Рихард Феникс. Море. Книга 3

Глава 87 Сделка

Низкий бородач-хозяин протолкался среди нахлынувших в едальню посетителей, поставил перед Мару большую кружку пива и произнёс:

— Спасибо, что колотил не сильно мою дочурку!

— М? Та леди, с которой я дрался? — горец приложил ладонь козырьком к бровям, показывая рост бывшей соперницы. Бородач кивнул. — Да ладно, пустяки! У нас был уговор, что я не буду слишком усердствовать. Да и слабенькая она, — добавил он, благодарно пожимая протянутую руку.

— И что, вот эта, мелкая с тощей задницей, твоя дочка? — присвистнул Корвус, опорожняя очередную кружку.

— Ты бы, уважаемый постоялец, ноги со стола убрал, — погрозил кулаком бородач.

Корвус нехотя исполнил просьбу. Хозяин, глядя, как Мару отпивает и восторженно улыбается, сказал:

— Давненько у нас за середину боёв так много женщин не проходило. А ты моей дочке прям шанс дал.

— И не скажи! Я ещё понимаю, что Груша прошла, хотя ей далеко до Мауны. Но вот Эва твоя! — поддакнул второй хозяин едальни, пробираясь мимо с большой тарелкой. Два коротких меча на его боку выразительно просматривались под поварским фартуком, держа возбуждённых после боёв посетителей в относительном покое.

— Повезло с соперником, — хмыкнул первый.

— Я смотрел с трибун, заметил, что многие и не дрались-то особо, — вклинился Бэн, ощущая себя среди бывших участников боёв лишним.

— А чего им кулаками махать лишний раз? — бросил чернобородый, унося пустую посуду, — Удача — вот хозяйка любой славной драки.

— Ну не скажи! — выкрикнули через стол.

Бэн наклонился в сторону и увидел между колонной и дальней стеной ту четвёрку друзей, половина из которых добралась до второго круга. Они с вызовом глядели на хозяев едальни. Чернобородый махнул на них полотенцем, сказал:

— Тьфу тебя глупого! Этот турнир перед посевной ведь не абы с чего взят, а так повелось. В нём вам, молодым да зелёным, наказ от нас, поживших.

— Да какой наказ? — крикнул другой из четвёрки. — Победа — это деньги. Проигрыш — это ничего.

— Дойти до второго круга, до личных боёв — уже победа, — уперев руки в бока, заявил низкий бородач. — Большинство ставок срабатывает именно на этом этапе. Можно хитростью пробраться в финал, а можно…

— Да-да-да, — раздалось с другого стола, — а в финале напороться на Вааи или ещё какого монстра, и кранты удаче!

— Вот-вот! — подхватили из угла едальни. — Вааи к любому стилю боя подстраивается, его так просто не одолеть.

— В том-то и наказ, — перекричал поднявшийся галдёж хозяин. — Знайте больше, умейте больше и не отворачивайтесь от возможностей. Так и с урожаем: можно получить хороший благодаря вложенным трудам, а можно — благодаря удаче.

— Ты, старикан, с Вааи просто не дрался! — снова встрял голос из угла.

— Дрался, — донеслось из другого. — В том году в финале.

— Тогда где ж твоя удача была, старикан?

— При мне, — щербато улыбнулся хозяин и огладил бороду, — а вот техники и скорости не хватило. Учитесь на ошибках стариков, как я, молодёжь, авось, не пропадёте. — Оставив это напутствие к размышлению гостей, он пошёл к следующему столу, за которым завели похабную песню.

— Может, мы поторопимся? А то скоро стемнеет. Как тогда ехать, как дорогу разобрать? — засопел Бэн, глядя, как Мару неторопливо пьёт пенный дар.

Горец не ответил, а новый знакомец, дохнув перегаром, уставился на ученика лекаря. Тот наконец смог рассмотреть татуировки на его вытянутом лице: два треугольника походили на щегольскую бородку, по впалым щекам до нижней челюсти и к ушам шли по три полосы, как усы лесного кота, брови тоже были забиты, и над носом от них поднимались острые линии, делая довольно открытый взгляд хмурым, да ещё такому видимому настроению добавляли мрачности подчёркивания под нижними веками, соединённые с наружными углами глаз. В правом ухе у Корвуса болталась длинная серебряная серёжка, похожая на женскую, а причёской напоминал Чиёна: чёрные волосы остались лишь над высоко выбритыми висками. Длинные, почти до лопаток, они гладкой волной лежали на одном плече.

Парень икнул, Мару пнул его под столом и переспросил:

— Что, разобрать дорогу? Тут же единственный тракт, авось не собьёмся.

— Но скоро же ночь на дворе! — заметил Бэн недовольно.

— Не ссы, толстожопый! Я эту дорогу знаю как свои пять пальцев. Покажу. Со мной не заблудите… И-ик! — вновь икнул Корвус, подцепил свою кружку, едва не уронив тарелки, сполз со стула, шатаясь и хватаясь за соседние столы и за людей, пробрался к пивным бочкам.

— Да он же пьяный в дрободан! — прошептал Бэн. Горец пожал плечами.

На звон рассыпавшихся монет у бара повернулись головы. Хищные взгляды упёрлись в открытый мешочек. Корвус нагнулся, едва держась на ногах, чтобы поднять свой выигрыш, а к нему уже подобрались двое.

— Хэй, парниша, тебе, видать, выпивки хватит! — сказал один, вставая перед ним, а второй зашёл за спину и протянул руку над головой Корвуса к кошелю.

— Поможем? — выдохнул Бэн.

— Просто смотри, — ухмыльнулся Мару.

Резкий точный удар пяткой в живот отбросил второго назад. Корвус нагнулся сильнее и снёс первого с ног, повалил. Другой бросился на помощь. Молниеносный рывок. Удар. Хруст. Опустилось колено, разжались руки на затылке второго, и из сломанного носа хлынула кровь.

— Да сучьи вы задницы! — взревел Корвус, пододвигая к хозяевам едальни собранные монеты, пока посмевшие напасть неудачники валялись на полу. — Я хотел быть пьяным, а теперь трезвый! Ну что за жизнь⁈ Я сюда приезжаю пить и драться! Драться и пить! На какую, скажите, задницу, мне нужно быть тут трезвым?

— Не бузи, а то вылетишь, — предупредил чернобородый, выставляя бутылки перед Корвусом.

— Сам уйду! Уеду! Отпуск-то закончен. А мне ещё домой в Укуджику без малого третину месяца в седле трястись. Не жопься, хозяин, давай ещё выпивки! На все! Нет, стой! Вон ту монету верни, я конюшему оставлю за заботу о моём Буруне.

Бородач подал две холщовых сумки, в которые парень погрузил бутылки и с этим громыхающим грузом вернулся к столу.

— Вы готовы ехать? Так поднимайте свои задницы и вперёд! Чего расселись?

— А заплатить за стол? — нахмурился Бэн.

— Уже всё заплачено, — хмыкнул Мару и допил своё пиво. — А тебе вещи из комнаты надо забрать? — обратился он к будущему провожатому.

— Вот мои вещи! Всё, что мне действительно нужно,— тот потряс сумками. Бутылки радостно зазвенели.

— Думаешь, довезёшь это добро в целости и сохранности? — полюбопытствовал Бэн.

Корвус выразительно поднял одну бровь и хохотнул:

— Я не собираюсь везти их в Укуджику, а выпью всё по пути!

— Что-нибудь из еды возьмёшь? — подцепив с тарелки последний ломтик мяса, спросил Мару и принял поданный хозяином свёрток с провиантом.

— В задницу еду! Вино — вот лучшая пища! Да и там, в Укуджике, пить мне будет некогда. Работа-сука не даст.

— Тогда пойдём. Хозяева, мир вашему дому. Эве привет. Увидимся! — крикнул Мару и первым направился к двери. За ним — Корвус.

Бэн поотстал, чтобы попрощаться. Чернобородый стиснул руку парня, заглянул в глаза и, нахмурившись, произнёс:

— Когда к тебе Ерши подошёл в первый раз там, на площади Волчицы, я сразу смекнул, что ты ему приглянулся. Верни мальчонку!

— Верну, — пообещал Бэн и вышел под гомон толпы, пение и стук переполненных кружек.

Как и было уговорено, сначала направились к Добромиру в забегаловку «Лисий Хвост», что ютилась возле арки на площади Волчицы. В свете заката бронза пылала оранжево-красным. Низкое ограждение не давало приблизиться к статуе, чья голова повёрнутая к старому маяку, указывала на невидимые связи, на историю, случившуюся здесь четырнадцать лет назад, а может, и не только на неё.

Бэн замер у преграды, вглядываясь в морду волчицы и вновь ему почудилось, что статуя говорит с ним, напоминает об обещании, о клятве, которую он дал сам себе. Мешочек с бубенчиком с шутовской шапки Ерши жёг внутренний карман, подгонял действовать. И тихий голос, так похожий на голос Ирнис, произнёс внутри головы: «Помни, не забывай».

— Помню и не забуду, — шепнул ей Бэн.

— Ты чего там задницу приморозил? — обернулся Корвус, придерживая дверь для Мару.

Ученик лекаря вновь глянул на статую, ему почудилась одобрительная улыбка в выражении её морды. Не ответив новому знакомцу, он тоже вошёл в забегаловку, где уже ждал наставник.

— Все собрались? Чиён не с вами? — спросил Добромир, утирая полотенцем руки.

— Нет. Мы его больше не видели, — сказал Бэн, Мару только цыкнул.

Дракатри внимательно посмотрел на горца, выгнал всех на улицу, запер забегаловку на ключ и повёл ребят через арку, мимо дома городового по узким улочкам в звериную лавку.

Крытый амбар с небольшим загоном стоял в низине между двух холмов. Владельцем лавки оказался тот рыжий пройдоха, с которым дрался Зраци. И по одной кривой ухмылке Бэн понял, что человек этот хитрый и, может быть даже, ушлый.

— Здравия, Добромир, с чем ты ко мне пожаловал? Да ещё и в компании молодых людей?

— Здравствуй, Репей, эти молодые люди хотят вернуть Ерши в Макавари. А у тебя есть один зверь, который поможет им добраться до него очень быстро.

— Ты знаешь мою цену. Сомневаюсь, что у детей найдётся столько денег. Пусть берут лошадей, уступлю по сходной цене.

— Не пойдёт. Нужен именно даххри, — гнул своё Дракатри.

— Не-не-не, они ж даже в финале провалились. Посуди сам, Добрый. Тут никак. А ту зверюгу только продам, да за большую цену, никаких взаймы.

— Деньги есть, — вставил Мару, потянулся за пазуху, но Добромир остановил его жестом.

Корвус зевнул и бросил:

— Я пойду заберу Буруна, а вы тут разбирайтесь. Скоро буду.

Неслышными шагами он удалился, даже бутылки не звякнули. Добромир, Бэн и Мару стояли напротив хозяина звериной лавки. Тот сложил на груди руки и, глянув на горца, предложил:

— Давай сделаем проще, Добрый. Вы мне отдаёте чернявого, а я вам ту зверюгу, и никаких денег не надо.

Бэна шатнуло от этих слов, Мару посерел лицом. Дракатри оглянулся на него и задвинул себе за спину. Голос Добромира стегнул хлеще кнута:

— У нас не продают людей. Или забыл?

— Это не продажа, а обмен. Мой сват рассказал, что чернявый на днях в пух и прах продул в шнэк на двенадцать карт. За это его отправили отрабатывать в бордель. Смотрю, быстро отработал. Так чего тогда мне его не отдать, а? Я ж в самом хорошем настрое с ним обращаться буду…

Он не договорил. Звонкая оплеуха разнеслась эхом меж двух холмов. Бэн потряс отшибленной рукой и схватил дельца за грудки, приподнял.

— Повтори! — потребовал он сквозь зубы и занёс уже кулак.

— Добрый, забери своего кабанчика! Так дела не делаются! — прикрывая руками лицо, взвыл Репей.

— Знаешь, а я ведь могу и добавить. Мы слишком долго закрывали глаза на игорный дом твоего свата. Пора бы взяться за него, прикрыть лавочку. Бэн брось его… В смысле, отпусти, — добавил Добромир, когда ученик сделал шаг от перекинутого через плечо дельца.

Репей охнул и с трудом поднялся, прокряхтел:

— Добрый! Не стоит натравливать на меня твоего ученика. На мне где сядешь, там и слезешь.

— А кто здесь натравливает? По поводу игорного дома: я разберусь. Лично. По поводу чернявого: ты его не получишь, бордель его не получит. Скажи-ка, Репей, всем ли ты передаёшь то, что узнал от свата?

— Да ничего я не передаю! Я своими глазами видел, как чернявый твой выходил из борделя в вечер, когда мальца покалечили эти уроды.

— Кому. Ещё. Ты. Это. Сказал? — вопросил Добромир.

Бэн, уже стоявший рядом с ним, почувствовал, как сжался желудок и затряслись поджилки, воздуха снова стало не хватать, лёгкие отказывались раскрываться. Мару, отвернувшись за спиной Добромира, прятал лицо в ладонях, множество украшенных косичек ещё больше скрывали его.

— Да никому я не рассказываю! Чего ты прицепился⁈ — отпирался Репей.

Дракатри сделал шаг вперёд. Делец замахал руками и со скрежетом в голосе признался:

— Ну друганам своим. Мы сидели пили, ели, отдыхали. Меня спросили, что в тот вечер было, когда наехали на мальца, ну дак я и рассказал, мол, ты с мужиками пацанёнка утащили, ученик твой ещё с одним пошушукались и ушли, а тут чернявый из борделя вывалился, еле на ногах стоял и тоже ушёл. Ну дак что я? Есть вопрос — есть ответ!

Добромир резко выдохнул, бросил взгляд через плечо на Мару. Бэн с трудом схватил воздух и, желая поддержать друга, встал с ним спина к спине, нащупал дрожащую маленькую ладошку, переплёл пальцы. Слабое пожатие стало ему благодарностью. Дракатри взглянул на Репея, продолжил допрос:

— И было это в тот вечер, когда ты с твоими дружками нашли посреди дороги свёрток никшека?

— Агась! Нашли! А чего он лежит? Мож, с тех убивцев выпало⁈ Мы шли себе и нашли. Да не просто никшек, а чистый! И шогри немного. Такого славного шогри с этой стороны Разлучинки вовек не сыскать. Попробуешь? — Предложение потонуло в гневном выдохе Добромира. — Ну не хочешь, как хочешь. Нам же больше достанется.

— Вы оставили у себя эту дрянь для личного употребления или продаёте?

Ещё шаг к дельцу. Тот юркнул за внутренний низкий заборчик загона, затараторил:

— Добрый! Добрый, не гони! Ты знаешь меня! Я всегда в казну городскую с каждой продажи несу! Всё, что продали, ровнёхонько разделили и часть в казну.

— Может, посчитаем по выписным книгам?

— А посчитай, коли время есть! Вот прям сейчас пойдём и посчитаем!

— Это успеется. Вот только сначала мы заберём зверя.

— Пф! Тварь бесценна! — выдавил кривую улыбку Репей.

— Да ну! Знаю, к тебе приезжали за ней из дальних краёв, а ты зажал. Чего не продал тогда? Денег мало предлагали? Это ведь южный зверь — ему на севере не место.

— Так был бы тот, кто на юг направляется, от души бы отдал. А так всё северяне, да коллекционеры — не те они люди, чтоб чудо южное заморское отдавать.

— Были южане в том году. Я их лично к тебе приводил. Облагодетельствовал бы и себя, и зверя.

— Да-да. Пройдохи они, почище меня были! Где ж покупателей хороших сыскать, не гнилых, подскажи, а, раз ты у нас так хорошо разбираешься?

— Да хоть бы этим ребятишкам. Они скоро на юг двинут, — махнул Добромир за спину. — Зачем ты всех посылаешь, отказываешь возможным покупателям? Не продал ведь в этом году ни одной животины.

— Мне же эти зверюги как малые дети! Абы кому не отдам! Жалко.

— Ведь и тебе надо на что-то жить? — вкрадчиво произнёс Дракатри, сделав упор на последнем слове.

Делец побледнел, передёрнул плечами, взгляд заметался, а руки то дёргали завязки на горловине рубахи, то сжимали подпёртую камнем калитку внутреннего загона. Голос Репея стал трескучим, будто говорил через силу:

— Дак не без этого, Добренький! Не без этого. Так что предложить можешь за эту тварь?

— Предложить? Я⁈

— Ну или ребятишки твои. Вроде, там деньгой пахло от того, спрятанного, — криво осклабился он, пытаясь за Бэном увидеть Мару, но их заслонил Добромир. Делец сплюнул и процедил: — А-ага, благодетель значит. Я по-онял: пришлым — всё, своих — пугать. А что мне-то за это будет?

— Давай лучше поговорим о том, чего тебе за это не будет?

— Так дела не делаются, — помотал головой Репей. — Есть товар, есть купец при деньгах или ещё чём полезном — будет обмен. А нет — ничем не могу помочь.

— Верно говоришь о полезном. И ни только полезном, простые радости тоже нынче в цене, — будто намекая на что-то, произнёс Добромир.

— Хочешь сказать?.. Не понимаю! — передёрнулся Репей и оглянулся на амбар, откуда заслышались ржание лошадей, шорохи, фырканье и будто когтистая лапа полоснула по камню. — Минуту — успокою тварей!

Делец скрылся в амбаре. Оттуда послышались окрики: «Цыпа-цыпа, ну ходь на место! И ты давай, раскорячился тут! Не кусайся, сучья ты падаль!».

— Цыпа? Там у него куры? — спросил Бэн вполголоса.

— Нет. Даххри. Нужный нам зверь. Они из яиц появляются, — ответил Добромир и подошёл к ребятам, обогнул, поднял к себе лицо Мару за подбородок и сурово произнёс: — Ух, и наворотил ты делов! Похерил себе всю репутацию. Чего ж ты так, а?

Мару сжал руку Бэна, но не ответил. Его всего колотило.

— Э-эх, глупый ребёнок. Чтоб от Бэна ни на шаг не отходил и больше мне тут глупостей не делал. Понял? А я уж это дело как-нибудь улажу.

— Спасибо, — сдавленно ответил горец и привалился спиной к спине друга.

Добромир вернулся к загону. Оттуда появился делец, держа в одной руке короткий хлыст, проворчал:

— Разбуянились. Людей новых почуяли. Так на чём мы остановились, Добрый? Видишь, некогда мне! Твои ребятишки мой товар тревожат почём зря.

— На половичке мы остановились. Красном. Над крышкой погреба в землянке за ежевичным холмом.

— Добрый! — вскричал Репей и зло прошипел: — Это уже не город! Власти твоей там нет!

— А я не говорил про себя. Весна на улице, птицы-звери просыпаются. Мало ли кто позариться может на брагу из разбавленного кокке, которая к тому же наставается так далеко от людей…

— Да… Нет… О чём ты, Добрый?.. Я… Я же… — залепетал Репей, но Дракатри, будто не замечая этого, продолжил:

— … и с которой в казну ни полпалыша не упало.

— Это угроза? — стискивая хлыст, спросил делец.

— Предупреждение и сделка, — пожал плечами Добромир. — Но не полная.

— А что ещё? — Репей сплюнул сквозь зубы, утёр рот рукавом.

— А ещё ты забываешь ту историю с чернявым и дружки твои тоже. Если что всплывёт…

— Ты так говоришь, будто… — Репей засопел и трубно высморкался, вытер пальцы о штаны, уже не глядя на собеседника, уставился в землю.

— Будто у меня есть знакомый, который с удовольствием бы сделал эту лавку процветающей?

На это Репей пожал одним плечом и кивнул, обернулся на амбар, да так и застыл, слушая Добромира.

— Допустим, есть. И это бы всем было в радость. Кроме, пожалуй, тебя.

— Да понял я! Забирайте! Забирайте тварюгу и проваливайте. И седло от неё забирайте! Сам сшил! — вскричал Репей, бросил хлыст на землю, вскинул руки. Лицо его пошло пятнами, на щеках задрожала влага. — Ты же всю душу вынешь, сердца у тебя нет! А ещё добрым зовёшься. Только обещай, — он в три прыжка оказался перед Дракатри, сложил молитвенно ладони перед грудью, прошептал: — обещай мне, Добрый, что детишки твои на юг его отведут, где ему самое место!

— Обещаем, — ответил за наставника Бэн.

Репей махнул рукой, подобрал хлыст и скрылся в амбаре.

— Цыпа-цыпа, ходь сюды, иди-иди, седлаться будем. Хороший мальчик, хороший.

И вскоре в полутьме амбара вспыхнул ярко-оранжевый глаз.