Полихромный ноктюрн

9. Сжатие кулака

Ночью расползлись голоса, проникали прямиком в человеческое сознание, где прикасались к глубинной глине; вылепливали из неё различные образы. Эти произведения непостижимого гончара в разительной степени отличались друг от друга. Некоторые выброшенные перед глазами видения представляли собой раненого зверя, который рычит, отчаянно скрипит зубами, чтобы отогнать от себя приближающегося чудовищно-свирепого врага. Некоторые другие смешивались в тайных пропорциях с истошными воплями — порождали горестный плач.

Во время неожиданного парада ужаса, оренктонцы могли и слышали тихие постукивания в двери своих домов, убежищ. За каждым глухим стуком следовал скрежет, что выпускал блох-мурашек. Невидимые насекомые своими холодными лапками обжигали кожу, чем затрудняли обыкновенную попытку пошевелиться.

Живущие неподалёку от библиотеки лишись покоя из-за уродливых колдовских песнопений. Не смыкая век, лязгали задвижками, запирали всякие ходы и даже маленькие оконца. Светильники тухли, справиться с потёмками помогали свечи. Не все их зажигали: боялись быть замеченными. Дети прятались под одеялами, стараясь не высовывать и мизинца, боялись подкроватного скрытня. Взрослые не находили себе места, пытались понять происходящее — ничего им на ум не приходило, реки мыслей не только покрылись льдом, но и промерзали до самого дна. Некоторые из великовозрастных смотрели на скачущие по шторам тени, молились, восхваляли Все-создателя; некоторые озвучивали свои опасения, полагали, что конец близок, готовились сделать последний вздох; другие же всего-навсего дожидались рассвета.

Первые лучи проникли в жилища, немногие поторопились на улицу, там рассказывали о возвращении безумцев, коих некогда выследил Микгриб-старший. Со слов свидетелей, стало понятно: еретики, отринувшие учение Пути Сахелана, готовятся повторить свои мерзкие ритуалы во имя результата бракосочетания хворого воображения и безызменного невежества. А потому призывали тех, кто жаждет утолить свой голод. Зов обращался напрямую к человеческой спеси, позволял ей забурлить, обуять умы и верующие сердца. Но никто не предоставил видимых доказательств — лишь слова.

Юноша, который проживал со своей тёткой в доме напротив цирюльни, кинул монетку в копилку сведений об этом явлении. Отмахиваясь от послеобразов, поведал, что видел алых людей. Те совсем без одежды вышли под покровом сумерек на городские тропы, где, сжимая в руках горящие факелы, безостановочно кружились, как если бы пытались провести над собой кольцо из живого пламени. После своих танцев они разодрали себе лица ногтями и устроили забег; при этом быстро поворачивали голову из стороны в сторону. Умалишённые как угорелые носились по проулкам. Но вскоре затихли. Юноша не видел, куда алые делись. Однако жужжащая внутри книгохранилища осиплость подавала однозначный сигнал.

Утро необычно прохладным. Погода не помешала старушке в платке из козьего пуха вести непринуждённую беседу со своей соседкой. Обычно пересказывала ранее услышанные истории. Ей довелось собрать таких огромное множество: путники охотно делились с ней. Вероятно, очаровывались безобидностью старушки Бетси. Про неёсудачили — якобы в молодости покидала город, уходила к затворникам в храм Атнозирог Ыноротс, там-то и провела годы, чтобы стать сказителем. При желании можно усмотреть этому доказательства. Чаще всего выделяли истории о мистическом ужасе, что рассказывались в совершенно чуждой манере речи.

— Все-Создатель победил тьму Мсок, закончил вечное противостояние. Голос его поднял ил со дна бескрайнего озера Мундус, — заговорила Бетси, вероятно, пересказывая одну из проповедей уст-ов собора Примуулгус. — Из него сотворил мир наш, а вместе с ним и род людской. Даровал детям своим воли свободу, дабы мы сами вернулись к нему испить мудрости присносущей. Только так сможем научиться чувствовать несравненную заботу Творца. Тьма глубин была напугана появлением столь яркого пламени. Да поспешила сеять мешающий возвращению обман. Собрала урожай, да вылепила Анстарйовая из нечистот сомнений людских. Так и появился, но не был рождён, Призрак старой войны. Великан, облачённый в чёрную реку с тысячами глаз, своим елейным шёпотом порождал спесь в тени, что отбрасывала вера, чтобы уводить детей Все-Создателя в холодную пропасть предательства. Вечный враг мешал словам Творца достичь людских ушей — мы остались сами по себе, остались блуждать среди лесов лжи. Но однажды всё изменилось. Появился Сахелан, сумевший услышать далёкий зов, который пробирался сквозь столетий мрак. Благодаря этому Слышащий одержал верх над Анстарйовая, заточил того в темнице. Прикоснувшись нагими ступнями до Змея Сахдибураг, отказался от вечности. Беспримерная храбрость и незапачканное корыстью самопожертвование были награждены. Все-создатель вознёс его, наделил немыслимыми силами и позвал в свои объятия. Сахелан отказался, его вело желание провести остальных по своим тропам. Так и продолжил свой путь, где обрёл соратников, ныне известных как Приомнисы, — закончив пересказ, старушка Бетси добавила: — Никогда не перестану поражаться самоотверженности этого поступка. Говорят, Сахелан обмотал свои ступни колючкой, чтобы боль напоминала о долге. Представляешь? — вспоминая едва заметную ухмылку уст-а, вопросила она.

— Да-да, там ещё к нему примкнули Первые, помогали его желанию сбыться. Теперь мы смотрим на надменные морды их потомков. Ой, прошу прощения. На одухотворённые личики благородных. Вот спасибо. Я слышала это добрый десяток раз. Ну, почти десяток, — усомнилась в своей памяти соседка. — Только что-то не так звучит. Ты ничего от себя не добавляла?

— Так мне давеча рассказал уст. Только было что-то тревожное в его поведении. Волновался, постоянно оглядывался.

— Может, съел что-то не то? Вдруг залил рыбу молоком, вот и волновался, ощущая бурление в животе. Хотя, знаешь, если ты говоришь о белобрысом, то есть и другая причина. Я как-то видела его вместе с помощницей кухарки из «Пьяной коленки». Молодая, статная такая. Укрывались от дождя под козырьком, ворковали как голубки, пока никто не видит. Но я видела. От меня ничего не спрячется. Вот и путался, оглядывался. Потому что искал её.

Бетси вытащила из-под платка маленький бурдюк, глотнула лекарственного чая. Так она называла содержимое мешочка.

— Они давали обет. Едва ли кто-то из них нарушит его. Целиком и полностью принадлежат своему долгу. А если же, как ты назвала его, — белобрысый сходит со своего пути ради девицы, то это поразительно. Поразительно и неосмотрительно. Сейчас в соборе и без того неспокойно. Ведь Оренктон пошёл против Серекарда, а Примуулгус открыто поддерживал Садоника. Получается, теперь-то башни в окружении мятежников. Потому держатся особняком. А в тесноте особенно видны сомневающиеся. Мне кажется, его покарают.

Соседка расстроилась, надеялась увидеть иную развязку истории запретной любви.

— Почему так думаешь? — прозвучал от неё вопрос.

— Я видела его. И за ним наблюдал другой уст, у которого на шейной лентой вышита битва Лиодхау против Шестиротого волка. Шесть ртов — шесть голов. Схватил белобрысого за плечо, повёл за собой. Куда повёл — не знаю. Но думаю, легко представить.

— Это был Изм, — с горечью произнесла соседка. — Говорят, он самый жестокий. Ломает неугодным руки и ноги, называя их сказителями. Бедный очарованный пчёл, теперь точно не увидит свой цветочек. Наше время беспощадно к молодым…

— Дожди ложных сказителей размягчают почву. Из такой можно вылепить разные формы правды и лжи. Вот он и отлавливает их, видит огни в этих глазах.

Вторая посмотрела на бурдюк.

— Не всегда понимаю, что ты говоришь. Ты точно чай хлебаешь? Расскажи лучше что-нибудь ещё, только чтобы было понятно. Нужно сгладить впечатления от грустной любви уста. Я бы с радостью послушала про Шихи. Ох, вот бы мне её слёз, тогда стала бы снова молодой и красивой. Показала бы нынешним парапеткам что такое прыть. Ну же не томи. Но только про неё, остальных Соратников Сахелана оставим на потом. У нас же ещё уйма времени.

— Вот же… прыткая бабка, — посмеялась Бетси и сделала глоток. — Ну ладно, тогда слушай в очередной раз. После своего падения, Лиодхау стоял недвижимо, пока потоки крови спешно вырывались из тела. Неумолчный шум пел свою самобытную песнь. Почти колыбельная была ликующей, мрачной, но в то же самое время — умиротворяющее-яркой как золотые блики на поверхности реки. На свет намерений пришла носительница тайного знания. Шихи — так её звали. Она зажгла вокруг Лиодхау лесные огни, что пытались исцелить раны. Но у каждой силы есть свой предел. Отказавшийся от вечности Сахелан разглядел во тьме под собой свечение яркое. Спустившись со своих Троп, увидел незнакомку, та смиренно протягивала неистовому войну слезу, но тот отринул дар, принял неизбежную смерть. Когда веки опустились, Сахелан вернулся на свой путь, а Шихи последовала за ним. Так стали и были они верными соратниками. Помогала она и словом, и делом: не боем, а исцеляющими тело и разум слезами. Первые люди почитали её, превозносили. Но морок, насланный проклятыми порождениями Анстарйовая, соблазнил Носительницу тайного знания. Отвернувшись от Сахелана, смотрела в сторону того, чего желала больше всего. Тогда избранник Зодчего прогнал предательницу и назвал ту — Изгнанница Шихи. Осталась она одна, блуждала в пробирающей до костей холодной мгле. Всё же сумела перебороть дурман, поняла свою вину. От того во тьме поселился тихий-тихий плач. Некоторые скажут: «Сладкие слёзы могли оживлять мёртвые мечты каждого, кто пустит их на свои губы». Может и так, но ей самой они не помогали, не смогли оборвать такую печаль. Так и увядала в одиночестве, размышляла о природе семени, которое эхо сна Старой войны посеяло в почву себялюбия, — с запинками и длинными паузами выдула Бетси. — Никто не смел приблизиться к ней. Только лишь огни скорби без желания составляли ей компанию. Горели языки ярче самого солнца для привлечения внимания Сахелана. Горели, дабы Шихи смогла раскаяться в своей слабости и заслужить прощение. Но никто так и не пришёл.

— Ты филонишь, — утвердила соседка прищурившись. — Ты многое пропустила, рассказала, как гуси нащипали. И вообще, усты говорят, что Сахелан простил её. А вот сказители напротив, любят сгущать краски.

— Не могу с мыслями собраться. Прошлая ночь не выходит из головы. Всё путается похлеще, чем комок нитей, — объяснила собирательница историй.

— Оно и не мудрено. Сейчас всем не по себе. Когда замолкаю, всё ещё слышу эти заклинания. Должно быть, всё из-за нехватки сна. Она вредна, особенно нам. Нужно только выспаться и само пройдёт, наверное. А нарушителей скоро покарают. Вон смотри, сколько констеблей на улицы натекло. Даже белых перчаток видела. Так что скоро и гвардия объявится.

— Тебя уже ничем не напугать, верно? Чего только не повидаешь за все эти годы.

— А то! — воскликнула соседка, стараясь быть убедительной.

— Я вот думаю и как-то неспокойно. Вдруг алые бегуны совсем не из тех, кем их посчитали. Вдруг они опаснее, чем кажутся, — после своего последнего слова старушка в пуховом платке уснула, через мгновение резко проснулась из-за собственного храпа. Её глаза наполнялись непониманием того о чём вообще идёт речь.

— Вот и чай сработал. Потом дашь его мне, тоже вздремну. А сейчас не думай о прошлой ночи. Пойдём в приют, проведаем сорванцов.

На дороге неподалёку от скамьи, откуда ушли любительницы историй, лежала кучка отвратительного месива, похожая на издохшую собаку, брюхо лопнуло, внутри виднелись пережёванные органы, кости. При длительном всматривании эти студенистые останки начинали то вздыматься, то медленно опускаться; демонстрировали невозможное дыхание. Когда судорожно задрожали — будто попытались подняться — по ним проехал крытый экипаж.

Грегор отворил дверь, вошёл в плохо освещенное помещение. В носу любого могло свербеть из-за запаха сырости, плесени и чего-то ещё. Вздохи просачивались через потолок, выдавали всё происходящее наверху. Над хлипким столом навис темноволосый мужчина с аккуратной бородкой. Он сосредоточен, ничто не могло отвлечь его от осмотра раненой. Выполнял свой долг, как и положено всякому белперу, обученному оказывать помощь нуждающимся в самых тёмных непредвиденных ситуациях. Этот лекарь придерживался внутренней традиции, согласно которой никогда не менял свою мантию. Тёмные пятна окольцовывали воротник, на груди виднелись ладони, а чуть ниже — отпечатки маленьких пальчиков. Кровь на ней рассказывала целые истории о суровости жизни. Немногие из белых перчатки носили их как ценные реликвии. Такие белперы понимализаразные свойства болезней. Нанося на новые следы специальный бесцветный раствор с резким, но быстро выветривающимся запахом, пресекали вероятную угрозу. Но не избавляли окружающих от душевных волнений, вызванных своим внешним видом.

— Как она, Бенард? — спросил Грегор и уселся на диван, поставил сундучок рядом с мешком, а после снял головной убор.

— Всё ещё без сознания, — констатировал белпер. — Перед тем как я продолжу, не могли бы ответить на один вопрос?

— Без проблем, давай.

— Скажу вам по секрету, старые ковры переносят с куда большей нежностью, осторожностью. Ладно хоть на плече, а то могли бы за ногу приволочь. Нельзя так с ранеными. Впрочем, не суть. Я согласился помочь, таков мой долг. Но почему мы пришли именно сюда? Здесь опасно и здоровым людям находиться, можно подцепить что-нибудь. Даже здешний воздух опасен. Один вздох и насморк не заставит себя ждать. А может что и похуже. Я видел, в углу сидела мышь. Росла с каждой секундой. А потом оказалось, что это комок тараканов, облепивших кость.

— Здесь не задают лишних вопросов. Всем плевать. К тому же труженицы знают много секретов. У мужичков часто развязывается язык. Выпьют вина, и давай изливать свои негодования. Но насчёт грязи согласен. Разве в борделе, который сочетает в себе ещё и курильню, могло быть иначе? За двумя зайцами погонишься, то кабана не поймаешь.

Бенард пытался обнаружить в потолке щель, пропускающую поток шума.

— Хоть воск в уши заливай, — раздраженно сказал он. — Всем плевать, но секреты собирают? Мне кажется, одно исключает другое. Прелестницы с низкой городской ответственностью рассказывают всё Желтозубу. Запугал или же платит серебром. В Мышином узле ничего не проходит мимо него. Половину его бандитов арестовали, а другая… всё ещё на свободе. Как и он сам.

— Я не их клиент, мои тайны в безопасности. Могу спать спокойно. Никто не узнает, что я встаю с левой ноги, когда просыпаюсь, — заверил Грегор. — Знаешь почему Желтозуба называют Желтозубом?

— Из-за серьги в форме жёлтого зуба? — в вопросительной форме утвердил Бенард, не отвлекаясь от рыцаря. — Какие большие. Интересно, они ей не мешают? — себе под нос проговорил он.

Грегор отлип от кружки, немного приподнялся с дивана.

— Верно, но наполовину. Когда я принёс ему микату, разбойничек попробовал её на зуб. Вкус ему не понравился, чуть наизнанку не вывернулся. Поразительное умение. Из него получился бы отменный дегустатор вин. И кстати, у неё обычные уши. Не большие и не маленькие. В общем — хорошие.

— Ага, они немного не дотягивают до размеров лопуха.

— Взял лишнего, не преувеличивай. Хотя бы не с таким умным видом.

— Я не смеюсь, ни в коем случае. Если это не врождённое, то такое может свидетельствовать о воспалении хрящей. Опухоль — всегда скверно, — рассказал белпер и начал взбалтывать склянку. — Значит, вы ходили с золотом к главарю молодчиков Мышиного узла. И он вас просто так отпустил?

— Конечно нет. Встретив его впервые, задал ему вопрос про козла и овец. Он долго пытался проделать в моей голове дыру своим взглядом. А взгляд у него острый как битое стекло. Но потом вдруг обрадовался. Принял меня за некого Левранда. Защитника долгоносиков или типа того.

— Защитник отбросов — так его называют.

— Как скажешь. Он принял меня за Левранда. Якобы я соответствую всем описаниям. Это не более чем совпадение. Так ему и сказал. А он ни в какую. Видимо, его восхищение, и желание встречи с ним, не знало границ.

Бенард отрезал кончик пряди, поджёг его, вдохнул и недовольно кинул в колбу. Жидкость окрасилась в чёрный цвет. — Вот уж не думал, что головорез окажется на деле маленьким ребёнком, нуждающимся в героях. Наивные летят на них как мотыльки на свет, а потом сжигают свои крылья разочарованием, — проговорил он. — И чем закончилось ваша встреча?

— Мы сыграли в кости, поговорили о жизни. Желтозуб рассказал мне о последствиях сбора микат в Оренктоне. Чтобы попасть в списки Бургомистра жители прибегали к разным уловкам и обычному грабежу. Охотились за министерским золотом как гоблины за печёнкой. Но потом некто вмешался, пресекал особо резвых.

— И этот кто-то был Желтозуб? Это вы уговорили его помочь?

— Уговаривать не пришлось. Считая меня Леврандом, сам предложил свою помощь. Даже взамен ничего не потребовал. Видимо, ему сильно не понравился вкус монеток. Назвал их ядом.

— Вероятно, ваша схожесть с «защитником долгоносиков» сыграла ключевую роль. Это же только схожесть и не более, верно? — задал вопрос белпер, пока разглядывал безделушки, привязанные шнурком к поясу рыцаря Капиляры. — Разговаривая с умными людьми, заметил кое-что интересное. Их лож мало чем отличается от прочих. Её тоже можно легко выявить, обладая набором необходимых знаний и так называемой чуйкой. Несостыковки, взаимоисключение, испарина, взгляд, интонация и прочее. Не знаю, заметили или нет, но когда говорили о Левранде — было нечто едва уловимое в вашей интонации. Будто сильно презираете обман, — Бенард повернулся. — Неважно выглядите. Вы хорошо себя чувствуете?

Грегор рывками поворачивал голову, как если бы мешал мухе сесть на лицо. Крылатую не было видно в потёмках. Достав из плаща трубку, закурил.

— Когда сидишь в таком месте, хочешь не хочешь, будешь чувствовать их лапки, даже если они к коже и не прикасались. Так что всё вполне сносно, но сейчас будет лучше, — заверил он.

Белая перчатка не услышал в его голосе прежних намёков на фальшь.

— А я уже подумал, вас преследуют голоса, слышимые только вам, — с улыбкой сказал Бенард.

— Слышу то же, что и ты. Мы же под борделем сидим. Теперь вернёмся к ней. Что удалось узнать?

— Полноценному осмотру мешает доспех. Серебро совсем почернело и расплавилось. Я не вижу способа его снять, никаких швов. А даже если они и были, не стал бы сейчас рисковать. Металл прилип к коже. Не хочу её отрывать. В таком ослабленном состоянии тело не выдержит такой боли, — объяснил лекарь и навис над её лицом. — Капли растеклись тонкими линиями. Точно сплели паутину, идущую от нижних век. Выглядит жутко. Жаль, теперь такую красоту омрачает чёрный узор.

— Все рыцари Капиляры страшны на вид. Есть в них что-то чудовищное. Не добрячкам же с цветочками бродить по континенту и истреблять так называемую несправедливость, — сказал Грегор, потягивая дым. — Ближе к делу. Как её привести в чувства?

— Это похоже на отравление и на тот случай с батраком, который напился и зашёл в кузню. Точно, нужно объединить лечения разных недугов в одно. Тогда есть шанс. Думаю, смогу помочь ей дожить до следующего утра.

— До утра? А дальше что?

— Если дыхание не покинет её, то будет жить.

— Обнадёжил. Если нужна помощь, говори. У меня есть отличный зельевар, он поможет. Ни разу не подводил, просто кудесник.

— Буду иметь в виду, — озвучил белпер и посмотрел на ящик возле диванчика. — Это он приготовил зелья?

— Мы вместе это сделали, — сказал Грегор, взяв оружие рыцаря. — Тёмный цветочный эфес и ещё более тёмный клинок. Рапир из сангуисова камня, кровавой ржавчины. Серьёзное и прочное оружие.

— Кровавая ржавчина? — повторил белая перчатка, его бровь вопрошающе приподнялась, а склянка из руки почти выскользнула.

— Именно так. Вижу, никогда не слышал о нём. Тогда сломаю министерскую косточку, не послушаю их предостережений и поделюсь проклятыми знаниями. Только имей в виду, мы сразу же истлеем внутри. Хоп и всё. Вот уже шелуха, а не люди. А, это же не так вроде работает. Тогда приготовься, сегодня день твоих потрясений. Станешь взрослым, совсем взрослым.

— Вы прямо-таки воспаряли духом. Повеселели, что ли. А то вид был, будто на похоронах жуете полынь. Мне не хотелось бы портить ваше хорошее настроение, но и промолчать не могу, слишком беспечно её несли. Вот кислинка — в Примуулгус говорят про выжигающие свойства знаний…

— Только не надо про валежник тут рассказывать. Сжальтесь, лекарь. Я осознал свою ошибку — исправлюсь. В следующий раз буду бережнее.

— Если бы не ухмылка, то поверил бы. Впрочем, ладно, расскажите мне про эту ржавчину. Сангуисов камень — любопытное название. Видимо руда, из которой его изготовили, очень редкая. Её добывают под горой Ноде, или где?

Грегор несколько раз махнул рапирой.

— Так и быть. Как говорят, под редкими горами есть чумные источники, где плавают сангуисовы пиявки. Злобные, прожорливые твари. Их вылавливают и сажают на особо кровожадных преступников. Казнь такая. Пиявки с такой силой тянут кровь, что могут и орган проглотить. Обожравшегося червя кидают в прочную бочку и ждут, пока он не выблюет излишки, чтобы было легче ползать. Вот так и добывают кровавую ржавчину.

Бенард пару раз медленно моргнул, пытался усвоить услышанное. Или же отгонял усталость.

— Суровая казнь, когда из ещё живого тела высасывают органы. А выжившие есть, что с ними потом происходит?

— Кто-то говорит, что они становятся добрее, а кто-то утверждает — умирают в ужасных муках. Ведь сангуисова пиявки впрыскивают яд, поддерживающий жизнь своей тарелки с обедом. Удобная способность, правда?

— Звучит неправдоподобно, — усомнился Бенард. — Чего только люди не придумают. Как по мне, рапиру ковали каким-то старым способом. Вот от этого и похожа на обожженную древесину. Не думал, что вы верите в суеверную болтовню. А ведь хорошее средство могло бы получиться из этого яда…

Тень появилась в просвете. Тут в дверь осторожно постучались. Грегор проскользил, немного приоткрыл её.

— Милсдарь, вам кувшин лучшего вина от хозяина. И, разумеется, от всех нас, — донёсся голосок с той стороны.

— Просто читаешь мои мысли. Точно волшебница. Я только собирался сходить за ним. Благодарю покорно, ты избавила меня от беготни и сэкономила время, — прошептал он и взял сосуд, после чего попытался закрыть дверь, но ему помешали. — Вижу по глазам, хочешь сказать что-то ещё. Говори.

— Если будете свободны, не могли бы потом зайти ко мне. Хочу попробовать ещё раз одолеть вас, — она сказала это так, словно перебарывала некоторое волнение.

— Разумеется. Кем бы я был, если бы помешал такому яркому стремлению к победе? Я не дам ему погаснуть. Но позже, не сейчас. Когда будет время, найду тебя.

— Хорошо, буду ждать этого с нетерпением. Как раз успею испечь пирог, а то вы совсем худенький. Может ещё чего приготовим…

— С вишней, обязательно без косточек, — добавил он, плавно закрывая дверь.

— А я погляжу, вы тут в почёте. Прям нарасхват, — холодно сказал Бенард. — Смотрите не подцепите чего, когда она будет вас одолевать.

— Мы боролись с ней на руках. Проиграла. Теперь хочет ещё раз попробовать победить. Поражающая целеустремлённость.

— С учетом того, что мы под борделем… это несколько неожиданно. Но допустим.

Грегор налил вино в стакан, осушил его. Налил ещё и уже не торопился утолить жажду.

— Я могу верить в суеверную болтовню или же нет. От моего выбора она не перестанет звучать. Мы будем её слышать, пока дышит жизнь, — произнёс он, вернувшись к разговору. — Но откуда она берется, откуда растут её корни? Из попыток объяснить происходящее доступным способом? Вероятно. Или же за ними стоит попытка заполнить пустоту? Тоже возможно. Однако, как бы оно ни было, и из суеверной болтовни можно извлечь пользу. Не редки случаи, когда под шелухой искажений прячется ядро правды. Нет, не истины, а именно — правды. Приняв это к сведению, нужно ждать. Нужно оказаться в нужном месте в нужное время. Тогда шелуха спадёт и откроет себя, а ядро станет фрагментом. Знаешь, как хлебные крошки.

— Крошки правды приведут к истине? — задумчиво полюбопытствовал Бенард.

— Нет, они приведут к другой правде. Истина прячется от нас. И правильно делает. Наш разум не выдержит её уродства.

— Интересная мысль. Начинает казаться, вы намерено избегаете такого тяжёлого слова как истина. Могу себе позволить предположить почему…

Грегор подошёл ближе к столу. Вино, вроде бы, совсем не мешало его шагам.

— Занятные побрякушки, — сказал он, рассматривая что-то похожее на трофеи. — Вот это — ложный язык рыбоголового великана. Только высохший.

Белпер поднёс подсвечник к скукоженному существу со множеством лапок, массивной челюстью и парой обгрызенных плавников. От её вида появлялось желание никогда не заходить в воду, вдруг чего случится и такое неожиданно нападёт, намертво вцепится в ногу.

— Я видел одного из Янармагул. Торговцы привозили, пытались продать потроха для приготовления настоек. Безобразные создания с большими подбородками и лбами. У того не было такого языка. Да и до великана тот не дотягивал. Мелковат.

— Да, торговцы — безобразные создания.

— Шутить изволите?

— Мелковат? Что-то мне подсказывает, ты видел невзрослую особь. Ложный язык живёт меж щёк исключительно у зрелых. У некоторых зрелых. Этого паразита привлекает слюна. Вот и заползают в пасть, жрут настоящий язык, закрепляются на его месте, избавляясь от нужды в охоте. Великан ест и оно ест.

Белая перчатка старался удержать своё хладнокровие: ему с трудом верилось в услышанное. Не понимал, шутит ли его собеседник, оказавшийся под влиянием пряного напитка, или же знает наверняка.

— А как оно попадает им в рот? И разве это не больно, когда такая тварь жрёт язык? — задал он пару вопросов.

— Может, в момент питья воды не из тех мест. Или же во время сна. А боль не чувствуют, вероятно, из-за того, что в момент укуса они гадят обезболивающим. Кто знает.

— Если это так, то их способ выживания поразителен.

Грегор осушил очередной бокал. У него ни в одном глазу. Как если бы испил из горного источника.

— Почаще выбирайся из родных земель, — говорит он. — Тогда и не такое увидишь. Устанешь поражаться и узнаешь цену знаний. А пока вот тебе ещё пища для размышлений. Если великаны уродливы из-за длительного кровосмешения, то зачем они, нападая на обозы и деревушки, утаскивают с собой женщин? Вот и думай, но переусердствуй.

Белпер покривился. Должно быть, представил один из вариантов.

— Цена знаний значит. А какую заплатили вы? Неужели следили за рыбомордыми, чтобы разузнать о них побольше? Хотя, вероятнее всего, заплатили исследователям…

— Всё куда проще. Я победил такого в бою. Как сейчас помню, нелегко было уклоняться от ударов якорем. Ещё размахивал им так быстро и яростно. Никому не посоветую повторять подобное, — тут ноги говорящего немного подкосились, его повело в сторону, но в одно мгновение вернул равновесие.

— Откуда взялся якорь? Здоровяки живут вдали от моря.

— Да, живут. Но, так или иначе, якорь был. Потому дальше думай сам.

— Теперь я понимаю, почему вас называют охотником на чудовищ. Если так налегать на вино, можно и ловцом драконов стать.

— Береги свой рассудок, иначе приду и за тобой, — тихо монотонно проговаривал Грегор. — Правдоподобно прозвучало, правда? — тут смех промчался над пламенем. — А ты поверил…

Почувствовав чьё-то зловещее присутствие так близко, Бенард поверил не то слово. Оказался на грани, где появляется выбор не бить или бежать, а бежать или бежать. Но всё это оказалось шуткой, верно?

— Так убедительно прозвучало, — ответил лекарь, не смотря на рядом стоящего, и указал мизинцем на маленькую тканевую куклу возле ложного языка. — Я уже виделтакие. Их делают в Хладграде. В ней нет ничего особенного. Обычная детская игрушка. Но что она делает у рыцаря Капиляры?

— Теперь-то кукла точно стала необычной. Дыхание сводит от того, как она закреплена. Петля сдавливает тряпичную шею. Глаза-пуговицы крупнее обычного, словно выдавливаются из бесчерепного мешочка. Таким образом рыцарь выдаёт свою жестокость, или же просто посчитала этот способ привязки самым удобным? Впрочем, неважно. Ведь мы не голуби, чтобы клевать хлебные крошки.

— Под куклой есть ещё что-то, — заметил Бенард и произнёс: — Перо ворона. Когда был совсем малым и ходил пешком под стол, нас пугали чёрными птицами. Якобы они несут беду. А мысли про Хора и обратную башню Сиринкс гнали всех домой до заката. Ведь проклятый зверь, один из заклятых врагов Приомнисов, мог в любой момент вынырнуть из тьмы, расставить крылья, сотканные из тел своих жертв, и утащить с собой. Что считалось хуже четвертования и колесования. Но я вырос — теперь понимаю, что какая-нибудь гангрена куда опаснее страшных рассказов о «перьях Хора».

Грегор слушал и смотрел почти мёртвым взглядом в никуда.

— А как же Вороны, которых казнили при брате вашего Бургомистра? Я слышал, они были вполне осязаемы.

— Если они Чёрные перья, то я — знаток столичной крепости, Амиантового замка. Совсем не были похожи на тёмных существ. У них не было ничего общего даже с разбойниками, которые решили прикрыться чем-то эдаким. Обыкновенные перепуганные люди.

— Повсюду лож. Ею полнятся не только пять провинций, но и вообще весь мир. Витает в воздухе, незаметно отравляет нас. Сначала мы её видим чётко и ясно. Но со временем привыкаем, как к смраду навозной кучи, и перестаём отличать правду от обмана. Всё одно. Границы размываются. Так и живём в искажениях…

— К чему вы клоните? — вопросил Бенард, роняя капли из пузырька меж губ особы в чёрном серебре.

— Знаток Бенард! Вроде неплохо звучит. Хотя, для некоторых привычней — мейстер. Хочешь им стать? Место в резиденции… вон…свободно. Рэмтору пригодился бы такой Знаток. Будешь наставником, советником и лекарем. Опыт уже есть. Тогда и башня своя появится.

— Не люблю высоту. Когда смотришь на всё сверху, становится как-то не по себе. Сразу уши закладывает и дыхание перехватывает. Не гожусь я для этого. Мой выбор уже сделан — быть белой перчаткой в белой мантии, что немного похожа на одеяние мясника. Может мне нравится людей пугать. Так что дополнительные обязанности мне ни к чему. С ними не смог бы сосредоточиться на склянках, мазях и пилах.

Грегор закинул мешок за плечо, поднял ящик.

— Лучше покорить одну высокую гору, чем прыгать по холмам, правда? — спросил не опьяневший, приближаясь к двери.

— Да, лучше быть мастером в чём-то одном. Не отдавай я всего себя своему долгу, не смог бы найти новый способ зашивания ран. Муравьи неплохо себя показали. Главное вовремя отделить голову от туловища, — подтвердил белпер и обернулся. — Вы уже уходите?

— Мне нужно к Рэмтору. То есть… к господину Рэмтору. У вас в городе, так-то, песельники объявились. С этим необходимо что-то делать. Оставляю её тебе. Береги свою подопечную.

Бенард кивнул, задумываясь о необходимости узнать новые действенные способы распознавать обман, открыл футляр и продолжил свои оздоровительные обряды. Острая потребность выполнить задачу в полной мере поддерживала стремление не допустить гибели подопечной с большими ушами. Ему это было нужно, казалось, даже больше чем собственное дыхание.