Рихард Феникс. Море. Книга 3

Глава 96 Золотые слезы

Через пролесок Корвус с Мару на руках шёл к Бэну. Жеребец за спиной брезгливо фыркал, когда под копыта попадало чьё-нибудь тело, но вскоре радостно заржал, минул хозяина и устремился туда, где, примяв кусты и завернувшись вокруг лежащего на земле человека, устроился, зализывая лапы, даххри. Бурун обнюхал уши и морду Хойхо, тот рыкнул и цапнул за нос, однако следов не осталось. Жеребец вскинулся, фыркнул, он выглядел довольным: почти приплясывал, крутил хвостом, будто звал поиграть.

— Тихо вы, твари бешеные, раздавите же их! — прошипел Корвус.

Он опустил Мару рядом с Бэном, головой на переднюю лапу Хойхо, углядел вихры Ерши из ворота куртки, выдохнул. Зверь не шевельнулся, лишь втянул ноздрями воздух, высунул язык и прищурился. Бурун вздохнул и лёг, поджав под себя ноги, пристроив хитрую морду на другой лапе.

— Вот так и замрите! А я пойду гляну, что с дорогой. Если что, подайте голос. Поняли? — наказал парень.

Животные в унисон вздохнули, мол, уйди, мешаешь. И Корвус ушёл, оставив на груди Мару жёлтый шарф.

Продрался сквозь кусты на дорогу, присвистнул. Тут определённо пахло большими деньгами. Полотно со множеством гвоздей было скомкано и в крови. Но плевать на это! Материал! Он был соткан из той самой нити, на которую они напоролись. Дорогой и редкой нити, которую делали на том берегу реки Разлучинки.

— Откуда у Чернозубых задниц деньги на такое? Вот бы это всё забрать и продать! Выручить можно на целый дом в центре Укуджики!

С трудом, припадая на раненную ногу, Корвус скатал неподъёмное полотно. Сил волочь его не было, голова раскалывалась, бровь распухла, мешая видеть, нос, казалось, был сломан, да ещё и тошнило, будто от сотрясения, а дом… Ну что дом? Ему и в своём неплохо: просторном, с маленьким садом и прудом под развесистой ивой.

Пыхтя и оскальзываясь, подкатил толстенный рулон к обочине с другой стороны дороги, пропихнул между кустов, в которые сунулся днём, не подумав, и чуть не увяз в грязной жиже. С долгим хлюпаньем та и сейчас приняла подношение, скрыла надёжно от чужих глаз. Корвус запомнил место. А теперь надо вернуться… Он переждал головокружение, упёршись ладонями в колени, и потащился обратно, в овраг.

Все трое обернулись. Мелкий хлопал глазами, жадно разглядывал Корвуса. Бэн нелепо улыбался, ощупывая свою голову. Мару, закутав шею и волосы шарфом, делал вид, что ничего не произошло. Художник из Укуджики всё никак не мог заставить думать себя о Мару как о леди, ведь той она и была. И потому склонялся к прошлому обращению, ведь иначе безумие выйдет из берегов и неизвестно, чем всё это обернётся.

— Ты нас спас, да? Спасибо тебе огромное! А как ты догадался, что мы в беде? — ловя ёрзающего Ерши, спросил Бэн.

Его полное веснушчатое, перепачканное кровью лицо под всклокоченные волосами было сейчас таким дурацким, что Корвус не выдержал и рассмеялся.

— Да Бурун привёл. Почуял.

— О, хорошая коняжка! — Бэн потянулся к зверю погладить, но Корвус пнул в их сторону камешек.

— Это жеребец! А не всякие там… — И махнул рукой. Слова пропали, усталость давила на виски. Да ещё и повреждённая нога не желала держать. Он приблизился, шатаясь, как пьяный, и проворчал: — Двиньте задницы! Дайте лечь!

Мару вскочил, прихватив малыша, Бэн поднялся, постелил для Корвуса свою разорванную куртку. Тот хмыкнул и лёг. Бок даххри был горячим, а короткая шерсть напоминала кроличью, только пахла приятней. Парень уткнулся в неё носом и захрапел. А когда очнулся уже спиной к Хойхо, понял, что на его плече кто-то лежит. Приоткрыл один глаз. Надежды не оправдались. Спасённый Ерши, засунув ноги в рукав куртки, сопел рядом. Корвус попробовал осторожно освободиться, но малыш прошептал: «Папа, не уходи», — и он остался.

Лежал, наблюдая, как двое блуждали по пролеску, собирая оружие, топя в болоте непригодное, а целое раскладывали на сухом месте. Когда чёрные глаза встретились с золотыми, Корвус чуть мотнул головой. Мару подошёл, сел, скрестив ноги, погладил Ерши по волосам.

«И как я ничего не замечал? Мы ж дружили с самого детства!» — пронеслось в голове художника, пока он, будто в первый раз, разглядывал Мару. Хотел озвучить мысли, но горец обернулся и позвал:

— Бэн, разговор есть. Подойди.

— Только у меня к тебе! — негромко, чтобы не разбудить ребёнка, процедил Корвус.

— Он всё знает. Я рассказал, — был ему упрямый ответ.

И Бэн подтвердил слова Мару. Это задело Корвуса, но на душе полегчало. Он посмотрел на этих двоих другими глазами и понял, что прошлое пора отпустить, а тайны пусть останутся тайнами. Раз они есть, то кому-то нужны.

— Помнишь, что я сказал тебе в озере? — спросил он у Бэна.

Тот кивнул.

— Забудь про других. Помни лишь про меня, — он пошарил в кармане, достал выбитый Бэном зуб и отдал ему, повторил. — Помни лишь про меня! Обещай!

— Клянусь всем, что у меня есть, — со спокойной уверенностью ответил толстяк. Он вытянул маленький мешочек на свет. Опустил в него зуб и достал серебристый смятый бубенчик. — Это принадлежало Ерши. Когда это случилось, — указал глазами на пустой рукав мальчика, — я поклялся стать лекарем. И уже начал обучение. А сейчас больше всего жалею о том, что не взял свои снадобья, а здесь ничего толком нет. А та мазь, что изготовил, пока ты спал, не сильно и помогла.

Корвус поморщился: а паренёк-то не промах, такому можно доверять. Шевельнулся и понял, что нога и голова больше не болели, да и лицо ощущалось не таким распухшим, как до сна. Потрогал. Каскад ссадин на левом виске пропал. Ранее заплывший глаз видел прекрасно, да и нос, уже трижды сломанный, наощупь был непривычно ровным. Парень с удивлением и благодарностью взглянул на толстяка, ошарашенно присвистнул. Тот со смущённой улыбкой пожал плечами. Ерши под боком завозился, пробормотал: «Птичка поёт», — и снова сладко уснул.

Все молчали, глядя на мелкого. Спал Бурун, подставив круп под морду Хойхо, сам положив голову ему на седло. Стихли птицы, насекомые не зудели. Солнце катилось к горизонту, ещё час и оно скроется в тёмных тучах, ползущих в эту сторону. Прогалина погружалась в блаженную дрёму.

Корвус протянул руку над Ерши, взял ладонь Мару, чуть сжал, провёл большим пальцем по маленьким костяшкам, по обкусанным ногтям, усмехнулся и отпустил. Горец молчал. Молчал и Бэн. Лишь ветер что-то шептал в кронах деревьев.

— Ты сохра…

— Я думал…

Мару и Корвус заговорили вместе, оборвали себя, улыбнулись, не глядя друг другу в глаза. И художник взял слово:

— Дома, в Скрытой деревне, ведь никто об этом не говорил. Все скрывали, кто они, прятались. Может, так оно и к лучшему, но когда оказываешься в большом мире, чувствуешь себя дураком. Будто самых очевидных вещей не знаешь. Только слова, а что они значат — неведомо. Я знал, что по папе у меня Энба-медведи и Тени, по маме, да успокой Солнце её душу, Фениксы и люди. А мне вот ничегошеньки не досталось. Может, чуть сильнее обычных людей… А, точно, ещё трезвею быстро, но это, не думаю, что особое качество Детей богов… Я ж вообще ничего о них не знал. Так, легенды всякие, сказки… — Он прокусил губу, чтобы в нахлынувшей безмятежности ощутить контраст и, сглотнув кровь, продолжил: — Я думал, ты тоже метис. Только недавно об этом размышлял. Мне заказали портрет на сватовство одной Энба-волчицы, так у неё глаза цветом почти как у тебя, только чуть холоднее. Думал, ты тоже их рода…

Мару не перебивал, невесомо поглаживая волосы Ерши. Корвус поднял глаза и наткнулся на непонимающий взгляд Бэна. Внутри шевельнулось злорадство: «Ага, про то, что он… Она Феникс, тебе не сказала!». Еле как подавил ехидную ухмылку, но ученик лекаря его огорошил:

— Ты помнишь, как зовут ту Энба-волчицу? И когда это было?

— Да вот, недавно совсем, месяц назад, — с привкусом разочарования ответил Корвус, — а имя… Ирнис как-то там.

— Ирнис уэнбэ ЛиЭнба Азару, княжна западных Энба-волков, — досказал Бэн с горестью в голосе.

Корвусу захотелось сейчас встать, взять палку потолще и отдубасить этого увальня! Как он мог спрашивать о какой-то, острой на язык мелкой псине, когда рядом с ним Мару⁈ Но даже не сдвинулся с места: Ерши так уютно сопел в плечо, накрывшись рукой парня, что грех было его тревожить.

— Кто она тебе?

— Друг. Хороший друг. Именно она убедила меня покинуть Лагенфорд и посмотреть мир.

— Понятно. Значит, на свадьбу тебя не пригласили? — поддел Корвус, прижав ребёнка к себе, когда дунул ветер.

— А когда она будет? — удивился, нахмурился Бэн.

— Двадцать второго мая. Считай, через шестнадцать дней. В полнолуние.

— Спасибо, что рассказал, — кивнул толстяк и ногтем начертил на своей ладони закорючку. — Чтобы не забыть, — краснея, добавил он.

Корвусу стало скучно. Он хотел говорить о Мару, но его сбил этот своими вопросами, и как теперь…

— Но ты перестал думать, что я из Энба-волков. Верно? Когда и как? — друг детства сам направил разговор в нужное русло, глядя испытующе, чуть ли не с вызовом.

— Не совсем. Тем летом, когда я был на юге, купил на малом торговом перекрёстке — это у них такой здоровенный рынок, а ещё и большой перекрёсток есть, представь! — книжицу одну с картинками — сказки детские. Но там только про Фениксов было. Мол, жили-были в пустынном дворце вдали от людей четыре сестры, которых забрали из разных фениксовых родов. И звали их Наира, Мария, Белла и Джайя, — Корвус осёкся, заморгал, — Я как-то слышал в Скрытой деревне последнее имя. Только сейчас дошло!

— Это мама бабули.

— Врёшь!

— Нет.

— Да как бы она там оказалась? Плевать! В общем, там были картинки. И про каждую сестру всякое написано. Что Наира была с фиолетовыми глазами и белыми кожей и волосами. Мария с волосами цвета урожайной земли, коричневыми то есть, и с синими глазами, — Он заметил, что Бэн снова выпучился, хотел спросить, что не так, но тот замотал головой. — Ладно, как хочешь! О чём я? А!.. Белла, значит, светло-рыжая с глазами… как там было? Точно! Глаза цвета робкой зелени, опоздавшей к лету, но пришедшей к осени. Даже не спрашивайте, что это за цвет! И по картинкам не разобрать. И последняя — Джайя, — Корвус посмотрел на друга детства и напевно произнёс: — И кожею темна, и волосами, лишь золото глаз и украшений на ней блестели ярче дня. Будто с тебя писали, Мару. И я тогда работал как проклятый, некогда было думать о сказках, так и забыл. А как княжна эта явилась, так сразу и вспомнил. Хватился, а книжки-то нет. Может, украл кто, или потерял, не знаю.

— А что ещё там было написано? — спросил друг.

— Сюжет не помню. Только этих сестёр: всё они ко мне во снах приходили, зацепили чем-то. Так вот, когда я её читал, там было, что лишь женщины Искр Песков владеют пламенем с рождения. А ты… Ты мне был… Никак не могу привыкнуть. Ты ж была мне как брат! И огонь не показывала! Мне — лучшему другу! И когда я встретил то описание, отметил, что схожи внешне, но не связал. Где юг, а где север? А потом всё вылетело из головы напрочь! А тут эта княжна. Вспомнил тебя, подумал, что ты тоже волчара. Да и как-то… Решил не думать об этом… О тебе. Развеяться захотел. А тут вновь бои эти макаварские, будь они неладны! Я ж не первый год на них езжу. Вот ведь приключилась же задница!

— Но ведь всё обошлось. — Улыбка тронула губы Мару. Корвус старался не думать, как много возможностей упустил коснуться этих самых губ.

Наступившее молчание холодили потоки воздуха, налетавшие с дороги, заставляя троих ёжиться. Одному Ерши, защищённому со всех сторон, было хорошо и тепло. Бэн рассеянно глядел перед собой, обхватив плечи руками. Жёлтый шарф на шее и голове Мару колыхал ветер, позволяя увидеть тонкую шею, ещё раз убедиться и помочь выбрать верный путь. Корвус насупился. Он получил ответы. Рассказал, что знал, спросил напрямик:

— Мару, почему ты выдаёшь себя за парня?

— Потому что я — последняя из своего племени Фениксов, из Искр Песков. Бабуля говорила, что только чудо помогло мне явиться на свет. А в нашем племени способности передавались только по женской линии. Но это ты и так уже знаешь.

— Редкая птичка, — хмыкнул Корвус, почёсывая подбородок.

В уме всплыла та книжица сказок, потрёпанная, сменившая много рук. Вспомнилось, что одна страница была согнута, отчего всегда открывалась первой. «Что же там было?» — подумал парень, казалось, что важное, поразившее тогда.

— То есть, если тебя поймают плохие люди?.. — потрясённо начал Бэн и сжал в руках мешочек с зубом и бубенчиком.

— То мне, как говорит Корвус, придёт полная задница. И потому я прошу вас обоих продолжать думать и говорить обо мне как о мужчине. И никаких поблажек в обращении. Пожалуйста! — Тёмные ладошки сложились перед грудью, голова опустилась, скрыв огненное золото глаз.

— Конечно! — уверенно ответил Бэн.

— Только с одним условием, — не удержался Корвус и потребовал: — Хочу взамен твой поцелуй!

— Обмен, да? — Мару медленно поднял голову, едва дыша, шарф соскользнул с волос на плечи.

— Эй, может, не надо? — Бэн выставил руку между ребятами, но оба одновременно нажали на неё, опустили.

— Я этого хочу! — проворчал Корвус, раздражённо глядя на Бэна.

— Да, как пожелаешь, — раздался непривычно покорный голос Мару. Голова вновь поникла, косички заслонили лицо, плечи задрожали.

Корвус не понимал, что происходит, что он такого сказал или сделал. Ведь ничего же! Так почему Мару сейчас плакала?

— Прости, забудь! — парень зажмурился, хлопнул себя по лбу и подумал: «Она ведь, наверное, даже не целовалась ни разу за восемнадцать-то лет, а без любви не может! Вот я дурак! Идиота кусок! Склонять невинную девушку ко всякому! Это я испорчен дальше некуда, а она-то!».

— Но я могу, — раздался жалобный голос.

— Нет! Мне этого не нужно! Лучше дай взамен побрякушку с твоих волос! Вот это хочу!

Краткий кивок, голова поднялась, руки завели косички за спину, и у Корвуса перехватило дыхание. Из глаз Мару медленно скользили в подставленную ладошку золотые слёзы, собираясь густой непрозрачной массой.

— Я дам тебе лучше. Повернись правым ухом. Ты где-то посеял серёжку.

Он и вправду не заметил, когда потерял последнюю серьгу своей матери. Подался к Мару. Золотая лужица потекла сквозь отверстие в ухо, нежной теплотой обвила мочку и повисла каплей. Но в ладошке осталось немного. Две руки соединились: большая и маленькая, светлая и тёмная, — и уже через мгновение на мизинце мужской блестело узкое кольцо, будто вросшее в кожу. Оно изменялось по форме пальца, не давило, и снять его было никак.

— Твои украшения… Ты так их делаешь? — выдохнул Бэн. Утвердительно качнулись косички. — Что произошло в твоё отсутствие? Почему их стало больше? — шёпотом кричал толстяк, он выглядел потрясённым

— Просто усталость. — Веки скрыли золото глаз.

Корвус тронул серёжку — теперь часть Мару всегда будет с ним. Хотел спросить, о чём они говорили, и не стал. Он сделал свой выбор, чтобы не лезть в это глубже, чтобы потом не страдать. Надеялся, что отболит очень быстро, но знал — как бы не так.

В памяти зашелестели страницы. Вот смазливый парень, которого все звали генералом, едва старше самого Корвуса, распахнул длинное одеяние, обнажив татуировку на груди. Капля и два скрещённых клинка. Затем разговоры о цене и о цели. Рукопожатие. Вино. Слишком крепкое. Колючая боль на копчике поутру. Тьма их побери! Клеймо! Два дня Корвус не мог встать, всё лежал на животе в шатре и читал книгу сказок.

«И были земли под их ногами из чистого золота. Не принимало Солнце таких даров. И тела становились тем, ради чего лилась кровь, и тела расходились дорогими поделками. И опустела земля. Не видать на ней больше Искр Песков и золота их обескровленных тел».

Вот оно! То, что шокировало на странице с заломом. Он хотел поразмыслить над этим, расспросить местных. Но посыльный привёз особые стрелы для работы и пришлось вставать и идти. Несколько дней в пути, голова цели в мешке. Остаток к авансу плюс сверху за быстроту и молчание. Они обещали, что найдут его, если понадобится. Не желая того, вернулся в Укуджику. Сбежал бы и дальше, да куда от них денешься? Называется, пожелал лёгких денег, на беспечную жизнь позарился. А теперь — клеймо — он с ними, даже если не захочет того. У них были верные средства убеждения. Корвус взглянул на Мару — средств стало на одно больше. Проклятье!

Затряс головой, прогоняя видения, сжал кулак, ощущая как плющится, не отходя от пальца, новое кольцо. Его иллюзорная хрупкость завораживала. Нет, не только его.

— Мару, как вы умираете?

— Не так, как остальные.

Девичьи руки скрылись среди косичек и появились вновь. Две крупные круглые серьги лежали в ладонях. Сколько раз Корвус их видел, они с детства были с Мару.

— Мы обращаемся в золотой песок. Это — мама. Всё, что я успел собрать, пока не разнёс ветер.

— Мару, почему ты мне ничего не сказал? Я бы тебя защитил! — прошептал Корвус.

Друг пожал плечами и отвернулся, закутавшись в шарф. Смысла что-то просить и доказывать не было больше.

Разговор захлебнулся и стих. Темнело, холодало. Оружие напавших спрятали. Припасы быстро растаяли. Даже Ерши проснулся ради такого. Хойко и Буруна раздвинули и улеглись между ними.

Корвус задремал с мелким под боком, но что-то его разбудило. Стылая ночь полнила низину туманом, вдали рокотал гром и слышался ливень. Парень скосил глаза. Мару сидел, зажатый между Хойхо и Бэном, держа его руку в своей. Тот вовсю храпел, не ведая своего счастья. А надо ли ему такое счастье? Корвус прислушался к себе. Оглушительная пустота. Даже боли не было.

«Надо жениться на дочери красильщика, завести дюжину детей и забыть о прошлом. Спасибо, отстрадался», — глядя в низкое небо, решил он.

Мару вскоре лёг. Остаток ночи все пребывали в забытьи. А на утро простились без слов и отправились своими дорогами.