Полихромный ноктюрн

30. Одному лишь Хору известно

Неподалёку от усадьбы, на дороге, ведущей к перекрёстку, стоят двое, молчаливо подняв головы, созерцают небесный простор. Ни один мечтатель не способен представить такой взгляд. Так смотрят на саму тоску. Сумевшие одержать ещё одну победу пытаются вернуть сбитому дыханию прежний ритм. Да, всё оказалось сложнее, чем надеть рубаху через ноги.

— В маяке я видел сон. Почему люди смотрят на небо, знаешь? — спросил один из них, прижав колпак к груди.

— Поддаются обаянию далёких огней, которые могут быть уже давно мертвы, — произнёс другой, что поправлял окровавленную повязку.

— Красная жемчужина когда-то была живой. Там текли реки, росли деревья, а теперь — пустыня. Опустошённый дом, он где-то там. И потому мы смотрим наверх, ищем его. Иногда даже видим, но не можем дотянуться. Точно собаки, которым протягивают кость и тут же отдёргивают, прячут. Озеро Мундус…издевается над нами…

— А мне подумалось о том, что отголоски погибают с опозданием, — проговорил Релйат, осматривая угасающими глазами тело побежденного существа. Среди развёрстых останков неподвижно лежала женоподобная фигура. Она в своей руке сжимала пуповинный канат; на другом конце, которого была изменённая коляска. Из неё торчали шипы, колья смотрели во все направления. Колёсное устройство стало ударно-дробящей звездой. Такие не увидеть в городских тупиках и над ними тоже.

Полуживой не отворачивался от поверженной Яжмы, узнавал полюбившиеся ему изгибы тела. По ту сторону лба бурлило презрение, ненависть к самому себе пропитывала каждую фибру его души. Сил нет даже чтобы оплакать гибель своего шанса всё изменить. Так бы и сгорал, если бы шаги Днарвела не выдернули его из немого кострища. Перекрёсток сам не прибежит на них, а потому устало поковыляли к телеге с почти правдоподобными мертвецами.

Несколько метров позади. Долгий выдох, растянутый в эхо, затарабанил неосязаемым кулаком в стенку ушных перепонок. Р’одум в ритуальном платье поднялась, растеряно завертела окровавленной головой. «Я не смогла её принести, простите…», — извинилась бестия, отказывающаяся перешагивать границу жизни.

Её босые ноги вгрызались в почву со стремлением проникнуть как можно глубже, чтобы ухватиться как можно сильнее. Грязь разлетается, выглядит это так, словно плоско-круглая это плоть, способная кровоточить. Одноглазая скрючивается в агонии, из её груди вырываются переплетающиеся потоки, что растягиваются, ветвятся под сопровождение едва уловимого плача. Когда достигают обозначенного невидимым садовником предела, движение прекращается, а получившиеся ветви затвердевают.

Проносится ветер, он своим прикосновением разбрасывает шелест листьев. Пережившие трапезу Саккумбиевой ночи подняли кожаные шоры. Яжмы нет, там — выросло дерево с пышной листвой на аккуратных ветвях. Плакучая ива, замкнув некий круг, одиноко возвышалась над землёй.

На продолговатый отросток новорождённого растения садится ворон с белым пером. Пернатый с любопытством смотрит, играет клювом, а потом даёт о себе знать гортанным «крух». У него вышло осуществить задуманное. Взмахнув крыльями, взлетает и начинает кружиться.

Днарвел разглядел густой дым, который поднимается от ярких корней огня на территории усадьбы на холме.

— Так называемый Донный бог был прав. Это не может быть совпадение. Если судьба существует, то это точно её проделки, — проговорил он.

— Иди, я побуду с ними. Только поторопись — прохрипел попутчик горлом Тайлера. Он замолчал, и по его щеке побежала тёмно-красная капля, а следы полученных ран становились всё отчётливее. Повязка на голове пропитывалась пунцовым соком. На дне двух глаз, двух тёмных сухих колодцев, угасали угли разума. Отголосок себя прежнего сжал карманные часы, начал бормотать: — Нужны новые сапоги. В которых можно пройти весь путь, путь до самого конца. Оно прямо там, под кожей. Тук-тук.

Омут сомнений попытался поглотить в себя Гегора, Днарвел не позволил этому случиться, не позволил ему утонуть. Вытянув самого себя на шкирку, зашагал к усадьбе. Поднимаясь на холм, обернулся — напарник, который не просто назывался другом, а был таковым, подошёл к новорожденному дереву и обнял его. И не отпускал плакучую иву, даже когда медленно падал на колени. А там взвыл: — Прости меня, Ивва! Прости…

И снова нельзя задерживаться, а потому вперёд. Убедившись в безопасности содержимого телеги, продолжил путь к сигнальному огню. Перед ним возник ржавый забор, благо в гнутом ряду имелась брешь. Её видно так отчётливо, что даже лучше, чем днём под палящим солнцем. Гончая долга в колпаке пригибается, проползает и так оказывается на той стороне. В этот момент в его голове не было мыслей, Днарвел затих. Теперь под макушкой только однообразный по тону невразумительный шёпот. Несмотря на безголосную речь, из последних сил удерживал сосредоточенность.

Густой дым обволакивал главный дом, развалины других построек и всё, что было между ними. Подшагивая к углу, за которым мерцал огонь, почувствовал чьё-то присутствие. Оно отличалось от покалываний человеческим взглядом, но было уже знакомым. Завернул и перед ним открылась площадка у входа в усадьбу. В образовавшемся кругу света у костра сидел юноша. Тот прижимал блокнот к земле, переворачивал страницы, искал на них что-то. Рядом лежит два человека в серых накидках. Их тела своим вывернутым видом делали громкое и однозначное заявление — мертвы. Кровавый шлейф напрямую тянулся от них до парадного крыльца. Выглядит так, словно юноша подтащил их ближе к огню.

Грегор замечает стаю существ, они рыскают в дыму и не смеют пересечь черту, проведённую пламенем. Из ошмётков человечности торчат зубцы, дугообразные кости, идущие от позвоночника. Одурманенные сердцебиением и вкусом крови тех, кто в кольце, носились и выжидали момента.

Отголоски Оренктонского дождя добрались и до усадьбы. Своими первыми шагами аккуратно прощупывают землю. С каждым мгновением их уверенность только растет, хаотичный строй капель множится. Точка его перерастания в ливень близится, поэтому Ворон направляется к огню — предварительно достает флакон из поясной сумки и выливает содержимое на повязку, которую потом натягивает на лицо, закрывая рот и нос.

Не доходя до сигнального костра, подтверждает опасение: ошмётки передвигаются, ползают с запредельной для человека скоростью. При этом не отворачиваются от выбранной цели. Слюнявые ручьи текли сквозь зубы, точно предвкушали тёплый деликатес.

Юноша, по-прежнему, склонившись над выцарапанным набором линий, старался повторить зарисовку из самодельной записной книжки. Когда закончил узор, то перелистнул. На следующей странице косая надпись: «жертва послужит доказательством», а под ней сфера с хвостиком. Уцелевший всматривается, а потом тянетсяпальцами к верхней части своего лица.

— Прошрит значит, — слышит юноша. Он поворачивается и видит: перед ним, по ту сторону света, стоит мужчина в кровавом плаще. — Ты уверен? Если да, то не буду останавливать. А если передумал, то подойди ко мне, — проговаривает Грегор мёртвым голосом.

Юнец поднимается на ноги и прячет блокнот в карман, после чего выхватывает обломок лезвия.

— Ты и есть Хор? — задаёт вопрос заложник световой тюрьмы, сохраняя удивительное хладнокровие. Ни один мускул на лице не пытается дёрнуться, а глаза даже немного сияют. Вероятно, рад случайно встрече. Правда, видом своим напомнил довольного хищника.

— Интересно. Но нет, я бы не смог им быть, — отвечает Ворон. Потом хватает руку ценителя подтяжек.

— Что? — отдёргивает тот. — Хочешь меня за руку подержать? Так знай, я не подхвостный баловень…

— Угомонись. Я тоже не из них, мне нужен ритм. Нужно узнать его прямо сейчас, — назвав причину, прикладывает ладонь к его груди, затихает, прислушиваясь к биению сердца.

— Если ты не Хор, тогда что ты тут делаешь? И я настоятельно рекомендую убрать руку, ходить с одной будет не совсем удобно.

— Как скажешь. Но ходить мёртвым ещё более неудобно. — Грегор выбивает из его рук обломок и, схватив за плечо, тянет на себя. Когда тот перешагивает черту света, а нога прикасается к земле, Р’одум срываются к долгожданному деликатесу. Замечает перемены, поэтому пихает обратно.

— Я не игрушка! — выкрикивает юноша. — Не надо меня швырять, как куклу.

— Нет. Сейчас ты именно игрушка, которая висит на нитке между смертью и медленной болезненной смертью. И неизвестно… кто из них схватит тебя раньше. Я же — третий игрок, — говорит Ворон. Он замедляет своё дыхание и перешагивает неосязаемый барьер. Простояв несколько секунд, возвращается назад, но не наблюдает никакой реакции. Ошмётки не видят его, не пытаются напасть. Тогда вновь ступает в кольцо.

— А ты тогда кто? Что-то ты не похож на игрока, который играет за жизнь. Больше напоминаешь этих тварей, только в человеческом обличии.

— Я хуже, чем они, — отвечает ему тот и, протягивая плащ, приказывает: — Надень. Сейчас же. — Заложник области света хмурится, однако без лишних вопросов выполняет указание, так как выбор невелик.

Костер начинает шипеть умирающим старцем, возмущаться из-за прикосновений капель дождя. Сердце взломщика огненной клетки едва стучит. Добившись необходимой «музыки», сразу выходит из света. Передвигающиеся на четвереньках Р’одум звонко заверещали, заклацали шипами и вместе с тем ломанулись к ложному угощению. Грегор отпрыгивает назад — недоноски из язв Амальгамы снова бесцельно дрейфуют.

— Если всё получиться, беги к выходу, — доносится из-под шляпы. Сказал это, как если бы сидит на чаепитии и просит передать вон ту сладкую завитушку. Потом выставляет второго. Юноша, нырнув во мрак, не слышит звуков приближения существ, сорвавшихся на запах столь желанного деликатеса. Следствия патологической жизни не замечают его, а их наплевательское отношение выблёвывает шанс на спасение.

Трупожор, пришёдший в компании двоих, сбежавших из Сада путников, с удивлением смотрит на того, кто остался внутри, остался в затухающей ловушке. — Беги, — шепчет его спаситель странным двойным голосом и указывает путь.

— Когда огонь потухнет, они разорвут тебя.

— Ты будешь только мешать. Проваливай.

Противоречивые мысли обременили молодую голову своим присутствием, так и щёлкали раздражающими каблучками. После нескольких мгновений, всё-таки решается бежать сквозь дым. Подменыш остался один возле умирающего огня. Утомлённому рассудку привиделась особа с цветочной корзинкой, она стояла внутри усадьбы и смотрела в окно, смотрела на почти свершившийся акт самопожертвования. Мужчина, спасший незнакомца, сдавил рукоять огневого оружия, глянул на зрительницу, ухмыльнулся, да и вообще рассмеялся, а потом сказал: — У свободных людей, свободна и глупость, — Такая мысль всплыла из его подсознания в последний миг.

Неистовый ливень, затушив язык обжигающей стихии, позвонил в обеденный колокольчик. Ошмётки помчались к угощенью. Их торопливое приближение слышно — веки и не думают подниматься. Раз, два — когти больше не скребут грязь плоско-круглой, прыгают на свою добычу…

Высокий маяк уходит основанием в скалу, вонзает в неё корни, чтобы противостоять шторму. Тёмную постройку окружает бесконечный чёрный океан, что тянется дальше горизонта. Холодный ветер дует с небывалой силой, но открытая дверь маяка со множеством замков не двигается ни на дюйм. Рядом разлился пруд с каменистой каймой. Возле стоит безликий мальчик в угольной мокрой накидке с капюшоном, он наблюдает за рябью на гладкой поверхности, которую пускает каждое движение его головы. Зачёрпывает ладонью воду и та принимает форму бесцветной птицы похожей на утёнка. Держит птенца и другой рукой повторяет действие, только в ней уже появляется нечто иное, уродливые живые ножницы. Подносит лезвие к маленьким перепончатым лапкам, рывком по очереди отсоединяет их. Сначала левую, потом правую. Заботливо отпускает в пруд трясущегося от боли утенка, который начинает крутиться.

— Осуждая меня, ты осуждаешь бесчисленное множество людей. Людей, которые выбрасывают в мир жизнь без условий для неё. А потом говорят: «Плыви, все плывут, и ты плыви». Приговаривая: «А вон у тех ещё хуже». Какая-то извращенная игра на контрасте, не находишь? — любопытствует мальчик.

— Хуже когда они делают это сознательно и с удовольствием, как ты сейчас, — ответил Грегор, стоя позади него.

— В моём случае всё немного иначе. Это моя пища, — безликий щёлкает пальцами, и утёнок растворяется. С поклоном поворачивается к собеседнику: — А помнишь как мы впервые встретились? Много времени прошло после того твоего визита.

— Да, много, но не достаточно. Все стрелки часов в этом мире не сделали столько шагов, сколько нужно для того чтобы её забыть.

— И правда, недостаточно. Тогда всё было иначе. Мы были врагами, а не союзниками, не так ли? Сейчас же мы единое целое. — Меж пальцев мальчика появляется монета.

— Ты — кровожадное порождение тьмы, которое следует держать на цепи, — резко, пренебрежительно проговорил Грегор.

— Я порождение событий твоей жизни, Левранд. Как говорится: чем ярче пламя костра, тем чернее танцующие тени. — Днарвел проводит рукой над прудом, из водоёма показывается ширококостная фигура. Отдаёт взглядом приказ. Вода вмиг закипает, а бесцветная копия начинает барахтаться, вопить.

— Я отказался от этого имени. Ему не следует звучать здесь.

— Раз я назвал его — значит, не отказался. Забыть о себе, стать кем-то другим — временами непосильная задача. Можешь утешать себя, но ты тот, кто ты есть. Нельзя щёлкнуть пальцами и забыть свой путь. На протяжении всей жизни собирал себя, проходил через кровавые туман сражений, жертвовал… Всё это стало крупицами твоего Я. Оно тяготит тебя, не можешь убежать. А потому вот мой совет… прими расклад, встреть его лицом к лицу. Без страха, без сожалений.

— Без страха и сожалений говоришь? Ты видел крепость Дома Болинтирг, видел все, что там происходило. Видел те игрища, которые устраивали потомки Первых. Поселенцы грызли друг друга ради мимолётного удовольствия. А благородные только попивали вино и улюлюкали…

— Какой же ты нежный, — выдохнул Днарвел. — Можешь не продолжать, мы вместе были там. Я свидетель того, как тебе разбили сердце. А твоё выражение лица, когда увидел Хексенмейстеров? О-о-о…твоё отчаяние было так глубоко, что в нём утонул бы любой пьянчуга. Да, такое море таким вовсе не по колено. Знаешь, что-то схожее имело быть в Рыбацкой деревне. Тебя до сих пор грызут сомнения. Спрашиваешь себя: а мог ли я убить невинных? Мог, почему нет? Руки и ноги имеются.

— Так они, всё же были? Что ты наделал…

— А разве это важно? Если спросишь меня — отвечу… нет… до фонаря. По крайней мере, теперь. Многое стало вторичным. Однако не пытайся свалить всё на меня. Вдруг сам придумываешь себе оправдания? Уже говорил, от себя не убежать. А если ждёшь прямого ответа, я предпочту хранить молчание, ибо мне он не нравится.

Ворон вдруг испытал настоящую благодать. Встав рядом со своим попутчиком, сумел узреть красоту обваривания. Нет, уловил наслаждения от наблюдаемого возмездия.

— А я помню его. Это же…

— Ты прав, это один из них. Если помнишь этого истязателя, то помнишь и его действия, не правда ли?

— Такое не забыть, — прошипел смертельно уставший Левранд, схватившись за левую руку. Её резко пронзила острая боль.

— Да, ты многое хотел бы забыть. Думаю, как и многие. Но всё-таки то, что ты сделал с тем выродком — вот настоящее осмысление слабостей тела. Прямо-таки выразил внутреннее через жестокую смекалку. Я даже загордился тем, что наблюдал за процессом. Жаль не получалось принять активное участие. Теперь тоскую по утраченному шансу и пытаюсь изобразить хоть что-то похожее. Но, наверное, не хватает вдохновения, — усмехнувшись, сказал Днарвел, а затем вылепил из вопящего в пузырях кипения — женоподобную фигуру. Её живот раскрылся, и из него выглянули три маленьких головы.

— Довольно, умбра. Есть разговор.

— Думаю… не разговор, а просьба, — произнёс кукловод бесцветного театра и продолжил с упоением рассказывать, — Нафаршировал праздничную утку яблоками, яйцами. Просто потрясающе. Нет, не то.

— Прекрати, не желаю видеть продолжение. Я здесь по делу.

— Если ты так просишь, — опускает занавес, возвращает поверхности пруда его спокойствие. — Ты здесь точно не для игры в кости. Или ради этого? Сейчас принесу. Они новые, грани ровные…

— Ты знаешь через, что мы прошли. Мне…

— Нужная моя помощь? Так я уже помог, или, по-твоему, топор поймала удача? А то что ты всё ещё на ногах? Может быть, ты сам это сделал своими навыками и выдержкой? Тогда моё почтение.

— Ты должен помочь! Рука не может сказать, я не хочу, — выждав неконтролируемую паузу, очень тихо прошептал, — Прошу.

— Очень удобно. Закрываешь меня в маяке. Добавляешь в курительную смесь эту гадость. А когда приходят последствия Саккумбивой ночи, а точнее проё… бааа, как же это… просчёта Мундусовского масштаба, то просишь меня о помощи. Я повторюсь, очень удобно. Стал нужен и думаешь неожиданно достать меня как волшебное перо из-под стола? Смотрю, всё совсем плохо, да? После вашего ритуала, инициации, договора, я боялся Хора, всё время чувствовал его присутствие. Но не сейчас. Ты же понимаешь, что Рамдверт больше не сдерживает меня? Он слаб, почти мёртв. Может прикончить его? — Грегор через секунду оказывается в яме. Шею сдавливает висельная петля — она обжигает кожу. Мертвецы тянутся к нему, хватают за рубашку и жилет. — Вот тот самый Маяк, из которого тебя вытащили. Всё честно. Теперь ты будешь заперт, но уже в этой обратной башне. Должен признаться, меня терзает негодования. Ведь оказался не совсем прав. Я считал, что ОН предаст вас всех. А на деле предатель — Пепельный Лорд. Уму непостижимо. А впрочем, без труда могу представить причину смены лагеря.

— Что ты хочешь за свою помощь? — с трудом спрашивает повешенный, решив избрать деловой подход.

— Может выбрать полный контроль, забрать поводья? Или же нет. А насчёт руки, возможно, так и было, но сейчас всё иначе. Кое-что изменилось. Ты видел массовое безумие человеческих теней. И от этого мир уже не будет прежним, по крайней мере, твой — точно. Так что сам разбирайся с этими ошмётками, — отказался Днарвел.

— Мы заплатили слишком большую цену! Нужно добраться до перекрестка. Ты должен помочь мне сделать это. Или мы оба покойники.

— Опять разговоры про цену. Слушай, Левранд, ты должен был умереть ещё в тот раз. Однако тебе помогли, продлили твою жизнь. Может всё-таки отдать тебя, пусть смерть заберёт своё с процентами? А, Левранд?

— Я отказался от этого имени. Теперь я…

— Да-да, я знаю. Вместо того чтобы разорвать на части тех жалких отбросов, ты отказался от имени и выбрал держать ненависть в подвале. Звучит как сказка для слюнявых принцесс. На хрен всё это. Теперь прочисти уши от запёкшейся крови, слушай внимательно. Если есть Днарвел, то есть и Левранд. И наоборот. Если есть Левранд — есть и Днарвел. Хватит болтать, хватит лгать самому себе. Ты не шлюха из борделя чтобы набивать себе цену!

— Я сделал окончательный выбор, продолжу идти избранным путём, буду вести за собой слабых. Буду наставлять сильных, буду держать для них свет. Множество жизней загублено. А всё из-за отсутствия ориентиров. Я внесу свой вклад, выведу из тьмы, уменьшу их количество. Возможно, ты прав… и лучше бы я озлобился на весь мир и лил кровь дождём, но не такую надпись желаю на своей могильной плите. Считай, это наивной прихотью… я сохраню нынешнего себя.

Днарвел рассмеялся, с него водой потёк чёрный дым. Большая чёрная лужа растеклась под ногами, из неё выросли водоросли, или то, что выдавало себя за них.

— Поразительная уверенность, прорычал умбра. — Быть может проломить тебе черепе и узреть твою решимость? Интересно…какую форму она приняла.

Петля Маяка затягивалась всё сильнее.

— Можешь попробовать, — выдавил повешенный, придерживая шляпу. — Ничего не измениться. Мой выбор окончателен. Поэтому не трать время. Оно у нас общее, как и остаток пути.

Тут он выскальзывает из удавки. Трупная яма исчезла, потерялась мимолётной мыслью — сапоги прикоснулись к скале.

— Что я хочу за свою помощь? Хорошо, есть кое-что, — проговорил чудовищный антропоид, обнажив зубные колья. — Прими себя полностью, без остатка. Таково моё требование.

Грегор глянул вниз, там ему улыбается чудовищное отражение. Нет ни страха, ни отвращения. Он выставляет руку вперёд.

— Не вечна даже вечность, — рукопожатие случилось. — Толькой дай слабину… и сожру тебя без остатка.

— Хорошо, договорились. Большего и не требуется.

— Вот тебе на дорожку. Это существо — Када, осьминог вернул ей жизнь, дал память Пепельных болот. Остаточная частица, отголосок прошептал это, уходя во тьму. Не знаю зачем, но знаю, что ОНА послужила причиной его смерти. И она же выгрызла мозг обувщика. А теперь проваливай и надейся, что я не прав, и Рамдверт не закончит наш путь. Следи за настоящим чудовищем для чудовищ. Мне кажется, переломанный видит в людях совсем не людей. Для него… все мы… на одно лицо.

Днарвел взмахивает лапой, Левранд падает как фарфоровая чашка со стола.

Ворон жадно вздохнул, вернулся назад к усадьбе алхимиков. Только теперь лежит под дырой в крыше, через которую на лицо капает дождь. Поднимаясь, ощущает боль, пытающуюся сковать движения. По левому предплечью стекает кровь, что сочится из свежей раны. Отбрасывает ржавый прут, а затем выходит из трухлявой постройки. У входа в усадьбу, неподалёку от которого ранее горел костёр, замечает пузырящиеся останки ошмётков.

— Какого хиракотерия… — пробурчал он и понял суть произошедшего. Осторожно обходит полуразрушенный двор. Его вид кричит о недавнем сражении. Неглубокие шлейфы на земле тянутся в разные стороны, а на стенах зияют метки — зверь точил свои когти.

Шаркая подошвой по грязи, добирается до ворот. Рядом с ними в неглубоком овраге лежит тот самый юноша в плаще. Видимо, от бессилия свалился в объятия обморока. Хлопает того, пытается разбудить, но не видит никакой реакции. Не хватало только громкого сонливого сопения. Подняв вытащенного из ловушки юнца, несет его к плакучей иве, где стоит Тайлер; всё ещё прощается с новорождённым деревом. Его голову немного потряхивало; своим видом напоминал одного из узников лечебницы для безумцев с расколотым разумом. А если такие же места, только для тех, чей разум выели, опустошили как орех? Вероятно, у гробовщика имелся ответ на этот вопрос.

Положив спящего рядом со станцией переливания крови, исполнивший свой долг сваливается сам, упирается лопатками в колесо. Вот он — подходящий момент для удовлетворения столь желанной прихоти. Достаёт из кармана плаща трубку, которая к удивлению не сломалась, забивает смесь в чашку, после закуривает. Когда вдыхал едкий дым, к нему подковылял мистер сломанные часы и сел возле него. Наступили мгновения покоя.

— Нужны новые сапоги. Обувь — это хорошо, — утвердил Полурукий, почёсывая макушку, глянул на любителя цилиндра без цилиндра.

Левранд заметил как в глазных колодцах друга поселилась пустота. Ни малейшего намёка на огонёк разума. Там ничего не осталась.

— Прости меня за свою руку, — эти слова он выдавил из себя с настоящим, не показным, сожалением. — И за Ивву…прости…

— Мои сапоги — мои принцы. Их больше нет у меня. У меня? А кто я?

— Хорошо, добрый друг. Я только переведу дыхание, и отправимся дальше. Может в Инговани найдётся подходящая пара сапог, — утешение пробралось сквозь зубы.

Юноша очухался, поднялся из оврага беспамятства, молча приподнялся, смотрит в даль.

— Как необычно. Что это за мерзкий гул? Кажется, меня от него выворачивает. Но мне нравится.

— Это отголоски гибели целого города. Оринг обезглавили.

— В каком смысле гибель целого города? Как это произошло?

— Вопросы потом, а сейчас помоги мне с телегой. Нам нужно к перекрёстку, — проговаривает и поднимается на ноги.

— Думаю, продолжу путь в одиночестве. Так будет лучше.

— Низковат ростом чтобы решать за всех. К тому же, сейчас можно топать либо к Оренктону, а ты не хочешь в нём оказаться, поверь, либо в противоположенную сторону.

— Тогда пойду на юг…или на север…

— Для одиночки ты слишком невнимателен. Я же сказал, что только два варианта.

— Как такое возможно? Да что там произошло? Я, конечно, благодарен за помощь, но либо рассказывай, либо не задерживай меня.

— Не сейчас, позже. Однако не могу позволить тебе уйти. Рисковал не для того чтобы ты отбросил копыта где-нибудь там… спустя лягушачий чих. Будешь брыкаться, переломаю ноги и мешком закину на спину. В любом случае пойдёшь за мной. Ясно выразился?

Юнец, на удивление, холодно отреагировал на унизительную угрозу. Взвесив все за и против, кивнул и собирался озвучить свой ответ. Его план разрушился кашлем, и не просто кашлем, а его изнурительным приступом. Он с трудом справился с неудержимым и однотонно произносит: — Понял. Вопросы потом, но их будет много, а сейчас достаточно того, что я, вроде бы, тебе должен, — и цепляет рукоять тележки с полумёртвым мифом. Левранд сделал то же самое, вместе покатили телегу. Тайлер последовал за ними. Отходя от усадьбы, юноша оборачивается к покинутой обители алхимиков и говорит всего одно слово: — Морт. — Назвав своё имя, должно быть, таким образом, признал встречу со странниками не однодневной, даже важной. Те воочию могли увидеть своего спасителя, но тому уже было не суждено сбыться.

Чем дальше отдалялись от Оренктона, тем отчётливее становилось возвращение мира в привычную форму. Саккумбиева ночь, торжественный пир, проведённый в честь прихода новой эпохи, забрал множество жизней. Их голоса будут услышаны, не будут забыты. Об этом позаботятся выжившие, что подготовятся к следующему разу. Так сказали бы сказители из монастыря Атнозирог Ыноротс, но жизнь далека от сказов. Об этом забудут уже через год, или же тот день назначат траурным до конца времён. Оба варианты имеют для себя место.

Светало. Воздух перестал жалить лёгкие, вдали обычно летели птицы, а тёплый ветер беззаботно играл травинками. Звуки природы казались Левранду неестественными, даже пугающими. Его пребывание в Эпохе Далёкого Огня играло с ним шутку. Только вот совсем не смешно, когда обычный мир начинает вызывать отторжение.

Выжившие остановились у предельной линии рощи, там слышалось журчание ручья. Им захотелось смочить горло. Левранд поковылял к воде, а Морт отвлёкся, как дитя, увидевшее бабочку. Свернул, обогнул дуб, или что-то на него похожее, а там — чрезвычайно длинный и тяжёлый клинок воткнут в землю. Таким без проблем можно разрубить крылатых ящеров переростков из рассказов старушек, живущий на окраинах Оринга. Только вот без чудовищной силы человек едва ли смог бы поднять его. На лезвии выгравирована история об отце из трёх разливов, что десятилетиями бился против чудовищного карпа; и победил. Морт внимательно читал о нём, не пропускал ни буквы. Там же узнал: этот меч принадлежал его сыну, который вышел против судьбы, сопротивлялся её решениям, выбирался из каждой западни. Отважный воин шёл по своей собственной стезе, что протянул и натянул сам гнев. Победитель сотни не останавливался, даже когда лишился глаза и руки. Всё ради отмщения, всё ради шанса вернуть разум в Шлем. А продолжение не удалось узнать, всё было потёрто. Но аккуратно, так что эта история вполне может быть дописана.

Левранд делает несколько глотков, случайно замечает мерцающие чёрные точки. Мошкара вынуждает оглядеться. Когда морок исчезает, вновь склоняется над потоком воды. Спустя вздох она окрашивается в алый цвет — течение приносит головы чёрных птиц, одну из них выхватывает появившийся из ниоткуда человек. Лицо неизвестного закрывал бледный капюшон, но откидной убор не помешал узнать шутку, когда она начала утолять свой голод. Позади жрущей твари вырисовывается министерский убийца, Хексенмейстер. Неужели мухи добрались и сюда? Тут же почти из-под ног вынырнул Днарвел, оттянув руку, выписал Левранду пощёчину. Удар оборвала совсем не театральное представление последствий Оренктонских событий. «Зритель» отпрянул и тем самым привлёк внимание юноши. Морт помог подняться, потому что мужчина не мог преодолеть бессилие, левая часть тела отказывалась слушаться, да и говорил он с трудом. Возвратившись к телеге, продолжили оканчивающийся путь.

Достигли перекрёстка, встали на дороге, её окружали жёлтые цветы. Подсолнечники ревностно и с обожанием смотрели на свой идеал, которым им не суждено стать. Их судьба заключалась в ином: сгореть в попытках дотянуться до него.

Знаковый головной убор, колпак рыцаря Капиляры, упал на землю и следом тело его носителя. Ему плохо, обливается холодным потом,

— Найди грёбаного лопатника, скорее, — нечётко произнёс он.

Морт с некоторым пониманием слов, но без понимания зачем, осмотрелся. Глаза споткнулись об человекоподобную куклу в длинном плаще, что стояла в поле. Пробираясь через высокие и жёсткие стебли однолетних растений, приблизился. На ступеньке надежного основания стоял оберег в тёмной широкополой шляпе. Пугало зашевелилось и, повернув голову, посмотрело на него. Нет, вот прям зыркнуло.

— Я знаю твой плащ, но не знаю тебя, — сказал мужчина с густой щетиной на щеках. Он спрыгнул вниз, поправил пенсне, затем затих в ожидании ответа.

— Мне нужно найти грёбаного лопатника, это ты?

— Грёбаного ло… Тогда точно знаю чей это плащ. Где он? Веди меня к нему.

— Следуй за мной. Он недалеко, — Морт указал на центр перекрёстка и в спешке рванул обратно. Пугало поднял огромную лопату похожую на инструмент для казни, и пошёл за ним.

В ровных рядах жёлтых цветов отбивала тяжёлая поступь. Нет, не такая уж и громкая. Источник всё приближался, Леврнад в ожидании устремил взор на подсолнечники. Те расступились, и вышел Пугало.

— Один из охотников Министерства, призванный на службу для отлавливания и последующей казни тех, кто называет себя «Вороны». Враги не единого народа Государства Вентрааль. Вестники Хора, дитя Старой войны, пожирающие целые города. Все истории сказителей, церковных гнилоустов, значит, оказались правдой. Что ж, вы оправдали ожидания…

— Мы не этого хотели. И ты тоже знаешь это. Иначе не говорил бы со мной, — проговорилось не внятным образом.

— Ты прав, знаю. Всё это в прошлом, теперь я просто «грёбаный лопатник», а вы — полупокойники, — сняв шляпу и отведя руку с ней в сторону, представился, — Фаленберг, к вашим услугам.

— Нам нужно попасть в Инговани.

— Знаю. Я получил записку, которую принёс пернатый. Правды вы шли дольше, чем я думал. Коротал время за варкой чеснока, много раз, — вернув шляпу на голову и посмотрев на небо: — Дилижанс будет через двадцать одну минуту, а пока мы ждем, ответь мне. Неужели сбор апперитовых монет был бессмысленным?

— Нет. Всё получилось, просто тебе кажется, что видишь нас.

— Хо-хо. Понял. Ну, хотя бы язык у тебя на месте. И это немного удивительно. Выглядишь как мертвец из подземной мучильни. Да воняешь так же. Но не об этом сейчас. Ещё доберёшься до куска мыла. Что теперь будете делать? Что дальше?

— Я не знаю, — выдул Левранд.

— Ладно, продолжим разговор позже. Будет ещё время. А пока отдыхай. — Пугало в знак приветствия кивнул Полурукому, тот никак не отреагировал. После чего медленно подходит к телеге, будто опасается увидеть то, что находится внутри. Ухватившись в обод, осторожно нависает над почти правдоподобными мертвецами. — Вам-то, господин Хор, известно, что будет дальше?

***

Звенят колокола Серекарда. На Приамиантову площадь приходят жители столицы. Вид у них скорбный: совсем не ждут благих вестей. А как иначе? Династия Венн закончилась, а наидостойнейший Наместник, Садоник, был варварски убит в самом сердце Серекарда. Неужели не осталось безопасного места в Вентраль, где можно жить в мире, покое и безопасности? Однако все гнетущие мысли развеялись, они позабыли обо всех тяготах, когда на белокаменный балкон вышел лимн. Имя его — Инспир, голос его — тёплая перина для ушей, он погружал каждого слушателя в раствор понимания и наставнической заботы. К такому нельзя не прислушаться, такому нельзя не верить. Инспир поставил белейшую фарфоровую чашку с чернейшим чаем и заговорил:

— До нас дошли вести, что мятежники разбиты. Одна из голов Оринга пала, а вместе с тем и их союзники усмирили свой пыл. Хороша новость, правда? Не спешите в своих суждениях, держите эмоции на поводке, как и подобает. Так делали Первые Люди, и мы чтим предком, ровняемся на них. Они-то знали о чести, знали о достоинстве. А в падении Оренктона нет чести. Есть только злой рок, о котором мы и Примуулгус предупреждали. Соберитесь с силами, поищите их внутри — там обнаружите бездонный, бескрайний океан несломимости. Я не смею торопить вас, отнеситесь к этому со всей ответственностью. А пока я жду, с вашего позволения, наслажусь этим замечательным напитком, — поведал Инспир. — Готовы? Превосходно. А теперь…вот почему нам не следует радоваться. Какими бы не были действия союза Артсинтиум…они бились за то… во что верили. Верили в Наследие Государя, только видели его несколько иначе. Мы — стороны одной монеты. И теперь наша война с самим собой окончена, — провозгласил лимн, протягивая руки. — И конец ей положила жертва Оренктона, — серекардцы заострили внимание, казалось, забыли о дыхании. — Город у Глухого моря… Вороны истребили его жителей. Была настоящая резня. Детей, женщин, стариков, да и мужчин, пожирали прямо на брусе троп под темными шпилями. Пожирали…как свиньи помои. Нет, и того хуже. Выродки Анстарйовая никого не жалели, им не знакомо это чувство. Точно бешеные псы. Но будьте спокойный, здесь никогда такое не случиться. Наши защитники дали бой Хоривщине и победили. Остались только осколки, мы отловим их и отомстим за Оренктон, отомстим за людей нашего Госудраства! — пообещал Инспир. — А теперь, вынужден откланяться. Но вот вам ещё белокаменное обещание — всё будет хорошо, ибо у нас есть приемник нашего Министра-наместника. Уже вечером… он предстанет перед вами на том же самом месте, где сейчас стою я. С нашей общей помощью… он положит конец мукам неопределённости. Мучения закончились! Всё, мой долг на сегодня выполнен. Всех вам благ, берегите себя. И помните… Да дойдёт наш шаг по тропам до Сахдибураг.

Инспир ушёл с балкона прямиком в Тронный зал. Там у Камнедрева приклонили колено Хексенмейстеры. «Мухи» признали Приемника, который восседал на легендарном троне, попивая багровейшее вино.

— Почва их умов подготовлена, они ждут вашего появления, Пепельный Лорд, — отчитался Инспир.

— Превосходно, — прозвучал довольный голос. — Сну Далёкого Огня суждено сбыться, — правитель наклонился немного вперёд, вынырнул из мрака. — И зови меня — Министр-Наместник Вальдер, — приказал Приемник с кровавым шарфом на шее.

Рамдверт через боль сломанных костей поднимается на ноги. Вокруг бесконечная тьма. В ней на пьедестале возвышается многогранник, его заполняет глубочайшая чернота. Ядро внутри вращается глазом, отсечённым от нерва. Око взрывается, яркие разноцветные огни закручиваются в спирали по часовой стрелке. Рамдверт стоит и созерцает палитру космической случайности внутри геометрической фигуры.

— Пришло время стать легендой, — произносит Хор. — Дальше…. лишь смерть.

Больше книг на сайте — Knigoed.net