Полихромный ноктюрн

29. Стекающее лицо и граница безграничья

— Какого хиракотерия… они же только что были здесь. Куда все исчезли? — тихо произнёс Грегор, пока наблюдал за тем, как из багровой слякоти на площади растут лишенные плоти руки. Они качались травой на ветру и тянулись вверх, ожидая спасения. Укрепления вмиг опустели, теперь кажутся давно заброшенными. Помосты покрылись слизью или вообще погрузились в месиво, теперь эти тропы ведут в никуда.

— Всех…неужели всех поглотила тьма? — спросил Квазий. Его лицо перекосило от непонимания, а нижняя губа слегка затряслась. Крысолов натирал себе веки в попытках вернуть всё назад, однако чуда всё не происходило.

— Они все мертвы, — с некой горестью выдавил из себя Тайлер. — Где мне искать её…

— Помните, что сказал уст, — проговорила Кана и указала на улочку, откуда дуло некое подобие ветра. — Мы должны торопиться. Сюда.

— Ты бился достойно, а теперь иди навстречу к своим богам, брат, — проговаривает джентльмен и закидывает несколько пилюль в рот. Грегор слышит далёкий стук, который доноситься из башни с сигнальным огнём, что одиноко стоит среди тёмных вод. — Какими бы они ни были, — пробивается мокрый голос внутри его головы.

Группа из четырёх торопливо уходит от площади. Тяжело шагая по тёмно-красной грязи мимо кособокого дома, увидели свет, горящий в одном из окон первого этажа. Один из них постучался в стекло за решеткой.

— Что это? Попрошайки? Бандиты? Вам здесь не рады. Проваливайте, — проскрипела старуха, бряцая бутылками. — Такая реакция казалась обычной, но в условиях всего происходящего она вывернулась наизнанку. Спустя несколько мгновений её речь изменилась, разжижилась. Неразборчивое бормотание обзавелось погаными щелчками. Жительница замолчала, перестала подавать признаков своего присутствия по ту сторону.

— Соль и молоко? Не нравится мне этот запах, — говорит Грегор, принюхиваясь. — Пошлите быстрее.

— А что не так с этим запахом? — задаёт вопрос Квазий и пытается найти связь.

— Принюхайся. Ты чувствуешь все оттенки смерти. От сырого мяса и гноя до кровавой рвоты. А соли и молоку удалось перебить их. Это — Яжима, она же — Яжма, — определяет он и смотрит выше. Из окна выглядывает что-то и просто наблюдает, ничего не делает, будто жена ждёт своего мужа. Ворон, не желая дожидаться реакции, ведёт всех дальше по тёмному лабиринту.

Вышли к аккуратному ромбовидному фонтану. Фонтан хранил на своём дне несколько монет, что, скорее всего, были брошены суеверными людьми в уплату своих желаний. Некогда журчащий атрибут города подтверждал правильность их пути к воротам, ведущих из Оренктона. Рядом на скамье сидела еле уловимая фигура, не человек, а его тень. Контуры перетекают, изменяются; подобно ловкому эквилибристу, который уклонялся от взора глаз смотрящих. Особа держит перед собой музыкальный инструмент; из-под смычка невообразимой виолончели льётся музыка. Её практически не слышно, а то, что добирается до ушей, будто звучит внутри; внутри черепных коробок с утомлённым разумом. И одно понятно наверняка — музыку наполняет бездонная печаль.

Они, в некотором роде, смогли дистанцироваться от всего, оказались в другом месте, где тепло и уютно; где нет никаких сражений с Р’одум. Мгновения растягиваются мёдом, а выжившие наблюдает за каплями дождя. Умиротворение, спокойствие, безмятежность. Внимательно вглядываются, вдруг осознают: отдельные частицы жидкости падают в обратную сторону. Обратный дождь — не иначе. Капля разбивается об чашу жаровни, тушит огонёк. Полоса отдыха для разума и тела переломилась. От покоя не осталось и следа. Квазий не моргает, ему страшно посмотреть вниз. Не успел и пискнуть, как его голень с чудовищной силой схватила обожженная лапа с лишними парами когтей. Треск раздробленной кости и крысолова утаскивают во тьму по мясной грязи. Все срываются, чтобы помочь спутнику. Грегор прыгает пикирующей птицей, но не успевает. Всё произошло слишком быстро. Мерзкая в своём существовании конечность резким рывком скрыла светлого трудолюбивого человека под одеялом мрака.

Пытавшийся спасти его глядит в никуда. Непередаваемо выругиваясь, замечает более чем странное отражение под собой. Трясина городских улиц задрожала, пустила широкие разводы. По разбитой поверхности плыла очередная невозможная гнусь. Повторение увеличивалось по мере приближения. Нападение ожидалось сверху, однако оно вынырнуло снизу; прямо из-под ног. Группа уже из трёх уклонилась от столкновения, каждый отпрыгнул назад. В нескольких метрах от них рухнула махина, которая оказалась размером с трёх взрослых быков. Результат патологического воображения тайного Композитора, или же уродливое произведение случайности, извивается в болезненной агонии. Вытянутую тушу бросает загнанным в угол зверем. Раскрывая пасть и демонстрируя забитый зеркалами души колодец, длительно завывает китом. Вокруг этой глотки прорывалось множество человеческих ног, которых немногим меньше, чем волос на бороде старца. Когда попыталось подняться на несформировавшиеся конечности, било жидким хвостом по земле. Должно быть, помогало себе; для этого даже выбросило щупальца из задней части туши.

У этой твари почти получилось закончить задуманное, но покосилось, поскользнулось, упало на брюхо и завыло ещё громче. Начало зачёрпывать массивной челюстью гротескной головы, как казалось, спасительную для неё жидкость.

Вороны своей кожей унюхали отсутствия шансов на победу, с такой напастью им не справится. Да ещё и Р’одум хищниками выглядывали из тьмы вокруг, выбирали слабейшего. «Кто же, кто же?» — отскакивали овации нетерпения от их клыков. Идущим к спасению оставалось только выжидать подходящего окна и бежать из гной-города. Ведь если завяжется битва, выжидающие выходцы из мрака не побрезгуют воспользоваться моментом. В тот же миг задрожало всё, больше чем тяжёлая поступь загромыхала совсем близко — её источника не видно, совсем ничего не видно. Вот он — обратный рассвет надежды.

Р’одум застыли на своих местах, даже лоскуты их одежд сделали то же самое. Рвотный плавун взвился строптивым конём, в боку образовалась свежая рана. Внутри точно лопнул орган, если таковой вообще имел место быть там. Желейные клочки отлетели к сапогам, в кровоглоте появилось ещё несколько отверстий. Чудовище свалилось заполненным редисом мешком из-за пробоин в своей шкуре.

Грегор с опаской подступил, нужно убедиться в дохлости. Поднял фонарь чуть выше и провел им. Туша тут же как-то странно задёргалась, а увиденное породило рой вопросов. Из рваных ран показалась человеческая перчатка. Кто-то выбирался, прорывая мясной барьер тела монстра. Из невообразимой темницы освободился Жевешу, крылья — гагатово чёрные, мокрые от крови, она так и стекает с них.

Внутренний попутчик распрямил плечи, круговыми движениями размял их. Неужели затекли от неудобного положения внутри такого дилижанса? Высвободившийся отбросил мушкетон и произнёс: — Каково узнать, что не только вы можете прогрызать стены? — далее выхватывает топор и медленно подшагивает к голове. — С размаха вонзает его в гротеск, продавливает в ожиданиизаветного хруста. Хруст прозвучал, плавун открыл наполненные ужасом глаза. Убийца пристально смотрит прямо в них и успокаивает: — Ш-ш-ш-ш. Всё прошло. Голод больше не властен над тобой. А теперь я заберу кое-что. — Вырвав зрительную сферу, закидывает в рот, с отвращением пережёвывает. — Вкус как всегда незабываемый, — выкашливает шутка, а на указательном пальце потихоньку загорается желтоватый огонёк.

Вороны осторожно переставляют ноги, ставят удобнее, каждый мускул напряжён, готов к грядущему рывку на говорящего Р’одум. Они готовы, но не Полущёкая, что наблюдала за появившейся угрозой. Кана, кажется, узнала голос, только никогда не слышала его таким. Ей оставалось только каким-то образом проверить свою догадку, пока существа поодаль всё ещё изображали статуи, вылепленные гибридом любопытства и страха. Неужели глубокий инстинкт держал их на привязи?

Попутчик, закончив пережёвывать, выбрасывает раскрытую ладонь, жестом останавливает «пернатых». Лицо свежевателя маской соскальзывает, тем самым показывает правду.

— Рамдверт! — выкрикивает Кана. Она изо всех сил стареется приглушить желание подойти к нему. Через секунду, как и остальные, почувствовала на языке горьковатый вкус. Тело потяжелело, а после подул жаркий, сухой ветер. Сливающийся шум устроил плавный танец трёхдольного ритм. Из тьмы вокруг пробирались мокрые шушуканья: «Хор», — повторяли они одно и то же имя.

— Не двигайтесь, — приказал Рамдверт. Он вышел вперёд, в противоположенную сторону от Воронов. Под сапогами продавливался камень, трескался, а рвота людоеда разбегалась. Настолько велика была сила его поступи. Оставленные им следы источали едва уловимые потрескивания, крики холодного огня. — Семьдесят восьмая ночь пришла. Она уже здесь. Признаюсь, не ожидал увидеть тебя в таком виде. Скажи, тебе не страшно смотреть вниз? — спрашивает он в пустоту. — Впрочем, неважно. Ты стал ниже и больше не смеёшься, когда стоишь возле своего творения.

Рамдверт изобразил руками прямой угол и тут же хлопнул ладонями. Вуаль неведения унизили, сорвали, та оказалась не более чем осязаемой тряпкой. Вот он — полусогнутый Исполин, что обзавёлся дополнением. Из его ключицы торчала стоногая башня из мяса, усеянная грушевидными наростами с длинными мицелиальными тяжами у основания. Слизь обволакивает чудовищное архитектурное сооружение и тут же затвердевает, образует, на вид, прочную корку.

— Это необычное совпадение. Судьба и обстоятельства вновь плетут закономерности. Бывал на поле Кодулеж, говорил с твоим предшественником. Просил меня не отмахиваться от сострадания, быть милосердным. Все мы…игрушки вечно растущего Мундуса. — Квинтэссенции вылились из ничего, «Первые Вороны» выстроились в коридор, части левой и правой стены торжественно подняли оружие. — Они ждут твоих мучений. Хотят разорвать тебя на части. Ты слышишь их? Я слышу каждое мгновенье, каждый предсмертный хрип. Ненависть, ярость — всё со мной. Но… всё же, попробую, — Рамдверт похлопал в ладоши несколько раз, секунда в вечном так ничтожна, но не сейчас; пространство горестно засопело, хмыкнуло девичьим носом; из ран в воздухе вынырнули колоссальные лапы с когтями-фламбергами. Вцепились в живую башню, потянули на себя, чтобы погрузить в бездонную глотку-тоннель. Слишком сильно сопротивление. Тянущие достигли предела своих возможностей, а потому отступили, разлились чёрной водой. — Я пытался. Не вышло. Не повезло. Что ж… привет тебе от Предтечей. А теперь…. давай, повтори своё: ДЕ! — Выкрикнул Рамдверт, подняв руку. Перстень на указательном пальце горит всё ярче, насыщается, мерцает. И тут гаснет. Затишье. Откуда ни возьмись проносится сфера желтоватого цвета с чёрной сердцевиной, или же узкая полоса света. Вспышка, вышибая необъятный шматок, проделывает дыру в глашатом Саккумбиевой ночи. Только спустя какой-то промежуток времени — грохот, какой можно услышать при ударе молнии в столетний дуб.

«ДЕ» рухнул вниз, поднялись волны багровой слякоти. Рамдверт подходит к вершине, которая теперь стала подножием. Мелодично насвистывая, отрывает бескожного кадавра от инструмента с семью трубками. — Не этого я хотел для всех нас. Ты сделал всё что мог, Шылдман. Спасибо тебе, — поблагодарил он и зарубил агонизирующего старика, слившегося со своей супругой в едино целое. Сделал это с некоторой долей наслаждения. Во всяком случае, именно такое складывалось впечатление. — Теперь придётся ждать, — посмотрел Рамдверт на свой перстень. — Я попробовал примерить лицо шутки и, как выяснилось — помогало. А, точно. Меня всё равно съели…

Вся троица была готова проглотить свои язык, забыть всё, что знали о мире до этого момента. Они испытывали такое удивление, что все эмоции вмиг перегорели. Теперь ничто не повторит подобное впечатление, даже не посмеет заикнуться об этом. Грегор собрался с духом, вновь поправил шляпу и заговорил:

— Мы целую вечность искали тебя в этой дыре. Ты не ранен?

— Ерунда, — ответил Рамдверт, — Канарейка моя, подойди.

Кана с ужасом подошла к нему и встала рядом.

— Такое сейчас происходит во всём мире? — сухо вопросил Тайлер. Все его мысли были лишь об одном. Они роем гудели внутри костяной шкатулки. Временами заглушали прочие звуки.

Вылезший из чудовища устало пошатывался — снял единственную перчатку и выбросил её, потому что пришла в непригодность.

— Не везде… пока что. Сейчас только Оренктон, чтобы устранить помеху. А когда весь мир промаринуется, как следует…вот тогда — да.

— Тогда что же нам делать? Как бороться с подобным? — страх выдавал своё присутствие в голосе Каны, всё же не сводила с него взгляда в ожидании ответа.

— Сначала нужно добраться до перекрёстка. Вас там уже ждут, Лопатник ждёт в поле. Неподалёку есть целый экипаж. Даже конь сохранил свой рассудок, если можно так выразиться. Прошу, не спрашивайте, как так вышло. Вам нужно спешить к нему, если хотите поскорее убраться из Оренктона. — сняв свой шарф и завязав Канарейке глаза, что-то шепнул ей на ухо.

— Мы слышали — ворота закрыты. Без ключа их не открыть, — добавил Волчий брат, не расспрашивая о ждуне. Он попытался употребить ещё пилюль, только в большем количестве, однако ограничился одной.

— Ключик, отворяющий врата города чудес — у меня. Я не просто так оказался внутри этого кровоглота. Оно сожрало стражника, который хранил его. А дальше вы знаете.

— Я уже подумал, что ты взял пример с Вальдера. Он же любит прятаться во всяких бочках, — несвоевременно пошутил Грегор, но забыл добавить улыбку. — В кои-то веке… удача оказалась за нас, надо же.

— Кто с кого взял пример — можно обсудить, но позже. Сейчас это маловажно. А теперь возьми ключ.

— Теперь осталось добраться до ворот. Подожди, ты сказал, что ВАС ждут на перекрёстке. Что это значит? Куда отправишься ты? — потребовал ответ Грегор, сдерживая волну сокращений на лице, что было готово выразить его истинное отношение к сложившейся ситуации. — Оренктон мёртв, в нём нечего ловить. Больше нет нужды задерживаться.

— Ты знаешь, что это значит. В этом нет ничего похожего на судьбу Левранда. Не держись за это сравнение, оно уводит тебя с выбранного пути. Когда выберетесь из этой эмпиемы, не будет никакого предательства. Вы не станете теми отбросами, которые вонзили ему нож в спину. Не станете теми, кто ради золота накидывал петлю на шею своего защитника. Избавься от этих мыслей. Понимаю, это непросто, но разве отказаться от собственного имени — не сложнее? Убежден, ты сделаешь правильный выбор.

— Теперь я даже больше уверен что станем. Только мы не накидываем петлю на твоё горло, а просто позволяем тебе залезть в неё, — проговорил Грегор. В этот момент он заметил нечто чужое в услышанных словах. Они показались ему странными, будто пьяный Вальдер в ночи набросал их на пергамент, а тот просто заучил и повторил.

— Тогда скажу иначе. Я прошу вас выбраться из этого сожранного города и добраться до Перекрёстка. Делай то, что нужно, — сказал одетый в крылатую накидку, не дожидаясь ответа. — А теперь… мне остается найти этого любителя белых шарфов. Мы уже проходили через это, видели и похуже. И всё же …выбрались.

На расстоянии, примерно семнадцати шагов, появилась размытая тень. За ней послушно стоял гробовщик в скелетной маске, держал на руках безногое тело маленького мальчика с чесночными вязанками.

Тайлер оберегал Кану от нападения выжидающего врага. Те в любом момент могли сорваться с цепей страха. Да, Р’одум встали на место своих жертв, прочувствовали весь ужас собственного пиршества.

— Гробовщик? — произнёс мистер сломанные часы. — А перед ним…что это? Мы уже видели ранее такое же нечто …

Рамдверт улыбается, отходит от троицы.

— Мы снова встретились, — говорит он и делает лёгкий поклон. — Когда-то искал встречи с тобой, искал везде, а ты всё не приходила…

— Но потом сама нашла тебя. Как настоящая богиня явилась к истинно верующему, услышала его мольбы. Хотя… «богиня» — совсем неподходящее слово. Собирательная химера, рождённая поисками «отца», справедливости, смысла и защиты.

— А где же твоя сестра? Пусть она посмотрит на этот город. Пусть увидит дитя, которое держит Мастер.

— Ты же знаешь, она очень стеснительна и почему-то о ней вспоминают… только когда видят меня, — произнесла особа. Она держала в руке корзинку заполненную цветами, а её двуцветное платье медленно волновалось как траурная хоругвь. — И зря ты думаешь, что Жизнь рада этому кошмару. Нет, совсем… нет.

— Я никогда не видел Жизнь. Но всё же никогда не забуду о ней. Выкинув из памяти тьму, выкидываешь и свет. Все, что имеет начало, имеет и конец. — берёт её за руку, а плетеное изделие растекается, исчезает каплей, упавшей в море.

— Немногие способны по-настоящему принять такой расклад. Даже ты постоянно ускользаешь от моего дара, — Тут прикасается ладонью к её талии. — Танец? Сейчас? — вопрошает она с небольшим удивлением.

— Я приму его, только позже. Сейчас мне нужно время, надо закончить начатое.

— План, который вы, с Лордом Вальдером, мечтали осуществить — провалился. История Рэвиндитрэ повторилась. И повторится после вашего падения. Есть ли смысл продолжать?

— Повторился только результат, но не путь. Смысл многолик. Каждый пытается нарисовать свой узор на этих масках. Для кого-то смысл — быть и наблюдать за ростом травы. Кто-то находит его в продолжение рода, а кто-то во власти и богатствах. А я всего лишь хочу исправить ошибку, которую допустила безразличная пустота.

— Всего лишь? Просто воплощение скромности, — улыбаясь, произносит партнёрша по танцу. — Ты уже убил вопрос о смысле существования. Неужели хочешь лишить глаз и «Творца»? Знаешь, если кто-нибудь решит написать твою историю, в ней будет много неопределённости. Казалось словно едет на будто. Точно как если… Да ещё и дрёма Блуждающего Огня, что подчиняет волю своим сновидениям о пире Саккумбиевой ночи.

Троица молчит, наблюдает за своим проводником к великой цели, который вальсирует с клубами дыма. Они переглядываются, сохраняют молчание.

— Не забудь про Поветрие хронометра, — добавляет кавалер. — Да и вообще, зачем писать ещё одну мою историю? Я не так важен. Как по мне, лучше пусть пишут об остальных частях мира. Например, о героях, спасающих прекрасных принцесс. Или же о таких людях, как Левранд. Хотя… девицы и богачи, пришельцы из других миров и сила — вот темы, которые взахлёб проглотят и попросят добавки.

— Каждое написанное слово найдёт свой глаз, — утверждает она и многозначно улыбается. — Время на исходе. Если не примешь его сейчас, то в следующий раз будет уже не чёрный цветок, а многоцветник…

— Даже страшно представить… какие муки он принесёт мне. Заманчивое предложение… я согласен на многоцветник. Пусть мои последние мгновения будут немыслимо яркими.

— Ты уверен? Правда… именно этого хочешь? Будешь умирать долго и в одиночестве. Боль, которую ты ощутишь, будет на голову выше той, что в сумме испытали все живые создания на свете и во тьме. От рождения времени и до сего момента. Ты не потеряешь сознание от шока, будешь в нём до самого конца…

— Это не вопрос желания, а необходимости. А впрочем…ладно. Да, я этого хочу.

— Повтори это три раза. Пожалуйста, скажи это с сомнениями. Хочу услышать их…

— Никаких сомнений. Да, я этого хочу. Да, этого я хочу. Да, я хочу этого.

— Да будет так. Но это в последний раз, Рамдверт, — произносит особа, заключив устный договор, и мгновенно исчезает. Гробовщик последовал за ней, тоже утонул во мраке.

— Благодарю за танец, — говорит Хор в никуда, задумавшись на секунду, угрожающе заканчивает разговор: — Буду ждать от тебя поздравительную корзинку с цветами. Придётся постараться…

Спустившаяся в Оренктон тьма Озера Мундус загудела. Порождённый колебаниями гул вгрызается в уши, вкручивается шурупом в черепа.

— Быстро бегите к карете! Она через пару домов, — выкрикнул Рамдверт, указывая направление. — Троица не двигалась, а только смотрела наверх. Колоссальный ужас парализовал их, когда небо взвилось воронкой. Плоско-круглая содрогнулась. Перед ними вырос громадный столб похожий на дерево, или же на нагую змею. Его покрывало бесчисленное множество жующих ртов. Чавканье выпускает волны кровавой мглы, барабаны, обтянутые человеческой кожей, и гортанный бас облизывают с ног до головы. Это пение просто невообразимо для здорового рассудка. Твари, что всасывали в себя рвоту людоеда на улицах Оренктона, услышав зов, неудержимым выводком запрыгивали в пасти Воплощения голода. Вот он — язык Гарганрюэль. Вот она — Эпоха Далёких огней.

— Убирайтесь отсюда! — повторил Хор. Его голубые глаза засверкали яростью. Настоящий зверь, что, якобы, сотворил Пепельный Рефлект.

— Я никуда больше не пойду! Только за тобой… Пусть они спасаются. Тайлер хватай…

— Послушай меня. Это наш бой. Вальдера и мой. Вам ни к чему посыпать свои головы пеплом. Понимаешь? Ты решил быть маяком, вот и будь им. Но не здесь, здесь свет никому не поможет. А теперь… вали! Пошёл!

Грегор закидывает Кану на плечо и замирает. Сомнения сковали его, звенья цепь разжала ответственность за жизнь Канарейки. Будь он один, точно бы остался. Почти прощаясь взглядом, выполняет требование — бежит прочь. Мистер сломанные часы следует за ними, на ходу бегло осматривается, продолжает искать свой шанс на новую жизнь — Ивву.

Миф про тёмную сущность из Обратной башни Сиринкс остался один. В ожидании сжал топор до хруста костей, скоро покажет себя виновник банкета городских масштабов. Так он думал, на это надеялся, этого жаждал. Жаждал вырвать беспримерные сферы непостижимого обитателя верхнего и нижнего озера. Всё вокруг рыдало, время рвалось на кусочки, а потом собиралось. Так повторялось вновь и вновь. Огромная сила притягивала непрерывную величину и тут же давила на причину появления хронометра. Всё — иное, невыносимо всё.

Веки опустились, готовили разум к грядущему. Новые столбы голода выныривали с небес, вгрызались в плоско-круглую. И тут слух уловил неожиданное, уловил шелест страниц и жужжание мух. Бумажное крещендо. Из едва уловимой вспышки чёрного густого дыма выпрыгнул Хексенмейстер, вонзил короткий меч, с удлинённым остриём и короткой талией, прямо в сердце Рамдверта. Живой Рефлект неподвижен, ему не больно.

— Такие фокусы будешь показывать на деревенской ярмарке, — усмехнулся неубитый и открыл глаза. — Иллюзии отравления не действуют на меня. Странствуя под личиной торговца редисом, многое слышал в свою сторону. Желал разорвать каждого, но нельзя. Нельзя утратить свою человечность. А сейчас…может…не стоит сдерживаться? — Вокруг восстали квинтэссенции, выстроились в часть боевого порядка — «клин». Министерский убийца отскочил, скрылся во мраке. — Нет, ты того не стоишь. Велика честь для такого…

Знакомый смех прервал Рамдверта. Переживший Рэвиндитрэ, прошедший сквозь пепел грибоподобных взрывов, дёрнул голову. Там, вдали, стоял Вальдер, а за ним — убийцы, остальные Хексенмейстеры. «Мухи» не пленили древнего Лорда, а сопровождали его, охраняли, берегли как зеницу. Шарф полностью окрасился в багровый цвет.

— Никто не заходил так далеко, — проговорил Вальдер. Живой отголосок древности с трудом сдерживал приступ сардонического смеха. Это считывалось даже не из-за мимических подёргиваний, а из-за попыток их скрыть. — Ты продолжаешь противостоять области бытия, которую не можешь представить в полной мере. Попытки вырваться за пределы космического порядка… лишены всякого смысла. Цикл неизбежен. Я понял это, и ты пойми, брат. Приклони колено и сдайся.

Квинтэссенции вытянули шеи, наклонив головы на девяносто, разглядывали шарф.

— Значит вот оно, — говорит Хор. — Когда мы перешагнём черту, назад дороги не будет. Наши пути разойдутся, и мир лишится множества бьющихся сердец. Готов ли ты к таким жертвам?

— Готов, — молниеносно выбрасывает Лорд. — После потери Рэвиндитрэ я много размышлял и пришёл к выводу, что если не можешь победить врага, то лучше присоединиться к нему. К тому же…

— Жизнь существует, чтобы стать энергией, так? — перебивает того Рамдверт и смотрит на перстень, который вновь начинает мерцать. — Я уже слышал это, только от Садоника.

— Садоник был слаб. Он доказал это своим нытьём, когда вырывал ему один зуб за другим. К тому же Наместник не мог оставить нас, а я… уже это сделал. В качестве подарка своему покровителю, — говорит Вальдер. — Кажется, твоему кольцу, реликвии предтечей, неймется. Давай, используй его.

Квинтэссенции приклонили колено. Нет, не подчинились, не выразили почтение — страшная боль заставила их. Она бурлила в них, рвалась наружу. Высвобождаясь на несвежий воздух, отращивала когтистые зубы и зубастые когти, что вырывали куски теней, вылепливали что-то другое.

Память древних воинов изменилась, теперь они не люди, а чудовища. Лица — акульи морды с двойными смертоносными челюстями, куда щедро высыпали множество кинжалов. Вороний клюв безостановочно щёлкал, лил слюни, кислотный яд. Само безумие жило в бегающих глазах. Те искали, выбирали свою первую жертву. Одно осталось без изменений: «вороньи» накидки. Закончив метаморфозу, снова встали в боевой порядок и сразу громко завыли, забулькали, закаркали.

— Предатель, — тихо произнёс Хор, но тот услышал его. — Я сам прикончу тебя и сожру твои глаза!

— Знаешь, слышать подобное обвинение от такого, как ты — лучшая для меня похвала. Значит, я прозрел и встал на правильный путь. Делайте с ним что хотите. — Садисты, обогнули «Мух», показали свои ряхи, громко рассмеялись. Изуверы рванули на живой миф, размахивая ржавыми тесаками. Страх, который мучители испытывали ранее, утонул в абсолютном количественном превосходстве. Количественном, но не в качественном.

Спустя длинную цепь кровавых мгновений гогот из слюнявых ртов дополнился дичайшими визгами. Началась яростная резня, схваткой там и не пахло. Чудовищный клин прорывался сквозь суетливые ряды, выдавливал из их ротовых полостей с косыми зубами гнилостные хрипы. Квинтэссенции беспощадно рвали людоедов на части, перемалывали кости в пыль, пожирали их. Причинно-следственный закон глумился над садистами. Любители мяса сами стали мясом. Вот оно — превосходство кровощедрости над кровожадностью. Всё сливалось в песню, которую древние язычники пели в ночи возле костров. Кровь текла рекой, а камень бойни прыгал по ней лягушкой. Рамдверт исполнял смертоносный танец, творил такое, что не поддавалось никакому описанию, а те, кто увидели бы такую неукротимость, отказались бы верить своим глазам. Подрубы, зарубы, круговые удары, крючки и зацепы — его топор жил и двигался сам по себе. Одно плавно, но в то же время резко, перетекало в другое, пока владелец смотрел только на Лорда-предателя. С каждым рывком приближался всё ближе к своей цели. Танцевавший со смертью надменно издевался над стариком Евклидом. «Вот он, настоящи Хор. Впрочем…ничего нового», — произнёс Предатель с улыбкой на устах и скрылся из виду.

Земля задрожала и разверзлась. Из расселины выпрыгнул горбатый гигант, облачённый в чёрный поток. Это река полна утопленниками, мертвецы лихорадочно вращали зрительными сферами, должно быть, искали добычу, чтобы утолить свою потребность в мясе. В глубинах капюшона таилось лицо — на одну половину человек, а на другую — нет. Нежные черты вырисовывали подбородок, губы миловидной девушки, что по-особенному ценила помаду тёмного тона; и она ей шла. Чёрно матовые губы пробуждали неподдельное желание прильнуть к ним, а язык таял от удовольствия. Таковыми были представления внутричерепной медузы. Только всё это прекращалось на складке под носом, которая стала переходом, там красота превращалась в свою абсолютную противоположность. Выше — настоящее чудовище, голем, собранный из боли всех прошлых и грядущих битв. Сам Анстарйовая объявился на Саккумбиевом пиру. Его огромные каплевидные впадины без век сверкали ослепительно жёлтым, и загорелись багровым, стоило только узреть суетливую мелюзгу. Дух старой войны снял с плеча длинный цилиндрический предмет. Предмет открылся, из него выдвинулись трубки, около двенадцати штук. Тут трубки закрутились, и из них полетели сплошные огненные линии. Садистов разрывало на ошмётки, остатки зданий не выдерживали такой огневой мощи и следовали примеру предыдущих. Камень разлетался, как капля дождя от прикосновения к железу. Коса Анстарйовая выкашивала всю хрюкающую сорную траву.

— Безумцы отказываются от рассудка. Он — воздух, он не даёт утонуть. Не даёт погрузиться на дно под морями, нырнуть в Мундус над облаками. Мистики шагают по поверхности, — прорычал Хор и засмеялся, его внешний вид перетерпливал изменения, становился уродливее всякого чудовища. — Слышишь их? Нет!? Тогда прочь с дороги. Или нет, не уходи. Хочу вырвать тебе ноги, — сразу несколько раз хлопнул, те самые колоссальные лапы ударили Анстарйовая с левой и правой стороны. Клещи не сжимались, а если и сжимались, то медленно. Старая война сдерживал натиск.

Перстень Хора засеял красным, и тут алый свет пулей устремился в него откуда-то со стороны. Квинтэссенция встала стеной, остановила шар молнии. Шкура прочная — выдержала, но не помогла выжить. Чудовище бездыханно рухнуло. Остальные сразу же бешеными псами ломанулись к источнику. Чуяли его. Во тьме сверкали вспышки. Рычание воспоминаний затихло. Чувствуя боль семерых, устремляет взор на Анстарйовая. Тот своими силами освободился от убийственных аплодисментов. Сила Старой войны неизмерима. Или всему причина — потеря Хором концентрации из-за неожиданного нападения.

Немногочисленные Садисты всё ещё бегали по Гной-городу, совсем не мешали происходящей дуэли. А некоторые из них даже старались не высовываться лишний раз. Слишком уж дорожили своей никчёмностью. Им не за что биться, не за что отдавать жизнь, всё ради шанса испытать скоротечное удовольствие.

Анстарйовая явно не был рад такой трусости, он жаждал битвы, а потому продолжил свою жатву. Его оппонент вновь проскочил мимо песочницы старомодного старика Эвклида, ибо измудрился выйти под проливной дождь и остаться сухим. Ни одна частичка смертоносного луча не зацепила его.

Взгляды двух встретились. Старая война сложил своё оружие, вернул его на спину. Нет, это не было примирением, а всего лишь переход на ближний бой. Неужели в знак уважение? Гигант обнажил способный разрезать горы клинок, чьими ножнами была чёрная река. Хор рванул на вырвавшегося из глубин Сферы мечника. Горизонтальный мах. Горизонт завален. Миф уклонился от удара рока, проскользив под клинком.

Грегор добрался до нужного экипажа, забросил Кану в кабину, а сам побежал в дверь в стене у ворот. Сломя голову взбежал по ступеням — внутри никого. Снял с пояса фонарь и нашёл отворяющий механизм. Вставил ключ, но потом услышал железный скрип. Повернул голову и увидел: зажёгся светильник, создающий под собой круг тусклого света, где стоит человекоподобный Р’одум. Вместо головы и шеи у него из плеч растет округлый, сплющенный отросток, напоминающий пиявку. Волчий брат без братства не успел моргнуть, как оно набросилось на него. Уклоняется от цепких лап, однако кровососущая макушка обнажает шип, втыкает его в плечо. Рана не глубокая, но болезненная. Ощущения, пробирающиеся до кончиков пальцев, провоцируют реакцию — беззвучно сжимает челюсти. Тут же делает подруб орудием и ногой отпихивает от себя эту страхолюдину. Один яростный удар топором заканчивает стычку.

Возвращается к механизму и на удивление легко открывает ворота. А сам думает только о вкусе дыма своей курительной трубки. Представляет и уже от этого получает удовольствие. Без промедлений, не обращая внимания на ранение, летит вниз. Оказывается под открыты небом, но останавливается: путь ему закрывает здоровяк в вороньем плаще. Голова заточена в чёрном шлеме, маске с подобием клюва. Это точно не человек. В своих массивных лапах, на которых то и дело лопались волдыри, держал башку мёртвого существа, соединённую с коконом за спиной. «Ты носишь перстень, но всё равно подделка! Мы — гвардия Владык Рэвиндитрэ! Мы — исток! Мы — настоящие Вороны!», — пробулькал он, и из пасти его оружия пыхнул огненный язычок. Грегор хотел немедленно застрелить оригинал, не желая быть сожженным, но молниеносная вспышка опередила его. Случилось то же самое, что и с сожравшим башню исполином. Клювастый огнеплюй умер, не упал, остался стоять на ногах. Должно быть, при жизни обладал несгибаемой волей и защищал свой мир до последнего вздоха; такие не заслужили своей участи.

При темнейших обстоятельствах кровавых событий появился странник в плащах, сотканных из плоти чудовищ. Багровые шматки так и свисали с них.

— Хочешь… отвечу на любой твой вопрос? Или же жаждешь пробраться в Мастерскую? — спрашивает тот загробным голосом. — Всё идёт по звезде? Принял, выдвигаюсь.

Не дождавшись какого-либо ответа, стрелок положил длинный огор странного вида на плечё, а потом, как ни в чём не бывало, углубился в Оренктон, прямо туда, где остался Рамдверт. Вот кто нажал на спусковой крючок, что выпускал разящие сгустки света. Неужели, тайный участник сражений это Деймидал?

Времени нет. Грегор мчится к карете. Все кости ноют от своего пребывания в этой ночи. Вернувшись к остальным, запрыгнул на сиденье для кучера, схватился за поводья. Когда расслышал повторяющийся грохот, вновь усомнился в правильности выбора. Каждый следующий отголосок битвы, напоминающий шум десятка пушек, звучал всё ближе. Не выдерживает и, приняв решение, спрыгивает вниз, чтобы встать плечом к плечу со своим спасителем, который вытащил его из петли и не позволил сгинуть на дне «Маяка».

— Куда собрался? — спрашивает Тайлер. — Если кто и должен остаться, то — это я. Не могу уйти без Иввы. Мои часы так и останутся мёртвыми, если брошу её!

— А ну сел на место кучера, мистер, — выкрикивает носитель шляпы рыцаря Капиляры. — Если мы оба останемся, то кто вывезет Канарейку из этого города?

— Пусть она снимет повязку и выбирается из Оренктона. Тогда все получат своё!

— Нельзя её снимать. Он же не просто так завязал её глаза. Значит… для чего-то это нужно.

— Нельзя? Это говорит тот, кто хочет наплевать на его слова и вернуться за ним? Ты совсем сдурел!?

Ещё один грохот, в окно перекошенного дома рядом пушечным ядром что-то влетает.

— Какого хиракотерия, — проговаривает Грегор с непониманием. Его сердце стучит лапкой резвого кролика. Напряжение вытягивает кровь из руки. Ноги подкашиваются. Он не падающая в обморок барышня, но всё же.

Из дверного проёма вывалился Рамдверт, сжимая сломанными руками топор, пытается вернуться вглубь сожранного города. Хромота не позволяет пойти на зов ярости. Всё же полусогнутый не сдаётся.

— Анстарйовая…Я вырву ему глаза… — рычит не торговец редисом и падает наземь. Но Грегор успевает подхватить. Подтаскивает к экипажу и с максимально возможной осторожностью укладывает на скамью внутри. Состояние того просто ужасное. С такими ранами не выживают. А первопроходец обитает лишь в мыслях мечтателей.

— Тайлер, отвяжи телегу! Валим отсюда.

— Уже делаю! Сейчас…почти готово! — ответил он, пытаясь протолкнуть свой голос через оглушающее «сердцебиение». В тот же миг загорелись зелёные огни. В нескольких метрах от него возникла прекрасная черноволосая девушка. Она смотрела, словно безмолвно сообщает ему страшный секрет. — Када? — выдавил ещё более ошарашенный Тайлер.

— Что ты там бормочешь? Торопись!

— Я не могу пошевелиться. Нет…я не могу уйти без неё. Бегите, бегите без меня! Я вас догоню.

— Какого хиракотерия, ты опять задумал? Ну-ка быстро сел! — Сидевший на месте кучера сжимает поводья и оборачивается, а того, кто когда-то рвался в бой из-за слова «педант», уже и след простыл. Просто исчез. — Только попробуй не догнать нас. Тогда я тебя и под землёй достану. Пошла! Но! — дал команду лошади.

Выжившие вырываются из кошмарного города, а после повторения истории, всё возвращается к началу.