Развод. Горькая правда

48. Я смогу!

Глеб Утром я не выхожу из комнаты. Мне неловко в собственной квартире, будто я влез в чужую жизнь. Влез и натоптал там грязными сапожищами, оставил вонючие следы на полу.

Хотя какие от меня следы? Только полосы от колёс инвалидной коляски и могу оставить… Даже натоптать не могу!

Вика так настойчиво хочет отрезать всё, что было в прошлом. А я, как репей, таскаюсь за ней и мешаю построить новую жизнь.

Сашка давно встал, и прошмыгнул на кухню. Мать тоже проснулась, и лежит на диванчике, делая вид, что спит. Боится, что я устрою ей разнос за вчерашнее.

Зря боится, что толку — уже все сделано. Мы с ней, как тараканы — сидим и ждем, когда хозяева уйдут, чтобы выползти из-под холодильника. Гадко!

Я слышу, как утром Вика выходит гулять с собакой, собирается, бегает туда-сюда и пичкает Сашку лекарствами. Но не выхожу, не хочу пересекаться с ней взглядом. И видеть в её глазах то, что видел вчера — презрение!

Хлопает дверь, подтянувшись на руках, заползаю в свое кресло. Мне тяжело даётся этот манёвр, и я счастлив, что Вика не видит моего перекошенного лица, неловких движений и волочащихся ног.

Подъезжаю к окну и успеваю увидеть из-за шторки, как Вика летит к парковке. Маленькая и хрупкая, не смотря на беременность. Удивительно, как она похорошела. И повзрослела.

Судьба расставила все по своим местам. Отняв здоровье у меня, будто подарила его Вике. Пусть так!

Не поворачиваюсь, услышав шорох за спиной. Не хочу пропустить ни одного мгновения. Может быть, это последний раз, когда я смотрю на свою жену. Пусть так украдкой, но смотрю. И любуюсь. И так понятно, что мать решила выйти из укрытия.

— Надо Сашке блинчиков напечь.

Ухмыльнувшись, молча покачиваю головой.

Видимо, судьба решила заняться не только Викой. Не помню, чтобы мама мне готовила завтраки. Нынешняя Нина вовсе не похожа на королеву в изгнании. Опять играет, заботясь о своей шкуре или реально проняло?

— Глебушка, — робко подходит ко мне, — с тренажером-то что делать?

— С каким, на хрен, тренажером? — оборачиваюсь на мгновенье и, когда снова выглядываю в окно, вижу только отъезжающую машину. Разочарованно цокаю языком. — Чёрт!

— С твоим… Для занятий. Мужики вчера занесли его в подъезд и у стенки оставили. Он кучу денег стоит, чтоб не растащили.

Утробно рычу, прикрыв глаза рукой. Таких приступов стыда я давно не испытывал. За мать, за эту груду железок… За себя!

— Звони им, пусть монтируют.

— Может в прихожей, место хватит. Давай, место выберем? — В её голосе радостное оживление.

— Да блин! В подъезде пусть монтируют, — не сдержавшись, рявкаю на неё.

— Но как же…

— Будут вопросы и претензии — отправляй всех ко мне.

— Но, может…

— Мне плевать, слышишь! Я больше не доставлю Вике ни малейшего неудобства! И, если завтра ей будет удобно нас выгнать, значит, твои парни приедут, его разберут и перевезут на другое место. А сегодня я буду заниматься в подъезде.

В ярости вцепляюсь в колеса, ненавижу их всей душой и сделаю всё, чтобы избавиться от них как можно быстрее. Если я смогу заниматься пятнадцать минут, так тому и быть. Но я за эти минуты сделаю больше, чем другие — за месяцы.

— Соседи будут ругаться…

— Могут проклясть меня и вызвать полицию. Чихать я хотел. Меня волнует мнение только одного человека сейчас.

Разворачиваю коляску и еду к дверям.

— Ты же её любишь? — Говорит мне в затылок, и я останавливаюсь.

— Люблю, — тихо хриплю.

— И хочешь остаться?

— Хочу.

— Попроси её. Попроси дать второй шанс! Она не откажет.

— Это невозможно, ты знаешь. — Дергаю ручку и выезжаю в коридор. Обернувшись бросаю ей через плечо. — И займись лучше блинчиками, а не советами.

Внутри меня кипит тяжёлое варево эмоций.

Да в своих фантазиях я могу представить, как брякну кулаком по столу и заявлю, что это моя семья и я не собираюсь никуда уходить. Только Вика больше не та девочка, которая смотрела мне в рот и ловила каждое слово.

Если я так заявлю, Вика удивленно приподнимет бровь, и выставит меня на улицу. Или еще хуже, заберёт Сашку, мою мою ещё не рожденную дочку, щенка-блохастика и уйдёт сама, потеряв ко мне остатки уважения. И тогда я не увижу их больше никогда! Я это понимаю.

Я хочу теплоты и нежности. Я хочу её любви. И её прощения.

А этого я не смогу получить угрозами, манипуляциями и деньгами.

Моё предательство во мне. Мне его не перекрыть, не исправить. Я могу только дать Вике уверенность в том, что никто и никогда больше не посягнет на тех, кого она любит.

А для этого я должен встать на ноги. Чтобы защитить свою жену, свою дочь и сына.

Вика справилась со всеми трудностями. Значит, и я смогу.