Развод. Горькая правда

7. Сюрприз для Нины

Мальчишка смирно сидит на заднем сиденье, прижимая к груди синего безобразного зверюгу.

Что это за гадость, вообще? Явно вредит детской психике.

— Саш, может тебе дать робота или динозавра?

— Я не Саша, я Алекс… Говорил уже, — угрюмый взгляд в окно.

Буква «л» в его исполнении нечёткая, поэтому имя, которым он просил себя называть, звучит по-детски мило.

— Прости, я забыла, что ты Алекс. Так что, дать динозавра?

— Нет, — ещё крепче сжимает волосатое чудовище. — Это же Хагги-Ваги, мне его подарил… Папа. — Последнее слово он произносит с придыханием.

Мою переносицу печёт от подступающих слёз. Со всей силой на меня обрушивается воспоминание, как однажды в моей жизни появился отец. Ненадолго, на пару дней. Явился с зайцем под мышкой, как ни в чём ни бывало. И того зайца — потрёпанного, с оторванным хвостом, я храню до сих пор.

— Лучше бы твой папа подарил тебе ботинки или хорошую куртку, — недовольно бурчу в руль, чтобы скрыть волнение.

Пока мы быстро собирались, я несколько раз искренне посылала на голову мужа все кары небесные. Если бы не авария, я бы отправила его в больницу самостоятельно. С тяжёлой черепно-мозговой травмой.

У меня не укладывается в голове, как Глеб… Мой Глеб, которого я считала добрым и отзывчивым, мог оставить своего ребёнка ходить в колготках с просвечивающими пяточками по линолеуму старой хрущёвки.

Я с трудом нашла пару приличных футболок и джинсы — знаю, какое значение свекровь придаёт одежде. Внука в кофточке с катышками она точно не признает.

Ведь Глеб знал о мальчишке. Он знал! Почему он так поступил со мной? С ним?

Я должна ненавидеть сына своего мужа, но почему-то чувствую с ним странное родство. И не могу не чувствовать щемящую жалость к ребёнку. Сашу ведь предали, как и меня. Но я большая, я могу за себя постоять и защитить свою дочку. А кто защитит его?

— А моя мама, — подает голос пассажир, — она за мной придёт?

— Не знаю, — едва слышно отвечаю я. — Но ты больше один не останешься. Это я тебе обещаю.

— Я не маленький, я не боюсь один, — вижу в зеркало, как он сурово супит бровки и меня бросает в жар, сразу вспоминаю Глеба. Очень похож!

— Ты часто один остаёшься?

Молчит. Я уже заметила, что он немногословен. А вопросы, которые ему неприятны, просто игнорирует.

— А твой папа… Где он?

Внутри всё сжимается в ожидании ответа. Впиваюсь взглядом в зеркало заднего вида, жду… Жду!

— Папа живёт далеко, — тяжело, по-взрослому вздыхает и тоскливо смотрит в окно, будто видит там далёкий город, где находится отец. — Но он заберет нас к себе, и я не буду больше по нему скучать. Это будет скоро…

Глебу повезло, что он сейчас в реанимации. Иначе я бы сейчас развернулась, ворвалась к нему и с наслаждением вырвала его маленькое чёрное сердце. Быстро моргаю, чтобы пелена слёз не мешала вести машину. Еще не хватало попасть в аварию, как этот…

— Ты скучаешь по папе?

Мальчишка утыкается лицом в синего уродца и замолкает.

Да, я пока не умею общаться с детьми. Тут ничего не поделать. Зато Нина Михайловна в делах воспитания у нас крупный специалист.

Одного орла уже воспитала. Еще какого!

Волевым усилием заставляю заткнуться голос совести, который вопит о том, что у мальчишки и так достаточно поводов для невроза.

С бабушкой ему всё равно будет лучше, чем в той дыре, куда его засунул Глеб. Все-таки Нина — родственница.

Звук телефона наотмашь бьет по нервным окончаниям, заставляя похолодеть. Секунду назад я мечтала прибить Глеба, но сейчас при мысли, что услышу плохие новости из больницы, у меня что-то обрывается внутри.

Не отрывая взгляд от дороги, хватаю трубку.

— Да, да… Говорите!

С раздражением слушаю на том конце громкий жалобный вой.

Мельком бросаю взгляд на экран — точно, свекровь, легка на помине. Не дай бог Саша услышит вопли родной бабушки, ещё выскочит посреди проспекта.

На всякий случай уменьшаю громкость динамика и блокирую дверь.

— Слушаю, Нина Михайловна… Давайте конкретнее и чётче.

— Викуся, — всхлипывание, — ну как такое случилось? Я звонила в больницу. Это же ужас! Ужас…

Конец фразы тонет в надрывном рыдании.

— Нина Михайловна, не убивайтесь. Уверена, с вашим… — «Глебом» хочу сказать я, но бросаю взгляд на притихшего на заднем сиденье малыша и прикусываю язык. Мальчишку пугать не стоит, вдруг поймёт, о чем речь. — Уверена, всё будет хорошо. Таких, как он, ничего не берёт.

Не могу не съязвить. Но это помогает.

Свекровь волшебным образом прекращает рыдать и тут же взрывается упрёками, на эмоции у неё фитиль короткий:

— Как ты можешь так, бессердечная! Глеб столько для тебя сделал…

— Нина Михайловна, вы дома сейчас? — обрываю её причитания.

— Э… Да, а в чём, дело?

— Не уходите никуда, пожалуйста. У меня для вас сюрприз.

Не могу удержаться от ухмылки, представив вытаращенные глаза Нины. Пусть исправляет то, что натворил её ненаглядный сыночек-пирожочек. Заодно выпустит коллекцию «Гаврош» в синих тонах.

Надеюсь, она примет внука. Должна принять. Она же не бездушное чудовище, в конце-то концов!

Остановившись на светофоре оборачиваюсь к Саше и подмигиваю:

— Алекс и Хагги, у вас отличная команда! — Он в ответ слабо улыбается. — Парни, вы только не бойтесь, бабушка сначала удивится, но потом вы обязательно подружитесь.

— Я ничего не боюсь, — серьезно отвечает он.

И вновь меня царапает по сердцу взгляд, в котором я вижу его… Одиночество.

Наверное, такой же взгляд был у меня. Двадцать лет назад.

Нина Михайловна, вытаращив глаза, смотрит на нас. Но это не удивление и не шок. Это что-то другое…

Страх!

Только хорошее воспитание не позволяет ей захлопнуть дверь перед нашим носом.

— Алекс, это твоя бабушка. Знакомься. — Чтобы поддержать мальчишку, кладу руки ему на плечи и чувствую, как они подрагивают.

— Викуся… — Нина Михайловна, нервно поправляет ворот блузки и делает движение шеей, будто ей душно. — Это шутка такая?

— Нина, это ваш внук. Его зовут Алекс и он ценит хорошее освещение.

Пока Нина хватает ртом воздух, наклоняюсь к уху мальчика.

— Алекс, тут куча выключателей. — шепчу ему тихонько. — Я, думаю, тебе и Хагги здесь понравится. — Иди пока, проверь, все ли лампочки горят, вдруг непорядок?. А мы с бабулей скоро подойдём.

Легонько подтолкнув Сашу в спину, наблюдаю, как он, озираясь, идет вперед по коридору.

Убедившись, что ребёнок не слышит, задаю ей единственный вопрос:

— Нина Михайловна, вы знали?

Она отводит глаза и на её побледневшем лице алыми пятнами проступает румянец.