— Поднимайся сейчас же в квартиру, — шиплю на Глеба.
— Я не должен…
— Я сейчас сама сломаю тебе то, что не успела поломать любовница…
— Он не отпустит меня. Ты знаешь это, — опустив голову, бурчит под нос так тихо, что я еле слышу его слова. — Если я поднимусь ненадолго, он решит, что… Чёрт! — Поднимает голову, смотрит мне в глаза. — Так нельзя, Вика. Я большой мальчик, справлюсь один!
— Там сейчас другой мальчик тебя ждёт, и ты рвёшь ему сердце своими капризами. — Хватаюсь за ручки кресла и решительно разворачиваю его в сторону подъезда.
— Придумай что-нибудь. Скажи, что я не болел ветрянкой и могу заразиться…
После этих слов, меня будто отпускает эмоциональная заморозка, накрывшая на несколько минут. Даже маленькая ложь, которую предлагает Глеб выводит меня из себя.
Не выдержав, останавливаюсь. Опускаю ножной тормоз, и обхожу коляску так, чтобы видеть лицо Глеба.
— Знаешь что… Не я это устроила! — выразительно тыкаю ему пальцем в грудь. — Я сама не намерена объяснять больному ребенку, отчего его папуля вдруг решил укатить в закат, даже не попрощавшись.
Снова берусь за ручки и ощутимо встряхиваю кресло.
Да, ничего не стоит придумать оправдание для маленького ребёнка. Не сомневаюсь, что смогла бы объяснить Сашке, почему его отец не сможет быть с ним сейчас. Сочинила бы подходящий повод.
Но мне легче найти Нине и Глебу жилье, перевезти, самой собрать этот долбанный тренажёр… Всё, что угодно! Только не врать и не выкручиваться, как представители этой семейки.
— Сам скажешь, почему ты не можешь оставаться с нами, — ловко объезжаю раскиданные около подъезда металлические детали тренажера. — Хватит с меня! Пусть твоя ложь будет только твоей ложью.
Даже не придерживаю коляску, чтобы аккуратно переехать небольшой порожек. Жаль, что у него потеряна чувствительность, отбил бы себе зад.
Поджидая лифт, нервно сдуваю волосы с лица.
— Сашка не задаёт вопросов, но ему нужно знать, почему его папе нужно жить отдельно. Надеюсь, ты не будешь спорить, что ребёнку лучше остаться со мной…
— Но… — пытается повернуться ко мне.
— Скоро я получу бумаги о разводе, — сиплю ему в затылок. — И твой сын должен узнать кто его папа есть на самом деле. Не от меня!
Грубо тряхнув коляску, вкатываю её в лифт.
— Викуся, — по подъезду эхом разносятся торопливые шаги свекрови.
Очень хочется верить, что лифт закроется раньше. Не готова я ехать в замкнутом пространстве сразу с двумя представителями этой семейки. Но Нина успевает засунуть руку между створок, они неохотно расходятся в стороны.
— Викуся, что делать с тренажером? — запыхавшись спрашивает у меня.
— Мне откуда знать, — нервно кликаю кнопкой этажа. — Охраняйте его всю ночь, собирайте, занимайтесь сами… Мне плевать.
Нина растерянно убирает руку и двери закрываются.
Устало приваливаюсь к стенке и закрываю глаза.
Почему всё так несправедливо? Только у меня всё стало налаживаться, и опять в моей жизни появляются Орловы!
Я вся пронизана тихим раздражением. Опять чужие судьбы зависят от меня!
Уже устала думать о других, я хочу подумать о себе, отвечать только за свои желания, своё будущее и то, как именно я хочу жить.
Сразу после аварии я помогала Глебу, во многом, по привычке. Я не умела делать больше ничего, кроме того, как заботиться о нём.
Хотела, чтобы он встал на ноги для того, зацепиться за него и вынырнуть на поверхность. Боялась реальности и трудностей.
Это же так удобно и просто — думать, что кто-то другой может изменить твою жизнь к лучшему. Возлагать надежды на других людей… Ведь в случае чего, в неудаче будут тоже виноваты они!
Я стала честна сама с собой. Никто и ничего мне не может гарантировать, только я несу ответственность за свою жизнь.
Спасая Глеба, я удивительным образом спасла и себя. Выплыла на поверхность! Одна, беременная, с чужим ребёнком на руках. Из нежного тепличного цветочка превратилась в сильную женщину, способную позаботиться о себе и о других.
Я знаю, что теперь в моих силах уничтожить и Глеба, и Нину. Но я пока не знаю, воспользуюсь ли я этим правом.
Главное, пусть поговорит с Сашкой сам. Эту ответственность я на себя брать не хочу!