Полихромный ноктюрн

18. Аперитив, музыка сверчка

Ветер проносится через маленькие трещины в стенах, воет зверем, угадившим в капкан. Пытается прорезать одеяло мрака, но тщетно. Он вязнет, как в трясине, и дрожит. Судорожными попытками выбраться поднимает пыль в воздух, закручивает её в медленном интимном танце. Босыми ногами чувствую каждую шероховатость холодного камня, мелкие и острые песчинки впиваются в кожу. В правом углу, рядом с ветхой тумбочкой, — детская кровать. На ней в послушном ожидании сидит маленький человек. Держа что-то в руках, смотрит на женщину. Та рычит и ругается, принуждает мальчишку осушить флакон. Не могу разглядеть: лица расплываются. Отбросив книгу, она всё неистовее рвёт глотку.

Наблюдаю, пытаюсь подобрать объяснение, в попытках сталкиваюсь с участью музыки ветра — мысли густеют, затвердевают, не позволяют встать на тропу рассуждений. Спустя мгновения пустоты, она выкрикивает: — Паршивец неблагодарный! Тебе подарили великий шанс стать инструментом достижения всеобщей мечты. Наградили такой важной ролью, а кого? Мелкое ничтожество, которое брыкается и прячется в книжонке! Будь моя воля, я скормила бы тебя звонарям за такое непослушание. Но великий Медиум Сагитару против — ты обязан благодарить Его Святейшество за свою жизнь. Понимаешь? А теперь быстро пей. Ты же хочешь стать частью Парада Далёких Огней? Хочешь услышать всеобщего Отца? Тогда сможешь снова увидеть эту слизнячку в едином-целом. Эй! Держи её и не отпускай, иначе покатится на обед свиньям.

— Я не притронусь к этой жиже, — прохрипел мальчишка, аккуратно держа в рукахсклянку. — Она сделает из моего друга безвольного пса.

— Друга? Ты с кем-то сдружился? Как по мне, с таким как ты станет дружить только клоп. Всё, довольно выдумывать. Открыл и выпил. Раз-два…

— Он не клоп, — возразил мальчик. Он — Искатель.

— Да неужели, — прошипела сиделка. Её лицо скривилось, будто смотрит на выгребную яму. — И зовут его, должно быть, Крыс Обыкновенный. Хорошо, тогда покажи его мне. Сейчас же. Преподам тебе урок, погань неблагодарная. Будешь знать, как обманывать…

— Набав Днах. Донный бог, — прошептало дитя.

Я вспомнил эту ржавую темницу. Флан садилась вон на тот стул, рядом с кроватью, и читала «Путника глубин». Теперь же её наказали. Аккуратный овал с угольными локонами, его отдали маленькому мне в назидание каждому, кто захочет проявить доброту и заботу. Обретя утраченные воспоминания, сердце билось спокойно, гнев не застилал мой взор. Я ничего не чувствовал.

— И где же твой Нубан Нах? — тревожно рассмеялась сиделка, вроде, сдерживая слёзы.

— Пусть не страдает. Сделай всё быстро, — попросил тот я. — Она виновна в собственной слабости. И только. Разве можно винить травинку за то, что не выдержала тяжёлую поступь обстоятельств. Такова моя просьба…

Сиделка отпрянула, застыла. За ней вынырнула тень и обхватила перекошенное лицо служанки Астрологов. Из горла пробирается визг, кожа трескается, из трещин сочится сок. Нет, не сок — нити, кровавая гифа. Они извиваются подобно червям. Нарушая все мыслимые законы нашего мира, падают вверх. Происходящее очаровало меня. В это же мгновение старался найти причину отсутствия страха, но ничего. Даже волосы на затылке остаются неподвижными — не принимают вертикальное положение. Древние механизмы молчат, пока нити растягиваются и впиваются в стены. Следуя за невидимой иглой, прошивают их как какую-нибудь ткань, с которой работает портной.

Тело сваливается на пол пыльной комнаты. Частички разлетаются, зависают в воздухе. Настоящая пыльная мгла.

На мальчишку голодным зверем набросился кашель, сжимал горло невидимыми лапами, выдавливал хрипы. Клубы непроглядного дыма подлетели к нему. Приступ, обещавший быть долгим, довольно быстро прекратился. Тень показала себя. Мой Проводник с Пепельных болот, это был он. Положив чудовищную ладонь на макушку мальчишки, успокаивал, поддерживал его. Набав Днах был со мной всегда. Тот министерец в лесу — теперь я понял, что отражалось в его глазах.

Сквозь стены проник шепот, заставлял пылинки вибрировать. Стрелами заплавали разводы, вырисовывали необычный узор.

— Мало времени. Приближается… уже здесь! — прощёлкал Набав Днах. — Страницы укрепят, помогут, — вырывая листы из книги, в спешке лепил их на перегородку. Судорожно водил конечностями, разглаживал, чтобы остановить звуки, пробиравшиеся между вишнёвых жил. Вдавливая бумагу, оборачивается и смотрит прямо на меня.

Я снова оказался там. Только уже сижу на тропе в центре серой метели. Огненные сказители рассказывают мне истории. Повествуют на своём языке как живые люди из плоти. Слова пламени были и будут доступны не каждому. По крайней мере, моя уверенность в этом обрела такую твердость, которой позавидовала бы самая крепкая горная порода. Образы опечатывали сознания, клеймили его. Ряд послеобразов превращался в бурную реку, что уносит к ставшей сном правде. Но…

Меня вырвало из объятий невообразимых видений, когда колесо экипажа на мгновение провалилось в ямку. Сразу понял: мы снова в пути. По ощущениям, время утратило свою плотность, текло иначе и незаметным дымом просачивалось между перстами, сжатыми в кулак. Посмотрел в окно и убедился, что мной была упущена большая часть событий, происходивших на дороге нашего возвращения.

Мы уже проезжали мимо небольшой рощицы рядом с деревней Недо. Это поселение находилось относительно недалеко от Оренктона, и жили в нём, в основном, рабочие, которые трудились в шахте у подножья горы Нодэ. Добывали необходимую руду, а может, искали чёрное стекло или же жеоды. Последние крайне ценятся, и считаются почти мифическими из-за своей редкости. Я даже слышал, что такие камня покоятся на дне чумных прудов. А ещё говорят, что жеоды попали на плоско-круглую из самого Озера Мундус. Много чего болтают, но что будет с миром, если верить в каждый слух?

Сквозь ряд древесной процессии с густой кроной, шла бледная, по всей видимости, нагая девушка в круглой шляпке. Она своим видом напомнила белый гриб. Гуляя по вечно жёлтой роще, ласково гладила стволы, и листва постепенно начинала зеленеть. Травинки тянулись к стройным ногам как железная стружка к магниту. Ветви кустарников оживали, их ветви выгибались, закручивались в попытках повторить её облик. И вот оно — почтение. Увидев наблюдателя, приезжающего мимо на карете, приветливо помахала. Ответив тем же, случайно вслух произнёс: — Спригган существует.

— Ой! — вздрогнула Софистия, отвлёкшись от изучения написанных мной записей о безумных ронохах. — Вы пришли в себя? — она почти забыли об аккуратности и позволила спешке взять над собой верх — страницы в качестве конфетти праздника обреченных поисков разлетелись по кабине. В тот же миг внутри черепа распустился необычный и даже немного пугающий цветок, отдалённо похожий на перевёрнутого паука. Лихорадочно перебирая лапками, бутон явил уверенность: младшие Искатели опасались моего падения с обрыва здравомыслия в пучины полного и безвозвратного безумия.

— Как вы себя чувствуете? — взволнованно спросила разноглазая. — Мы дали вам обезболивающую настойку, но этого мало. Скоро вам помогут. Ещё совсем чуть-чуть потерпите.

— Главный Искатель Оренктонской Академии выполнил свой долг, раскрыл тайну Рефлект-а, — монотонно отчитался я. Новообретенные губительные знания тарабанили, скреблись внутри мозга. Но даже немного рад тому, что именно мне досталось это бремя. Младшие не готовы хранить разлагающее откровение. Не могу сказать наверняка, какие последствия набросились бы на них, окажись они на тех кровавых топях. — Некогда там стоял город, — продолжив рассказ, не сводил взгляда со своей сумки. — Я был там, видел последний день Рэвиндитрэ. Прозвучит как плохая шутка, но его построили на спящем вулкане. Да, так и было. Никто не знал об этом, ибо он опустился в земную кору. Со стороны — обыкновенное поле. Когда он проснулся, похоронил всё и вся под пеплом, — закончил я с пониманием того, что нельзя сразу открывать правду, она слишком тяжела.

— Но… вы говорили про чудовищ, про битвы, — сказала Софистия. — Ещё, когда спали, бормотали про Хора. Якобы его не слушали. Никто… кроме одного человека. Вроде бы Вальдр, так вы его назвали.

— Чего только не скажешь во сне…

— Довольно, — прервал Ифор и протянул шкатулку. — Вот, посмотрите на себя.

Беру её и осматриваю. Она отличалась от прочих рельефным музыкальным узором. Ранее уже видел такие — умелец из Рыбацкой деревни, на побережье Глухого моря, вырезал паутину линий на поверхностях приятных на ощупь шкатулок. Таков его досуг и дополнительный способ заработка.

Едва слышимый щелчок. Открыв атрибут всякого чистоплотного обитателя современности, с некой толикой трепета направил верхнюю крышку на себя. В отражении совсем не то, что ожидал увидеть. Лицо моё, но теперь на нём появились чёрные ветвистые шрамы. К тому же не хватало части левой щеки, зубы обнажились, а клык заметно подрос и заострился. Безумие влияет на внешний вид, так вроде бы говорят. Если правда, полученные знания — наглядный пример верности этого утверждения, но в несколько иной форме нормальности. С таким видом нельзя показываться на людях. Они ранимы и впечатлительны — начнут суетиться, кидать камни, попутно выражая пренебрежение к так называемому еретику. Всё во благо собственного душевного равновесия. Толпы двуногих заворачивают знающих в обёртку неприкасаемых — просто, но эффективно, даже напоминает действия Министерства, которое выставляет защитников — предателями, агентами террора. Разумеется, там и там имеются свои настоящие безумцы и настоящие предатели, поддавшиеся желанию обогатиться. Жертвы настоящей «хоривщины»…

— Ну, рано или поздно…это должно было случиться, — проговорив с напускной досадой, приоткрыл сумку и вытянул чёрную ткань. — Это совсем не шрамы. Когда был младше, да, я не всегда был таким, какой сейчас, мне довелось оказаться в племени работорговцев. Благо удалось смыться от них. Однако перед этим всё-таки загнали краску мне под кожу. Клеймо. «Почему она только сейчас появилась?» — спросите меня вы. Так отвечу, она проявляется после взаимодействия с кровью. Упал в овраг, лишился щеки и вот — страшный ронох готов.

— Как это? А почему раньше не рассказывали об этом? Как вы сбежали от работорговцев? — поставила она вопросы.

— Пусть былое остаётся за чертой настоящего. Вы не мусорные вёдра, чтобы вываливать в вас ненужные знания, — озвучил я, пока Ифор молчал, наблюдал и сомневался.

— А что вы делаете? Разве это не часть чёрного савана… не, теперь вижу… они отличаются…

— Ты же не думала, что я мастерски зашил твою накидку, но пропустил прореху в собственной голове? — в шутливой манере сказав это, спрятал лицо в ладонях капюшона. — Опережу твой очередной вопрос и сообщу. Мы остановимся в этом замечательном поселении, где совсем не процветает кровосмешение.

Ифор постучал ладонью по крыше и сообщил Форцу о нашей остановке в Недо. На въезде в деревню нас встретила стража, присланная из Оренктона для защиты на случай появления солдат Серекарда. Поговорив с нашим извозчиком и проверив бумаги, нас пропустили. Проехали по дороге, остановились на площади рядом с гостевым домом, где можно найти горячую пищу и ОБЫКНОВЕННЫЕ постели. Стараясь сохранить видимость отсутствия растерянности, МЛАДШИЕ не спешили и оглядывались, но всё-таки зашли в постройку, откуда манил приятный аромат жаркого. Я же размял ноги — одна из них хрустнула, подумал, что сломал. Пришлось заново знакомиться с ними, ведь время, проведённое в одном положении, дало о себе знать. Меня терзали сомнения: смогу ли сегодня есть еду. После Рэвиндитрэ, выворачивающий вкус ядра, апокрифа, не покидал моё горло.

Мимо пробегала пара дворняг. Лаяли, рычали, но очень быстро закрыли слюнявые пасти и принялись разглядывать экипаж, принюхиваться. Их глаза тускло светились, именно такие детали способны заставить вооружиться солью, или поджечь травы-обереги. «Тапетум люцидум» — вдруг подумалось мне. Перед тем, как присоединиться к Ифору и Софистии, обратился к носителю скрытых талантов: — Мистер Форц, не желаете ли вы составить нам компанию? Такой путь позади — можно всем вместе и за одним столом отужинать.

— Ценю ваше предложение, но нужно быть здесь, рядом с ними, — сказал он и кивнул на лошадей. — Не доверяю я местным. Не их вина, просто я сам по себе подозрительный.

— Понимаю. Всегда нужно быть настороже. Мы ведь не знаем намерений вон тех прохожих. А судя по их виду, у того вполне может быть спрятан клинок под рубахой, чтобы отобрать башмаки у случайного путника. А вон тот, скорее всего, поджидает пьянчугу, который напьется до беспамятства и уснёт в свинарнике. А зачем рисковать, когда кошель можно просто подобрать. Примерно так он нахваливает свою изобретательность. А тот, в дублете, по всей видимости, дуреет от всего происходящего.

— Вот-вот, — согласился извозчик. — Но радует последний, его потерянность намекает, что не всё потеряно. Скажите, Искатель, как долго вы учились читать людей с такой лёгкостью? Мне бы так…

— Этот звук, слышите? Необычные сверчки, — отвлекшись, сказал я. — Иногда хочу, чтобы не умел их «читать». В них можно увидеть самые нелицеприятные качества. Кто-то скажет: «Мы видим в окружающих осколки своего отражения, которые изобличают скрытое под корой». Вероятно и так, но не будем об этом. Есть вещи и понасущнее. Вот вы, например, никогда не думали пойти на службу Оренктону в качестве рыскаря?

— Признаться, подумывал, — промолвил Форц. — Ведь, как мне кажется, имею необходимые навыки. Но дальше мыслей дело не пошло, — закончил он с улыбкой некого отчаяния.

— Да, отличный бы получился проводник. Может, стоит решиться и позволить зерну мысли прорости до осознанного действия? Так как суп лучше есть ложкой, а не вилкой.

— Ложкой? — озадачился извозчик. — А, кажется, понимаю о чём вы. Конечно, благодарю за такую веру в меня. Но скажите, какая у нас цель остановки? Вроде всё есть, да и до города всего ничего? — спросил он.

— Всё просто, друг мой. Цель остановки — недолгий аперитив перед возвращением домой.

— А я теперь долго не смогу есть. Даже завидую вам…

— От чего же? Неужто увидели нечто эдакое?

— О! Прошу простить, забыл, что вы спали во время нашей обратной поездки. Дело в том, что мы проезжали Межуток, ну… тот… что граница Провинции Конхирст, и видели воинов Графа Фалконет. Они носили кожу легионеров Дома Игнаадарий. Представляете!?

— Теперь понимаю причину отсутствия у вас аппетита. Но не переживайте… скоро пройдёт, начнёте есть как не в себя.

— Что ж… надеюсь что так…

К моему скромному удивлению, в гостевом доме оказалось не так много постояльцев, как представлялось на первый взгляд. Мы сели за стол по левую руку от центра. Так получилось, что именно на него падало больше всего света от камина с потрескивающим пламенем. Внутри пребывал уют, пахло примерно так же, как в столичных кухмистерских. Наверное, кто-то продал рецепты владельцу за баснословную сумму.

Я наслаждался палитрой ароматов, наслаждался недолго, потому что в нос пробирались трупные едва выносимые запахи Пепельных болот. Пока мы ждали нашу еду, посматривал на танцующие и собирающиеся в хороводы языки огня. Пытался услышать их язык своими глазами, но потом вспомнил об отдыхе и о том, как всего лишь одна капля воды способна переполнить сосуд. В эти минуты таким сосудом был утомлённый, почти смертельно раненый разум.

Рассматривая внутреннее помещение, взгляд споткнулся на малом, тот носился у стойки и старался, время от времени, оттереть въевшуюся грязь. Такая ярость в битве за чистоту — поразительна. Однако, судя по гневному выражению лица, все попытки не имели успеха и терпели сокрушительное поражение. Трудолюбивый воин скребка и тряпки, выполняя свои обязанности, суетливо гонял из стороны в сторону, чтобы целиком и полностью отработать свой хлеб или же жалование. Поставил кружки на деревянный поднос, а потом неловким движением опрокинул одну из них. Желтовато-коричневая жидкость разлилась.

— Разгильдяй! — побулькал хозяин дома с тёмно-серым куском ткани на плече. — Я смотрю, ты сыт… раз опять пролил этот чудесный эль. Напомню тебе, лить его мимо глотки — преступление. А за всяким преступлением следует наказание. Всё, сегодня обойдёшься без похлёбки.

— Тогда возьму топорик и пойду грабить. Я что, хуже бандитов? — с улыбкой пригрозил малой. — А когда меня поймает комендант, душевные муки развяжут мой язык. Я расскажу ему, кто спихнул меня на этот путь. Ой, как неудобно получится. Этого хотите, или договоримся?

— Вот наглец! — засмеялся хозяин, накручивая ус. — Мне нравится! Так держать! Подходящая замена растет. Трудолюбив как муравей, да ещё и зубы есть. Без них в деле никак, — похвалил тот и отрезал кусок пирога. — Вот, потом его возьмешь, но сначала обслужи столы. Считай это — моим вложением.

— Вот спасибо! Я даже постараюсь быть внимательнее, самому же всё и стирать. А это дело сложнее, чем кажется. Вот локоть начинает болеть и похрустывать. В моём возрасте — плохой знак.

— Попридержи лошадей, — остановил того хозяин. — Не пытайся выторговать лишний медяк. Подожди, не торопись. Будет ещё момент урвать монетку. А пока подумай о том, как заинтересовать. Не забудь чётко назвать мою выгоду от прибавки к твоему жалованию.

— Хорошо. Как назову, так вы, батенька, накинете не один медяк, а целых два. Может быть и все три, — взъерошился труженик. — Только вот… насчёт замены. А что если не здесь моё место? Хочу подкопить и отправиться в путешествие. Маленький человек неблагородных кровей отправляется в огромный мир, чтобы найти славу. Богатства прямо за углом, нужно повернуть и протянуть руку. Бери — не хочу. Вдруг стану великим, тогда отремонтируем крышу.

— Ну-ну продолжай, — опустив брови, насторожился хозяин гостиницы.

— Представьте, обо мне будут говорить люди. Прям как о Левранде…

— Вздор! Оставь эти мысли, мальчишка. Лучше занимайся тем, что хорошо получается. Набирайся опыта и будь лучшим трактирщиком. Людям нужен ночлег и еда в хорошей компании. Помогать им таким образом, чем не величие?

— Аж в голосе переменились, — подметил малой. — И такое уже третий раз за последние дни. Всё никак в толк не возьму, почему? Неужели вам чем-то не угодил Защитник отбросов?

— Так, иди сюда, ближе. Сейчас тебе расскажу. Четыре ночи назад захаживали наёмники. Напившись, размахивали помелом, секретничали. Думали, никто их не слышит, но не тут-то было. Твоего Левранда пытали, а потом казнили. Вздёрнули в трупной яме. Вот к чему тебя может привести жизнь. Понимаешь? Поэтому будь здесь, здесь безопасно. А теперь неси…

Помощника ошеломила услышанная весть. Глядя на него, создавалось впечатление, что его руки окоченели от потрясения. Но всё равно схватил поднос и понёс к столику рядом со стойкой, где сидела дожидающаяся эля компания.

— Верно говоришь, отец, — выкрикнул один из них. — Только вот… я слышал… жив он. Но не совсем жив… Хор превратил его в Ворона. Теперь прислуживает тёмным силам. Неужели и в смерти нет спасения от этой напасти. Хоривщине плевать, достанет везде, — нечленораздельно рассказал некто и прильнул к принесённой кружке. — Купающийся в крови и криках ждёт своего часа, чтобы пробудить древнего врага, что носит вечно-жующую мантию. Человеческие вопли — музыка для него. Мы — пища, а мир — его стол. Старая война спит и видит сны, они сводят нас с ума и управляют нами. Но не мной — это точно. Я в ответе за своё решение быть здесь и выпивать. Но помяни моё слово, оно вернётся.

— Может, хватит стакан грызть? — спросил малой. — А то вон… обслюнявили всё.

— О! Давно ты здесь стоишь, шкет? Знаешь, ты бы слушал старика. Там опасно очень. Когда мы шли сюда, видели мужика. На поясе всякий хлам, а в голове пусто. Понимаешь? Всё содержимое вырвали, как солому из подушки. А там ещё и война… Гигантская летучая мышь не дремлет.

— М-м. Здрасте, а здесь можно купить сладолист, — не поднимая лоб, пробубнил второй гость за тем же столом. — Говорят, если покурить его после обеда, то прям совсем хорошо. Нет, нет, — забрыкался он. — Белка, не надо меня курить…

— Не знаю никакого сладолиста. У нас только Табо остался. Зашли бы раньше, ещё Клюк предложил бы, но сейчас его совсем немного сохранилось… буквально на донышке… Если, конечно, карман позволит. Тут халявы нету.

— Вот! Если смешать Табо и Клюк, выйдет тот самый сладолист… только его надо вымочить в вине…

— Просыпайся, — толкнул спящего другой. — Нужно тебя тушить, тут как раз пенный ждёт.

Малой вернулся к хозяину, сказал ему что-то и понёс другой поднос. Подойдя к нам, с лёгкостью снял тарелки, поставил графин.

— Дело не в том, жив он или же нет. Всё в его делах, — обронил я с целью разжечь угасающий уголёк. — Людям нужны маяки. А в донной тьме и скромная искра светит ярче солнца. Будь таким проводником, тогда тебя запомнят. Но знай, не гонись за величием.

— А? Почему не нужно? Все же знают… чтобы поймать… нужно очень сильно хотеть и стремиться к цели.

— Все, может, и знают, но разве все великие? Не думаю. Само желание быть великим отпугивает настоящее величие как хруст ветки лиса. Оно само приходит к тем, кто его сторонится. А если всё-таки решишься, знай… погоня извратит тебя.

— Охотники с вами не согласились бы. Разве олень сам приходит к ним и прыгает на стрелу? — озвучив сомнения, мальчик слегка закатил глаза, точно искал ответ внутри. — Но я не охотник и, кажется, понимаю.

— Ты провёл контур понимания. Со временем он нальётся цветом, и яркость будет зависеть от тебя.

— Не будь я смелым, испугался бы ваших слов. Голос уж очень необычный, — подметил он и изобразил сосредоточенность, сморщив юный лоб. — Тут тепло, а вы не снимаете капюшон. Получили ранение в странствиях и теперь не хотите показывать обезображенное лицо, я прав?

— От тебя ничего не утаить, маленький человек. Так всё и было. Видишь меня насквозь.

— О! Расскажите. Будет о чём на кухне поговорить. А то везде одно и то же. Обсуждают либо Серекард, либо дорожных бандитов. Вон сегодня у дровосека коня увели. Ничего такого, но вермунда это заинтересовало. Видимо, дорогой был, — с неким разочарованием проговорил малой. — Не очень интересно. Или же вон, нахлещутся и трындят про ворон. Ну, сами слышали. Вот она… жизнь в глубинке.

— Один богач, к западу от сюда, искал человека для очень важного дела, — начал я свой рассказ. — Никак не мог найти нужного кандидата. Один слишком жадный, второй слишком щедрый, а третий вообще — добряк. И так далее. Но так вышло, что выбрал меня. Разумеется, я не отказался, видя его муки. Тот совсем исхудал, глаза краснее клюквы, гордая осанка превратилась в рыбацкий крючок, а волосы торчали пучками из-за переживаний или же бессонницы. Кошмар, одним словом. Богач никому не открывал подробностей этого очень важного дела и вот почему. Первый фамильный щит с гербом его семьи был утерян, когда переправляли на корабле. «Шторм», — так он сказал мне. Потеря такой реликвии — непростительный проступок, что позором клеймит весь род, — храня молчание, мальчишка внимательно слушал. — Собрав вещи, я отправился на Чёртов мыс, его так прозвали из-за схожести с зубастой рыбой с фонарём. Там взял лодку и вышел в море, чтобы доплыть до места, где предположительно затонул корабль. Грёб и грёб, пока не оказался настолько далеко от берега, что его попросту стало не видно. Вокруг, до горизонта, море и ничего более.

— Ну, а дальше что? — моё растянувшееся на несколько мгновений молчание вынудило мальчишку потребовать продолжение. Слушая историю, вырвавшуюся приямком из воображения, ученики хотели заулыбаться, но находили силы сдержаться.

— Дальше я нырнул в море. Плыл и плыл сквозь вихри течения, пока не добрался до дна, на котором безмятежно покоился корабль. И там обнаружил нечто кошмарное. Четверти судна… его не было. Подплыв ближе, разглядел следы, словно откусили. И, как на зло, не хватало той части, где хранился Первый щит.

— Ну дела, — удивился малой. — Кто же погрыз корабль? — спросил он, а потом почти кричит: — Стоять! Как получилось не дышать столько времени? Я вон… нырну и почти сразу начинаю всплывать. Дышать-то хочется.

— Всё просто. Лохань на голову и поплыл. А если спросишь меня, как я хоть что-то видел, то отвечу… смотрел вниз.

— А, понятно. Тогда давайте дальше.

— Так вот, я под водой, почти у самого дна. Вдруг начинаю ощущать чьё-то присутствие. Оглядываюсь и вижу огромную уродливую клыкастую тварь. Она плавает по кругу, готовиться заточить меня в своей желудочной клетке. Благо, я заточил свой клинок и был готов вступить в битву.

— И тут воплощение морской пучины рвануло стрелой и проглотило его, — вмешался Ифор, уплетая наваристое рагу. Ел аккуратно, не забывал про правила приличия. Помнил, что умение себя культурно вести — один из признаков, проводящих грань между человеком и животным. Искатели всегда старались не пересекать её, даже когда оказывались в мерзком калейдоскопе событий.

— Долго бродил в темноте по липким внутренностям этого чудовища, — продолжил я. — Вонь стояла страшная, до сих пор плохо различаю запахи. Там отчётливо слышал биение могучего сердца, оно гипнотизировало меня, внушало безнадёжность моего положения. Никому не пожелаю оказаться в подобном месте. Ужас, правда? Но потом увидел свечение…

— Какое ещё свечение? Что там было внутри чудища? — тихо вопросил маленький слушатель, он представлял мою историю, и это напугало его.

— Свечение исходило от осьминога. Представляешь? Никогда таких не видел. Видимо, какой-то неизвестный вид. Так вот, он пополз глубже, а я за ним. Спустя, примерно, четверть часа… добрался до мешка. А там смотрю — обломки корабля и тот самый щит лежит, как на пьедестале. Подхожу, значит, и тяну его. Когда поднимал реликвию, желудочный сок попал на лицо. Боль была не выносимая, странная. Жгло сильнее, чем огонь. Но я выдержал, как видишь. Добыв искомое, начал думать о том, как выбраться из этой гадины…

— И как же вы выбрались? — спросила Софистия, одаривая учителя подозревающим взглядом и разрезая кусочек мяса на четыре части.

— Осьминог, — отвечаю я. — Он пополз в брешь в стенке гнилой полости. Мы пробирались через лабиринт. Чем дальше заходили, тем громче становились тяжёлые удары. Тук-тук, нет — бах-бах. Спустя половину вечности… увидел алый пульсирующий орган. Это было сердце. Осьминог напрыгнул на него и начал грызть. Тогда выхватил свой клинок и вонзил его в эту груду. Оно вдруг сжалось, задрожало. Потом из сердца вырывается поток, сильнее всякого течения, и смывает нас. Не успел осознать всё происходящее, как очутился на острове. Осмотревшись, я увидел отверстие похожее на дыхало кита и понял, что остров — вовсе не остров, а тело мёртвого монстра морских пучин.

— Ого! — поразился малец. — Вы настоящий герой. Буду рассказывать о вас каждому. Пусть знают… кому я приносил еду. Уже представляю удивлённые лица. Но как выбрались с острова? Вы вернули щит? А где тот осьминог?

— С осьминогом мы попрощались, так сказать, пожали руки. После чего меня забрали ученики, приплыли на другой лодке. И сразу отправились к богатею. Тот поблагодарил нас и щедро заплатил.

— Само слово «щедрость» появилась для описания такой выплаты, — уточнила разноглазая.

— Разгильдяй, хватит надоедать гостям, — громко сказал хозяин. — Кружки сами себя не отнесут.

— Мне пора, — с досадой проговорил слушатель. — Спасибо за историю мистер…

— Набав Ханд, — представился я.

— Набав Ханд, Пронзатель сердец Чёртового мыса. Звучит! А теперь пора возвращаться к обычным людишкам. Спасибо ещё раз. Я запомню ваш подвиг, но когда буду рассказывать про него, не буду называть настоящее имя, а буду использовать прозвище-титул, который сам же придумал. Думаю, не стоит упоминать Первый щит и его потерю. Ни к чему навлекать позор на западного богача.

— Распоряжайся знанием, как пожелаешь, — донеслось из глубин чёрного капюшона.

Воспаряв духом, Малой вернулся к стойке, продолжил битву со своей рутиной.

— Наконец-то, — с облегчением прошептала ученица, приблизив голову ко мне. — Вам больно говорить. Зачем было себя мучить?

— Терпимо. Всё не так плохо, как думаешь.

— Тогда ответьте мне, — с подозрением почти потребовал Ифор. — С каких пор вы придумываете небылицы о «чудовищах»? Тем более для ребёнка. Сами же говорили о дурном влиянии вымыслов. А тут раз и…

— Одним больше, одним меньше, — отвечаю и слышу игру далёкого сверчка, она звучит иначе, сопровождается скользкими прихлюпываниями. — Иногда появляется необходимость подготавливать разум к открытию новых граней правды. Некоторые алхимики вводят яд внутривенно, так вырабатывают толерантность. Тут то же самое.

— Новые грани правды? Звучит так, будто всякая нечисть взаправду существует.

— История нашего рода полна случаями, когда невозможное становится явлением обычным. Когда-то и победа над диким зверем казалась смелой фантазией. Кто сказал, что так называемая нечисть не пройдёт через подобную трансформацию? Иногда круг — это просто круг, а иногда — уходящая глубоко вверх спираль.

— Странные вещи вы говорите, — дал оценку Ифор. — Нам нужно добраться до Академии, как можно скорее.

— Обязательно доберёмся, а пока ешь, — с трудом обронив пятёрку слов, постучал ладонью по голове. — Странные вещи говоришь. Помню вермунда, его бледная кожа свисала, лохмотья принимали видимость обычной одежды. Торс разверзался, открывал вертикальную пасть. Чем не чудовище? Они живут внутри наших голов…мы… и есть чудовища.

— Вермунд? — произнёс ученик себе под нос. — А, да…вы же принимали участие в аресте предателя, но не рассказывали подробностей. Что там произошло?

— Случилась Шутка свежевателя, порожденная спесью. Ромашка поглотила катализатор, мутаген, обличитель…Композитор вымучил её, принял роды. Жевешу — тень филистеров…

— Че-е-его-о-о…?

— Угомонись, Ифор, — потребовала Софистия. — Он нехорошо себя чувствует, а ты пристаёшь со своими расспросами. Если бы не он, я оказалась бы в борделе, а ты — в петле за разбой. Так ты относишься к человеку, который столько для нас сделал? Не сейчас — потом ответит на наши вопросы, — произносит она и поворачивается ко мне: — Может, поедем в Оренктон прямо сейчас? Там помогут.

— Ешьте. Растущему организму нужна горячая пища, — отшутился я. — Всё не так плохо, как кажется. Однако я помолчу, если не возражаете.

Они посмотрели друг на друга и одновременно кивнули.

Вновь заиграла музыка ночного музыканта. Скорее всего, сверчок был ранен или же его угнетала какая-то болезнь. Спустя семь вздохов глаза пронзила боль, которую могло бы испытывать яблоко, упавшее на раскалённое лезвие. Это ощущение было другими, оно не вынуждало захлёбываться истошными криками. В момент из стен тёмного угла полезли алые нити, начали живо расползаться грибницей. Никто из гостей этого не видел, но я знал — там стоит Набав Днах, мой друг и верный союзник. Нет, он часть меня. Донный бог.

Зал гостевого дома загудел осиным ульем. Голоса гостей летали над столами и под. Журчание невидимой реки заполнило пространство между полом, потолком. Я тонул, погружался всё глубже. У стойки сидели копатели, отдыхали после рабочего дня под горой, искали расслабление на дне деревянных сосудов с пенным наполнением.

— Слышал, да? — полюбопытствовал один из них, повернувшись к соседу. — Банда воров напала на Монетный двор Министерства. Всё вынесли от туда, а клерков вырезали как кроликов. Уверен — это Бургомистр отправил туда своих молодцов.

— Ерунду не говори. Будь это Шестипалый, он оставил бы клерков в живых для обмена на своих людей, — поделился другой своим соображением.

— Вот вы говорите, обсуждаете, — пробормотал третий, отпрянув от кружки. — Никто не знал, где находиться эта монетная крепость. Этот момент ни у кого костью в горле не встаёт? Напомню вам об ограблении семьи Ванругтень, тогда винили во всём Гавранов и Хора. Тут и там золото. Ответ напрашивается сам по себе.

— Хозяин! — выкрикнул первый. — Ему больше не наливать. А то бредить начинает.

Хозяин громко рассмеялся.

Вспоминая стрелка на улицах Рэвиндитрэ, посмотрел на того, кто был там вместе со мной. Единственный понимающий Набав Днах утрачивал дымную прозрачность, набирал цвет. За ним таилось что-то не уловимое, словно кто-то стоит позади. Воск…снова воск…

— Да я тебе говорю, — раздражённо произнёс Ифор. — Культисты проводили ритуалы для прославления двух языческих божков. Первый, якобы, — плодородие. Другой, якобы, — жатва. Но потом они совсем кукухой шлёпнулись, решили объединить их в один. Так и получилось то, что получилось. Понимаешь? Вот такое разгульное людоедское пиршество и разогнал Ду… Микгриб.

— Мерзость, но складно звучащая мерзость, — сказала она, покривившись в лице. — А почему ты не называешь его по имени?

— Нет нужды.

— Ой, ладно признайся, не можешь выговорить.

— Всё я могу, — с хитрой физиономией заявил Ифор. — Дурень…Парень…Деран Микгриб! Славный был мужик. И сын его тоже был таковым поначалу. А потом стал выслуживаться перед Тэттором и получил повышение. Вермунд… нет, он не был вермундом. По крайней мере, настоящим. Носил мундир и не более.

— Только не говори мне, что тебе это рассказал тот уст. А то начинает казаться, ты глава тайного общества его почитателей, — подшутила над ним разноглазая. — Тебе не хватает чёрной мантии с красными лентами. Похудей, стань сухой веткой, тогда будет, прям, не отличить.

Своевольный ученик отодвинул тарелку, уставился на неё, приподняв подбородок.

— Какое ещё общество? Не говори ерунды. Нормально же общались.

— Не буду, но сначала колись, кем же был Микгриб младший? Просвети меня, — она специально дразнила его надменной интонацией.

— Он был исполнителем Оренктонской гвардии — да. Внешний вид полностью соответствовал. Но тут, — сказал Ифор, указав на висок, а потом на левую часть груди, — И тут, он был кем-то другим. Наглядный пример человека, оказавшегося не на своём месте. Не выдерживал ответственность, которая обрушилась на него. Прижала к земле и давила. А тут ещё и завышенные ожидания из-за отцовской репутации. От того и тяга к тоникам. А насчёт предательства, уверен, Микгриб даже не понял того, кем стал.

— Что ты натворил? — возмутилась Софистия. — Теперь мне жаль его. Может, мальчик мечтал совершенно о другом.

— Сама напросилась. Раньше он был добрым и отзывчивым констеблем, но жизнь перемалывает всех без разбора. Мягкое сердце мечтателя — лёгкая цель. Его ранить легче, чем чёрствое. Обливаясь кровью, покрывается коркой и образует тюрьму. Туда совсем не проникает свет. Так и томятся в темноте, слушая лживый шёпот.

— Всё, отстань, — не спеша проговорила она, позволив сочувствию накрыть глаза прозрачной пеленой. — Учитель Ханд, как вы себя чувствуете?

— Тебе тот же вопрос. Вроде спала, а выглядишь уставшей.

— Ну, спасибо. Спала, но отдохнуть не получилось. Снился один необычный сон, и в нём были вы, — сказала она, её щёки слегка покраснели, видимо, горячая пища и питьё достигли нужного места.

— Надеюсь, тебе снилась не та ночь с гомункулом, — говорю я и замечаю эхо в своём голосе. Набав Днах указывает перстом на входную дверь.

— Не совсем, — отрезала Софистия, покраснев ещё больше.

— Кто-то что-то отрезал? А понял, тебе во сне явилось что-то поистине ужасающее. Неужели видела меня в лодке с удочкой. Да, такое может отбить всякое желание спать.

— Ды, нет же. Мы вдвоём шли по цветочной тропе. До сих пор помню этот запах. Тропа вела через заснеженное поле. Вокруг летали хлопья, похожие на очень красивых бабочек. Сначала нам было холодно, но потом согрелись…

Ифор закатил глаза из-за её несвоевременной попытки. Мы оба поняли то, что происходит, но не подали вида.

— Что за мерзкий звук? — подрываюсь я с места, услышав рвущий перепонку скрежет. — Ржавой пилой пилят кость!

Без какого-либо осмысленного решения, выхожу из-за стола, широким шагом покидаю гостевой дом в погоне за тошнотворным. Складывалось ощущение, моя голова — закрытая коробка, а скрежет — запертая в нём хищная птица. Пленница своим клювом и острыми когтями царапала её изнутри, рвалась на свободу. Стремление найти источник накинуло свой поводок, сдавливало шею, тащило через ряды лачуг с круглыми крышами. Холодный бальзамный дым из трубы вылился на меня и водой стекал по одежде, но каждый раз возвращался. Пытаясь избавиться от густой вуали, побежал как никогда быстро, почти скользил. Перемахнул через ограждение, обогнул амбар, вышел на границу поселения и рощи. «Мне туда» — подумал я, зная наверняка.

Чем глубже пробирался, тем быстрее птица изменялась, превращалась в нечто такое, что больше напоминало насекомое, прогрызающее туннели внутри шаровидного яблочного плода. Знакомый смрад пепельного города проникал в воздух, подменял собой запах коры и смол. Передо мной промчался обрывок трагедии Рэвиндитрэ. А именно то, как из поверженных безобразных чудовищ вырастали обычные стволы и ветви. Это повергло меня в пустоту, ведь теперь понимаю: любой лес поистине представляли собой древнее кладбища тайны, что уходит корнями не только глубоко в землю, но и в глубины времён. И эта роща не исключение.

Схлопнул веки и вот уже стою в окружении танцующих под музыку ветра древесных великанов. Они разговаривали друг с другом на своём языке. Смысл их шепота оставался за гранью понимания, но был уверен, каждый скрип это тяжёлый выдавленный болью выдох. Остановился рядом безмолвным гигантом, у чьих «ступней» рос цветущий кустарник. Маленькая птичка прыгала по веточкам, старательно развешивала ягоды. Нет, не ягоды — а кусочки плоти и органов. Скорее всего, части принадлежали грызуну, который выполнил своё предназначение стать пищей. Кроха не по своей воле поддержал устоявшийся порядок вещей в этом мире.

Мрак зашевелился, по стволу побежали небольшие наросты. Нарывы созрели, лопнули. Появившиеся бутоны расставляли мясистые красные лепестки в белую крапинку и открывали колодцы. Вонь гнилого мяса выпрыгнула из них как живая. Ощутив чей-то взгляд, начал всматриваться в глубину. От туда посмотрели уже на меня. Безобразные сферы переполнял неутолимый голод. Из одного подобия зрачка потянулся скользкий канатик из неутомимо-жующих ртов похоронной толпы. Его целью были кровавые запасы маленькой птички. Тут выражение: «Пожирать глазами», — обрело новое для меня значение.

— Кажется, понимаю, почему «Вороноликие» использовали топоры, — прозвучало из моего горла. И мне ответили удивлённым вздохом. Нет, не ель решила сообщить о себе — за ней пригнувшись стоял крупный носитель дара дыхания. Рыбомордый — так их теперь называют. Что стало с некогда гордым племенем? Точно, время же беспощадно, никому не даёт поблажек. Прекрасное в своём уродстве преисполнялось трепетом, копошилось в поясном мешке. Найдя искомое, подошёл ближе, встал передо мной на колени, лбом упёрся в землю и протянул руки. На его ладонях — чёрная жемчужина. Жемчужина у Янармагул — великий дар, подношение праотцам, что оказались на той стороне света и тьмы. Такую сферу кому попало не показывают. А он же вручает её мне, ждёт моего решения. Беру жемчужину, она на пьедестале трёх пальцев. Из неё проклёвывается нерв, растет. И вот уже готовая нить. Место этого ока на шее — пусть будет там. Принёсший подношение соединил свои лапы в замок. Положив ладонь на акулью голову, понял его радость, перенял её на миг — сам испытал то же самое. А потом подумал о том, что ему следует уходить. Его не должны видеть так близко к поселению. Реакция людей непредсказуема и опасна. Чешуйчатый тут же поднялся, уважительно попятился. Только потом повернулся спиной и исчез в ветвях. Проводив его, продолжил поиски.

Звук игры на костях затихал после каждого шага. Источник знал о моём приближении из-за хлюпанья грязи под подошвой — старалось притаиться, дабы сбить со следа. Смягчив манеру ступать, подкрался к старому упавшему дубу. Того уже давно покинули соки. Внутричерепной обитатель лихорадочно забился об стенки внутричерепной шкатулки, изнутри давил на нижнюю часть лба. Обнажив клинок, оттолкнулся от коряги, заглянул в полый пень. Завеса неведенья приоткрылась, перестала скрывать наоборот чудесного музыканта. Там сидело сутулое бледное существо и перебирало своими лапками по уродливому инструменту похожему на хребет и рёбра. Всякий бард, увидев такое, выкинул бы верную лютню и побежал бы топить отвратительное потрясение в бочке со спиртом.

— Готовься играть свою музыку для скорого пира, — прошипело оно каким-то вязким голосом. В этот же момент дополнительная пара маленьких конечностей, росшая чуть ниже шеи, сухими пальцами-хворостинами оттягивала мешковатую нижнюю губу. Большегубый обитатель пня посмотрел на меня огромными глазищами без век и затих. Музыкант несколько мгновений наблюдал, ждал реакцию. — Ей не очень понравились мелодические конструкции. Нет, меня не обмануть, она солгала. Хотела подмазаться, хотела заглянуть в мою сумку. Я оказался быстрее… и сам проник в неё, хотел увидеть внутренний мир. Но ненадолго, всё случилось быстро, она была слишком красива. Я не виноват. Но мне удалось исправить это.

Сначала не понял о чём оно стрекочет, потом разглядел: под ним лежало изувеченное тело сприггана, а круглая шляпка валялась возле, будучи изорванной в клочья. Иная разновидность ярости заклокотала в груди, там поселился холод. Когда запрыгнул в пень, музыкант просочился в трещину, поковылял прочь. Трус отказался принимать ответственность за свои деяния. Его кряхтения слышалось невообразимо отчётливо. Встав на колено перед мёртвым телом той, кого ранее считал не более чем вымыслом, бегло осмотрел каждую рану. После чего принял решение догнать уродца, исследователя внутренних миров.

Достал свисток, прикоснулся губами. Вдруг в пустую голень древесного исполина начала прибывать вода, не обычная — густая, илистая. Из неё полезли массивные угольно-чёрные щупальца вековечного спрута, обитающего в пустоте вне пут пространства и времён. Длинный вырост нежно обвил сприггана, погрузил в пучину. Это то немногое, что мог сделать в благодарность за помощь Оренктону. И неважно: была ли она той самой или же нет.

Набав Днах смотрел на меня из ила. Протянул когтистую четырёхпалую руку — я пожал её. Тут его зрачки повернулись, горизонт стал вертикалью.

— Эта страхолюдина не догонит меня, — бормотало пучеглазое создание, пока искало новое убежище. — Спрячусь в нору, буду обсасывать косточки. Там, в сырости, меня не найдут. Дождусь ночи пиршества! Мы утолим свой и его великий голод. Саккумбиев пир! Они не бояться, но пока что…

Музыкант прополз под холм под однообразным посечённым ветвями небом. Под землёй положил зазубренную конечность на уродливый инструмент, продолжил свою игру. Избавляться от преследования таким громким образом…умно. Скрежет тупой пилы заставлял каждую травинку выгибаться, извиваться ленивым червём. Наступила гудящая тишина, сквозь неё просачивался шелест листвы и острожное пение не спящих птах.

Внутри норы поселилась возня, будто началась потасовка по пьяни, — пернатые крепко-накрепко сжали клювы в ожидании. Выползает пучеглазый, паника подгоняет его невидимыми кнутами с железными наклепками. После ударов, из гнусной глотки отхаркивались слюни. Соприкасаясь с землёй, жгли её как угли молодую кожу. Я видел это и снизу, и сверху.

Бледный отбежал от холма. Обрушившись на него, воткнул клинок по самую рукоять в сплюснутый череп. Нет, он не замер в смертельном бездействии, а покосился, попытался вывернуть голову дальше допустимого предела — вёл её до хруста. Не проронив ни слова, отошёл на пару шагов, выставил ладонь. Предплечье, оно изменилось. У меня не было бороды, но теперь выросла в один момент. Прикоснулся к подбородку и понял: это совсем не борода, по крайней мере, в привычном виде. Живые щупальца потянулись к музыканту, потянулись к его отвратительной слабости. Из норы, расширяя проход, выползло другое щупальце, только куда большего размера. Оно разверзлось, и из получившейся волчьей ямы вышла она. Держа новую шляпку аккуратными пальчиками, безмолвно, взглядом просила проявить милосердие к её мучителю.

— Да будет так, — сказал я.

Резко сжал ладонь. Из-под земли вырвалось нечто, что пронзило пучеглазого и вылезло из ключицы. Он был ещё жив, спустя череду моментов его страданий… не спеша нанёс последний удар, дабы выполнить просьбу. Не удержался и громко рассмеялся, параллельно проверяя глубину погружения лезвия в плоть отвратительно твари. Новое чувство разбегалось по всему моему телу, до каждого кончика ногтя. Повторял это снова и снова, пока некто не схватил меня со спины.

— Учитель Ханд, что вы делаете?! — прокричал знакомый пропитанный страхом голос.

— Прекратите! Вам это кажется! — останавливал Ифор, оттаскивая от насаженного на кол мертвеца.

В глазах потемнело. Сознание погружалось в сон. Падая на уровень ниже, услышал: — Быстрее! Найди Форца! Мы должны уезжать из Недо.