухи разного качества.

— Лекари? Они коо-перируют… ко-о-пируют нашими страданиями! — С непроизвольным повторением выкрикнул тот, вышагивая по площадке. — Им нравится наблюдать за нашей агонией! Они спасают жизни? Бросьте! Они за кошель сделают всё! И вообще, заблудшие овечки не способны управлять великой силой… Не им решать… кому жить, а кому… умереть!

Когда торжествовала жизнь, и чей-нибудь брат приходил в себя после полученных ранений, то такие, как лимн, считали это результатом вмешательства Великого Зодчего. Верующие во вмешательство свыше приговаривали, что присутствие почти осязаемого голоса способно даровать второй шанс даже самым обречённым. И тут находили опору для своих мыслей, потому что некоторые выжившие рассказывали о тёплых огнях, с придыханием описывали город, состоящий из заботливого света Творца. Счастливчики толком не помнили увиденное, но в образовавшейся пустоте тяжело пульсировало чувство того, что они видели нечто непередаваемое. Кто знает, кто знает. Самым наглядным подтверждением являлись перемены, которые происходили внутри немногих спасённых; те ни с того ни с сего изменялись. Например: задира вдруг становился спокойным, извиняясь за своё поведение, искал способы помочь окружающим. А такие вывороты, как всем известно, невозможны, не бывает так, что буйный пёс в одночасье превращается в добродушного телёнка. А если уж такое и случилось — это точно последствия прикосновения Творца.

Разумеется, имелась и обратная сторона. Когда чуда не случалось, агония выжигала бедолаг изнутри, как оно происходило с теми, кто стал носителем Поветрия времени. Рассудок раскалывался на бесчисленное множество осколков искривленного зеркала из-за пребывания в объятиях жгуче-грызущей боли. Искатели из Оренктонской Академии полагали: подлинная причина безумия ронохов таится в запретных знаниях, которые им удавалось выловить из потоков болезнетворных видений; и также уточняли, что не каждый безумец — ронох, запертый в собственных воспоминаниях.

— Коо-о-пирующие лекари, белперы, — едва внятно прогудел лимн. — Я продолжу о них позже. Сперва услышьте меня! Не придавайте большого значения воплям этих бедолаг, а просто ведите их к уст-ам. Они знают что делать. Будь мы в Столице, их место было бы в специальных лекарнях. А тут их нет… так что ведите только к уст-ам. Хотя… не только в Столице… — дал наставление новоиспечённый говорун, продолжая нести свою правду. — Помните! — заорал мужичонка в угольной шляпе. — Знания лишают мысли покоя. Вынуждают их гореть, как пламя вынуждает гореть дерево. Знания заставляют сомневаться в воле Голоса за стеной. Будьте свободны от поводка знаний! Бойтесь многоликих знаний! И слушайте Голос за стеной, — повторил он слова Министра и удивился тому, что ни разу не запнулся.

Некоторые местные жители внимательно слушали неизвестного глашатая, а некоторые наоборот, долго зевая, пытались обнаружить причину своего присутствия перед этой площадкой. Но все трепетно слились в единое-большее, когда речь зашла о Церкви Примуулгус и о Голосе за стеной, чьи не всегда слышимые и не всегда понятные слова несли самоотверженные уст-ы,

— Чтобы применять грязные кровавые знания, нужно разрешение от Понтифика Примуулгус! — завопил всё тот же. — Только мудрый надзор сбережёт нас от падения. Но а эти еретики-отщепенцы возомнили, что могут вмешиваться в людские тела! Они не вправе изменять сроки отведённой нам жизни! Министерство не потерпит подобного! Не белым перчаткам решать, кому жить, а кому умереть. Но если же они это делают… да ещё и таким наглым образом, то это значит только одно… они приспешники Анстарйовая! Точно! Я раскрыл их секрет прямо перед вами! А этот Шестипалый…

Скороспелый и недозревший отголосок дела некогда живого лимна по прозвищу «Широкая глотка» начал обвинять Бургомистра в связях с тёмными силами, которые подлым обманом вынудили Оренктон, да и весь Оринг, присоединиться к восстанию против своих же братьев верных Министерству и замыслу Наместника Садоника.

Крикливый мужичонка, постоянно поправляя свой головной убор, сорвал знамя союза Артсинтиум, по его мнению, служившее причиной помешательства, и швырнул под свои кривые ноги. Казалось, когда они прижимаются друг к другу, образуется кольцо, в которое вполне способен пронырнуть ребёнок. Притаптывая поношенным башмаком, с красной яростью плевал на полотнище, будто плевки причиняют ткани невообразимые страдание. Превосходство доставляло ему подлинное удовольствие. Смесь эмоций из жизнерадостной молодой улыбки и почти фанатичной ярости без труда уживалась на его лице.

Если бы оренктонец впервые посмотрел на это знамя и ему сказали: «это обычная коряга со дна реки», то с большой вероятностью именно её и увидел бы. А пыльный смотритель городского архива так вообще, выбираясь со дна бутылки, пробормотал про забытые символы древности.

— Этот крамольник обманывает всех вас! Но я вижу хоривщину. Меня не обмануть! Я знаю правду. Он продал вашу судьбу Хору! Обменял на столичный трон! Сесть на Камнедрево — вот его цель! И сейчас я докажу, что не боюсь. И будь я проклят, если не сделаю этого. Смотрите! — выкрикнул тот и начал громко хмыкать, собирая мокроту.

Когда крикливый носитель отличительной шляпы намеревался плюнуть всем что у него есть на знамя с большеклювой птицей, что освобождалась из терновых пут, то слюна предательски свисла на подбородке, прыгнула на старую рубашку, которую старательно чистил от пыли и грязи перед своим выступлением. Только подпрыгнувшая вена на его виске служила доказательством того, что он это заметил. Невзирая ни на что, продолжал стараться колыхнуть маятник. Маятник уверенности людей в выборе пойти против установленного порядка.

Среди толпы находились и те, кто видел в знамени подтверждение словам о тёмных силах. Такие хранили молчание, не осмеливались произнести свои догадки вслух. В их головах укоренилась одна мысль: «кто я, чтобы бросать вызов чему-то потустороннему?». Потокам воздуха, вырывающимся из горла неумелого крикуна на площадке, удавалось, в виде исключения, забрасывать зёрна сомнений в подготовленную почву внутричерепных коробок некоторых оренктонцев. Эти зёрна вполне способны со временем и правильным уходом правильных слов прорасти. К тому же, они помнили про великана, оказавшегося в Мышином узле. И слышали о том, кто прикончил проснувшегося в неизвестной обстановке жителя Межутка.

— Помню, когда меня застрелили, — произнес «Кривоножка». Такое прозвище ему дал одни из молодчиков в остроконечной шляпе. Странно, но почти все подчинённые Желтозуба ни с того ни сего как-то раз побросали привычные головные уборы и заменили их такими колпаками. С тех пор не расставались со своей новойвыделительной чертой.

— Че-е-его? — с непониманием спросил молодчик Мышиного узла, поднимая свою пышную бровь.

— То есть, помню, когда меня заселили в гостиный дом, то только и слышал… восхваления Бургомистра. Надеюсь, теперь вы одумаетесь, — нервно сказал тот и продолжил рассказывать, но уже о Глухом море, называя его — одним из мест скорбной памяти.

В толпе стоял джентльмен, никак иначе было и не назвать. Он всем своим видом сообщал именно это. Элементы гардероба могут быть обманчивыми, как в случае, если трубочист примерит дорогой костюм, сшитый на заказ, то не станет вдруг наследником благородной семьи, а останется просто трубочистом в дорогом костюме. Но в случае этой персоны в чёрном сюртуке, на чьи плечи ложился белый шарф, всё было иначе. Его осанка, его манера речи и плавные уверенные движения подтверждали, что он на своём месте. Если, конечно, это не была тщательно продуманная до мельчайших деталей маска. Стоя перед самонадеянным претендентом на должность лимна, Вальдр постучал тростью и, хитро улыбнувшись, произнёс: — Знания то… знания сё. Сдаёшь всё с потрохами. И теперь я отчётливо понимаю, что Предтечи напугали тебя своим тысячелетним сопротивлением. Не хочешь повторения — вот от того и запреты. Да, Деймидал, по всей видимости, — был прям костью в горле. Но ничего, я помогу — вспорю это горло и избавлю от неудобств. А сейчас пойду отдыхать. Устал с дороги, — закончил белошарфный и прогулочным шагом удалился в переулок, будто не желая принимать участие в демонстрации практически неисчерпаемого запаса слюней.

Выступающий в поддержку Министерства неожиданно, казалось, как и для себя самого, начал, захлёбываясь в истерике, выкрикивать оскорбления; называть безумным убийцей того, кого уже не было перед ним. Он задрожал как достигший своих пределов мускул, и с его головы слетел неподходящий ему головной убор. Глаза от злобы выпучились, из его рта бурным потоком потекли обвинения. Обвинял ушедшего в ужасных убийствах, принёсших последствия для всего Государства Вентраль. Толпа начала видеть перед собой безумца, который, указывая пальцем на пустое место, выкрикивал: — Это он! Это он уб-бил верного Министерству Бургомистра! Это он назначил Шестипалого! О-они срубили древо Защитников Оренктона!

По городским тропам, после мгновений затишья, устроил свои гонки воющий ветер. Во время безудержных забегов раскачивал вывески, бился об стены домов, пытался выбраться из сплетений сложных переходов. Когда он окончательно потерялся и начал бегать по кругу, подобно зверьку в колесе, то ему всё-таки удалось найти выход и случайно прикоснуться к белой мантии.

К уличной сцене подошли вермунды и Бенард.

Выступающий нарушитель спокойствия не сумел остановить уже почти смердящий поток слов — перекинул своё внимание на одежду черноволосого мужчины с аккуратной бородой и назвал того мясником, существование которого подтверждает верность пути Министерства. Всему причина — запачканная кровью мантия. «Слюнявая кривоножка», так люди из толпы дополнили прозвище, уставился на белпера как лань, которая посчитала, что сможет преодолеть свою природу, прыгнуть выше и загрызть хищника.

Сохраняя спокойствие мертвеца, Бенард поставил сумку на землю перед собой. Откинув ремешки из застёжек, открыл её и достал пилу, по всей видимости, сегодня уже использованную, и сказал: — Уважаемый, то есть… кем-то уважаемый. Между мной и мясником есть разница. Возможно, вы не знаете, но мясник отрезает мясо для питания, для продажи и заработка монет. Я же, в свою очередь, отрезаю не всегда, и то… только для сохранения жизни. И хочу донести до ваших ушей одну простую мысль. Она, возможно, разрушит всё ваше… представление о мире. Во время ампутации конечности, которую поразила, например: разъедающая язва, из-под пилы льётся совсем не вино и совсем не вишнёвый сок. Или, быть может, вы желаете убедиться в этом лично? — спросил он, закончив свой короткий монолог лёгкой шуткой. Зенки Слюнявой кривоножки, чуть ли не в буквальном смысле, переселились на лоб без возможности задержаться там надолго.

Вермунды сделали пару шагов с намерением арестовать сторонника Министерства. Тот определённо взял на себя слишком много, да и вообще забрёл не туда. Бенард любезно попросил их немного подождать. Нельзя оставлять без внимания всё сказанное им ранее, так же как нельзя оставлять рану без дезинфекции.

— Вы и ваш Шестипалый Бургомистр — предатели, — утвердил лимн и, довольно скрестив руки на груди, засиял заразной мудростью. — Вы предали замысел Садоника! Но он… простит вас, если вы покаетесь. Не сомневайтесь в этом! Ведь нельзя винить слепца в том, что он упал и сбился с пути.

— Во-первых. Мы и наш Бургомистр… верны государству Вентраль и его людям. А во-вторых. Что касается прощения, мне не нужно прощение от узурпатора.

— Верховный Министр Садоник был вынужден взвалить на себя это бремя невыносимой власти. Вы не представляете, как ему тяжело! Если не он, то кто? Никто другой на его месте не справился бы! Он днём и ночью, не смыкая глаз, противостоит врагам, чтобы дать нам всем лучший мир! Ему нужна наша помощь! Мы должны сплотиться вокруг него! — произнёс тот без запинок.

— Ты точно ознакомился с рукописью «Принцип Садоника», — утомлённо потирая переносицу, подметил Бенард. — Хорошо, тогда объясни мне хотя бы эти два момента. Как так получилось, что все приближённые Садоника после его прихода к власти стали невообразимо богаты и влиятельны? Неужели таланты раскрылись? Правда, некоторые из них не то чтобы шарф, но и пары слов связать не могут. И собственно, второе. Как ты оправдаешь существование таких мест, как «Сады»? Что-то мне подсказывает, я смогу угадать твой ответ.

— Это не правда! Министр продолжает идти по пути Государя, но вносит необходимые правки. Необходимые, как смена одежды во время прихода зимы. Всё из-за новых обстоятельств, а ты подвергся влиянию сплетен. Это всё происки врагов… — лимн самозванец протараторил заученные предложения.

— Это не правда! Это всё происки врагов и работа злых языков, которые хотят расколоть Вентрааль. И прочее-прочее. Я угадал, да? — сказал белпер с некой насмешкой. — Ну всё, теперь я белпер — предсказатель. Неужели стал оракулом? Тогда где мой хрустальный шар? А если убрать шутки в сторону, ты говоришь всё по прописанному шаблону. И наплевать, что твой Садоник сделал ставку на худших. Да, на худших. На продажных, никчёмных, безвольных людей. Честно даже язык делает тройной кувырок, когда пытаюсь назвать их людьми. А поддерживает их кто? Треть населения, которая считает, что педант — это оскорбление? Или те, кто убеждены, будто Сфера — это поверхность столешницы? Да-а, это фанатики, яростно трясущие своими щечками, когда кто-то в их присутствии скажет слово против Садоника. И к чему такие могут привести всех нас? Я отвечу… к распаду.

— Ты лжёшь! — ответственно заявил кривоножка. — Всеми любимый Садоник сделал ставку именно на лучших. Ведь не будь они лучшими, то и ставки на них не было бы. И вообще, Сфера плоская. Как тогда объяснить то, что мы не падаем? Вроде взрослый, а внутри ребёнок. Глупый и обманутый ребёнок…

— Скажи, мне показалось или ты считаешь, что Садоник своим выбором определяет, кто лучший, а кто нет? Просто, я убежден, это зависит от намерений, мыслей и действий. А слушая тебя, складывается впечатление, будто его слова превращают худших в лучших. То есть, если он скажет: «помои — это золото», то те сразу же изменят свои свойства и все сразу захотят кошель, наполненный гадостным месивом?

— Ты просто не способен понять такого великого человека… как Министр-Наместник. Не можешь даже представить весь масштаб его намерений. Тебе просто не дано осознать все те великие деяния. А господин Садоник вершит их под невыносимым давлением власти, — сказал кривоножка и, разглядев среди толпы уст-а в чёрной мантии с красными лентами на плечах и поясе, поприветствовал того: — Зеалот Церкви Примуулгус! Да дойдёт наш шаг по тропам до Сахдибураг. Скажите, вы пришли нести слова Великого Все-Создателя? Этот белпер сомневается, что Садоник ведёт нас к мигу появления в небесах немыслимых троп Сахелана. Считает будто может переступить все запреты и черпать запрещенные знания, взращенные на смертях.

— Опять…начинаю поражаться, как ты ещё не упал с «плоской Сферы», — сказал Бенард и собирался сказать что-то ещё, но…

— Ты много болтаешь для самозванца. Сразу видно, неместный, — ответил уст глашатаю. — Благодаря этому белперу, и ему подобным, больше людей дойдёт до моста Сахдибурага семьдесят восьмой ночи.

— Что? Но как же жертва Сахелана и его тропы… Этого не может быть! — дребезжащим голосом прокряхтел выступающий в поддержку узурпатора. — Уст никогда бы не отвернулся от учения. Неужели и вас одурманили враги? Я просто обязан вырвать вашу веру из их цепких лап…

— Лучше себя вырви из объятий заблуждений и верни себе не веру, а разум, — проговорил Исзм. — К тому же… не важно… выполняешь ты заветы или же нет. Мы в любом случае уже движемся по его тропам, хотим мы того или же нет.

— Вы не уст… самозванец! Такой безбожник просто не может стоять за Стеной!

— Бу-бу, ла-ла, та-та-та. Вот что я сейчас слышу. А меня нет времени на выслушивание детского лепета. Но если ответишь мне на вопрос, так быть задержусь и доходчиво объясню тебе суть заветов Слышащего.

Лимн передёрнулся, выпрямил спину, самоуверенно задрал нос.

— Я готов к любым вопросам! Всегда доберусь до сути, чтобы вернуть отбившихся на правильный путь.

— Превосходно. Тогда вот… все мы видим горящую в небе сферу, верно? Но какого же она цвета на самом деле?

— Это какая шутка? Конечно же жёлтое…

— Нет, — сказал уст.

— Оранжевое! Нет, золотое! Как и сердце Министра-Наместника…

— Нет и нет. Признаться, непростой вопрос, согласен. Но по секрету открою тайну, ну, так между нами. Солнце, оно… белое.

— Солнце белое? — с недоумением спросил тот и скорчил надменную гримасу. — Кажется, я понимаю, ты один из умалишённых, который возомнил себя устом! Иначе не озвучил бы такую ерунду. Наверное, и читать не умеешь…

— Если же я настолько безнадёжен, не могли бы ответить ещё на один вопрос, чтобы просветить такого обскуранта? Буду весьма признателен. И даже не сломаю вам ни косточки.

Люди вокруг насторожились, приготовились узреть Исзма за его любимым занятием.

— Ну, давай. Только быстро. Моё время важно. Лучше подарю его этим замечательным людям. Среди них много заблудших, а потому получится много вернувшихся… Я постараюсь…

— Замолчи. Вот вопрос. Сейчас три тысячи двадцать четвёртый год Эпохи следования. Сколько лет нашей сфере?

— Пф-фф. Ответ в самом вопросе. Нашему миру три тысячи двадцать четыре года. А теперь, будь любезен, иди… донимай кого-нибудь другого… пока настоящие усты тебя не увидели. Иди на другую улицу. Уверен, там над тобой сжалятся и дадут булку хлеба…

— Дай ты такие ответы в Обсерватории Дома Халиод, тебе влепили бы пощёчину и прогналипрочь. Всё, ты стал абсолютно не интересным. Говорить с тобой — как беседовать с дождевым червём. Можно, но не долго. И главное не увлекаться. — Уст отвернулся от «кривоножки», шагнул к Бенарду. — Здесь некий Вальдер не проходил? Он во всём чёрном, кроме шарфа. Он у него белый.

— Если бы я вас не знал, подумал бы, что вы его ищите, чтобы вбить в его голову правильные мысли…

— Мы уже встречались?

— Во время боя у библиотеки, вы с одного удара победили здорового глазочея и его пигмеев, визжавших что-то вроде «позЭ».

— А, теперь вижу. Точно. Просто тогда было очень темно. Сразу и не узнал. Должно быть бороду причесали…

— Непросто тогда было, — вспомнил лекарь, получивший в тот день удар в челюсть от подопечной. — А зачем вы ищите этого Вальдера? Что-то случилось?

— Да, случилось. Мы бросали с ним кости. Я проиграл — и в наказание… пришлось слушать его стихи. Теперь хочу отыграться.

— Что ж, если увижу, передам, что вы его искали.

— Замечательно. Благодарю за содействие, а теперь мне пора. Всех благ. Надеюсь, мы больше не встретимся при обстоятельствах… подобных прошлым.

— И я надеюсь.

Уст отправился дальше на поиски.

— Вот и правильно, — с недоумением загорланил кривоножка, смотря на уходящего Исзма. — Только время у нас отнял.

— Ладно, всё как-то затянулось. Вернёмся к дезинфекции. Значит, захват власти, обогащение своих дружков, обливание грязью настоящих защитников Государства, клеймя их предателями и преступниками, — это великие деяния во благо. Просто превосходно. Любопытно, ты сам-то осознаёшь всю искажённость своего восприятия? Или может… я не понимаю и просто не способен понять всех… якобы великих деяний Министра. Но ты-то другое дело. Да?

— Конечное другое дело. Я всегда был на его стороне. Он из тех немногих, кто по-настоящему заботится о будущем нашей Империи. В единстве наша сила. И Министр знает об этом. Я никогда никого так не понимал как его. Даже думается, у нас по венам бежит одна и та же кровь. Он не допустить развала на шесть королевств. Это недопустимо! Мы не станем слабее! Не бывать этому… пока жив Садоник, и живы мы. Когда Наместник покинет нас, только тогда закончиться мой жизненный путь. А случится это ой как не скоро…

Знающий секрет Бенард решил ударить по кривому гвоздю гроба надежды слюнявого глашатая, не раскрывая подробностей.

— Не бывать… пока жив…значит. Если бы ты знал, как удачно ты это произнёс. Слышал выражение, что перед смертью не надышишься? Так вот сегодня тебе выпадет шанс опровергнуть это утверждение. Или же подтвердить…

Услышав белпера, лимн натянул глаза ещё сильнее, до этого момента подобное могло показаться невозможным, и рухнул с грохотом на колени. Когда вермунды подошли к нему, то тот, будто помолодев, попытался сбежать со сцены. Но у него не было ни единого шанса, так же как у угодившего в капкан зайца не было шансов удрать от волка или лисы. Гвардейцы без труда поймали самонадеянного министерского прихвостня и, заковав его руки в железные браслеты, соединенные цепью, повели с собой.

Отдалившись от сцены на расстояние нескольких шагов, задержанный начал сопротивляться, примерев на себя роль дождевого червя. В судорожном извивании было что-то странное, едва заметное. Словно в черепную шкатулку положили на хранение отравленные драгоценности. Из его рта летели слюни ещё в большем и необычном количестве. Почти захлёбываясь, яростно выкрикивал: — Белый шарф! Это всё он! — и после четырёх с половиной повторений, вермунды заткнули громкий рот тряпкой. Его это не остановило, продолжил пытаться донести до людей правду, по крайней мере, именно так ему думалось. Голос обратился мычанием, а вена на лице марионетки чужих представлений запрыгала, а после лопнула.

Когда нарушителя спокойствия не только ушей, но и умов, увели, Бенард, посчитав своим долгом, остался перед толпой. Осторожно положил свой верный инструмент в сумку, спрятал его в кожаной утробе за ремешками-застёжками. Сделал это так, будто пила была его верным и хрупким компаньоном. Распрямив плечи, произнёс короткую, но убивающую заразу речь.

— Господа… и дамы, приношу извинения за случившееся. Прошу, не вините его. Он всего лишь результат нашего времени. Однако вы должны знать, что слова могут быть и используются как оружие. По-моему мнению, слова даже опаснее, чем клинок или же огневое оружие. Ведь раны, которые оставляет обычное оружие, видны сразу, а последствия поражения словом скрыты от глаз. Непонятно, какую форму они могут принять… и какими будут последствия. А теперь, если вы позволите, я скажу ещё кое-что. Сомневайтесь, сомневайтесь даже в том, что говорю я и будьте готовы к скорому празднованию, — закончив говорить, ушёл с улицы Вель.