Развод. Горькая правда

18. Женщина без сердца

Я смотрю. И единственное, что я сейчас вижу — это зарёванного мальчишку, зыркающего из угла на нас, как загнанный лисёнок. Он что-то прижимает к себе, игрушку или зверушку. Не пойму. Грязно-белый комок шерсти.

— Вот, полюбуйся, — гордо и нараспев произносит свекровь, — собаку с улицы приволок.

При этом в таком непередаваемом отчаянии подносит руку ко лбу, будто Саша, как минимум, швырял в окна остатки мейсенского фарфора и осколками нацарапал отборные ругательства на серванте.

— Заткнитесь, Нина! — рявкаю на нее. И к моему удивлению свекровь тут же замолкает.

Подхожу к мальчику и присаживаюсь на корточки перед ним. Он сидит передо мной, низко опустив голову — маленький, растрепанный, с опухшими глазами.

— Привет. Это я, Вика. Помнишь меня? — Протягиваю руку к спутанной чёлке, но мальчик втягивает голову в плечи и прикрывает глаза, будто ожидает удара. И моя ладонь повисает в воздухе, не хочу его пугать. Рискую погладить подрагивающий тёплый комочек у Саши на коленках — Это кто у тебя тут?

— Это Хагги, — крепче прижимает его к себе, щенок шевелится и еще глубже головой старается залезть Саше под мышку.

— Милый какой, — ерошу светлую шерстку. — Где ты нашёл его?

— Он в подвале скулил.

— В каком подвале?

— Да там, далеко… В старом доме, — машет головой куда-то в сторону.

— Ты один гулял?

— Да.

Бросаю через плечо испепеляющий взгляд на Нину. Она стоит, скрестив руки на груди, и нервно барабанит пальцами по локтю.

— Попросила рядом с домой поиграть пять минут. У меня тоже дела могут быть… — отводит взгляд в сторону. — Еле нашла потом. Вместе с этой… — брезгливо фыркает. — Дрянью! А у меня давление и аллергия.

Прикрыв веки, делаю глубокий вдох и вновь смотрю на Сашу.

— А где другой друг? Синий Хагги?

— Она его выкинула, — указывает на Нину пальцем с обкусанным грязным ногтем и хмурится.

Снова оборачиваюсь и многозначительно смотрю на свекровь.

— Он его крутит постоянно. Ходит с ним, как Давид с пращей. Сто раз просила, предупреждала, но нет ведь!

Рискую вновь протянуть руку к волосам Саши, и в этот раз он не отшатывается в ужасе. Поправляю отросшую челку, которая лезет прямо в глаза.

— Алекс, у щенка, наверное, есть мама или хозяева. Они его потеряли и очень сейчас переживают. Давай отнесем его на место? — стараюсь говорить ровно и тихо, мальчишке явно и так досталось.

— У него нет никого, — малыш утыкается лицом в светлую шерстку, но я слышу каждое слово. — Его мама бросила. Как и меня.

Сердце сжимается от жалости. Я не могу отгородиться стеной от детской боли. Проще всего сейчас встать на сторону Нины, выкинуть дворняжку на улицу и купить мальчишке мороженое, чтобы не плакал и забыл. Только он не забудет. Предательство не прощают, мне ли этого не знать!

Я понимаю, что этот момент отпечатается в его душе ожогом. Саша вырастет большим дядькой и станет ходить по психиатрам, пить антидепрессанты и ненавидеть весь мир, только потому что ему не повезло с рождением, родителями и семьей. Потому что сейчас этот маленький человек чувствует себя глубоко несчастным и ненужным никому.

Помогая этому щенку, он и себя вытаскивает из ямы, в которую его кинули родные люди.

Не выдержав, прижимаю чужого ребёнка к себе. Мальчика, которого я должна ненавидеть.

Глажу темноволосую головку, а он не отстраняется, а утыкается мокрым носом мне в плечо. Всхлипывает. И теплый щенок между нами тихонько поскуливает.

— Мама тебя не бросила, она тебя очень любит. — Шепчу я ему, с трудом сдерживая слёзы. — Просто сейчас не может быть с тобой. Но папа твой скоро будет рядом.

— Правда? — отстраняется и круглыми глазами смотрит на меня.

— Да, — приглаживаю ему волосы и со вздохом прижимаю к себе. Целую в макушку. — Все будет хорошо, я обещаю тебе. — Дай-ка посмотреть на твоего нового друга, можно?

Саша согласно кивает, и я беру щенка на руки. Поднимаю, держа его под лапки.

Маленькая дворняжка, испуганно щурится и поджимает куцый хвостик. Не самый очаровательный щенок, вряд ли его ищут любящие хозяева.

Чувствую, как под пальцами бешено колотится сердце. Наверное, для этой собачки я — огромное чудище. Возвращаю щенка Саше, и тот сразу засовывает голову в привычную укрытие под мышку.

— Милый Хагги. Только его надо покормить и вымыть, а потом мы отвезем его к ветеринару, — игриво трогаю Сашу за нос. — А ещё можно показать щенку дом, как ты считаешь? Может быть покажешь ему, где ты сейчас живешь? Уверена, ему понравится.

Саша забавно надувает щёки и уходит с щенком, а я, проследив за ним взглядом, плотно закрываю дверь и оборачиваюсь к Нине. Злобно щурю глаза, жаль, что нельзя испепелить взглядом и оставить от неё только кучку чёрной золы.

Многозначительно молчу, но надеюсь, мой вид говорит ей о многом.

— Викуся, — лепечет Нина, — я так поняла, ты ему разрешила оставить собаку?

— Вы сами выкинули его единственного друга.

— Но он же…

— У мальчишки больше никого нет. Ни матери, ни отца, ни любимой игрушки, которую выкинула чокнутая бабка, — шиплю ей в лицо. Искренне жалею, что я не гюрза, которая умеет плеваться ядом.

— Я бы попросила не называть меня «бабкой»…

— Он гулял один! Маленький ребенок ходит без присмотра и, сходя с ума от одиночества, подбирает бродячих собак! Нина, у вас есть сердце?

Я уже не контролирую себя и даже не забочусь о том, что Саша может услышать. Не до этого! Мне хочется достучаться до этой махровой эгоистки, сделать так, чтобы она почувствовала хоть маленькую толику того, что переживает этот ребенок.

Звонок в дверь прерывает меня на полуслове. Нина преображается, приосанивается и поправляет съехавшую чалму.

— У меня есть сердце! А ещё, к счастью, есть службы, которые существуют, чтобы решать такие проблемы.

Наши взгляды пересекаются, как рапиры. У Нины — светло-голубые водянистые глаза, пробирающие до костей морозом. Зато я — готова из своих зеленых метать молнии ярости, поражая все цели вокруг.

И мы одновременно срываемся к двери. Нина, радостно улыбаясь, бежит по узкому коридору, а я загородить проход, чтобы она не смела открывать дверь людям, которые заберут сейчас Сашу.

Хватаю свекровь за подол, вынуждая остановиться.

— Викуся, что ты себе позволяешь? — Гневно верещит она. — Так будет лучше, поверь моему жизненному опыту.

— Если вы отдадите Сашу, вы никогда не увидите свою внучку, понятно? — Решаюсь на шантаж, как на крайнюю меру. — Я просто выйду из этой двери, — показываю на выход, — и вы остаётесь с проблемами один на один. Решаете сами проблемы с Глебом, тайными внуками, больницами, разговариваете с врачами и ищите деньги.

Секундное замешательство, Нина поджимает губы и шумно выдыхает.

— Я не шучу! — Меня трясёт от злости и чувства несправедливости. — Вам понятно, что вас ждёт? Одинокая нищая старость в компании сына-инвалида. Только попробуйте, сдать его!