Развод. Горькая правда

20. Другого выхода нет!

— Послушайте, как вас зовут? — мягко вынимаю из руки женщины авторучку.

Она, опешив, смотрит на меня:

— Ангелина Григорьевна. Ручку верните, я при исполнении.

— Ангелина Григорьевна… Понимаете, тут такое дело… Документы на мальчика пропали.

— Сгорели при пожаре, — подозрительно тонким голосом встревает Нина.

— Да, при пожаре, — подтверждаю я. — В общем, мать погибла. А отец сейчас в больнице. Он скоро выйдет и все документы восстановит. Семья воссоединится.

— Да, мы приличные. Не маргиналы. — Снова пищит свекровь. — Не пьем и не курим. Без девиантного поведения.

Женщина скептично приподнимает бровь.

— Без девиантного, значит? — Поворачивается ко мне. — А вы кто?

— Дочка моя, — пытается выкрутиться Нина. — Родная тетка мальчика.

Я согласно киваю и натянуто улыбаюсь.

— И у вас всех документы сгорели при пожаре?

— Нет, почему же… — Снова встревает свекровь. — Я могу паспорт показать. Говорю же, мы приличные. Ребёнку ничего не угрожает.

— Вы все такие приличные, — цедит женщина. — А потом, как мы уходим, начинаются издевательства над несовершеннолетними. Моя задача защитить ребенка. — Снова задумчиво постукивает ручкой, потом решительно откладывает ее в сторону и резко заявляет. — В общем так! Я ребенка сейчас заберу, потом разберемся с вашими родственными связями. Приведите мальчика. И да, паспорт несите, акт будем на вас оформлять.

— Какой акт? — выдыхаю я.

— Акт об изъятии ребенка. Удержание группой лиц с неустановленными родственными связями. Давайте паспорт и поскорее, мне нужно будет прокурора уведомить…

— Погодите, — как можно спокойнее стараюсь говорить я. — Ангелина Григорьевна, согласитесь, что ребёнку с родной бабушкой и тёткой ничего не угрожает. И здесь ему будет лучше, чем в детском доме. Мы готовы оплатить штраф за беспокойство и ложный вызов или как это там у вас называется, — щёлкаю пальцами, пытаясь подобрать слова.

— Вы в своём уме? — Лупит глаза женщина, — обращение официально зарегистрировано.

— Очень большой штраф, — проникновенно смотрю на неё. — А ещё добровольное пожертвование. И давайте забудем о том, что здесь происходило.

— Пожертвование? — Ангелина Григорьевна щурит один глаз.

— Такое большое, что вы сможете обеспечить нескольких детей из неблагополучных семей теплой одеждой и хорошими ботинками.

— Вы даже не представляете, как много у нас подопечных, — жалостливо вздыхает Ангелина Григорьевна.

— У вас такое большое сердце, — рискую похлопать её по плечу, — но, думаю, что десять детей будут вам очень признательны.

— О, как жаль, что нельзя помочь всем…

— Да, к сожалению, — тоже вздыхаю я. — Всем помочь нельзя. Зато парочке самых талантливых ребят можно будет оплатить год обучения в неплохом колледже. Или курсы робототехники для группы мальчишек? Может быть кройки и шитья для девочек? Как вы на это смотрите?

Пальцем показываю вниз и открываю сумочку, с которой так и хожу. Там лежат снятые наличные деньги, которые я собиралась утром, перед новой работой, завести Илье Сергеевичу.

Деньги, предназначенные для лечения Глеба.

Свекровь, недоумевая, смотрит на меня во все глаза. Она не в курсе содержимого моей сумочки.

Ангелина Григорьевна смотрит вниз и расцветает в улыбке.

— Я сразу поняла, что у вас хорошая, крепкая, обеспеченная семья. Я думаю, что смогу оказать содействие в восстановлении документов, поторопим кого надо. В садик мальчик ходит?

— Э… Нет.

— Значит, устроим. Хорошим людям надо помогать, правда? — широко улыбаясь, она перехватывает мою сумочку и снимает с моей шеи ремешок.

Я тяну руку, надеясь схватить хотя бы немного наличных, но под жгучим взглядом Ангелины Григорьевны отдергиваю ладошку.

— Благодарю за помощь детям, — перекинув ремень через плечо, она встаёт со стула. Протокол оставляю, там есть мои контакты. Если что, звоните.

Напевая, она идёт обратно по коридору. Я слышу, как хлопает дверь.

Нина плюхается рядом, поднимает глаза к потолку. Свернув губы трубочкой громко выдыхает.

— Ты мне должна! Еле отмазались… Это была Шанель?

— Что? — Я сижу на краешке стула, чувствую себя опустошенной, будто из меня бойкая Ангелина Григорьевна вытащила все потроха. Еще не осознаю масштаб содеянного.

— Сумочка от Шанель?

— Нет! Какая разница? — в ужасе закрываю лицо руками. — Нина Михайловна, вы даже не представляете, во сколько нам вылился этот ваш звонок!

— Что случилось? Не переживай ты так, новую сумочку купишь. Или там что-то важное было?

Слова Нины припечатывают меня к месту. Сижу оглушенная, смотрю на свекровь, открыв рот. Молнией мелькает мысль, что кроме денег в сумке было моё УЗИ. Первая фотосессия моей дочки. Листочек с заключением, который поддерживал меня все эти дни.

Ангелина Григорьевна унесла мою главную ценность. Пусть это не страшно, все можно восстановить, но я воспринимаю это, как знак свыше.

Мне уже все равно, что будет. Мной овладевает какая-то гусарская удаль и желание пустить все на волю случая.

Собрав всё свое мужество в кулак, делаю два глубоких вдоха и без обиняков выдаю фразу, к которой собиралась сегодня долго готовить Нину.

Фразу, ради которой сегодня ехала к ней.

— Нина Михайловна, вам нужно продать дом. И, скорее всего, бизнес. Другого выхода нет!