Полихромный ноктюрн

16. Незнакомец на дороге

Мы простояли в лесном кармане ещё некоторое время. Собираясь продолжить путь сквозь земли Денрифа, все хранили предмет необычайной ценности — молчание. Безмолвие составляло нам компанию, заставляло иначе чувствовать каждую секунду. После пережитой стычки произошло некое переосмысление, оно показало, что всё может закончиться в любой момент, если не проявлять большую осторожность. Никто не подал вида, но выводы были сделаны. Однако по лицу юной девушки без труда считывался страх, а охватившая её дрожь подчеркнула верность прочтённого. Борясь с приступом тошноты, проиграла и в момент напомнила падающего в яму зверька. Мне показалось, Софистия пребывала в состоянии заторможенной неопределённости — не знала как относиться к произошедшему. Впрочем, вполне себе понятная реакция, так как скорлупа образа примерного Искателя разбилась, обнажила содержимое. Хоть в те крупицы времени мои действия и соответствовали всем возможным представлениям об адекватности, но это не делало их менее жуткими. Позволю предположить, теперь она будет смотреть на меня через стеклышко опасений, вызванных улыбающимся во мраке силуэтом. Признаюсь, сам до конца не понимал — неужели это какая-то разновидность снохождения, или же результат работы древних механизмов выживания, позволивших избежать умиротворяющего поцелуя пули. Произошедшее в доме Микгриба повторилось вновь.

Экипаж вернулся на дорогу, а вместе с тем вернулся и цокот копыт, его без труда можно было спутать с ударами кирки, что высекают искры из горной породы в глубоких шахтах. Состояние покоя скрылось за недостижимый горизонт, откуда далёким эхом воспоминаний напоминало о себе. На такой трюк его сподвигла даже не встреча с вурдалаком, а тот солдат, чьё лицо перекосилось, когда увидел перед собой того, кто должен был лежать бездыханным телом на земле. В плодах его глазниц потухло пламя свойственное свечи паникадила — на промёрзшей поверхности отразилось нечто невероятное и чудовищное. Я объяснял себе эту причуду шалостью лунного света, пробиравшегося через густую крону. Однако от этого тревога не убывала. Да, игра теней вдоволь постаралась, чтобы вылепить подтверждение существования потусторонних попутчиков. Из-за чего в черепной коробке начались торги. Почувствовал себя постоянным посетителем курильни, который ни с того ни сего надумал бросить привычку пагубного времяпрепровождения, а неугомонные голоса склоняют к нужному им выбору, находят лазейки, убеждают передумать, убеждают в необходимости верить им.

Пытаясь найти дополнительное объяснение, удерживал сосредоточенность. Такой хватке позавидовали бы хранители ключа от Монетного двора, которым то ли сшивали большой и указательный палец, то ли прибивали друг к другу гвоздём, дабы свести к минимуму вероятность потери вверенного предмета. Подобная мера не имела места в приличном обществе цивилизованных людей и в основном обитала на языках сплетников при личном разговоре в толпе, что не делало домысел менее правдоподобным.

Закинув ногу на ногу и скрестив руки, наблюдал за покачиваниями фонаря, висевшего над окном. Когда металлический маятник с растопленным жиром качался в мою сторону, по языку пробегался вкус очень старого железа, а узор на каркасе казался половиной физиономии, будто бы некто выглядывает из-за двери, а потом спешно ныряет обратно. Под тихий скрип достал швейный набор. Выполняя обещание, подготовил всё необходимое для победы в очередном сражении и начал избавлять накидку от прорехи. Подогнул ткань, протянул нитку, чтобы стежком соединить края. Первый, второй. Кабину слегка тряхнуло из-за камня, угодившего под колесо — игла соскочила. На пальце возникла красная точка. Болело необычно сильно. Смотря на растущую каплю, услышал беготню крови по телу. Голова возомнила себя переспевшим фруктом, собирающимся вот-вот лопнуть. Мои вены заледенили как многозначительные рисунки на оконном стекле в зимнюю ночь.

— Тот гость, расскажи мне о нём. Ты снова видел его во сне? Он снова говорил про индосикнацию…или как её там? — донёсся застенный голос женщины. Судя по всему, её обременяла забота.

— Мы беседовали с ним, обсуждали разные темы. Не только индоктринацию. Например: вращение, оно дробит большую землю. Делает перестановку, словно двигает мебель и прячет скрытое, делает его не существующим. Такое невозможно отыскать, если, конечно, само не пожелает быть найденным. Кстати, а ты знала, что где-то между плит… где-то между высотой и шириной спят носители древней крови. Их пытались уничтожить, но им удалось превратить истребление в войну. Несмотря на свою тягу к выживанию, они проиграли… и теперь…спят и мечтают о мести, — рассказал мальчик с манерой старца.

— Видимо это было очень давно, — произнесла она как-то двуголосно. — А эти носители древней крови, кем они были? Не думаю, что людьми. Человек столько не живёт, даже… пребывая во сне. К счастью… или же к сожалению.

— А они и не совсем люди. Магия развития сделала их чем-то большим. Но да ладно, хватит об этом. Потом мы с ним поиграли. Правда, вместо игрушек использовали звенья цепи, колбы и иглы.

— Да, Дом заботы не щедр на игрушки, — проговорила женщина, её сожаление вдруг выдало себя во всей красе.

Вдали слышались капли, падали на твердую поверхность.

— Вот смотри, это был всезнающий хозяин мастерской. Он пронёс сердце рододендрон сквозь тысячелетия, чтобы передать его вот этому. Выживший в смертовороте всеобщего порядка с помощью этого изделия открыл правду… вот… ему — узнику, который совсем не этого желал. Но добрый отвергнутый не господин, узнав тайны из сердца, всё же встал на путь защиты своего дома и своих людей. Сейчас смотрю и пониманию, что ему тяжко пришлось, — мальчишка удержал паузу. — Не заслуживает он такой участи… даже в игре.

— Если не заслуживает, то почему бы не освободить этого господина? Ты же придумал его, так помоги. Пусть ему помогут те, кого он оберегает.

— Я хотел, но меня опередил Набав Днах. Так зовут моего гостя. Он тоже это понял. Для него всё…имеет форму яблока. Может взять в руку, покрутить, осмотреть с каждого угла. Наверное, и с воздухом может это проделать…или же со временем. Поэтому дал ему помощников, — мальчишка, видимо, показал ей что-то из импровизированных игрушек. — Вот это — правитель земель с дымовыми грибами. У него непреодолимая слабостью к белому цвету. Не знаю почему…наверное, так получилось. А это — воин, который понял мир и научился разговаривать с подкожными жителями. Они-то помогали Господину защитить свой дом. Самозабвенно боролись против жертв индоктринации…

— Боролись против жертв? Тебя ничего не смущает? Жертвам нужно помогать…если их захватили, то нужно освободить… Сам же говорил…

— Жертва жертве рознь. Вот адепты Бтийсуво станут вдруг жертвами… и что тогда? Нужно помочь ревнителям бога убийства? Не уверен. К тому же… в нашей игре — «жертвы» распространяли болезнь — лихорадку золотого безумия. Но это не золото вовсе, не в привычном виде, а — осколки скалы, что всплыла со дна озера Мундус. А потом, а потом… вскармливали…

— Ужас какой! Лихорадка золотого безумия? Звучит опасно, — почти наиграно удивилась взрослая. — Надеюсь, они справились. Помощники, должно быть невероятно сильные и выдающиеся люди.

— Верно, — воскликнул мальчишка. — Только их оказалось больше, чем два. За ними последовали те, кто готов лечь костьми, чтобы предотвратить неизбежное. Насчёт успеха — я думаю, им суждено добиться его, но Набав Днах сказал, что от него закрыты эти знания. Многое может зависеть от того… сможет ли изгнанница перешагнуть порог мучений и повторить свой первый вздох.

— Я поняла, — серьёзно сказала она, а эхо повторило её слова. — Ты же не пьёшь красную гадость с пыльным запахом?

— Нет, не пью. Как ты и говорила. Один раз сказали выпить и стояли, наблюдали. Делать было нечего, но потом я два пальца… и всё.

— Вот молодец, хороший мальчик. Эта микстура не пойдёт тебе пользу. Она заберёт у тебя твоего гостя, — взволнованно прошептала женщина. — Кстати, а где он сейчас?

— Рядом, сидит и рисует. Говорит — это рецепт вероятности успеха. Или вернее сказать — пишет. Хоть со стороны и выглядит как рисунок, но на самом деле… он являет собой буквы и предложения. Ну, такова манера передачи мысли и…

— Почему вы, молодой человек, прячете руку. Что в ней? Ну-ка покажи мне. Что с твоим пальчиком, где он?! Что случилось, кто это сделал? Тебе больно? Кто это сделал? Рассказывай, я не буду ругаться, — на одном дыхании выдала она. — Не молчи. Набав Днах сотворил такое с тобой?

— Нет, — уверенно ответил мальчишка. — Он помог мне.

— Ты это называешь помощью? А потом ограбление станет освобождением от богатств? А пытки будут считаться потехой, призванной закалить тело, или — лекарством от скуки? А что дальше? Это опасное выворачивание…

— Мой друг — мистер Скрипучий усик, он заболел. Из него лезли странные веточки, они делали ему больно. Мы пытались помочь, но ничего не получилось. Тогда Набав Днах предложил порыбачить, чтобы Усик смог перед своей кончиной поймать здоровенную рыбину. Мы оказали услугу. Последнюю услугу…

— Поймать рыбу на своего друга-сверчка? И ты согласился? Ты же так заботился о нём, — на мгновение зазвенела тишина. — Ну допустим, вы пошли на рыбалку, но как тебе удалось выбраться из своей камеры…комнаты и пробраться через коридоры со смотрителями?

— Никак. Набав Днах принёс речку сюда и дал мне удочку. Ты бы видела! Скрипучий схлестнулся с громадной рыбой! Нет, это был просто монстр из-под шва черепа нашего мира. Но глубоководный враг оказался слишком силён. Сорвался и утащил мистера Усика…

— Тогда получается… он погиб героем, когда пал в бою со страшным врагом. Думаю, это даже лучше, чем поимка рыбы, — донёсся женский голос, но сделал это как-то жидко. — А теперь, молодой человек, рассказывай — что случилось с пальцем?

После её вопроса забряцало стекло, предположительно — пара пузырьков.

— Крючок, я поранился об него, — проскрипел юный рыбак. — Набав Днах сказал, что омертвение пойдёт дальше, если ничего не предпринять. Граница заметно сдвигалась…

— Это ужасно… Но, видимо, не было другого выхода. Иногда нужно отдать малое, чтобы сохранить большее, — из её слов сочилось эмоциональное облегчение. — Всё, я обработала. Теперь омертвение точно не угрожает. Не болит? Хорошо. Тогда тебе полагается награда за проявленную мужественность. Давай книгу, будем читать. А про те «веточки» расскажешь потом поподробнее.

Застенный разговор затих. Софистия отвлеклась от изучения записей, полностью отдалась рассматриванию своей накидки, прореха на которой затянулась. Пытаясь найти шов, засомневалась в том, что ткань вообще была порвана. Магия… не иначе. Можно сказать с некой уверенностью: юная искательница недооценивала моё умение обращаться с иглой и нитью. По крайней мере, до этого момента. При всей её внимательности, позволяющей ей подмечать незначительные детали в каких-либо событиях и делать поразительно точные выводу, даже не подозревала о наличии аккуратно вшитого оберега. Вот он — пример мастерства, обречённого носить корону неизвестности. Страх больше не считывался по её лицу. Вроде бы, не свойственному выходцам Академии навыку удалось своей безобидностью прогнать мысли о недавних потрясениях.

Закатав рукав тёмной рубашки в продольную полоску, достал из кармана жилета странный свисток. Сотворённый руками случайных обстоятельств сувенир, его вручил мне Бургомистр перед самым отбытием. В мельчайших деталях запомнился момент передачи этого приспособления — всё видимое было каким-то туманным, а изо рта вырывались клубы испарения взволнованного дыхания; Рэмтор несколько раз пытался провести свой ритуал с челюстью — она хрустнула аж на шестой раз. А потом сказал: «Отдашь его, когда найдёшь ответы». Окружающая обстановка, в большей мере скулеж бродячего пса, делали хранителя города почти призрачным. Честно, не представлялось для чего нужен уродливый свисток похожий на клыкастую пулю. Хотя были некоторые догадки, связанные с прямым назначением. Ещё, вероятно, таким образом подстегнул некое чувство признательности, благодарности, или же всего-навсего обязал меня к возвращению. Но, как бы оно ни было, свисток обладал завораживающими свойствами. Лет через сто — антиквары, старьёвщики, да и вообще ценители, будут устраивать из-за него драки. Кто кулаками, кто кошелями. Вероятно, передо мной причина ещё несовершённой череды убийств. Люди готовы и на большее ради меньшего.

Держа его на ладони и рассматривая чудовищные линии, пытался вообразить скрывающиеся в нём истории. Потом поднёс к губам, слегка подул — никакого звука не последовало. Или же не услышал из-за недоступности человеческому уху. После чего странное, почти неуловимое закружилось на языке — вкус смешения снежной ягоды и ржавого железа. Неожиданно быстро послевкусие убежало в поля прошедшего и как высохшее земноводное прыгнуло в лужу, где лужа — это затворки памяти. Меня переполнила уверенность, что ещё не пришло время этому свистку раскрыть свою роль. Как-никак — ложка хороша к обеду.

— Всё видимое нашими глазами это отражение личной трагедии каждого, — сонно заговорил Ифор и сжал руки в замок.

— Много зависит от того, как посмотреть, — выдохнул я и дал волю желанию узнать: — Где это вычитал? А то ничего такого не припоминаю. Или сказал кто-то… кому принадлежат эти слова?

— Уст Исзм, вроде бы ему. Правда, не уверен насчёт правильности имени. Ведь его ещё называют Изм. А спросить… как-то не довелось. Вечно эти усты заняты, даже если смирно стоят на месте, то всё равно заняты.

— Вот оно как. И что ещё тебе говорил этот фанатик? То есть жестокий любитель постоять за Стеной и послушать людские секреты. Пытался убедить тебя помочь ему? Помочь в ловле ронохов, чтобы потом «вбивать правду» в их головы. Хотя, знаешь, мне трудно представить уста, разглагольствующего о трагедии, которая не оплетает Сахелана. Все их мысли не о красотах морей — нет, а о Первом Слышащем, о Голосе и о Тропах.

— Искатель Ханд, и мне было трудно, пока не поговорил с ним. Вернее… пока он не поговорил со мной. И тогда я понял — он отличается от других служителей Примуулгус.

— Вот как? А есть что-то конкретное, что отличает Исзма от других? Или ты просто так чувствуешь?

— Можно сказать и так, — предвкушая мой ответ, ответил Ифор.

— Как замечательно, наверное, обладать подобной интуицией. Примерно то же самое чувствует олененок, когда смотрит на хищника с добрым выражением морды. Неужели ты забыл о подлости разума? Если встречаешь наихудшего головореза, а потом сталкиваешься с чуть менее отъявленным, то второй уже кажется не таким уж и плохим. Но, тем не менее, это не делает его благонадёжным. Самообман, понимаешь?

— Мне кажется, вы спешите в своих суждениях, — замялся Ифор. — Исзм сказал мне кое-что и про вас, — младший запнулся, растерялся как какой-нибудь мальчишка, неожиданно оказавшийся на сцене перед большой толпой. — Вы ронох, но нечто удерживает ваш рассудок от раскола. Он убеждён в этом.

— Превосходно, — утомлённо выдал я. — Хор и Вороны пекут хлеб и продают какую-нибудь репу. А Коррозийный Деймидал собирает в своей мастерской фруктовые корзинки и отправляет их добропорядочным людям. Исключительно из добрых побуждений. Поверишь и в это? Подумай, будь я безумным ронохом — уст ходил бы за мной по пятам.

— Да, он не преследует вас. В этом-то его и отличие от других хранителей учения Примуулгус. Ещё он сражался при библиотеке, как и вы. Бился против паствы Астрологов, как и вы. А потом вообще пришёл на пьянку вермундов в одеянии дома Халиод. Бургомистр видел этот карнавал, и знал о том, какую сторону поддерживает церковь, но всё же не прогнал его.

— Буду иметь в виду твои слова о нём. Наверно, по возвращении выпью с ним травяного чаю с пряниками. Ага, — поведав о несбыточном чаепитии, решил выполнить одну из обязанностей наставника. — Кстати, на счёт случая с собирателями. Ты поторопился, ускользнув в овраги. Ломанулся на помощь — пониманию, но сначала думай. И только потом принимай решения. Именно в таком порядке.

— Но всё получилось же. Мы разобрались с министерцами и вернулись назад, — ответил он без необходимого понимания.

— Вот понадобилась бы твоя помощь, а тебя и след простыл. Крайне легкомысленно, молодой человек, сломя голову бросаться в бой. Надеяться на удачу — гиблое дело. Она крайне ненадёжная спутница… Для начала научись основам. И только потом уже рискуй, — наставил я, понимая жестокость врага.

— Ханд, вы слишком опекаете нас. Мы ведь не дети, да и разница в возрасте у нас небольшая, — почти раздражённо прошипел Ифор, уловив раздражающую его интонацию.

— Ты ещё ножкой потопай и повтори это. Дело совсем не в возрасте, а в опыте и в том, что наши глаза повидали. В месте, где соприкасаются отвага и слабоумие, проходит очень тонкая грань. Скажи мне, Ифор, ты видишь эту линию?

— Я вас понял. Этого больше не повторится, — пообещал он и затих, будто бы собирался с мыслями.

— Нет, повторится. Ты не можешь иначе. Вероятность изменения твоей безрассудности во что-то другое… очень мала. Тебе следует научиться видеть эту грань, чтобы в следующий раз не торопиться, — когда советовал ему овладеть простому умению, являющему собой фундаментальный атрибут сознательного человека, он на мгновение застучал сапогом по полу кабины.

— Я постараюсь это исправить, — с серьёзным видом пообещал он. — Безрассудность может быть и преимуществом, и слабостью. Всё зависит от ситуации, от обстоятельств. Однако я не один. Поэтому не могу подвергать опасности остальных. Надеюсь, с этим разобрались. Теперь на счёт наших поисков… Я нашёл кое-какие неровности в предположении о помощниках Бургомистра. Если ему помогли или помогают Гавраны из обратной башни Сиринкс, которые, как нам известно, играют роль вестников того самого Хора, то зачем тогда… отправлять нас на поиски этого Рефлекта? Пепельные болота согласно нашим сведениям были сотворены гневом Хора. По сути, мы ищем отпечаток, след, оставленный шагами этой сущности, служащей Анстарйовая. И что тогда получается? Вороны помогают Рэмтору, чтобы тот отправил нас на поиски доказательств. Чтобы что? Чтобы найти доказательства беспощадности своего истока? Или же Бургомистр действует тайно, и они не знают о нашей поездке? Не уверен. Или это бунт? — с в меру искрящимся взглядом протараторил Ифор, но измудрился сделать это внятно.

— О как! Вот закрутил то а. Признаться, восхищён, — воскликнул я, ощутив подъём чувств, и беззвучно похлопал в ладони. — Ведёшь себя как настоящий искатель Академии. Хочешь, покажу фокус в качестве награды?

— Нет, спасибо. Может быть в другой раз, — тихо ответил ученик. Должно быть, ему показалось, что над ним усмехнулись, принизили значимость результата его размышлений.

— Ты поставил правильные вопросы. Я тоже думал об этом. И увяз в думах о происхождении Пепельных болот. Передо мной также встали вопросы. И один из них весьма занимательный. Вероятнее всего — мы разыскиваем город, погребённый под пеплом какой-нибудь спящей красной горы, — сказал я и, испытав покалывания в глазных сферах, упёр пружину пенсне в переносицу. — Но, а что если — Хор и его Вороны — стоят за кулисами? Могут ли они быть причиной реального и чудовищного бедствия? Страшно подумать. Можно пойти дальше и предположить, что эти сущности из глубин не обремененного знаниями ума — вовсе не причина, а следствие. Вот тут-то и появляется настоящая ползающая под кожей тревога. Если взять во внимание все эти мерзкие слухи и появление в библиотеке Глазочеев-астрологов, то не стоит сразу отметать вариант со сверхъестественными силами. Но пока что — держу эти мысли в рамках предположения. А что-то более-менее похожее на правду… мы узнаем, только после достижения цели. Отвечая на твой вопрос про бунт, позволю себе сказать, — может, они хотят, чтобы мы узнали подлинную причину образования Пепельных болот. Впрочем, довольно упражняться в словолепии. У нас много работы, — закончив говорить, начал листать записную книжку, дабы освежить в памяти способы расшифровки уже известных символов. Такое приготовление поспособствует продвижению в работе с горелым пергаментом.

— Интересно. Тогда продолжу искать это место Рефлекта. Надеюсь получить там ответы, — воодушевлённо произнёс в ответ Ифор и достал здоровенную книгу.

Отвлёкшись от косых каракуль, посмотрел на своих протеже. Они самоотверженно скользили по волнам предложений как матёрые морские волки. Листали страницы с поразительной скоростью, ловко вылавливали каждое слово способное быть крошечной деталью путеводного ориентира. Без подобных ориентиров крайне сложно искать путь к Пепельным болотам, накрытым одеялом из легенд, слухов и суеверий. После обсуждения «кандидата» приходили к выводу — не то, а затем продолжали. Ифор взял на себя фольклорный сборник, сшитый шерстяной нитью, и с некой жадностью вчитывался в описание обрядов и обычаев, разбавленных присутствием существ разного рода. Шелест носился между скамей, скрываясь от света дорожного фонаря. Софистия вгрызлась глазами в «Великие дома Вентрааль», где больше всего внимания уделялось династии Венн, чьё правление началось столетия назад, после победы над войском Императора Рокиира 4-го в Между-горном сражении. Ученица, должно быть, очаровалась историей о сокрушении Государя былых времён, который считался и считается безумцем, хотевшим накормить леса живой плотью своих подданных. Но выглядела разноглазая так, как если бы читает любовную историю — всё из-за румянца на щеках и из-за какого-то сверкающего взгляда.

Начался дождь. Приложив ладонь к стеклу, почувствовал холод бегущих капель. Когда убрал руку, рассмотрел одну странность в поведении воды. Она странным образом скапливалась на наружной стороне и выводила причудливый узор. Это был четырёхпалый отпечаток, имеющий минимальное сходство с ожидаемым. Рассматривание водного контура побудило задуматься о времени. И тогда из недр мозга поднялись мысленные образы, они заскреблись как те крысы, что скрываются в тени города и разыскивают пищу, клацая болезнетворными зубами. Отбиваясь от шерстяных вредителей, воображение достало бальные башмаки, начало свой творческий танец. Из раздавленных ошмётков возникает Поветрие неосязаемого хронометра, потом протягивает бесчисленное множество щупалец, чтобы изменить привычную картину мира. После чего река вдруг меняет своё течение и взбирается вверх по водопаду, а капли проливного дождя пытаются вернуться в тучу, падают в обратную сторону. Люди, поддавшись вмешательству, начинают терять морщины и жизненный опыт. Вот вроде бы стоит взрослый человек, а спустя сжатые до мгновения годы, уменьшается до размеров ребёнка. Вероятно, гадалки видят что-то похожее, когда всматриваются в травинки горячей настойки. Но мой способ оказался иным. После представлений, выползающих из тушек расплюснутых крыс, усомнился в собственном рассудке. «Лучше уж лепестки, чем танец на костях,» — безмолвно проговорилось мной. Спустя два сокращения, моё сердце на долю секунды захлебнулось. Пережив мимолётный страх, в качестве награды получил, как казалось, озарение: «Поветрие времени и правда существует за пределами человеческих умов, но оно не причина мистических явлений, а всего лишь следствие приближения чего-то поистине ужасающего». Внезапное понимание изобразило перед внутренним взором голодного хищника. Выхватывая рыбу из водоёма, тот оставляет всплески, небольшие завихрения и их подобия на зеркальной поверхности. Мне не был известен смысл, прячущийся в этом послании, но, возможно, непостижимое пронзает когтями поток непрерывной величины и тем самым приводит его в беспокойное состояние.

Перестав слышать шелест страниц, отвёл взгляд от окна и посмотрел на учеников. Они больше не блуждали по лабиринтам трудных текстов, а погрузились в объятия сна. Ну, разумеется… та ещё утомительная скука. Настолько перетрудились, что соответствующие бормотания спрыгивали с их губ даже в беспамятстве. Вот оно — подтверждение полной самоотдачи. Эти двое верны нашему делу, прикладывают все свои силы, чтобы успешно закончить начатое.

Форц дал команду лошадям, экипаж остановился. Не имея представления о причине остановки, слегка высунулся. Там был бродяга, облачённый в меховые обноски, на его плечах нелепая суконная пелерина, по всей видимости, самодельная. Перестав перетаптываться в луже, тот широко заулыбался и направился ко мне. Пока шаркал ногами, удалось заметить: с пояса свисало всякое барахло — от глубокой деревянной ложки и миниатюрного сломанного фонаря до свёртка с неизвестным содержимым. Не понято, то ли памятные предметы, то ли обыкновенная тяга собирать и таскать с собой мусор.

Бродяга то и дело закидывал за плечо свой мешок с пожитками. Сначала за левое, потом за правое. Должно, пытался отыскать наиболее удобный вариант ношения, или же попросту нервничал. Что совсем не удивительно с учётом того, кого можно повстречать на дорогах. Обменявшись приветствиями и убедившись в отсутствии злого умысла, у нас завязался разговор. Отказаться было дурным тоном и нарушением неписаного правила странников. Как выяснилось, его звали Смотрящий-на-северные-огни. Он совершал паломничество к алтарю, возведённому в честь Левранда, которого прозвали «Защитник отбросов».

Мне доводилось слышать о нём ранее. Определённые слои населения считали Левранда героем, так как он выступил против знатного рода, что устраивал жестокие игры со своей прислугой. Основная версия гласила: влиятельное семейство морило голодом своих лакеев и делало быт невыносимым для жизни; когда те приближались к черте утраты рассудка, им предлагали испытать удачу. Добровольцев по одному заводили в амбар, куда предварительно затаскивали три огромных капкана способных перекусить и лося. Из них срабатывал только один. Сообщая об этом, предлагали прыгнуть на педаль клыкастой ловушки. Если повезло — выдавали награду в виде монет, еды и прекрасных дев. Уверовав в собственную удачу, слуги продолжали играть; и весьма успешно. Спустя несколько раундов господа, носившие отличительный знак с маяком, повышали ставку и делали максимально соблазнительное предложение. От него никто не отказывался. То ли из-за некой мании, то ли из-за боязни упасть в грязь лицом перед домочадцами, ведь отсутствие желания большего никогда не красило обычного мужика. Однако госпожа удача не была удачей. Дело в том, что спусковые механизмы всех капканов блокировались неприметными крючьями — хоть танцуй на них. А в последнем раунде все они убирались. Таким образом, колесо фортуны останавливалось на одном единственном исходе. Скорее всего, наблюдая за распускающимся цветком счастья и азартной надежды, благородные любители игр испытывали извращённую разновидность удовлетворения. А когда «цветок» делился на почти равные части, погружались в чудовищный экстаз.

Богатеи пристрастились. Аппетит их рос. Игрища как живые выбрались за пределы амбара. А крепость, стоявшая в центре городского поселения, начала превращаться в мертвецкую, где шатаются воющие жертвы разрыва разума. «Де-хортус» — так сказал Смотрящий-на-северные-огни. И, конечно же, дело не обошлось без глашатаев…

Лимны рассказывали живущим вокруг крепости людям, что все лишения призваны выявить внутренних врагов, которые при тяжёлых условиях выдадут себя, или же убегут как паразиты из умирающего организма. Чепуха, но этого хватало, чтобы разобщить немногочисленные мятежные группы. Но всё изменило появление одного странника. Ему удалось объединить людей, вызволить из заточения замученных слуг и одолеть кровопийцу, ответственного за взращивание страданий. Так Левранд и получил титул «Защитник отбросов». А после под восторженные аплодисменты продолжил свой путь. Всё это звучит как сказка, где добро побеждает зло, а герой живёт долго и счастливо.

Слушая паломника с половником, мои брови опустились. Было что-то сомнительное в алтарных подношениях ещё живому герою. Если, только, языки не исказили эту быль, не внесли корректировки в угоду своим целям. Заметив мои сомнения, Смотрящий-на-северные-огни по-доброму выдохнул и промолвил: «Я, как и вы, иду по нити судьбы. Только мою протягивает красота и вдохновение. А вашу же… нечто иное. Прекрасное, но в то же время ужасающее, оно ведёт вас согласно своему плану. Вы не видите этого. Вспомните и прозрейте, мой друг. А теперь… мне пора. Хочу поскорее возложить этот превосходный цилиндр на алтарь».

Распрощавшись со своеобразным бродягой, он продолжил свой путь в одну сторону, а мы в другую. Дорога нас ждала ухабистая, чем-то похожая на побеспокоенное волнами море. Правда, колёса кареты проваливались меньше и реже ожидаемого. Как если бы её удерживали невидимые ладони. Далее заехали на хребет, его колея не внушала доверия. То и дело из-под копыт наших верных скакунов отлетали грязные камни и каменистая грязь. Скатывались по щербатым отвесам и скалистым уступам по правую руку, стучали барабаном, поднимающим дух воинов перед сражением. Я уверен, будь с нами бард, он попытался бы повторить эти звуки. Несмотря на всю крутость избранного маршрута, ни на миг не сомневался в возничем. Форц знал что делает.

До глаз вдруг добралась усталость, странно чувствовать на них песок, которого нет. Давая им отдых, смотрел в небесную даль. Оттуда исходило едва уловимое холодное безразличие. Тёмные воды нисколько не беспокоила участь бродящих по миру существ. Я никогда не был сторонником учинения Примуулгус, чьи служители рассказывают своей пастве о вечном присутствии Все-Создателя, Зодчего, присматривающего за своими творениями. Определённо, ходить по Тропах в ожиданиях невообразимого змеиного моста — не моё. Но однажды мной было обнаружено нечто интригующее, что обретает в простых умах форму подтверждения их слов. Как-то раз вышел из Академии после долгой работы без отдыха, искал справочный материал по Рефлектам, почему-то тянуло к ним. Выбрался на свежий воздух, остановился у входа и снял шляпу. Так легко стало, ветер обдувал волосы. Полностью был сосредоточен на прикосновениях стихии. Пока не устремил взор прямо внутрь, наблюдал за собственными ощущениями. Тогда и мелькнул необычный перепад. Спокойствие сменилось необъяснимой тревогой. Нет, это не было опьянением, а будто бы нечто смотрело из далёких глубин безграничного. Я бы сравнил это чувство с тем, что испытывает зверёк, заметивший притаившегося хищника; не обязательно венца пищевой цепи, а всего лишь стоящего на одно звено выше. Однако повторить не получалось. Сколько бы ни пытался — ничего. Вероятно, усты, дьяконы и прочие знают об этом и используют в своих фанатичных целях.

Слева от нашего экипажа росло одинокое многолетнее древо, возле него несколько повозок. Беженцы Денрифа спасались от огней войны, разыскивали для себя подходящие места для новой жизни. Таких беглецов сейчас много. Скорее всего, эта группа устроила привал перед уходом в Межуток, чтобы далее спрятаться во владениях Графа Фалконет — Конхирсте. Граница как-никак. Беженцев там примут, защитят. Граф жесток лишь к тем, кто нарушает закон; и к тем, кто пришёл на его земли с оружием. Нет, это не значит, что министерцы могут намерено разоружиться и свободно пройти до самого замка, не встретив никакого сопротивления. Вовсе нет.

Несколько мужчин неподвижно сидели, остальные спали вокруг костерка. Над ними кружили птицы. Две вороны гоняли пучеглазого козодоя. Козодои, про них говорят: они караулят людей, находящихся при смерти, жаждут полакомиться их душой. Слухами полнился мир. Если хотя бы половина из них — правда, то из дома нельзя выходить без чеснока, соли и оружия.

Миновав лагерь, на крыше кабины заскрежетало. Те вороны, видимо, одолели козодоя и решили отдохнуть, прокататься. Падальщики вели себя совсем не как примерные попутчики, а скорее как надоедливые думы, мешающие сну. В момент тишины в моей костяной шкатулке с медузой обитало два желания. Первое — перечитать некоторые моменты из «Путник глубин»; второе — достать чёрный конверт и ещё раз попытаться расшифровать изображённые символы. Они как два портовых мужика боролись на руках. К удивлению, второе желание победило. Хоть я и несознательно, но ставил на первое.

Развернув пергамент, от которого всё ещё пахло пламенем, приступил к внимательному рассматриванию каждой строки. Начальный символ представлял собой геометрическую фигуру с равными противолежащими и попарно параллельными сторонами, что не были прямыми линиями, а скорее — волнообразными. Они сходились в четырёх точках, образовывали семь вершин. Чернила явно обладали странными свойствами. Цвет менялся в зависимости от того, каким глазом смотреть. Когда закрывал левый — они виделись голубовато-белыми, а когда правый — окрашивались в серо-чёрный. Предположительно этот символ мог означать «четыре потока»; или же «четыре стороны света». Далее шло пятно, с каждой секундой всё отчётливее проявлялся контур, похожий на сложенные ладони молящего о чём-то человека. Мне даже, вспомнился тот гомункул, тот ползун. Потом изображалось две пары сфер. Будто смотрят друг на друга. Из центров первой пары исходили выросты, а из противоположенной — короткие чёрточки. Никогда ранее не видел штрихов, вызывающих озноб. Следующий символ не поддавался никакому описанию и при этом источал тёплое почтение.

Концентрация покидала меня, размывалась сновидением. Усталость начинала затуманивать разум, поэтому решил отложить пергамент, но невольно перешёл к очередному символу, напоминающему горный хребет, на который смотрят как бы стоя за ограждением. Тут с моего языка соскочил набор звуков: Рэ-вин-ди-трэ. Проговорив его вслух, вдруг услышал щелчок, какой звучит при открытии замка. Неужели окно открылось…?

Ткань жилета зашевелилась. Осторожно сунул руку в карман, достал тот свисток. Нет, он не отрастил себе ноги, не начал безудержно плясать. В нём что-то изменилось. «Зубастая пуля» злобно заскрипела, а пространство вокруг, поддавшись панике, задрожало. После чего поспешил прибегнуть к одному приёму, применяемому в любой непонятной ситуации. Протерев глаза и несколько раз с усилием моргнув, обнаружил: всё вернулось в обычное состояние. Сработало, но необходимо помнить о своевременности, ведь этот трюк может быть губительным при встрече с настоящими кровожадными созданиями.

Затишье. Вопреки моим ожиданиям оно разбилось возвращением застенных голосов.

— Мальчик мой, послушай. Скоро меня увезут далеко, мы больше не увидимся. Поэтому помни, не делай ничего из того, к чему они будут принуждать тебя. Изворачивайся, находи способы увильнуть. Ни в коем случае не прикасайся к красной жидкости. Её создали алхимики Астрологов, чтобы подчинить твою душу своей воле. Она им очень нужна. Поэтому не позволь им завладеть ею. Иначе, чувствую, случиться что-то очень страшное. Слушай своего гостя. Набав Днах…нет — Донный бог защитить тебя, сдержит разлагающий шепот.

— Куда ты? Зачем тебя увозят? — растерянно вопросил мальчик.

— Вот твоя любимая книга. Береги её. Быть может, ты когда-нибудь встретишься с её героем, или же сам станешь им…

— Я бы не строил иллюзий, — прозвучал третий голос. — Герои хороши только на страницах и в рассказах деревенщин. И я говорю не о жителях крестьянских селений, а о людях невежественных, погружённых в фальшивый мир, где всё вращается вокруг абсолютного зла. Или же… неизменного добра. Разве оно так? У многих историй один и тот же скелет. Смельчак отправляется в путь, преодолевает препятствия и достигает своей цели. При этом пройденный путь не ломает его, кости его личности не могут срастись неправильно. Их сердца не болят, а мозг не покусывают челюсти ошибок, что высовываются из тёмных вод былого. Идеальные, лучшие представители рода. Жаль, это всего лишь попытка мечтателей передать другим тот образ, в котором нуждаются сами. Как слепец в поводыре.

— Фиолетовая лента созвездий, — перепугано прохрипела Флан. — Но что вы, избранник Блуждающего Огня Гарганрюэль, здесь делаете? Для таких визитов есть люди и поменьше…

— Все мы, в сравнении с бесконечностью, ничтожно малы. Но я понимаю, пониманию твоё удивление и трепет. Сейчас особенный случай, поэтому зашёл лично к нашему подопечному. Как погляжу, он в полном здравии. Не странно ли это? — медленно промолвил тот, проговаривая каждое слово.

— Ваши слова, как всегда, полны вековой мудростью, — сказала она, всхлипывая. Слеза бежали, их слышно.

— Даришь подопечного надежду и веру в силу одного единственного человека способного всё изменить? Рыбка тоже плещется в воде и создаёт волнения, всплески. Но разве от этого вода перестанет быть водой? Не уверен.

— Зачем же сразу всё, — возразил мальчишка. — Рамдверт путешествовал, чтобы сдержать слово и найти лекарство. Это далеко не всё…

— О? Справедливое возражение. Если, конечно, не видеть общей картины. Однако… как минимум, для неё… он изменил всё, — прошептал избранник Гарганрюэль — Медиум Сагитару. — Скажи, наш ключ от запретных дверей, хорошо ли видит человек, что после солнечного сада… оказывается в подвале?

— Ну, видит он по-прежнему, но ему начинает мешать тьма. Как в случаи с накинутым на голову одеялом. Зрение остаётся прежним, но появляется помеха, — с опаской и задумчиво ответил мальчишка. — О, я понял! А можно же держать один глаз закрытым. Тогда быстрее привыкнешь…

Мужчина с фиолетовой лентой рассмеялся. Смех казался мокрым, от того неестественным.

— Господин, ему нужно принять лекарство. Совсем скоро… спать, — с явно натянутой улыбкой сообщила сиделка.

— Я знаю. И хочу сделать вклад своим присутствием. Нужно же быть рядом с тем, кто потом отправится разгадывать секрет нашего древнего Врага, — с почтением произнес Глава Астрологов. — Флан, верно? До меня дошли тревожные слухи. Якобы некто не выполняет свои обязанности. В Дом, где пирует забота, пробрался слизняк, не знающий ничего о верности. Предатель мешает нам обрести инструмент добычи знаний, мешает рождению Донного бога. Горняк без кирки — не дело, правда? Вероятно, отступник считает, что делает это из добрых побуждений. Или даже из-за любви. Человек носится с ягнёнком перед забоем, разве это любовь? Нет, конечно. Не более чем попытка усыпить слабый разум, облегчит его ношу. Мне открыта истина, поэтому мы, Астрологи, хотим приблизить момент встречи с судьбой, — вдруг раздался звук вытаскивания пробки, и зазвенели стеклянные сосуды, а потом мальца вырвало. — Ты забыла про тот пузырёк с багровыми слезами, — спустя мгновения указал Медиум, — Что, не будешь их использовать? Я так и думал. Пойдём со мной, сиделка. У меня есть для тебя награда. Тебе понравится… соль.

Не сопротивляясь, Флан шепнула что-то мальчишке. Ничего не поддавалось разумению. Зашлёпали босые ноги, резко пискнуло железо, наступила тишина.

Снова поднялись гадкие испарения над болотом памяти. Едва уловимые образы из недр всегда убегали как дым от ладони. Тяжесть, она снова появилась, держу что-то на руках. Скверные сюжеты клубились по ту сторону кабины. Её имя, если не ослышался, то это точно плохая шутка, до некоторой степени сходная с представлением, что разыгрывается в полуночном отражении. Флан и Астрологи, носящиеся со своими таблицами расположения звёзд и мистическими предсказаниями, — нонсенс. Думаю, каждый человек хоть раз сталкивался с внутричерепным шумом, который провоцировал одну единственную реакцию: прогнать, отмахнуться от надоедливой мухи. Но она всё не улетает и даже кусается. Избавившись от самовольных дум, по языку снова началась беготня — послевкусие, следы вырисовывают сомнения в человеческой тяге к контролю. Разве можно в полной мере контролировать хоть что-то, когда сам не властен над собственными мыслями.

Экипаж замедлял ход. В итоге полностью остановился. Я не стал никого будить — осторожно приоткрыл дверцу, стараясь избежать случайного воя петли, которую уже давно следовало бы смазать. Высунувшись, осмотрелся с желанием узнать причину остановки. Мистер Форц молчаливо кивнул острым подбородком, указал на что-то впереди, на дороге. Там никого не было. Прищурившись, разглядел силуэт, что неподвижно стоял на месте. Беззаботно, но в то же время ответственно и строго. Схватив наглухо закрытую сумку с ремешками, шагнул на ступеньку. Коснулся подошвой сапога до плоско-круглой, по коже пробежала волна. Она пробрала до самых костей. Вот оно предупреждение, призванное отговорить от продолжения. Все чувства проснулись, дабы уберечь это тело от неведомой угрозы. Вероятно, что-то похожее испытали бы усты, встретив своего заклятого врага, Анстарйовая, что дышит тысячелетиями боли и видит всёпоглощающей ненавистью.

Преодолев неожиданный ступор, как осязаемое и невысокое препятствие, пошёл проверить. Ноги потрясывало, всё равно шёл, шёл и шёл. Незнакомец оказался намного дальше, чем мне представлялось. Будто бы топтался на месте или же по кругу. По мере приближения силуэт обретал черты мужчины с надменно-безупречной осанкой одетого в чистый чёрный фрак со снежнымшейным платком. Такой набор не увидеть и в Оренктоне. Он всем своим видом рисовал образ примерного джентльмена в брюках с клетчатым узором. Когда этот смотревший на небо человек повернул свою голову в моём направлении — то удалось добраться.

— Как же холодно, — выдал я, пряча оружие за спиной, и поторопился разузнать: — Кто вы? Что-то случилось? Вам требуется помощь?

— Будьте добры, покажите вашу повестку, — сказал он, демонстративно проводя согнутым пальцем по своему виску.

— Повестку? Кто вы такой? — ещё более осторожно повторил вопрос.

— Я всего лишь тот, кто хочет увидеть повестку. Так что… будьте добры, — ответил незнакомец, поправляя треугольную шляпу с подогнутыми к тулье полями.

— Ладно, — тяну я и достаю чёрный конверт.

Незнакомец аккуратно берёт его и открывает. Снова проводит пальцем по виску, внимательно пробегается глазами по пергаменту.

— Стало быть… вы — мистер Вобан Хант? — его голос звучал странно, словно эхо далёкой печали.

— Вабан Ханд, — исправил я, акцентируя внимание на второй букве первого слова и на последней второго, затем уточнил: — А вы ждали кого-то определённого?

— Да, всё верно. Приглашение на двоих. Вы можете пройти в Рэвиндитрэ, — и тут повестка вспыхнула, сгорела за считанные секунды прямо в его руке.

Провожая остатки повестки, которые подхватил ветел, отвернулся в сторону. Сперва не обратил внимания, но потом заметил: всё вокруг как-то изменилось. Даже воздух стал другим, насытился серой и ароматом болотных ягод. С тёмного неба посыпались крупные хлопья снега похожие на бражников, или же бражники похожие на хлопья снега. В это время года его появление — странное отклонение от нормы. Неужели зима будет долгой?

Огляделся, буквально на несколько секунд отвёл глаза, а незнакомца уже нет. Не могла же земля разверзнуться и поглотить его. И не мог же он просто исчезнуть, люди не умеет исчезать в таком смысле. Некоторое время искал его и ничего. Незнакомец всё-таки оказался из тех, кто владеет таким полезным и невозможным фокусом. Смирившись, пошёл обратно к карете, чтобы продолжить наши поиски. Махнул мистеру Форцу для предупреждения о своём возвращении — он никак не отреагировал, совсем не двигался. Точно созданная из ила скульптура. Быть может, уснул или всего навсегда урвал миг отдыха для своих глаз. Столько времени смотреть на дорогу и окрестности… не каждому такое дано.

Снова сколько бы шагов не делал, я не приближался к нашему «дому на колесах». После долгих безрезультатных попыток, остановился на своих же следах. Издалека рвалось чавканье и скрежетание сухих костей. Как если бы там стояла исполинская ступа. Повернул голову, а там бескрайние топи с яркими вспышками огня. Такое пламя горело от самой ненависти, пыталось заразить ею всякого, кто в ужасе не отведёт взгляд.

Тропки ветвились и тут же исчезали. Они напоминали вспышки молний в ночном просторе. Позже проявился ведущий через болото путь. Тропа то расширялась, то сужалась. Дышала. Перед тем как встать на ведущий в неизвестность путь, поднял ладонь, чтобы подтвердить свою догадку. На неё падали снежинки и не торопились таять. Это был такой снег, какой появляется после невообразимых пожаров и извержения огненных гор. Где-то он, как и полагается, падал на землю, дополнял собой бедственное покрывало, а на заднем плане закручивался в безумные вихри. Благодаря такому наглядному примеру, всякая метель покажется детской забавой.

Сделал первый шаг на дышащую тропу. Тут же кожу пронзило множество незримых игл. Моё тело снаружи обдул порыв свирепого ветра, представляющего собой агонизирующие крики, — внутри заклокотали чувства, вызванные прародителем страха. Их нельзя описать — можно лишь почувствовать. Всякая попытка рассказать о них будет встречена подозрениями в утрате здравости ума. В эти мельчайшие доли времени я понял, что абсолютно точно очутился на Пепельных болотах, оказавшихся нечто большим, чем болтовня языков. Мы нашли его, мы нашли Рефлект, отражение…