Развод. Горькая правда

4. Не совпадение

Мимо меня проплывает бледное, искорёженное кровавыми царапинами и гематомами, лицо Глеба.

Это дурной сон. Просто кошмар. Галлюцинация.

И, как в самых ужасных сновидениях, я не могу двинуться с места. Нет сил, чтобы отвернуться или броситься к нему. Так и стою деревянным истуканом, уставившись немигающим взглядом, и хватаю ртом воздух.

На чугунных ногах, с трудом делаю шаг, потом другой. Наконец, сделав глубокий вдох, бросаюсь к мужу. Хватаюсь за каталку, склоняюсь над ним.

Всхлипнув, до боли закусываю нижнюю губу. С трудом сдерживаюсь, чтобы не взвыть волчонком.

Черты лица те же, но мой был таким красивым и жизнерадостным, а этот…

Какая-то важная мысль зудит в сознании, мелькает и тут же пропадает.

Сейчас я не хочу думать о том, что он был с женщиной, на байке. Какая разница, с кем он был, на чем ехал и куда. Ему же больно сейчас! Так больно…

— Глеб, Глебушка… Ты меня слышишь? — Боюсь прикоснуться к его лицу, оно все покрыто ссадинами. Нахожу его руку под простыней и сжимаю её.

Интерны смущенно переминаются, не решаясь отогнать меня.

Глеб открывает глаза, и я невольно отшатываюсь, будто меня толкнули в грудь. Так пугают меня тёмные и глубокие зрачки, затягивающие, как черные дыры.

Где прежние золотистые искорки моего Глеба? Это глаза много пожившего человека, страдающие и несчастные.

— Прости… — шепчет он запекшимися губами. Легонько шевелит ладошкой.

Звуки его голоса — знакомого, но какого-то не такого, бьют по нервным окончаниям, заставляют зажмуриться в ужасе.

— Глеб… — шепчу онемевшими губами. — Как же так?

Рискую дотронуться до его правой брови. Она кажется мне единственным целым местом на лице.

От этого прикосновения через кончики пальцев из меня будто вытекают последние силы. Как зачарованная смотрю на родное, и лицо, мне не верится до сих пор, что это и есть мой любимый.

— Съезди туда, — снова шепчет он и морщится.

— Куда съездить? Глебушка, о чем ты? — Большим пальцем ласково поглаживаю ему горячий лоб, стараясь не задеть порезы.

— Кирова 5-12. Запомни.

Я киваю. Две слезинки падают на простыни, оставляя расплывшиеся мокрые кружочки. У него же бред. Господи, пожалуйста, помоги ему…

— Вика, Кирова 5-12, повтори, — настойчиво повторяет он и пытается приподняться. У него не получается это сделать. Но один из интернов, решив, что с пациента достаточно, решается вмешаться.

— Ну-ка лежите! Все, поехали.

— Девушка, отойдите. — Воодушевленный примером молодого коллеги, другой решительно оттесняет меня плечом.

Со скрипом каталка трогается с места. Я бегу рядом, не отпуская руку мужа.

— Вика, повтори, — снова бормочет он.

— Кирова 5-12, - говорю, чтобы он отвязался. — Глебушка, я буду здесь. Посижу до конца операции. Все будет хорошо, не переживай. Мы справимся!

— Нет, — неожиданно твердо говорит он. — Съезди туда. Сейчас. Там же…

Каталка делает поворот и его ладонь выскальзывает из моих рук, разрывая последнюю связь между нами.

Не слышу конец фразы. Да и не придаю особого значения тому бреду, что он шепчет из последних сил.

До боли закусив костяшку пальца, чтобы не закричать на всю больницу, смотрю, как Глеба завозят в лифт.

Закрывающиеся двери, как гильотина, отрезают мне путь к собственному мужу. И я боюсь, что навсегда.

Самое страшное — чувствовать свою беспомощность перед лицом обстоятельств. Куда бежать? У кого узнавать? Кому молиться?

Обхватываю живот, чтобы успокоиться.

— Все будет хорошо, малыш, — шепчу, как мантру. — Все будет хорошо…

Весёленькая мелодия телефона обрушивается на меня контрастным душем. Более жуткого музыкального сопровождения для творящегося вокруг кошмара не придумать.

Негнущимися пальцами роюсь в сумочке. Тороплюсь, хочу скорее прекратить это тилиньканье. И, как всегда в таких случаях, не могу найти источник звука, который сведёт меня с ума.

Наконец выуживаю телефон и ещё пару секунд смотрю на экран, где высвечивается имя свекрови. Выключаю звук, пусть думает, что хочет. Объяснять ей подробности произошедшего я не в силах.

Телефон замолкает на какое время, затем взрывается злобной вибрацией.

Чувствую укол жалости. Она же мать, переживает… Надо сказать ей.

Делаю два глубоких вдоха, чтобы собраться с силами, и решительно нажимаю зеленый значок.

— Нина Михайловна…

— Викуся, — прерывает меня бодрый веселый голос, — я вас не дождалась. В общем, у меня будет внучка. Поздравляю!

Я издаю что-то похожее на хриплый клёкот, который моя свекровь истолковывает по-своему.

— Вик, ты обиделась чтоль? Да бро-о-ось! — извиняющимся тоном тянет она и продолжает стрекотать. — Так получилось, понимаешь? Знакомые журналисты были, гости расходиться стали… Я лопнула за вас шарики. Ты не сердись… Ну поставь себя на моё место!

— Нина Михайловна, Нина… — снова начинаю я и вновь не могу продолжить фразу.

— То что девочка — это же хорошо, правда? Будет Камилла, как тебе? Девочки, они же такие пупсики сладенькие, у них платья, сумочки, заколочки, бантики… Столько всего можно придумать. А мальчики — ну что там — джинсы, да футболки. — Я уже не пытаюсь её прервать, молча слушаю. У меня недостаточно сил и энергии, чтобы остановить этот словесный поток. Пусть выговорится и порадуется, прежде, чем я огорошу её новостью. — Викуся, ты не расстроилась? Глебу передай сама, хорошо? Я знаю, как он сына хотел. Кстати, нашла его? Разобрались с этой ошибкой? Байкер Орлов, надо же… Такое нелепое совпадение…

Так и вижу, как после этих слов она брезгливо поджимает губы. Будто колёсами мотоцикла размяли её аристократичную фамилию в фарш.

— Это не совпадение, — кратко говорю я.

— Что?

— И не ошибка.

— Вика, если ты хочешь мне так отомстить за то, что я вас не дождалась, то это плохая идея, обижено причитает Нина Михайловна. — И вообще, ты сама виновата! Тебя никто не гнал, убежала…

— Первая областная, приезжайте. Глеб здесь.

Я отключаю телефон и прижимаюсь затылком к стене. Будто твёрдая и холодная поверхность поможет мне собрать разорванные мысли в один клубок.

Обхватываю руками живот:

— Все будет хорошо, малышка. Все будет хорошо…