Рихард Феникс. Море. Книга 3

Глава 89 Ночь в дороге

Рихард

Белая звезда звала его, манила. Чем ближе, тем явственнее слышался её голос:

— Ты вправду слышишь меня? — шелестела она порывами ветра, срывающимся с крыльев пеплом, плеском бескрайнего моря.

— Да, — вырывались птичьим клёкотом слова.

Он не мог говорить там, в лодке: слова застревали в глотке, дыхание перехватывало, само знание о речи забывалось, как больше ненужное. А здесь, в вышине, в поднебесье, среди кучевых облаков, среди облаков-пёрышек и облаков-трещёток-дорожек слова лились рекой… Клёкотом, песней. Как у птички в золотой клетке в мэрском саду.

— Я тебя не оставлю, ты мой. Веришь? — смеялась звезда мерцанием точек в черноте близкой ночи.

— Верю. Не оставляй.

И она тянула к нему белые руки, обнимала и гладила, словно мать… Мама… Олли… Нет, всё же ощущение было иное, хотя в этом огненно-птичьем покрове в самый раз. Он нежился в её объятиях, он глядел на неё, лишь на неё, на белую звезду, висящую постоянно над одной лишь точкой земли, над городом Солнца. И она звала и смеялась, она направляла его…

— Ты слышишь меня? — убеждалась она вновь и вновь.

— Конечно, я слышу тебя, — отвечал он.

И крылья, что были уже больше из пепла, чем из огня, несли его к ней, несли в черноту ночи, в бездну, откуда глядела она.

Бэн

Ночь спускалась студёной смолью, Корвус, как и было обещано, заливался вином. Ему не мешали ни ветер, ни тьма, ни высокая скорость, ни даже низкие ветви деревьев, когда тракт с голых равнин свернул в лес. Звери дважды сами, без команды, останавливались у воды и пили, а после бежали дальше. Бурун вёл, находясь то рядом, то на полкорпуса впереди. Хойхо поначалу пытался обогнать сноровистого жеребца, но когда у уха клацнули зубы, признал его роль ведущего.

Бэн поймал равновесие и даже несколько раз задрёмывал под ровное сопение Мару за спиной, но каждый раз, когда бег зверей менялся, открывал глаза, пытаясь различить в ночной мгле хоть что-то. Он заметил, что на всех перекрёстках Корвус вёл по самой широкой дороге — это радовало, это поможет не заплутать на обратном пути.

Они остановились у густого ельника. Рядом с трактом высился толстый столб с дверцей, выкрашенный тёмными и светлыми полосами.

— Чей караван был? — спросил Корвус, спрыгивая с Буруна.

— Имён не знаю. Скобянщики, — ответил Бэн.

Корвус отодвинул щеколду, открыл дверцу, зашебуршал, и внутри столба вспыхнула свеча. Бэн вытянул шею, не решаясь покинуть нагретое уютное седло, углядел висящие внутри столба таблички, услышал шелест страниц. Корвус чуть отодвинулся, и стало видно и писчие принадлежности, и толстую книгу. Палец в чёрной перчатке скользил по строкам.

— Да, они тут проезжали сегодня утром. Нам до них часов пять всего. — Он дунул на свечу, стоящую у тетради, закрыл дверцу столба, повернулся к спутникам и добавил: — Но сейчас мы к ним не поедем. Остановимся на ночлег, а с утра двинем. Мы ж не разбойники какие, чтоб всю ночь напролёт гнать. Возражения есть?

— Нет, нормально всё, — подал голос Мару и со вздохом теснее прижался к спине Бэна.

— За мной! Тут недалеко.

Корвус вскочил в седло и направил к возвышенности за лесом.

В конце отворота, в полукольце молчаливых елей оказалась небольшая поляна. Посреди неё было костровище, обложенное камнями с воткнутыми в землю рогатинами под котелок. Из поваленных деревьев кто-то уже очень давно соорудил навес и низкие лавки вокруг. Сильно тянуло прелой хвоей и смолой, а с дальней стороны — влагой, там чернело озерцо в обрамлении сухих потрескивающих камышей.

Провожатый обвёл поляну взглядом и сухо сказал:

— Огонь разводить не будем. Привяжите зверя куда-нибудь, можно даже не рассёдлывать. Тут-то до рассвета пара часов осталась.

— Без огня неуютно, — сонно пробормотал Мару.

— Терпи, неженка, — фыркнул Корвус, спешиваясь и разминая поясницу.

Буруна он привязал за навесом. Бэн хотел проделать с Хойхо то же с другой стороны, но зверь направился к озеру, опустился на передние лапы и принялся шумно лакать. Жеребец заржал, забил копытом. Его хозяин заковыристо выругался и подвёл-таки питомца к водопою.

— И тебе надо, конечно. Как водичка?

Бурун причмокнул, скосил на хозяина глаза. Бэн подумал, что можно и в самом деле отдохнуть, негромко сказал «Лежать», и Хойхо подчинился, позволив ребятам покинуть нагретое седло. Земля была мягкой, будто пар валил из неё от каждого шага, плотный ковёр палой хвои скрадывал звуки. Мару дёрнул плечами, опустился рядом с даххри у воды, зачерпнул и попробовал.

— Вкусно.

— А то! — хмыкнул Корвус, будто сам наполнял это озеро каждый день. — Ну всё, хватит, — он потянул жеребца на место.

Бэн повёл следом Хойхо, и тот спокойно улёгся, разделённый навесом с Буруном. Люди же не торопились отдыхать. Провожатый вновь приложился к бутылке, предложил поесть, но спутники отказались, тогда он поглядел на воду и стащил с себя одежду и обувь. Месяц не давал много света, но и его хватило, чтобы увидеть на копчике Корвуса татуировку — капля и два скрещённых меча. Парень разделся полностью и, собрав в высокий хвост волосы над выбритыми висками, пошёл к озеру.

— Ну и любишь же ты себя украшать, — фыркнул Мару вслед и всё же потянулся к провизии. — Что это хоть значит?

— Потом расскажу, как освежусь. Вам бы тоже не помешало, а то стухните в своём барахле. Мару, кончай задницу мять, пошли купаться!

— Не, это без меня. Не люблю, знаешь ли, холодную воду. Я лучше тут посижу, поило твоё поохраняю.

— А, это ты здорово придумал, — похвалил Корвус и махнул Бэну. — Ты тоже у нас из неженок? Если нет, айда со мной!

Ученик лекаря понимал, если сейчас ляжет или присядет, оперевшись о что-нибудь, сразу уснёт, и вряд ли кому будет под силу растолкать его до обеда. А если снова в путь через пару часов, то следовало взбодриться.

— Хорошо! — крикнул он и принялся стягивать с себя одежду.

— Брр, ну вы и чокнутые! — с восторгом сказал Мару и, подхватив куртку Бэна, накинул себе на плечи. — Не отморозьте там чего-нибудь важного.

Ученик лекаря глянул на друга и не стал стягивать кальсоны, лишь с удивлением завязал их потуже, заметив, что стали слишком свободными. Мару увлечённо ел и не смотрел на друга, потому тот молча направился к озеру. Корвус ждал на берегу.

— Ну ты и медленная задница! Давай, кто отсюда дальше прыгнет. Глубина метра два, не убьёшься. А это что у тебя?

Он швархнул жёсткой ладонью Бэну между лопаток прямо в родимое пятно. Тот пошатнулся и сверзился в воду. Глубоко было прямо у берега. Забарахтался, дотянулся до дна, оттолкнулся и выплыл. Услышал смех Корвуса и через рябь воды увидел, как над головой пронеслась худая фигура. Всплеск. Волна.

— Греби сюда! — донеслось с середины озера.

В воде было зябко, но терпимо, бодряще, сон как рукой сняло.

Они пихались и толкались, брызгались, притапливали, прыгали с плечей друг друга, как малые дети. «Да не тяжёлый ты!» — отплёвываясь, заверял Корвус, когда Бэн, виновато краснея, показывался на поверхности, чтобы тоже стать вышкой для прыжков.

— А эта задница никогда со мной не плавала, прикинь! — нажаловался провожатый, тыкая в сторону берега. — Вечно у него то одно, то другое!

Бэн промолчал, нежась в прохладной воде. Он уже достаточно разогрелся, чтобы прогнать судорожный озноб первых минут купания. Мысли сделались чистыми, и парень следил, чтобы никак не выдать доверенную ему тайну, потому не спешил поддерживать разговор. Хмельные пары достигли Бэна, резкий голос над ухом прошептал:

— Я ведь не просто так сбежал из деревни. А из-за него…

Корвус нырнул и выплыл напротив, впился жёсткими пальцами в мягкие плечи. Взгляд тёмных глаз шарил по лицу Бэна, татуировки на щеках дёргались от бушующих эмоций.

— Я, знаешь, с детства с ним дружу. С ним у нас все дружить хотели. Девчонки вообще не отлипали. Ещё эти, Соржент и Пильчак, вечно рядом крутились. — Корвус обжёг лицо собеседника винным дыханием. — Я себя прям в заднице рядом с ним чувствовал. Ты только молчи! Клянись, что не скажешь!

Пьянчуга навалился резко, не отпуская, и Бэн погрузился до подбородка, забил ногами и всплыл, вцепился в тощие запястья собеседника, пытаясь его от себя отодрать. Не получалось. Пальцы крепче сжимали рыхлые плечи. Бэн злился, но молчал, слушал, нарываясь на очередную нежеланную тайну.

— Клянись, я сказал! — прошипел Корвус.

— Да, клянусь, — процедил Бэн, вновь ощущая обжигающий холод воды.

— Я сбежал. Первый раз сбежал, знаешь почему? Э-э, не знаешь! Вот ты лживая задница! Я видел тебя там, на поле! Как ты смотрел на него. Ты — как я! Ты бы тоже сбежал. Может, скоро.

— По-почему? — стуча зубами, спросил Бэн. Он не понаслышке знал, что спорить с пьяными бесполезно.

— Потому что позорно мужику любить почти что брата. А я втрескался, как жопой в грязь, в Мару. И сбежал. Меня вернули. А ничего — слышишь⁈ — ничего не поменялось! И я снова сбежал. Только Ржавых за мной уже не посылали. Встретились мы там с ними, в Укуджике. Место мне дали, поняли всё. Мы все там были чокнутые. Рядом с Мару все с ума сходят. Только вот баб он отшивает, а мужики… — он плюнул в сторону длинно и густо, стиснул пальцы на плечах Бэна, — С мужиками — это ж клеймо на всю жизнь. Был бы он бабой, я б вернулся, женился. Никому бы не отдал. А так… Даже видеть его не хочу! Но ты, жопа, молчи! Вякнешь хоть слово, хоть половинку, я тебя, тварь, из-под земли достану! Я тебя зарежу, как тех.

— Кого? — потрясённо выдохнул Бэн и сразу ушёл под воду почти до ушей.

— Тех, за кого мне Буруном заплатили. Но ты и об этом молчи!

— За-зачем ты мне это сказал тогда?

Бэн попытался отцепить Корвуса от себя, но тот заплыл за спину, локтём сжал ему горло, притиснул к себе и зарычал:

— Чтоб ты, мразь, знал! Чтоб не думал себе лишнего! Чтоб оглядывался ходил! Я за вами слежу! Буду следить. У меня много знакомцев по миру, они — мои глаза. Всё мне расскажут. Зуб даю, ты скоро сбежишь, когда у тебя крышу сорвёт от этого типа. Сбежишь! Да! Как и я!

И он завалил Бэна назад, увлекая под воду, прижал ко дну, не закрывая бешено вращающихся глаз, надавил, заставив парня опустошить лёгкие. Бэн засучил ногами, но воздуха не было, холод сковал по рукам и ногам. Зажмурился. Горло жгло. И тут его отпустили.

— Забудь, всё, что я сказал! Немедленно!

Корвус вцепился Бэну в волосы, вода вокруг бурлила. Ученик лекаря судорожно хватанул воздуху и, не выдержав, врезал локтем собеседнику в лицо. Тот скрылся в озере и вынырнул уже метрах в трёх. Он хохотал. Он подплыл, вытянув руку вперёд. Бэн увидел на ладони зуб. Корвус показал пустоту рядом с верхним клыком и, отсмеявшись, сказал:

— Твоя взяла. Ладно. Просто забудь. — И первым направился к берегу.

Бэн, колотясь от холода и ярости, дождался, пока тощая фигура скрылась под навесом, ещё раз нырнул и поплыл к берегу. Мысли метались в голове, в горле стоял противный ком. Хотелось плакать и кричать, но нельзя. Мару встретил у воды, протягивая длинную палку. Бэн потянулся схватиться, но горец фыркнул:

— Это для твоих мокрых подштанников, пирожочек. Мы поедем под белым флагом из твоего бельишка!

Смеясь, Мару воткнул палку в землю и вернулся на место к разложенному провианту. А Бэн подумал, что флаг не такая уж плохая идея. Хотя не из кальсон — это точно. Да и не белый — сдаваться, пасовать перед этими сумасшедшими не хотелось. Пусть разбираются сами со своими заскоками! Пусть! Надоели! Неужели у них все в Скрытой деревне такие чокнутые⁈

Корвус пил в сторонке. Из-под чёрного плаща торчали худые босые ноги.

— Слышь, — бросил парень одевающемуся Бэну, — лапа на твоей спине — это пятно родимое? Я видел такое.

— Где? — потрясённо обернулся тот.

— Да у мужика одного в Цветочной Столице. Он там, вроде, главный парфюмер. Я дочку его писал. А потом в баню ходили. Там и видел.

— Дочку?

— А тебе он кто? Молчишь? Батя, что ль? Вот ведь жопа! Та дочка, кстати, младше тебя будет. Да уж… Ха! — Он покачал головой и перевернул бутылку надо ртом. Кадык так и задёргался от глотков. Отставил пустой сосуд, рыгнул и добавил: — У него все дочки мелкие, а сын, значит, старший тут приключается на свою задницу. Ну дела!

Мару с любопытством подскочил, обошёл Бэна, не успевшего накинуть рубашку и приложил ладонь между лопаток. Она была такой горячей, что ученик лекаря чуть не упал. Глянул на провожатого, но тот рылся в седельных сумках. Горец присвистнул:

— Забавная метка. Кстати, Корвус, раз мы об этом, не расскажешь о значении своих?

Тот откупорил другую бутылку, глотнул, указал себе за спину.

— На юге познакомился с одной шальной компанией, так по пьяни и набили. А это, — он провёл пальцами по лицу, — это метка гильдии художников, которую мы там с ребятами основали. У нас, у основателей, такие татуировки на лицах, только все разного цвета: красный, оранжевый, жёлтый, зелёный, голубой, синий, фиолетовый, чёрный и коричневый. Если увидите кого из них, передавайте привет от Чёрного Ворона. Вас тогда хорошо примут.

— Было бы здорово увидеть всех вместе! — воскликнул Мару.

— Да мы по разным городам, собрались только однажды вначале. Ладно, в жопу это всё. Час передых и едем. Светает.

Он поджал под себя ноги, подоткнул плащ и, опустив голову, накрытую капюшоном, застыл, напомнив и в самом деле спящего ворона.

Нолан

Дом Урмё был непривычно тих: закрыты окна, не слышно шума воды, не пахло кофе. Нолан проснулся далеко заполдень, потянулся и встал. Неспешно обошёл весь дом. Вспомнил, как вчера после ужина друг сказал, что ему нужно что-то сделать срочное, и ушёл. И, судя по всему, не возвращался.

Нолан сварил себе кофе, отметив, что в маленьком подполе кончаются продукты, оделся, взял ключ и распахнул дверь. Тут же к его ногам упал мальчишка, до того спящий, опершись на дверь. Сверху спорхнула записка. Мужчина признал в госте осведомителя Урмё, того, что рассказал про побег Филиппы и Нгуэна. Как же его там звали? Точно!

— Эй, Поньке! — Феникс потряс информатора. Тот открыл глаза, заморгал и вяло улыбнулся. — Есть новости?

— Для господина старшего детектива. Вы? Вы тот самый, да?

— Я его напарник, говори! — приказал Нолан, пряча непрочитанную записку в карман.

Мальчишка покосился на левую руку, которую скрывала перчатка и вскочил, юркнул, пригнувшись, в дом, захлопнул дверь, затараторил:

— Я следил, как велено было, за домом советника двенадцатого. А та леди, ну, которая с рогами, — показал он над головой два изогнутых полукружья, «Шермида⁈» — удивлённо подумал Нолан, а мальчик продолжил: — Она скинуться хотела. С окна. Я в сад залез. А её, леди товойную, с окна убрали, а потом в карете чёрной увезли куда-то. Господин Феникс, а у вас покушать не найдётся?

Нолан опустился на стул, переваривая информацию. Вспомнил о записке, развернул вчетверо сложенный листок и хмыкнул.

«Мой драгоценный друг Нолан, лишь одному тебе известно, — прыгал торопливый почерк Урмё, — как слаб я к твоим предложениям. И, поддавшись им, нередко творю то, о чём в дальнейшем могу пожалеть. Каюсь, я поддался соблазну и в этот раз. Отправляюсь в Заккервир. Дорога долгая, но к середине лета вернусь. Лагенфорд передаю тебе. И ключи от всех дверей у тебя в куртке. Жди меня, драгоценный друг. Я очень признателен тебе за всё».

Нолан только сейчас заметил, что одна пола куртки перевешивает другую. Сунул руку в перчатке. Да, связка ключей от тайных проходов Лагенфорда была там.

— Вот ведь! — он стукнул кулаком по столу и рассмеялся.

Мальчишка пискнул и вжался в дверь. Нолан ободрил:

— Не бойся. Я не сделаю тебе ничего дурного. Сейчас чего-нибудь приготовлю.

Он достал из подпола остатки скоропортящихся продуктов: ветчину и сыр, яйца и масло, творог и молоко. Нашёл горбушку хлеба и отдал ребёнку. Тот жадно впился, поперхнулся, закашлялся, что слёзы брызнули из глаз.

— Да не давись ты, жуй спокойно.

Нолан поставил перед Поньке стакан молока, а сам принялся за готовку. Продуктов хватит на двоих.

Пока руки были заняты, голова работала вовсю. Мужчина прикидывал, что нужно срочно сделать. Перво-наперво зайти в управление — вотчину Йон-Шу — спросить, не нужна ли подмога и какие расследования ведутся. Если нет ничего, стоило подняться в деревню. Нолан улыбнулся. Увидеть любимую жену и поблагодарить за то видение сына, которое спасло его от безумия и тюрьмы.

Дальше, раз уже май — началась посевная, — можно и из хранилища взять бутылочку отличного фениксового вина, которое было обещано торговцу рыбой Клаусу за испорченный товар. А ещё нужно обязательно навестить Альха и его сынишку Альмера, поблагодарить за свисток Короля Зверей. Ведь тот, по словам Ри из видения, спас ему жизнь, позволив призвать морское чудо, чтобы тянуло лодку.

— Да, так и порешим! — И Нолан с радушной улыбкой поставил на стол две тарелки с дымящимися сырниками, обжаренной ветчиной, нашпигованной сыром, и кофе для себя.

— Спасибо, господин Феникс! — чуть ли не со слезами пробормотал Поньке и набросился на еду.

— Питайся, ребёнок.

Нолан не удержался и взъерошил вихры мальчишки. Тот вздрогнул, но боднул головой ладонь, подставляясь под нежданную ласку. «Совсем как Ри», — с теплотой подумал мужчина, но руку убрал, чтобы не привязываться. Подумав, спросил:

— Скажи, Поньке, ты будешь доставлять информацию мне сюда? Господин старший детектив сейчас в отъезде на некоторое время, а я пока присмотрю за его домом.

— А вы меня кормить будете? Или, мож, монету какую давать? — Глаза мальчишки заблестели.

— Буду, — усмехнулся Нолан и выудил из кармана мелкую монету, подвинул к Поньке, и та исчезла как не бывало.

— Конечно буду, господин Феникс! — широко улыбнулся тот и застучал ложкой.

Мужчина отпил кофе, перечитал записку, оглядел небольшую кухню. Раз ввязался в это, значит надо принести сюда кое-каких вещей. Тут и до управления ближе. Хотя, стоило уточнить у Йон-Шу, наняли его для расследования лишь тех нападений или на постоянную работу.

Мальчишка начисто вылизал тарелку и ложку, допил молоко, не пролив и капли, встал.

— Вам, мож, с посудой помочь, господин Феникс?

— Нет, спасибо. Иди.

— А куда? Делать-то что?

Нолан ненадолго задумался, но вскоре отдал приказ. Поньке заохал, почесал голову, неуверенный, что справится, но кивнул и выскользнул за дверь.

— Вот так и привязываются к чужим детям, да, Маурицио? — сказал Нолан в пустоту, припомнив двенадцатого советника и его слуг, взятых из детских домов на воспитание. Мужчина потряс головой. — Не-не, у меня же есть Ри. Время пролетит незаметно. Зачем мне чужие дети? Но ещё от одного своего я бы не отказался.

Покончив с посудой, поднялся на второй этаж в уборную, вымылся и чисто выбрился. Олли не любила щетину.