Рихард Феникс. Море. Книга 3

Глава 77 Взрослые игры

Вчетвером на лодке всё ещё не было тесно, но Рихард то и дело на кого-то натыкался взглядом. Да и говорить, свободно, доверительно, как это было наедине с Лукрецией, стало сложно.

Алек, видимо, плохо перенёсший призыв и не до конца выздоровевший, молчал, не сводя взгляда с Феникса. Все попытки разболтать бывшего воришку ни к чему не привели. Джази, внезапно потерявший сознание после появления Алека, крепко спал почти на том же месте, где до этого лежала Паулина. Чародейка бесцельно бродила по палубе, скрыв лицо белой маской с почти вылезшими, вылинявшими в серо-розовый перьями по верхнему краю. На вопросы Лукреция не отвечала, лишь пожимала плечами, и Рихард вскоре оставил все попытки, почувствовав себя очень одиноким среди этих людей.

Вновь захотелось всё бросить и улететь. Но желание это, вялое, быстро утухнувшее без подпитки злостью, не вызывало ни одного всплеска пламени помимо того, что уже давно второй кожей покрывало мальчика. Поэтому, чтобы занять себя хоть чем-нибудь до пробуждения Джази, Рихард стоял на крыше палубной надстройки, привязав к поясу верёвку и считая минуты, когда та загорится.

Почти два десятка обрывков плетёнки понадобилось Фениксу, чтобы разобраться с контролем пламени. Пропуская силу внутри тела от сердца к стопам, оттуда к локтям, в районе живота он будто «проглатывал» жадный огонь и раздувал его в солнечном сплетении, представляя внутри себя кузнечный мех. Когда это начало получаться бездумно, Рихард выпустил крылья и приподнялся. Верёвка почти сразу запылала. И ещё несколько попыток ушли на то, чтобы одновременно контролировать покров пламени и крылья.

Этот процесс мальчику напомнил случай из детства, когда дядя Маджер учил выстукивать ступнями разный ритм. Почти сразу получилось, но тут же добавились сложности: теперь нужно было ещё и в одном ритме с ногами щёлкать пальцами на руках. А чтобы жизнь и вовсе мёдом не казалась, правая рука и левая нога имели один ритм, а две остальные конечности — другой. Буквально накануне мальчик видел, как в столовой сшиблись две женщины, несущие по высокой стопке тарелок. Керамика с грохотом столкнулась и осыпалась. Вот этими тарелками и был мозг юного Феникса, когда пытался понять, как выполнить задание дяди. Только через полгода начало получаться довольно сносно. Но вскоре Маджер забыл про это упражнение, а Рихард и не настаивал. И сейчас приходилось делать почти то же самое, вот только на кону стояли четыре жизни.

Солнце пекло макушку, когда мальчик понял, что не может различить ни горизонт, ни положение своего тела в воздухе. Рабочая рука и ноги были вялыми, едва подчинялись разуму, на раненную не обращал внимания, засунув её ладонь поглубже в карман штанов, зато крылья крепли с каждым взмахом. Чем дольше Рихард летал, тем отчётливее видел, как пламя вокруг ног превращается в птичьи лапы. Это завораживало, но наводило на дурные мысли: последний полёт гораздо ближе, чем хотелось бы. А теперь в лодке ещё трое, за которых Феникс в ответе, он обещал себе не дать им погибнуть в открытом море. Хотя бы им. Ничего не оставалось, кроме как занять беспокойный мозг новым сложным делом: вышколить контроль пламени, чтобы тот стал совершенно естественным, как дышать. Нужно было научиться управлять каждым пером на крыльях, выворачивать их, поднимать, ловя попутный ветер, не упускать ни единого нужного потока, крутиться штопором, падая камнем вниз и взмывая вверх, едва руки касались студёной ряби воды, чтобы стихии помогали в намеченном деле, а не шли поперёк.

Лукреция всё же обратилась к нему, предложила пообедать и отдохнуть. И он, поняв, что не ел со вчерашнего дня, хоть и не чувствовал голода, едва не рухнул на палубу. Сидеть удавалось с трудом, тело так и норовило завалиться, голова казалась тяжёлой — пришлось откинуться спиной на борт. Чародейка, присевшая рядом, вздрагивающая от близости искрящегося фиолетового пламени, принялась кормить с рук. Он жевал, не различая вкуса, забывал глотать, вода скатывалась по подбородку и почти сразу испарялась. Разум был занят контролем пламени, чтобы не спалить лодку. Лукреция молчала. Вид белой маски угнетал Феникса, и он, не желая смотреть, закрыл глаза.

Он понял, что заснул, когда ощутил на плечах, не покрытых огнём, тёплую тяжесть одеяла. Из-под ресниц увидел троицу спутников, сидящих напротив. Лукреция была без маски, лицо бледное, а глаза красные. Алек, на которого она смотрела, указывал на Феникса и горячо шептал:

— Вы разве не видите, что с ним? Он же умирает!

— Прости, мой господин, — криво улыбнулся Джази, вычищая кончиком ножа под ногтями, — конечно, видим. Но мы не в силах ему помочь и стараемся не мешать. Там, куда так хочет попасть капитан, ещё должно быть лекарство. Мы привезли его в Макавари пару дней назад. Надеюсь, его никуда не растренькали, а то было бы обидно.

— Но как мы собираемся дотуда добраться?

— Мне тоже очень интересно, — выдохнула Лукреция.

Улыбка сползла с лица Джази, он поднял на девушку хмурый взгляд, покрутил нож в пальцах и с размаху загнал в ножны на поясе сзади. Ответил почти не размыкая губ:

— Извини, красотка, разве ты ещё не поняла?

Девушка замотала головой. Алек вскочил, но тут же опустился обратно, широко распахнутыми глазами глядя на пирата. Тот подышал на своё кольцо, указал в небо, сказал:

— Прошу, посмотрите туда. Это первая, самая ранняя звезда в этой части океана. Называется она пастушьей. Она всё время находится на одном месте, значит, нам надо плыть прямо на неё. Прости, красотка, не перебивай. Наш корабль добрался сюда за полтора дня. Судя по всему, течение сбило нас с обратного курса примерно на два часа. Поэтому завтра днём на моём компасе здесь, — он показал собеседникам руку с кольцом и постучал ногтем по круглому камню, — появится красная полоса земли. Будем ориентироваться по ней. И тогда шестого числа, послезавтра, мы будем уже в Макавари.

— А как же свисток? Если Ри тебе его передаст… — начала было Лукреция, стискивая маску на коленях побелевшими пальцами.

— Извини, красотка, смысла в этом нет, ведь вся живность чурается яда, который в теле капитана. Можно, конечно, отправить его на дно…

Под нижнюю челюсть пирата упёрся длинный меч в чёрных ножнах. Он и держащая его рука немного дрожали.

— Рихард останется на борту! — твёрдо сказал Алек.

— … но мы этого делать не будем, — недрогнувшим голосом закончил Джази, даже не пытаясь отвести оружие от себя.

Алек скрежетнул зубами и медленно опустил меч к парными клинкам пирата и своему второму с эфесом в виде головы лошади. Лукреция всхлипнула, обхватила себя за плечи. Феникс, замёрзший и уставший от этой трескотни, вяло пошевелился, раскрыл сухие губы, с хрипом втянул воздух. Спутники разом обернулись.

— Хватит уже обсуждать меня, — произнёс мальчик. Попытался подняться, но ноги не слушались, казались бесполезными деревяшками. — Я доставлю нас в Макавари, если Джази точно укажет направление.

— Конечно, капитан. Прости, что потревожили твой сон.

— Тогда помогите подняться.

Джази будто только этого и ждал. С готовностью подскочил, подхватил Рихарда подмышки, поставил на ноги, придержал, пока тот не поймал равновесие. Лукреция оказалась рядом, подобрала одеяло, зашептала дрожащим голосом:

— Ри, не делай этого! Не надо! Пожалуйста!

— Ты обещала мне не мешать, помнишь⁈ — просипел Феникс, глядя поверх её головы.

— Но, Ри!..

— Алек, закрой Лу в надстройке и не выпускай.

Бывший воришка безмолвно, бесшумно подошёл к девушке сзади, она даже не успела обернуться, лишь взвизгнула, когда тот поднял её вместе с одеялом и, как пушинку, перенёс в надстройку. Протарахтела реечная дверца, маленькие кулачки забарабанили изнутри, сорванный голос требовал выпустить, но тщетно: снаружи самый низ был прижат каблуком сапога, не позволяя открыть или сдвинуть, Алек крепко держал, игнорировал крики. Феникс благодарно кивнул ему и обратился к пирату:

— Сможешь определить, когда я буду быстрее корабля?

— Прости, это будет сложновато, но, наверное, да.

— Дай знак, когда это случится. Постараюсь держать хорошую скорость.

Джази заглянул ему в глаза, серьёзный, встревоженный, заговорил, сбился, прокашлялся, покосился на надстройку с запертой Лукрецией, прошептал:

— Как сравняешься, окликну…

Затем взял сложенную верёвку, привязанную к кольцу на носу лодки. Это была та самая плетёнка, за которую Блиц ещё вчера тащил судёнышко к цели. А сейчас Джази, стиснув зубы, обвязывал ею мальчика вокруг пояса. Когда последний узел был затянут, тихо сказал:

— Прости, капитан, что не могу тебя остановить и предложить иного решения.

— Я вас не брошу, — стуча зубами от холода, ответил Феникс.

— Благодарю. Готов?

— Да.

— Держись той звезды, капитан. Если собьёшься, я тебя позову. И… Прости, что напал на тебя тогда.

Рихард чуть улыбнулся в ответ, пошатнулся, призвал огонь, разбежался и прыгнул. Крылья, будто того и ждали — раскинулись двумя фиолетовыми потоками, гудящими, кусающими воздух искрами. Лодка дёрнулась и поплыла по курсу, звенела натянутая верёвка. Полёт. В полёте не было ни страшно, ни холодно. Только контроль пламени. Только вперёд на звезду.

Нолан

Боковая галерея, ведущая в кабинет мэра, была той самой, где Хайме и Йон-шу Теней пронзили арбалетными болтами. Между резными перилами и каменной стеной уже цвели яблони и вишни — розовый на сером, как выцветшая кровь. Над ними, бросая густую тень в сторону кабинета, высилась ткацкая мануфактура с флюгером. Петушок на палочке вращался со скрипом даже от самого лёгкого ветерка. Нолан смотрел на крышу башни, довольно островерхую, пытаясь отыскать место, где засел тогда стрелок. Урмё понял мысли напарника и указал:

— Вон, справа за башней старая печная труба, только верх немного видать. Сейчас не используют, а к ней ведёт лестница наружная. Там отдельный вход был для трубочистов с улицы, всё его хотели перекрыть и вот повод наконец появился.

— У кукловода хорошая осведомлённость, — кивнул Нолан, припоминая план города. Слишком узкие проходы в центральной части и высокие заборы. Нужно иметь либо много подручных, чтобы узнать все лазейки, либо самому быть довольно юрким, чтобы всё это рассчитать.

— Верно, мой драгоценный друг. И там даже не было ограждений, — Урмё коснулся связки ключей от потайных переходов Лагенфорда.

— Как кто подсказал…

— Мне тоже так кажется. Но мотивы, — старший детектив пощёлкал пальцами, — мотивы, мой друг, нам не ясны.

Нолан взглянул на Урмё, тот стягивал на ходу кепку с курчавых рыжих волос, посмотрел вновь на край трубы, на ключи, на вишни. В воздухе висел немой вопрос, но следовало для начала поговорить с мэром, прежде чем его задать. Ведь Феникс сам любил повторять: «Не обвиняй, пока вина не доказана».

Небольшую белую дверь в конце галереи украшала лаконичная табличка «Мэр» с гербом Лагенфорда. Нолан хмыкнул: кто бы ни стоял у власти в городе, лишь эта дверь останется неизменной, готовой принять за собой любого. «На место одного придут другие… Беспрерывный цикл. Все заменяемы, хотят они того или нет», — думал Феникс, пересекая последние метры хорошо просматриваемого с крыши ткацкой мануфактуры пространства. Охраны не было и это — особенно после недавних событий — казалось странным. Но и тут Урмё нашёлся с ответом:

— Мэра любят. Даже в самых неспокойных районах города никто не пытался на него покуситься.

— Кроме кукловода?

— Кроме кукловода.

Нолан хмыкнул, друг закатил глаза.

Детективы постучали и вошли. Всё было простым, без изысков, казённо-прямоугольным, без ярких цветов, запахов, деталей. Напротив входа, у распахнутого окна, — стол, покрытый синим сукном, поверх ткани — стекло, на нём — весы, кипы бумаг, перо и чернила. Вокруг: дощатый пол тёмно-серого цвета, кирпичные стены — светлее, белёный потолок. С него свисали два пустых свечных рожка и крюк для светлячкового фонаря. Высокий диван с деревянной спинкой стоял у стены справа от двери, резной подлокотник упирался в стеллаж с книгами, расставленными по алфавиту, на стене слева на туго натянутом холсте — карта. Между ней и створкой открывшейся двери на манекене-вешалке помещались мэрская мантия с толстой золотой цепью с орденами-каменьями и с наброшенным поверх белым париком. Будто нелепая карикатура на признаки власти, которые, казалось, никак не относились к полному лысому человеку в скромной одежде, сидящему за столом. Даже очки в массивной оправе, столь приметные на суде, мэр отложил в сторону, заменив их на маленькие стёклышки, свисающие на дуговых держателях с обруча на лбу.

— Приветствую вас, господа детективы! — И только голос принадлежал Виктору Справедливому-Лорендийскому, мэру Лагенфорда, человеку, присягнувшему при вступлении в должность, что все его действия будут направлены на благо города. — Прошу вас: присаживайтесь.

Вошедшие опустились на крепко-сбитые подушки дивана. Урмё извлёк неизменную тетрадь, Нолан потянулся за своей. Мэр, вертя в руках перо, смотрел на гостей с любопытством, будто чего-то ждал. Несколько минут прошли в молчании, лишь за окном позади Виктора в ветвях яблони пели птицы.

— Вчера, когда вы дали мне отчёт по текущему расследованию, — начал мэр, переведя взгляд на карту, — стало понятно, что игра идёт на высоком политическом уровне. Пожалуй, я буду вынужден просить вас больше не заниматься этим делом, ведь всё произошедшее на руку нашему городу.

— Куда вы клоните? — кашлянув, спросил Урмё и тоже посмотрел на карту.

Мэр встал, обошёл стол. На раме карты лежала длинная тонкая указка. Ею Виктор указал на земли на западном берегу реки Разлучинки.

— Лагенфорд — незыблемый оплот в Красных горах. Увы, то, что давало нам финансовое подспорье столько сотен лет, почти иссякло. Мы можем продолжать сотрудничать с Лесоводьем и Ярмехелем, но… — указка ткнула в два города один под другим, оттуда налево вниз прочертила до вулкана Штрехнан, перечеркнула его дважды и поползла в сторону реки к следующему поселению. Мэр многозначительно продолжил: — Но Заккервир год от года повышает цены на зерно и не хочет с нами больше сотрудничать из-за того происшествия в Виллему, — Виктор Справедливый красноречиво взглянул на Нолана, а тот почувствовал себя пристыженным, как котёнка в лужу ткнули, да не им сделанную. Ведь речь шла о сожжении Виллему отцом Нолана, стариком Педро, пожертвовавшим рукой и силой ради уничтожения всех заражённых неизвестной болезнью.

— Простите, но зачистка Виллему была слишком давно, больше полусотни лет назад! Заккервир только очнулся?— изумлённо вскинул брови Урмё.

— Нет, не только, но с каждым годом ситуация лишь усугубляется. Когда у места нет хозяина, оно становится очагом проблем для близлежащих поселений и угрозой для путников на окрестных дорогах. Теперь в городе Солнца раз в год собираются кочевники Чернозубые, которые всё остальное время странствуют и буянят в округе. Провезти мимо них товары становится только сложнее. Чернозубые поднимаются с юга теперь даже выше Виллему, уходят на запад и восток, прерывая торговые пути, нападая на экипажи, на пеших и верховых. Сколько бы власти Заккервира не пытались их урезонить, но ничего не выходит. К тому же земля на пепелище неплодородная — все попытки вырастить на ней что-либо, да и просто жить оказались безуспешны. Многие, кто был в Виллему, говорят, что видели бога Солнце, даже если в него и не верили; и он запрещал находиться на его территории, наказывая такими хворями, с которыми не справляются даже сильнейшие Чародеи.

— Вы хотите, чтобы мы отправились туда и всё разузнали? — не выдержал Нолан.

— Ни в коем случае! — замотал головой мэр. — Ещё не хватало Лагенфорду потерять двух таких ценных работников.

— Тогда к чему это всё?

— Прошу, терпение, господин Нолан. — Мэр сдвинул указку на правый берег Великой реки. — Здесь у нас государство Бех-Абар с одноимённой столицей. В последние годы оно подчинило себе почти весь север и половину восточного берега реки. А это колоссальные ресурсы. И у них, — указка ткнулась в самый верхний угол правобережья, — находится часть Триединства Энба, город Искатель, построенный вокруг неиссякаемых золотых копей. Бех-Абар недвусмысленно посягает на них, а в Ярмехеле не хватает рук отразить их нападение в дальнейшем. К тому же сейчас, оставшийся без преемника, Патерио-Энба готов принять любое решение, лишь бы сохранить Ярмехель.

— Но как это связано с нашим расследованием?

Указка спустилась от города Искатель вдоль реки до моста Северная Звезда, который кончался на другом берегу в городе-форте Ярмехеле. Стукнув по нему дважды, переместилась чуть юго-западнее по широкому тракту к городу, который стоял на берегу озера, соединённого с рекой. Город этот носил название Пестролес, славился своими гостиницами, рыбными и мясными деликатесами, меховыми изделиями, сувенирами из янтаря и агата, прочной и тонкой писчей бумагой, а ещё своим нежеланием вступать в союзы с кем-либо. Позволив рассмотреть карту и сделать выводы, мэр продолжил:

— Помощи попросил город Пестролес, где проживают люди, метисы Теней и метисы Энба. Как вы знаете, этот город не входит ни в союз Триединства, ни в поднадзорные территории Лагенфорда, ни даже в торговое сообщество, как Заккервир. Пестролес долгое время враждебно относился к нам из-за того инцидента с отравлением воды. А это, как нам известно, дело рук Микелы Мадастоса, одного из убитых в прошлом месяце.

— Его вина не доказана, — вновь вклинился Урмё, листая свои записи.

— Но и не опровергнута. Есть свидетели, что накануне видели Микелу на берегу водохранилища Пестролеса, рядом были повозки с бочками. А на утро трава там, где стояли повозки, была будто выжжена вместе с верхним слоем земли. На основании этого и последствий той ночи и был вынесен приговор, ведь никто не подтвердил иного. Да, как вам известно, господа детективы, Микела Мадастос утверждал, что не приезжал в Пестролес, но у нас сохранились записи, где был запрос конкретно к нему: приехать и помочь в разгар эпидемии.

— Отчётов не приходило оттуда! Возничие не вспомнили его, — горячился Урмё.

Нолан глянул искоса на напарника. Уж слишком тот разошёлся. Странно. Мэр покачал головой, прикрыв глаза за стёклышками. И старший детектив, будто из него выкачали весь воздух, откинулся на жёсткую спинку дивана, скрестив на груди руки.

Несколько минут все молчали. Мэр, стоя с указкой у карты, напоминал старенького, любящего свой предмет, учителя. Нолан думал о неслучившемся настоящем, в котором бы Рихард ходил в школу в Лагенфорде, где Виктор преподавал бы географию или историю. Феникс вспомнил вчерашнюю грёзу, навеянную силами жительниц Дома Матерей, и улыбнулся: с Ри всё в порядке, он жив, доволен и счастлив, путешествует вовсю с подружкой, с той бедной раскаявшейся девочкой, гладит морских зверей, вдоволь ест и спит. Отец видел сына так же ясно, как сейчас Урмё, говорил с ним всего сутки назад. А что может случиться за сутки? Да ничего страшного. Даже Олли неоднократно советовала перестать печься о сыне и дать ему жить своей жизнью. Значит, раз с маленьким, но уже таким самостоятельным Ри всё хорошо, надо отдаться работе.

Мэр будто уловил готовность обоих детективов слушать и продолжил:

— Так вот, Пестролес просит нашей помощи. Они не хотят оказаться одни на пути противника, когда Ярмехель падёт. У нас нет связи с Энба-медведями с восточного берега, но Энба-волки поддержат. В обмен на нашу помощь Пестролес предложил защищать Заккервир и подходы к нему от Чернозубых. И это, как вы видите, благодаря смерти одного-единственного человека.

— А разве Энба-волков не мало? — спросил Нолан.

— Мы пригласили князя Азару в совет, чтобы он говорил с другим своим племенем от имени Лагенфорда. Но он отказался. Однако каким-то чудом оба племени сейчас вместе. Мы до сих пор не получили известий о том, каким образом их давняя вражда улеглась, но теперь они очень сильны.

— Но недостаточно?

— К сожалению. Мы должны выручить Ярмехель, не пустить на этот берег орды из Бех-Абара и вернуть связь с Энба-медведями, чьё золото поможет нам всем. А Пестролес поможет нам сохранить торговые отношения с Заккервиром.

— Но это не всё?

— Да. Но пока это главное, — отчеканил Виктор.