Полихромный ноктюрн

6. Настоящий Бургомистр

— Настоящее сумасбродство. Если это не чудо… то что? Правильно, безрассудство и везение. Уж не думал, что выберусь оттуда. Тем более таким маскарадным способом, — произнёс исхудавший мужчина в тряпьё. Чёрные волосы закрывали лицо — в голосе слышался торг, не мог полностью поверить в случившееся.

— Прошу вас забудьте подробности побега, — сказал другой, затягивая свой шарф. — Иначе вы обречёте себя на умственно-эмоциональную травму.

— Боюсь, я уже изранен тьмой Колодца. Там из собеседников были только многоножки да крысы. Стенания других узников пропитали меня от головы до пят. Кажется, слышу их до сих пор. Или вы тоже их слышите?

— Что-то слышу, а что-то нет. Судя по всему… вы хорошенько промариновались заточением. К счастью знаю лекарство от этого. Горькая пилюля осведомлённости поможет осознать что к чему.

— Лучше поздно, чем никогда. Тогда начнём с малого. С чего-то же надо начинать. Скажите мне, кто вы? — щёлкнув челюстью, вопросил тот и склонился над водой в бадье, чтобы умыться. Прикоснувшись к воде, получил долю настоящего удовольствия. Ту же понял, что ограничиться лицом — это совершить преступление против самого себя. К тому же всего в паре шагов — деревянная круглая ванна с ещё горячей водой.

— Не стесняйтесь. Быть может, смоете с себя годы заточения.

— Для меня приготовили, что ли? Значит, настолько верили в свой план…

— О! Что-то на пол упало. А, всего лишь губа. Не знаете чья? — спросил Вальдер с лёгкой насмешкой. — Слуги воду нагрели для Тэттора. Удачное совпадение, не правда ли?

— Удачное совпадение, — повторил Рэмтор Кильмиор и, скинув обноски, погрузился в воду.

— Вернёмся к нашему разговору. Нас называют по-разному. Отпрыски Старой войны, Проклятые, Чёрные перья и прочее-прочее. Также известны как Вороны, предвестники Хора, — говорящий почтительно поклонился. — Но эти слова не отвечают на ваш вопрос в полной мере. Моё имя — Вальдр или же ВальдЕр. Я — один из Лордов давно забытого города, чьё величие сыграло с ним плохую шутку. А тот хмурый джентльмен — мой брат по оружию, брат по цели. Она у нас общая, как и судьба.

Рамдверт, поджигая фитиль масляной лампы, кивнул в знак приветствия.

— Гавраны… значит. Когда был маленьким, слышал истории про вас. И весьма не лесные истории. Я бы сказал тошнотворные истории. Во времена своего малолетия, сказать, что боялся встречи с вами… это ничего не сказать. Но потом взрослел, страх потихоньку утихал. А сейчас вот вы, пожалуйста, я лежу в бадье, а Вороны прямо передо мной. Будь обстоятельства иными… не поверил бы в это. Как и не поверил бы в то, что можно сделать дублет из штанов, всего лишь вывернув их наизнанку. Но сейчас всё так, как оно есть. Раз уж вы те самые Вороны, откройте секрет. Какая же у вас цель? Явно не пожирать города, проливая реки крови. Правда же?

— Если только не реки крови чудовищ, — посмеялся Вальдер. — Иногда круг — это обычный круг, а иногда — спираль, уходящая вглубь времени и пространства. Все повторяется, декорации и действующие лица разные, а суть одна. Наша цель — сделать нынешний виток последним. Подробности узнаете уже скоро. Сначала попросим вас об одолжении, которое послужит всем во благо.

— Вы переоцениваете меня. Я долгое время был заключённым. Даже сейчас не могу с полной уверенностью сказать, что не обезумел. Да и вообще, разве я похож на того, у кого есть власть оказать благую услугу… сразу для всех?

Вальдр вынул стопку конвертов, между ними затесался листок, на его уголке написано: Оренктон, улица Инсом, дом восемь. Явно, случайно там оказался, а потому вытянул и убрал в карман. Остальные бумаги положил на стол. Да сделал это осторожно, как если бы не хотел повредить содержимое.

— Эти письма помогут весам вашего решения склониться на верную сторону. Почитайте, но не прямо сейчас, а то руки мокрые, — утвердил высокородный. — Я знаю, вы восхищались государем, любили его и даже были лично знакомы…

— Восхищаюсь до сих пор, — исправил Рэмтор, отложив мочалку.

— Вот, — продолжил Вальдр. — К тому же, вы согласны с его взглядами на Империю.

— «Видели» когда-нибудь крыс, чьи хвосты запутались, затянулись в один большой узел? Не имея возможности освободиться, выглядят устрашающе из-за общего размера. Но все они в ловушке, где каждый тянет в свою сторону. Зимний исход, Год презрения, Резня в Хладном лесу — помним, да? Узел затягивается всё сильнее и сильнее. Так вот, где гарантия того, что среди них не появиться каннибал? Её нет. Так считал государь Венн. Сравнение, конечно, не из приятных, но одно из самых подходящих.

Лорд стянул полотенце с ширмы и передал его.

— Венн желал всем свободы, а Садоник верил, что нужно контролировать каждую крысу. Держать в ежовых рукавицах. Это расхождение и привело к узурпации власти. Теперь во главе стоит Министерство, что тянет из всех жизненные соки. Не понимая простого: придёт время и «крысобой» останется один посреди обглоданных трупов.

— И трупов не останется, крысы каннибалы очень прожорливы. Теперь вернёмся к одолжению. Странно, но я глупее не стал. По крайней мере, так кажется. Что-то мне подсказывает…вы же не хотите, чтобы я встал во главе Оренктона и выступил против Серекарда?

— Этого хотим не мы, а скорее — все жители, мечтающие сохранить наследие Династии Венн, — уточнил Вальдр.

— Наследие…С таким же успехом можно сразу себе горло перерезать. А я не для этого выжил в Колодце. Благодарю, конечно, за помощь и за веру в меня, но я не хочу. А хочу где-нибудь спокойно пожить. Может, на севере. Там лютый мороз, но тихо. К тому же…нужны союзники и поддержка вермундов. Ни того ни другого у меня нет. Ещё власть в Оринге принадлежит ДВУМ большим городам. Без согласия Инговани никак не обойтись. Надеюсь, мы друг друга поняли. Так что план обречён остаться всего лишь планом…

— Союзников найдёте в бумагах на столе. Кто знает, может, там весточка и от Барона найдётся. Я же не просто так положил их туда. А насчёт волчьей гвардии… зря так думаете. Они чтут стойкость, самоотверженность, ярость, ум и храбрость. Вы же сочетаете в себе все эти качества. Признаюсь, некоторые верят, что вы — воплощение Лиодхау. Ещё слышал: по вашим венам бежит благородная кровь Первых людей.

— Слухами полнится мир, но спасибо за лестные слова.

— Лесть? — вопросил Вальдр, приподняв одну бровь и показав странно-серый глаз. — Я бы не стал прибегать к подобным трюкам. Нахожу их ничтожными. Совсем не по мне примерять иную личину.

— Не ожидал услышать нечто такое от мужчины, который совсем недавно носил пла…

— Ни слова больше, — прервал того Лорд и щёлкнул пальцем, выставив указательный прямо.

Стоявший в тени Рамдверт весело хмыкнул.

— Это была невинная шутка. Допустим, всё так, как говоришь. Но… а вам-то что с того? Разве Воронов, чад оккультного мышления, интересует политика? Или цель — сесть на Камнедрево?

— Ты прав, не интересует. Однако с её помощью распространяется яд, который мы намерены нейтрализовать. Так называемая политика отбрасывает тень на и без того тёмные улицы. Где вместо радости слышится скрежет зубов чудовищ.

— Нейтрализовать? Пока всё выглядит попыткой отсосать…яд, разумеется.

— Ты присоединяешься к Артсинтиум, а мы… берём на себя мелочь. Посетим Монетный двор, побеседуем с иноверцами, выпьем чаю, погуляем по столичной крепости — Амиантовому замку.

— Звучит многообещающе, — усомнился Рэмтор и, натягивая штаны, щёлкнул челюстью. — То есть, теоретически, пока я буду отправлять мужей, отцов и братьев Оренктона на войну, Вороны будут чистить пёрышки и рассматривать достопримечательности. Ничего не упустил? Нет, я вынужден отказаться…

— Свечки у вас необычные, долго горят. Дорогие должно быть. Заметил, многие жители у вас обходятся лучинами, — отстранённо заговорил Рамдверт. Он закурил длинную трубку, она почему-то выглядела пугающе. Обычно для этого дела использовали трубки из белого камня или древесного корня. Но его была иной, так чувствовалось. Да и запах тлеющего наполнения чаши отличался от листа Табо и дикого мха Клюк. Всё из-за сильной горечи, которая сдавливала горло при случайном вздохе.

— О! Сделал себе новую, когда успел? — по-мальчишески полюбопытствовал Вальдр. — Мне тоже нужно новая, а то у моей уже мундштук скрипит. Хочу из корня, она создана для Клюка. Вот, прям, ощущаются болотные ягоды. Да-а, этот миг, когда расслабляешься, затягиваешься после трудного боя с лютейшей дичью… Такое много стоит.

— Когда подчистил подземелье, ждал Пугало. Вот тогда и вырезал, сидя за зеркалом. Ладно хоть быстро справился. Работы было немного…

— Ясно. А на какой крючок его подсадили? Дай угадаю… богатства или идея, да? Не, первое, точно первое.

— Пасмурно, — кинул стоявший в тени и дыму Рамдверт. — Не угадал. У него всё было несколько иначе. Много болтал сам с собой, думал вслух — вот всё и выдал. Только под конец понял, что солнце совсем не жёлтое, а белое…

— Как и многие. Не абсолютно, но все всегда начинают понимать, когда уже совсем поздно. Запоздалое просветление. Скажи, на подземных тропах были они?

— Были и наверняка есть ещё…

— Значит, нужно написать твоим ребяткам, чтобы выдвигались сюда. Ле… то есть — Грегор будет доволен.

— Ребятки? Это одно из самых неподходящих слов, какими ты их называл. Или возраст даёт о себе знать? Так, стоп… даже не думай тут стихами отвечать. По глазам вижу — хочешь. Не нужно, сжалься…

— Ага, щас, — отказался Вальдр. — Вдали мой дом стоит. Незабвенный там лежит. Обличитель правды говорил. В уши горном он трубил. Глотку рвал и в драку шёл. Страх слепил Владык, но союзника нашёл. И вот он миг, и сбылись предупрежденья. Спрут из спеси нас настиг, вылез прямо из забвенья. Вдали мой дом стоял. Незабвенный голод утолял. Вдали мой дом стоял, в крови под пеплом утопал. Под покровом серым, пропала радость и пахло серой… Ты меня не останавливаешь. Даже уши не закрываешь. Чего это так?

— В прошлый раз ты сдержался. Сейчас была моя очередь ловить тишину, — проговорим Рамдверт, представляя услышанное. — К тому же здесь новый слушатель. Быть может, он даст оценку твоим поэтическим способностям. Докажет, что я не одинок в своём мнении. Ну, что скажешь, кандидат в Бургомистры?

Рэмтор посмотрел на них и прикоснулся к своим ушам.

— У меня уши заплакали… кровью, — прошептал он. — Будто раскалённые спицы вонзили в череп и сердце.

— Видишь? Нужный эффект достигнут. Так что одинок. Кстати о спрутах. Ты рассказывал Грегору историю про щупальца с секретным ингредиентом?

— Разумеется, теперь он не прикоснётся к осьминогам, от которых несёт горькой кислятиной и воском. Думаю, вообще никогда не будет их есть. Отравление — неприятная штука. Должен отдать тебе должное. Не каждый смог бы заставить Грегора почувствовать от еды такую угрозу.

Вальдр всматривался в трубку.

— Подожди-подожди! Она…ты Лешему палец отрезал что ли? — Лорд задал вопрос, преисполняясь неким потрясением.

— Похоже, но это не палец, — ответил Рамдверт и выставил средний. — Вот палец. А это отросток, который выполнял его функцию. Ну, а в общих чертах…да…так всё и было.

— Сделай уже что-нибудь с этим своим пунктиком на сбор трофеев! Ты же этим ртом хлеб ешь…

— Не только хлеб. Но как-то же живу…

— Прошу прощения, я вам не мешаю? А то могу выйти. Мне несложно, заодно поем. Там стол накрыт. Видел на нём зажаренный кусок мяса. Вроде — кабан, — вмешался Рэмтор. — Что ещё за леший? Это то нечто, что бродит по лесам, или какая-то кличка?

— И да, и нет. Но в целом это чудовище. Подбирай любое слово. Тварь, монстр, гнусь и прочее. В моё время таких называли Р’одум. Некоторые из них большие, свирепые. Лапы здоровенные, а когти острее всякой бритвы. Некоторые поменьше, но это не делает их менее опасными. Даже разумные встречаются. Не часто, но всё же.

— Есть два вопроса, которые справедливо имеют место быть. Я знаю, есть в Межутках племена Янармагул. Среди них и так называемые рыболюди, и жаболюди, и прочие. Но чтобы леший…впервые слышу подтверждения его реального существования. Так вот…откуда берутся эти Р’одум? Это был первый. Теперь второй. Судя по всему, без защиты никак, схлопотать прямое попадание…смертельно. Раз вы всё ещё живы, то где ваши доспехи?

— Эмоции, достигшие своего пика, рвут пространство. С той стороны завесы просачиваются сущности, проникают в тело через митральный клапан и превращают организм в иное. А про броню, мы её не носим, полагаемся на ловкость. Ведь удар мощной когтистой лапы — есть удар мощной когтистой лапы. А… где-то такое было…

— К счастью или сожалению, я не идиот. Понимаю, ответы на эти вопрос не услышу. По крайней мере, пока что. Тогда, вернёмся немного назад. У нас тут, так-то, шла речь о войне против Министерства…

Вальдр погладил белый шарф, изменился в лице, стал совершенно другим, стал устало серьёзным.

— Покажи ему. Пусть увидит всё своими глазами, побывав там. Сэкономим время на объяснениях.

Опрокинув чашу, Рамдверт достал из сюртука небольшую шкатулку. Щелчок, она вдруг вытянулась в призму.

— Тебе выпала редкая возможность оказаться в воспоминаниях другого человека. Удобно, правда? Можешь считать это магией.

— Ясно, то есть… нет. А откуда такая штука? — вопросил Рэмтор.

— Подарок от старого друга. От странника в красном, но это уже совсем другая история. Когда оклемаешься, обсудим остальное. Только будь осторожен, не лишись рассудка. А теперь дыши…

Шкатулка раскрылась, из неё поднялось синеватая дымка. Приняв очертания многоножки, нырнула в носовое отверстие кандидата. Тот тут же потерял сознание, его успели подхватить — затылок будет цел.

Старинная резиденция в центре Оренктона представляет собой четырёхэтажную постройку из тёмного камня, архитектурное решение из былых времен давно обросло мхом кривотолков — теперь своим видом подстёгивает воображение, порождает различного рода слухи. Подобное, в некоторой степени, происходит из-за четвертого этажа, а именно из-за присутствия на нём различных непонятных инструментов. Поговаривают, там некогда обитал нелюдимый астроном, избравший жить в компании далёких огней, которые пробираются сквозь безразличные глубины чёрного озера Мундус — люди того и вовсе не интересовали. Версию с причудливым затворником подкрепляла круглая площадка, окружённая колоннами и увенчанная куполом. Однажды один из безумцев, что бродят по забытым городским тропам, посмотрел на эту ротонду. Его сковали видения, они волной проносились в недрах, где скрывалась темница вселенной.

Когда по коже побежала мелкая зыбь, начал выкрикивать нечто не до конца внятное, но достаточное для того, чтобы посеять зерно страха и безнадёжности в умы некоторых. Этот сеятель правды из разлагающегося рассудка пытался поведать о судьбе одинокого астронома — рассказывал о том, что затворник увидел в небе что-то невообразимо жестокое, после чего само воплощение Самопорождённого снизошло к учёному мужу, желая наградить смертного, уберечь от губительного озарения. Разум астронома не выдержал присутствия чистой несравненной благодати, поэтому он изменился. Его тело, его мысли стали возможными и невозможными цветами, сам свет вылил их на палитру мира и создал новую жизнь, которая оказалась неуместной из-за своего совершенства. Тогда высшая сущность заботливо забрала с собой новорождённое дитя, оставив немыслимый символ на шероховатом полу. Тот нарушитель спокойствия мог бы рассказать и большее, но его увёл с улицы сам Государь Венн, прибывший в Оренктон из самой Столицы за один день до этого. Когда безумец слушал Государя, его глаза заполнялись столь желанным им облегчением, как если бы страдающий от обезвоживания путник увидел своё отражение на поверхности чистого ручья. К сожалению или же, может быть, к счастью, тогда никто не слышал сказанных слов, а об их содержании оставалось только гадать.

На следующее утро, после обнаружения «Широкой глотки», которого оставили на одной из скамей в тени остроносого шпиля, из резиденции вышел человек в светло-сером плаще из шерстяного сукна с вертикальной шнуровкой. Он рукой с шестью пальцами закинул назад состарившиеся за одну ночь волосы, тем самым открыл мрачное лицо. Его выражение непоколебимо, высечено из неподатливого камня далёкой древности. Если сама серьёзность, нарушая установленные правила мира, обрела бы физическое воплощение и предстала перед ним, то, скорее всего, ей стало бы стыдно за свою блеклость в сравнении с ним.

Рэмтор смотрел вдаль, пронзал насквозь всё перед собой. Из-за его взгляда возникло ощущение: он видел бесчисленное множество битв, был в самой гуще судьбоносных сражений, где наблюдал со всех сторон. Неизвестно какое откровение решило открыться ему, но одно можно сказать с полной уверенностью: подобный опыт обречен носить корону усталой печали, томящейся в глубине чёрных колодцев-зрачков.

Закатав один рукав, внезапно освободившийся начал спускаться вниз по лестнице. Спускался медленно, после каждого шага делал короткую остановку; могло сложиться впечатление, обдумывал дальнейшие действия, готовился к худшему из возможных вариантов развития событий. Тем не менее, уверенность при нём.

Шестипалый добрался до подножия, где собрались верные мундиры. Несмотря на все их усилия скрыть удивление, оно всё же выдавало себя неестественными кукольными движениями. Неожиданный гость вытащил из внутреннего кармана свёрнутые бумаги; подняв их высоко над собой, хрустнул челюстью и уверенным голосом произнёс:

— Вот доказательства лжесвидетельства того хрючника, который даже не мог правильно взять стакан в руки. Удивляюсь тому, как он смог дожить до своих преклонных лет. Просто уму непостижимо. Чудеса и правда случаются. И не все из них, скажем так — благоприятные.

Один из вермундов осторожно подошёл к нему, аккуратно взял предоставленные бумаги. Сомнения необычного свойства захлестнули гвардейца, потому что после того суда чуял неладное, но череда случайных событий не позволила чувству перерасти в цепь расследования. И сейчас появляется возможность сорвать покров с собственной промашки. Неудобно, опасно, однако долг службы взял своё, а рука взяла бумаги. Пару раз глубоко вздохнув, развернул их и внимательно пробежался. Ярость поселились во взгляде, удары сердца чуть ли не вырывались из приоткрытого рта.

— Где Тэттор? Где этот мерзавец! — с яростью крикнул он, потом протянул бумаги другим. — Их нужно передать в коллегию, а судью того процесса судить и бросить в «Колодец». Может там поймет, что такое бесценная справедливость.

— Насчёт Тэттора… можете не беспокоиться. И даже нет нужды выслеживать этот мешок на ножках. Мой брат так был рад встрече со мной, когда готовился к своему побегу, что его сердце попросту не выдержало потрясения и, к несчастью, остановилось. Он там. В резиденции. Обнимается со своими так называемыми накоплениями, — безмятежно проговорил Рэмтор Кильмиор.

Гвардейцы напомнили чем-то волков, признающих своего вожака. Они однозначно переглянулись, решили прорубить путь сквозь путы обмана. Хидунг озвучил, как казалось, общую мысль: — Тогда получается, вы наш настоящий Бургомистр.

— Господин Рэмтор, мы были на вашей стороне. И всё же, предали вас, допустили подобное прямо у нас под носом. Если бы мы только знали об этом, то не позволили бы заточить вас в Колодце, — извиняющимся тоном произнёс другой и приклонил своё колено.

Через череду мгновений все остальные таким же образом выразили своё отношение к вскрывшейся правде. Тут они согнулись как какие-нибудь каменные статуи собора, созданные не только для демонстрации умелости рук мастера, но и для защиты.

— Тот процесс проводился за закрытыми дверями. Туда и пьяная блоха не проскочила бы. Вы не могли знать, что там происходило. Так что… вы не предатели, а скорее — обманутые люди, которые старались во благо нашего города, — заключил Рэмтор и сам встал на колено перед ними.

Дверь резиденции приоткрылась. Из неё вышли двое и остановились на самом верху. Начали тайными наблюдателями смотреть, ждать реакцию на срыв одеяний сносного вида со сложившегося уклада, он далеко не идеален, но всё же терпим; всяко лучше, чем захлебнуться в хоривщине и быть там растерзанным на части; всяко лучше неизвестности. Правду медленно оголяли, приподнимали ночную сорочку. Сердца стучали от нетерпения увидеть соблазнительные ноги, пылали от жажды прикоснуться к упругим бёдрам, а губы вожделели прильнуть к ним. Вот ладонь скользит по шелковистой коже — тут выясняется, что ожидаемое не соответствует действительности. Всё не так уж и хорошо, да и вообще перебрал с выпивкой.

Разочарование могло повлечь за собой самые неожиданные последствия: от безразличных кивков до неконтролируемого буйства, резни, побоища. Рамдверт наблюдал, не отводя проницательный взор, скрестил руки, прислонился к стене. Ветер не оставлял попыток оживить его воронью накидку, каждый порыв изо всех старался придать им видимость крыльев. На площади собирались люди. Рамдверт смотрела на них, как на воду, стекающую на дно оврага. Должно быть, внимание жителей привлекло невообразимое зрелище. Не каждый день вермунды приклоняют своё колено перед кем-то. Молва разлеталась с невероятной скоростью, такой стремительности позавидовал бы арбалетный болт, который летит в грудь своего ненавистного врага. Каждое схлопывание век, казалось, умножало количество любопытных глаз. И вот на площади уже не продохнуть.

— Я хочу, чтобы вы вспомнили то, о чём забыли: «Все мы служим Государству Вентрааль и его людям». Так говорил Государь Венн, прозванный Пакатором. Нашу службу не подстёгивает жажда власти или же блеск золота. И поэтому… прошу вас о небольшом одолжении. Вы никогда не позволите забывшему о своём долге человеку занять место главы города. Даже… если им окажусь я, — тихо сказал Шестипалый, но сделал это так, чтобы услышали все близстоящие. Его просьба никого не удивила: они знали о родниковой чистоте его намерений.

— Да, Господин Бургомистр, — громко в один голос согласились вермунды, разжигая под своей кожей некогда потухший ориентир.

— Хорошо, очень хорошо. О, вот она! — усмехнувшись, фокусником выплюнул между пальцев золотую векату. При этом сделал вид, будто поднял её с земли, затем с улыбкой поблагодарил: — Спасибо, вы помогли мне в её поисках. Теперь мы все можем подняться.

Каждый притворился слепцом — не заметил ловкого, но простого трюка. Прохиндеи в переулках могли и не такое в момент перемешивания ореховых скорлупок с жемчугом. Выпрямившись, сразу почувствовали некоторую лёгкость: закончились бесконечные блуждания по ложному пути. Скребущее чувство, того что что-то не так, превратилось в крысёныша, убежавшего от когтей совы. Мысленно раздавив этого всеядного вредителя, распрямили плечи, глубоко втянули воздух, ожидали дальнейших слов настоящего лидера.

Рэмтор смотрел сквозь каждого.

— Перед тем, как я поделюсь с вами планом наших действий, расскажу вам кое-что про городок Фавилл. Миролюбивый город Фавилл. Помните такой?

— Я помню, — самодовольно заявил Андер Микгриб, гвардеец со спешащим дыханием. — Его захватили преступники, мятежники, объединившиеся в так называемый союз Артсинтиум. «Мертвяки» графа Фалконет пытались превратить его в притон городских размеров. Могу сказать, им это почти удалось.

— Верно, если слушать этих глашатаев, этих лимн-ов. А они тогда хорошо постарались. Даже я почти поверил. Но сейчас я не сомневаюсь. Артсинтиум — это союз защитников наследия Государя. Они выступают против Министерства, выступает против Министра грёбаного Садоника. Наши люди терпеливы, но у всего есть пределы. Как тут можно не согласиться? К власти приходит узурпатор и запрещает нам пользоваться плодами древа наук. Так же говорят про министерские порядки? Тоже мне… Министерство Единства. А ведь…мы могли сократить число погибших из-за болезней. А тут ещё…это Поветрие времени, — говорит Рэмтор и делает паузу, прогоняет из головы мысли об обезображенных телах, усеянные маленькими круглыми ранами.

— Господин, я был там, как и некоторые другие вермунды. Видел своими собственными глазами, что именно происходило в Фавилле. Горели дома, безумцы бегали по улицам. С пеной у рта вырыкивали разное, кричали о своей принадлежности к Артсинтиум. Обещали навести свои порядки, когда захватят город. Ещё эта гвардия…мертвяки поганые…

— Принадлежности? Так и говорили?

— Так точно. Слышал своими ушами.

— Мне кажется, что люди, сражающиеся за всеобщее благо, за свободу, называли бы себя Хранителями Наследия Государя. В крайнем — сторонниками Артсинтиум. Такие не стали бы говорить о своей принадлежности.

— Позвольте, но я был там, сталкивался с ними лицом к лицу. Всё видел и всё слышал. Я знаю…

— Ты видел воинов Графа своими глазами?

— Да, я видел одного из них, с ним расправился «свечка». Воин Графа нацепил на себя куски гнилого мяса. Да и бился как пьянчуга… Я знаю их манеру боя…

— Пьянчуга? Их манеру боя, этот вселяющий ужас танец, никто бы так не описал. Ты узнал только то, на что способны напуганные, загнанные в угол люди. Самые настоящие признаки отравления болью. В их городок Министерство тайно отправляло провокаторов, собирающих вокруг себя доверчивых жителей. Внушали им ложные выводы. Потом разбавляли общую массу головорезами, насильниками и прочим огребьем со всех краёв Вентраль. Из каждого оврага достали. Если вдруг обманутый фавиллец приходил в себя, то уже не смел возразить. А тех, кто всё-таки делал это, вывозили и прятали по всему континенту или же, попросту, убивали. Очень странно конечно, но всё это началось как раз после заявления главы Фавилла о желании присоединиться к Артсинтиум. У меня есть его письмо.

— А публичные признания тогда для чего? Я слышал их слова во время казней. Да и вообще… не были они похожи на защитников наследия Государя, — настойчиво выразил своё сомнение Микгриб.

— Тут всё довольно-таки просто, — ответил Рэмтор. — Для убедительности жестокого спектакля. Необходимо было придать настоящим защитникам Государства облик шайки уголовников. Цель очевидная. Таким образом проредить ряды желающих присоединиться к ним. И заодно сотворили тех, кто говорит: «Я видел, я слышал, я знаю». Именно для этого набирали понемногу людей с разных городов и отправлялись вместе с ними на какую-нибудь миссию по умиротворению. И так во всех провинциях. Я убеждён, участники таких миссий чувствовали министерский поводок, не позволяющий заглянуть за ненужный уголок. Разве не так всё проходило? — рассказал он, а после затих, ничего не говорил, только смотрел куда-то вдаль.

— Звучит, конечно, складно. Но не думаю, что Наместник отдавал приказ на такие действия. Может — провокация?

— Я не указываю вам во что верить, а во что нет. Нам же не по двенадцать лет. Лишь предлагаю допустить правдивость этой версии. И постараться найти ей подтверждения. Что-то мне подсказывает, вы наберёте их в избытке.

— Бургомистр, мне на секунду показалось, вы планируете присоединиться к Артсинтиум и выступить против Серекарда, — с опаской произнёс гвардеец справа.

— Я считаю, Оренктон должен стать пальцем, который сожмётся вместе с остальными в кулак, нанесёт удар по узурпатору. Потому что он превращает наш дом, наше Государство Вентраль в выгребную яму, где всякая мразь делает что ей вздумается. Жизнь становится проклятием. И я не одинок в своих мыслях.

— Скажите, господин Рэмтор, о присоединении к кому именно мы говорим? Граф один, а кто эти остальные пальцы? А ещё скажите, как быть с товарами, которые мы получаем из Серекарда? Поставки прекратятся. И что тогда? — озаботился Андер Микгриб, опасаясь опустошения полок в лавке травника; опасаясь исчезновения элементов необходимых для приготовления целебных тоников.

Шестипалый достал из внутреннего кармана два конверта с подлинными печатями и, щёлкнув челюстью, сказал: — Это от сторонников Артсинтиум. В первом письмо от Барона Озёрного города. Он предлагает Оренктону поддержать Инговани, сделать Оринг единым и выступить против Министерства. А в другом — письмо от графа с чудовищной тягой к справедливости. Граф Фалконет также прислал торговое соглашение, оно полностью заменит нам столичные товары.

— При всём уважении к барону и графу, но даже этого недостаточно. Мы не можем просто так выступить против Министерства. И я даже не говорю о победе. Нам нужно больше сведений, — подчеркнул один из них.

— Я назвал только двоих из союза. И кто знает, сколько их ещё, — слегка улыбнувшись, произнёс Рэмтор. Он изобразил болезненный прищур, после этого тут же опустил рукав плаща и схватился за предплечье. Суда по виду, болело неслабо, но терпимо.

— Я считаю, доказательств против Министерства недостаточно. И тем более недостаточно для присоединения к сомнительному союзу, выступающего против самой Столицы. Или у вас есть что-то ещё, господин Бургомистр? — спросил нетерпеливый Микгриб. Он почти наверняка желал сохранить текущий порядок повседневной жизни. Или же, как вариант, хотел избежать поспешных решений.

— Как я и говорил, у вас их будет в избытке. Мы пойдём в усадьбу Ванригтен, прямиком в Дом «Ромашки», а потом обсудим остальное. Но с начала, вермунды, я хочу представить вам вашего настоящего господина. Обернитесь.

Когда все присутствующие мундиры обернулись — увидели изнуренных упадком жителей Оренктона. Их собралось на площади столько, что они виделись живым морем готовым к единству. В нём каждый становился каплей, и, собравшись вместе, обретали форму нечто большего, чем простая толпа. Оставалось лишь вдохновить, указать путь, направить.

Чёрные веки сонно закрыли небо. Закапал дождь, усиливался, вскоре одежда вымокла до нитки. Нежданный ливень отличался от прочих. Иногда могло показаться маловероятное и, скорее всего, невозможное. Некоторые капли падали с земли на небо. Воздух на площади отчистился — свежесть превосходила все доступные ожидания. Оренктон уже успел забыть те времена, когда к резиденции Бургомистра стихийно приходили люди. В последний раз подобное случилось после приезда Государя в город. Тогда их не останавливала даже погода, в которую и собаку из дома не выставишь.

Рэмтор отвёл ладонь в сторону, жестом пригласил вермундов, затем встал как те статуи, охраняющие соборы и старые замки. Громко, без сомнений присягнул на верность каждому жителю. Поклялся защищать Оренктон; поклялся без колебания отдать жизнь в случае необходимости. Гвардейцы последовали его примеру: также приклонили колено перед теми, кому на самом деле служили.

Оренктонцы совсем не ожидали подобного события. Законный Бургомистр сумел речью, во всех красках, передать им своё виденье порядка и общего будущего. Слова брата прошлого главы проходили через умы, добирались до сердец, где находили трепетный отклик. Обретая второе дыхание, пытался подобрать в своих головах подходящую реакцию. Это оказалось сложнее, чем можно представить. Луч света прорвался сквозь тучи, провёл собой тропинку, что вела к грандиозной каменной копии Государя, восседающего верхом на коне. У него не было оружия, а только щит. Всё виделось каким-то сном — даже самым умелый писарь не смог бы в полной мере изложить всё услышанное на пергаменте.

Вальдер и Рамдверт по-прежнему стояли у двери в резиденцию. Белошарфный, пряча лицо за высоким жёстким воротником, смотрел на зарождение нового шанса для города. В его серых глазах отражалась вся площадь, правда в несколько другом неописуемом виде. Он засмеялся, а потом довольно зааплодировал, почти целую минуту громко хлопал руками, будто бы нашёл публику для своей поэзии. Его брат рассматривал свою ладонь, то крепко сжимал кулак, то плавно разжимал, как если надеялся увидеть в нём ценный самоцвет. Вскоре тайные наблюдатели исчезли во внутренностях старинной постройки. Сделали это незаметно, словно растворились в каплях дождя.

Случайная церемония закончилась — люди расходились. Многие поспешили к своим знакомым, хотели поскорее рассказать им о смене управленца, новый будет всяко лучше предыдущего. Такая новость наверняка пробудит от сна приевшейся, далеко не лучшей, обыденности, покажет себя лучше ушата студёной воды. «Теперь-то для них всё изменится», — такую мысль они прокручивали не вслух. Перебегая улицы и прорываясь через ограждения, стучались в двери домов тех, кто не захотел выходить, не захотел промокнуть до исподнего. Не всяких готов подставиться под удары ледяного дождя, болезням нет дела до причины, из-за которой человек позволил случиться переохлаждению. Не дожидаясь открытия, со сбивчивым дыханием пересказывали увиденное. Впечатления летели гроздью, но иногда и в пустоту.

Могло случиться праздничное шествие, но в итоге погода сделала своё дело.

Рэмтор прошивал взглядом бегущий меж камней ручеёк.

— Как всё-таки вы сбежал из «Колодца? Откройте секрет, ведь это считается невозможным, — полюбопытствовал вермунд. — Разумеется, мной руководит не только любопытство. Есть ещё необходимость закрыть бреши в темницы, иначе кто-нибудь нежелательный повторит ваш фокус.

— Хвалю за стремление, но нет нужды. Никто не сможет его повторить. Там нет брешей. Более того, сидя в камерах, все мысли только об одном…о еде. Колодец строили с расчётом помешать узникам и думать о побеге. Что уж говорить о поисках лазеек в почти кромешной темноте, — поведал единственный беглец.

— Как же тогда выбрались? — ещё больше озадачился Хидунг. — Вы же нам не кажитесь…

— Фокусники никогда не раскрывают своих секретов. Но я не один из них, поэтому, так и быть, немного расскажу о своём невероятном освобождении. Мне помогла не самая правдоподобная женщина и обычная ложка. Такое происходит лишь единожды за целую вечность, — не фокусник посмеялся.

— Значит, раз в тысячелетие и палка стреляет, верно? Нужно будет вырезать на мемориальной скале предупреждение будущим поколениям гвардейцев. Пусть знают об этом.

— Лучше оставь запись в архиве. На мемориале есть места только для имён, например таких, как Баннерет Ридонк, что спас Оренктон от голода в ту долгую зиму.

— Значит, мы возвращаем мемориал? Давно пора сорвать с него эту грязную простынку… Господин, уже за это я готов пойти за вами хоть по дну Глухого моря.

— Надеюсь, такого похода не потребуется. Но спасибо, буду иметь в виду. И ещё кое-что, не называй меня господином. Имени или должности достаточно. А то как-то не по себе.

— Так точно, госпо… Рэмтор?

— Уже неплохо, скоро привыкнешь. Нужна практика, как и во всяком деле. Шаг за шагом станешь мастером. А если же нет, — познакомлю тебя с одним поэтом, послушаешь его строки…

— Звучит не особо-то страшно. Я слышал множество разных бардов. От плохих до нестерпимых. Или же всё настолько плохо?

— Просто катастрофа. Дело даже не в словах и рифмах. А скорее в голосе. Будто с тобой разговаривает вся мыслимая и немыслимая горечь. Нет, не так. Будто зажевал зверобоя, связал шарф из полыни и закрыл им рот. Из-за чего каждое слово его строк пропитывается горечью, попадает на язык прямиком через уши. А потом пропихивается в глотку… и там остаётся.

Хидунг задумался, попытался представить, от чего кислинка ограниченности воображения попала на язык, и он поморщился.

— Понимаю, сейчас не самое подходящее время, но могу задать ещё один вопрос про Колодец?

— Конечно, задавай. Попробую ответить.

— За пару лет ваша голова покрылась пеплом. Но вы сохранили рассудок. Как смогли сберечь его? Скажите, вера в Путь Сахелана поддерживала умственное равновесие, не позволяла упасть в бескрайний бред?

— Хо? — хмыкнул Рэмтор, явно не ожидал такого. — Позволь, буду с тобой честен. Как бы сказал Рамдверт, ты его не знаешь, одна лишь мысль о том, что некий Все-Создатель намерено сотворил людей, указывает на катастрофический уровень эгоизма. Если мы дети творца из Мундуса, то мир принадлежит нам и только нам. Некое право наследования, понимаешь? Но это заблуждение, как и наше родство с чем-то столь могущественным. А наше отличие от животных и наше превосходство над ними… только подстёгивают данное заблуждение. Но так сказал бы Рамдверт. Я же стараюсь быть нейтральным в темах религии и при этом сохранять свою частичку веры. Так что отвечаю на твой вопрос, в некоторой степени — да. Вера в будущее помогла мне, но лишь помогла, — проговорил он и, посмеявшись, повёл «стаю» за собой.

За период отсутствия Кильмиора младшего, город претерпел некоторые изменения. Казалось, бродяги выглядывали из каждого закоулка — они не повсюду, но много где; от того мало спокойствия, будто бы выискивали виновного в повороте собственной жизни. Когда Тэттор(Полуглобус) Кильмиор дорвался до власти, сразу же приказал ввести сборы для отправки в Серекард. Вход шло всё: серебро, золото, драгоценные камни из рудников Оринга, шкуры, гончарные изделия, ткани, ювелирные украшения и прочее.

Тэттор оставил лазейку для неуплаты подати. Крупным деловарам, которые смогли организовать людей для общей выгоды, предлагалось воспользоваться ей, для этого было достаточно(как он говорил) передать руководство его надёжным избранникам. Некоторые соглашались, ведь они избавлялись от мороки, сохраняя при этом прибыль. Длилось их счастье недолго: назначенные управленцы совершали ничего кроме ошибок. В итоге дело разорялось, а работники оказывались «за бортом».

Пройдя мимо закрытой Академии, Рэмтор Кильмиор погрузился в раздумья — сразу же оказался в плену мрака и сырого воздуха. Где-то на камень падают капли. Сверху — надрывистые вопли, а снизу — шепчщая тишина, а временами зовущий гул. Насекомые шуршат своими лапками. В их шагах начинают слышаться слова и целые предложения. Ползучие будто бы в уважительном тоне сообщали о скором спуске еды. И тут заскрипела верёвка: надсмотрщик с широченной лыбой опускал бадью. Опускал быстро, но узники с верхних уровней успевали урвать свой скромный кусок. Когда тара с пищей пролетала мимо, то Рэмтор брал только необходимое, потому что и внизу есть люди. Он отказывался позволять голоду сломать себя и лишить своего «я».

В поисках доказательств пришли в усадьбу семьи Ванригтен. Переступив порог и оказавшись в большом зале с двумя лестницами из белого камня, столкнулись со странным ощущением. Мёртвый воздух назойливыми мухами пробирался в ноздри, оставлял на языке тонкую линию привкуса железа. Если все разом закрыли бы глаза, им непременно представилось гнетущее место, сочетающее в себе холодный склеп и бойню с гниющим мясом. Или что-то в этом разлагающемся роде. Чувства каждого тихо подавали сигнал о наличии некого мерзкого секрета.

Проходя по коридорам, где шипело далёкое дыхание ветра, Бургомистр рассказал про исполнителей, сопровождавших его брата в день обнаружения последствий ночной трапезы кровожадности. Как выяснилось, те бесследно исчезли после гибели «Широкой глотки»; как сквозь землю провалились, разбросав части мундира по задворкам. У него были догадки на этот счёт, по видимой только ему причине не решался их озвучить. Гробовщик, уст или же кто-то иной расправился с ними? Но они не стали бы снимать с них мундиры. Правда же?

После всех чудовищных событий, которые случились в момент проникновения в усадьбу грабителей, её тщательно отмыли и привели в порядок за весьма короткий срок. Осталось лишь нестираемое, там не помогли ни щётка, ни тряпка. Несмотря на все усилия прислуги, клеймо глубоко пустило свои корни в суть каменного «гнезда ромашкового Дома». Вследствие чего образовалось проклятая печать, она обрекла это место быть своим вечным носителем без права на избавление. Каждым шаг стрелок часов приближал момент, когда усадьбу вполне может настичь участь резиденции. Только этот мох из новых кривотолков будет уже покрыт кровью и грязью. Может ли такая жижа стать причиной сепсиса?

Насмотревшись на картины с изуродованными лицами и на отметины, что были оставлены чудовищем из лесов тонконогого воображения, вермунд Андер Микгриб выдавил из себя:

— Бургомистр, мы пришли сюда на экскурсию? Или же вы покажете хоть какие-то доказательства причастности Министерства к преступлениям, о которых вы говорили? А то сейчас мы видим только бардак, устроенный вороньими подражателями.

— Сказал это так, словно выдавил из себя, — подметил Рэмтор. — Но ладно. Да, я покажу кое-что. Мы как раз направляемся туда. Будьте готовы. Разум обязательно попытается сыграть с вами злую шутку

Идущие на поиск знания спускались всё ниже и ниже. Сами того не понимая, погрузились в подземном лабиринте из коридоров. Ходы заполняла гнетущая тишина. Кроме звуков их шагов, можно услышать тихий, едва различимый, шёпот сквозняка. «Стая» прислушивалась, напоминала преследующих свою добычу волков. Все остановились возле одной необъяснимо странной двери. Казалось, это была самая дальняя дверь не только в темнокаменных подвалах, но и во всём городе. Смотря на неё, складывается впечатление, что её просто не должно здесь быть; явно лишняя.

Жужжание тошнотворного зловония отговаривало любого от открытия двери. Многоформные голоса ужасного знания устремлялись прямиком в бьющиеся сердца, которые отвечали им быстрыми ритмами. Смятение заковало их в свои рыжие кандалы. Рэмтор сжал ручку двери, с усилием потянул на себя — хранилище тайного медленно открывалось. Вермунды сразу прикрыли свои носы из-за дыхания гибели, что выползало из зазоров, однорукость не помешала им достать ручные фонари. Более того, сумели зажечь факелы.

Свет неуверенно расползается, тем самым оттесняет мрак. Он больше не хозяин в своей обители на секретном этаже. Пережив ряд мгновений, истинное предназначение скрытого подвала явило себя. Подземная галерея хранила в себе безобразные работы, от их вида кровожадность и жестокость убегали прочь побитым щенком. Там разрушали не только тело, но и достоинство.

— Вот какая правда скрывалась под благородством, — с ненавистью произнёс Рэмтор. — Внимательно смотрите и всматривайтесь в каждого замученного человека. Ваши глаза не обманывают вас. Это сделал тот, кого называли защитником Оренктона. Такой защиты и врагу не пожелаешь. — щёлкнув челюстью, смотрел на всё знающими глазами, видел нечто подобное или же был предупреждён о том, чего следует ожидать.

Власть и богатства использовали для защиты горожан от трудностей, невзгод, но теперь эта красивая бархатная вуаль соскользнула на пол — раскрыла свою червивую суть. Прозрение проверяло на прочность выдержку каждого исполнителя Оренктонской гвардии. Стожильные заматеревшие в боях мужчины безмолвно пытаются отыскать крупицы реального в потоке открывшегося им безобразия, с лёгкой испариной вглядывались в невероятную действительность. Символы и аллегории захватили их сознание — не позволили милосердно упасть в объятия постыдного для них обморока. По некоторым признакам, изуродованные тела тех, кто когда-то ходил по улицам города острых шпилей, приняли недобровольное участие в подготовке извращённого аперитива.

Рэмтор подошёл к покойнику в обгоревшем плаще. Это был ГОПМ, наблюдатель из Серекарда сделал последний вздох в глубинах катакомб у самого основания костра безумия семьи Ванригтен. Топор впился в его череп; как древний клинок в камень испытания. Рэмтор вытащил инструмент со сколами на лезвии, а после бегло осмотрел лицо мертвеца. Оно сохранило выражение невыносимой ненависти к своему врагу или же к нечто иному. Пустые глазницы жадно поглощали попадающий в них свет, а рука сжимала белый цветок, каких ранее никто и никогда не видел. Рассмотреть ближе не получилось, потому что цветок мгновенно засох — рассыпался от попытки прикоснуться к нему.

Шестипалый, стараясь не замечать ползущие по его предплечью необычные ощущение, повернулся к остальным потрясённо прозревшим. Ему стало понятно: к ним из мрака подбирается чувство ответственности. Вина медленно завязывала удавку, чтобы использовать её по прямому назначению, не позволив упасть в избавляющий от мук люк.

— Мы пришли сюда не для того, чтобы пристыдить вас. А для того, чтобы найти доказательства преступлений Министерства, — щёлкнув челюстью, сказал вчерашний узник. — Семья Ванригтен хранила верность Государю, была верным союзником. А потом вдруг стала ярым сторонником Садоника. Выполняла все его так называемые рекомендации. Ну, это вы и без меня отлично знаете. Теперь вспомним бойню в Фавилле и подведём к словам Министра о том, как лучшие помогают ему удерживать верное направление жизни в Вентраль. Только вот, — щёлкнув ещё раз, — ставка на лучших… оказывается на деле ставкой на худших, на извращённых. И поверьте, «Ромашковые» благородные не исключение. Подобных ещё много. Думаю, слов достаточно. Все необходимое для изгнания сомнений прямо перед вами. Я верю, вы примете правильное решение.

— Нужно отправить послов к Графу для обсуждения пунктов торгового соглашения. Чем быстрее, тем лучше, — заявил Хидунг, стараясь не позволить волнению и ярости исказить своё лицо.

— Полностью поддерживаю! — выкрикнул другой. — Предложением такого союзника нельзя пренебрегать. Тем более… его предложение довольно щедрое. К тому же, он не предаст нас. С ним нельзя договориться через обещание власти и богатств. Он точно не предаст.

— Согласен, вероятность ловушки исключается сама собой, — подчеркнул Рэмтор. — Ведь все мы слышали историю про напыщенных вельмож, которые пытались купить его верность. Тогда непростительно жестокая тяга к справедливости и высокородная честь Графа заставили тех поплатиться за свои ошибочные представления о нём. Вот же они надулись как жабы, когда увидели его в роли палача с колом на плече.

— Если незамедлительно собрать послов и подготовить бумаги, они отправятся уже через день. Я распоряжусь, чтобы их снабдили всем необходимым. Путь предстоит не близкий. Количество охраны изменять не будем во избежание возникновения подозрений. Болтуны есть на всех дорогах.

— Да, поспеши, — проговорил Шестипалый. — Теперь что касается Барона города Инговани. Необходимо поднатаскать солдат и отправить их ему на помощь. А наши лекари и травинки пусть займутся приготовлением мази от ожогов. Её понадобиться много.

— Мы займемся переобучением. Так сможем подготовить наших солдат к бою против столичных «свечек». Никогда не нравились эти огненные маньяки. Ещё предлагаю восстановить заброшенные крепости на границах наших земель. Таким образом… возьмём под контроль большие дороги.

— Одобряю, — уверено произнёс Рэмтор, а после щёлкнул челюстью. — Ещё нужно запретить министерское золото. Организуем… минимум один пункт, в котором все смогут обменять микаты на векаты. Мы должны обрезать эти связующие нити. Ибо пользоваться золотом врага — значит признать его власть. А это, скажу я вам, сомнительное удовольствие. Когда откроем такой пункт, то начнём возводить укрепления внутри нашего города. Будут символом твёрдости нашего хребта, такой не переломить. Да и вообще могут пригодиться в будущем, мало ли что может случиться.

— Это всё, конечно, хорошо, — надменно сказал Андер Микгриб. — Но давайте представим, что будет, если Всемилостивейшая Государыня Каэйдра всё-таки взойдёт на престол? Траур не может длиться вечно, а уже столько времени прошло. Вдруг она сделает Садоника своим консортом. И тогда… нас точно объявят изменниками, которые пошли против фаворита законной правительницы. Хоть он таковым сейчас не является, но после, Садоник наверняка не будет милостив к тем, кто присоединился к союзу мятежников.

— Этого не случится. Она душой и телом была предана Государю Венн. И никогда не подпустила бы к себе этого коварного интригана, Садоника. И да, вы не ослышались, я говорю, не подпустила БЫ. Её Величество Каэйдра исчезла из Амиантового замка. Скорее всего… убита. Об этом пока не сообщают. Ждут чего-то. Вероятно, подходящего момента.

Над гвардейцами поднялись прения, потрясение такой вестью накрыло их волной.

— Если Столица молчит, то откуда вы об этом знаете? Может она решила уединиться, а тут сразу панику наводят, — пробухтел Микгриб. Он не отважился озвучить слухи про неё, которые как-то раз слышал от вольного наёмника в таверне. Якобы супруга Пакатора в ночи спускается в крипту под Амиантовым замком и там придаётся утехам с мертвецами.

— У меня есть более чем надёжные сведения. Сейчас союзники пытаются её отыскать, но шансы на успех ничтожно малы. К сожалению, такова правда. «Крысобой» съедает даже кости…

— Крысобой? Что… — оборвал свой вопрос Микгриб, услышав странный плач во тьмы. — Что это такое? Неужели здесь есть кто-то живой?

Рэмтор поднял что-то. На ладони извивался крупный такой трупный червь.

— Иногда места, где произошло что-то чудовищное, пропитываются событиями, — в полголоса сказал он, будто слушал танец личинки. — Эхо былого поселяется в них и шепчет о своей печали. А бывает и такое, что показывает мысленному взору фрагменты этих событий. Но, скажу я вам, на самом деле это обычный сквозняк пробирается через мелкие трещины в стенах.

— Понятно… Но откуда вам всё-таки известно о делах в Столице? Вы же только сегодня выбрались из темницы.

— Союзники прислали ворона с сообщением. Но сейчас нам следует думать о другом. Нужно вынести все тела и останки из этого проклятого подвала. Никто не заслуживает оставаться в подобном месте. Даже после смерти. А потом продолжим продумывать наши следующие действия против Садоника.

Вермунды вдруг вспомнили о месте своего пребывания и единогласно согласились.

Одни взяли со склада плотные одеяла, после чего пригнали закрытые повозки и крытый экипаж, чтобы никто случайно не увидел ту цену, которую заплатил Оренктон за доброту «Ромашки». Другие вылили ароматный раствор на ткань, обвязав ей центр лица, немного обезопасили носы, начали перетаскивать мертвых для отправки их в последний путь. Когда закончили, Рэмтор заметил за оградой персону в скелетной маске, не отводил от него взгляда. Решив проверить не галлюцинация ли это, в знак возможного приветствия махнул, погладил ничто. Гробовщик, к удивлению, ответил тем же. При этой ещё так быстро, что такой жест не может быть не замеченным. Подозрения Кильмиора усилились, трупные испарения точно нарушили его восприятие, потому что погребальщик даже не попытался забрать ушедших для проведения своего обряда. Обычно исполнительность гробовщика и его преданность своему делу дела бы фору самим устам. Размышляя о недопустимости посторонних, Рэмтор внезапно потеря того из поля зрения. Гробовщик просто исчез, исчез быстрее впечатления, произведенного притворщиком.

Под полной луной похоронным шествием отправились за город. Укромная скалистая взлизина на окраине леса — вот их место назначения. Там случайный взгляд не прикоснётся к жертвам подземных издевательств. Такое никто не должен видеть, такое вполне способно обжечь неподготовленный разум и подвести его ближе к границе безумия. А когда появление новых безумцев шло на пользу?

Прибыв туда, остановились возле стёртого круга, выложенного валунами разных форм. Вероятно, — это давно забытое капище, ставшее для современных людей не более чем кучкой камней. Натаскали брёвен и в центре соорудили большую структуру для погребального костра. Где-то сидел козодой, его присвистывающие улюлюканья были с ними до самого конца.

Ветер подул в сторону Глухого моря — Рэмтор Кильмиор осторожно провел факелом. Сначала огонь начал исполнять свой плавный танец, уже через мгновение устремился к чёрному небу, попытался лизнуть воды верхнего Озера. Вермунды не смели отвернуться, что-то внутри заставляло их смотреть на сгорание последствий своей последней ошибки. Каждый запомнит момент, в котором узнали запах вины слепцов. Этот тяжёлый запах был и будет знаком немногим.

— А что будем делать с усадьбой? Её нельзя просто так оставлять. Даже для казармы не сгодится, — задал вопрос гвардеец.

— Запереть её. Скоро я объявлю, что корабль «уважаемой семьи Ванригтен» потопил шторм. Жителям нужна будет наша поддержка после такой новости. Покажем, кто настоящие защитники. А потом… может произойти случайность. И от усадьбы останутся лишь памятные руины на теле города.

— А жители не должны знать правду?

— Несмотря на все слухи, люди верят в их чистоту и доброту. Благодетели… когда-то это не было маской. Тут у меня появляется вопрос к самому себе. А что если мы сорвём её, покажем истинное сгнившее лицо? Этого делать нельзя. Я убеждён, подобный удар в стократ превзойдёт чувство, которое испытывает ребёнок, преданный собственными родителями. И в итоге Оренктонцы вообще разучатся верить хоть кому-то. Но когда придёт время, они сами всё узнают.

— У них точно появятся вопросы. Как объяснить им наше присоединение к союзу Артсинтиум? Языки начнут болтать. И этот шаг быстро обрастёт сплетнями.

— Напомним им про желание Государя. Думаю, они прислушаются к словам кавалера ордена Эво, — сказал Рэмтор, задумчиво смотря на растягивающиеся пальцы дыма в ночном небе.

Одной из ценнейших наград считался Орден Эво. Его получали только те, кто выполнил доверенное поручение и устоял перед низменными соблазнами. Торжественной церемонии как таковой не было. Вручение происходило с глазу на глаз. О том, как именно выглядит Орден, никто не знал, а знали лишь, что у каждого он свой.

Пламя укротило себя, Рэмтор подошёл еще ближе, положил шестипалую ладонь на пепелище. Попрощавшись молчанием, прикоснулся к своему лицу и поднял покрытые прахом веки.