Ртуть

ГЛАВА 19.

КОСТИ И ВСЕ

Сон о смерти и жидком огне.

Нет.

Кошмар.

Я оказалась в ловушке, из которой нет выхода. Темные коридоры тянулись в бесконечность, со всех сторон были двери. Всякий раз, когда я с бешено колотящимся в груди сердцем открывала одну из них, меня встречало отвратительное зловоние гнили и острые, пожелтевшие, щелкающие клыки. Их были толпы. Вампиров. Так их называл Кингфишер. Он также называл их пехотинцами, но на солдат они не походили. Солдат должен уметь выполнять приказы. Выполнять чужую волю. Твари за этими дверями были чудовищами, способными подчиняться лишь своей жажде крови. Женщины, дети, старики — все они были безумны и голодны. Они рвали меня своими когтями. Они вонзали свои гниющие зубы в мою кожу. Я кричала и билась, пытаясь вырваться, едва спасая свою жизнь, но открывалась другая дверь, только для того, чтобы выпустить на волю новую волну чудовищ.

От них нельзя было убежать. Невозможно победить. Они преследовали меня, бросая вызов гравитации, вонзая когти в кирпичную кладку и карабкаясь по стенам, на четвереньках пробираясь по потолку. Падшие, злобные демоны, вознамерившиеся выпить меня досуха и опустошить мою душу.

Я бежала изо всех сил, но все было напрасно. Их было слишком много. Легкие горели, рана в боку пылала. Кровь стекала по ногам, покрывая босые ступни, и я поскальзывалась, падала…

Я не переставала падать.

Я бы падала вечно, сгорая, пока моя кровь не превратится в алый пар, а плоть не отслоится от хрупких костей.

И все равно я бы падала.

Падала и падала целую вечность.

Я…

Вздрогнув, я проснулась, рвано вздохнула и резко села в постели.

Где…

Где я была?

Во рту был вкус желчи и пепла. Все чертовски болело. Казалось, что мои конечности привязали к четырем лошадям, и эти гребаные ублюдки рванули в четырех разных направлениях. Было больно дышать. Глотать. Моргать, черт возьми. Целую минуту я упиралась руками в матрас под собой, пытаясь прийти в себя и ожидая, когда боль пройдет.

Это заняло много времени, но в конце концов я смогла собраться с мыслями достаточно, чтобы осмотреться. Свет лился через окна высотой двенадцать футов слева от меня. На них висели тяжелые бархатные шторы, наполовину задернутые. Стены украшали картины в позолоченных рамах, хотя сами произведения искусства в этих рамах были изорваны в клочья. Потолок был выкрашен в черный цвет, по которому без видимого рисунка или порядка были разбросаны белые вкрапления. У стены рядом с дверью стоял комод из дорогого темного дерева. В углу расположился шкаф из того же дерева, его дверцы были распахнуты, демонстрируя множество темных предметов одежды внутри.

Я лежала в кровати. Кровати с балдахином, на столбиках которой были вырезаны птицы, волки и драконы. Простыни были черными. Подушки тоже были черными. Вместе с черной одеждой, висевшей в шкафу…

Ужас похлопал меня по плечу. Как только я вдохнула поглубже и почувствовала в воздухе запах мяты, я поняла, что вляпалась по уши.

— О, смотри-ка. Она жива, — раздался тихий голос.

Я не заметила кресло с изогнутой спинкой, прячущееся в тени, созданной задернутой занавеской. Не заметила я и мужчину, сидевшего в нем, скрестившего вытянутые ноги в лодыжках и сложившего руки на животе. Теперь, когда я знала, что он там, его невозможно было не заметить. Волосы Фишера выглядели немного сошедшими с ума, волны и локоны торчали во все стороны. Его лицо было абсолютно белым на фоне темной одежды; как всегда, он был воплощением резких контрастов. Даже с расстояния пятнадцати футов я могла разглядеть пятна ихора¹⁰ на его щеках. Он выглядел расслабленным. В его позе сквозила скука, но энергия, которую он излучал, ударила меня как пощечина. Горящими зеленым огнем глазами он смотрел на меня так пристально, что я едва не сдалась и не отшатнулась под тяжестью его взгляда.

Я стиснула зубы, готовясь к буре, которая, как я чувствовала, собирается на горизонте.

— Это не моя вина, — сказала я.

Кингфишер моргнул.

— Я никогда этого не говорил.

— А смотришь на меня, словно так и было, — возразила я, прижимая к груди простыни, словно могла использовать их как щит против него.

— Как по мне, это тебя мучает совесть, — прорычал он.

— У меня нет совести. У меня дыра в боку и ноге, потому что ты решил притащить меня в место, где бешеные уроды бросаются в окна и нападают на людей.

— Ты не ранена, — спокойно сказал он.

— Что?

— У нас здесь отличные целители. Даже лучше, чем в Зимнем дворце. Это преимущество жизни на окраине, в зоне боевых действий. Тебе не нужно заменять воинов, если ты можешь вовремя выхватить их из лап смерти.

Я бросила на него мрачный взгляд.

— Держись очень близко, ты сказал. Ну, я была так близко, как только могла, не сидя у тебя на коленях, и посмотри, что случилось. На нас напали в твоем гребаном доме.

— Пфф… — Он пренебрежительно фыркнул, теребя пуговицу на рубашке. — Ничего особенного. Четверо разведчиков ввязались в обреченное дело. Этого больше не повторится.

— Ты не можешь этого гарантировать.

— Могу. С тех пор, как мы приехали, дом не охранялся. Рен хотел выставить здесь отряд, чтобы патрулировать территорию и следить за тем, чтобы у нас не было незваных гостей, но я ему отказал. Я и не думал, что вампиры стали такими…

— Наглыми?

— Голодными. — Он прижал кончик языка к острому клыку, изучая меня. — Ты задела одного из них, — сказал он.

— Дважды. — Если он собирался похвалить меня, то пусть делает это правильно.

— Впечатляет. — По идее, это должно было звучать как комплимент, но его тон сделал его двусмысленным.

— Для девушки? — с горечью спросила я.

Он выгнул темную бровь.

— Для человека.

— Да пошел ты, принц. Что ты вообще имеешь против людей? — огрызнулась я. — Ты так упорно нас ненавидишь, но мы скорее похожи, чем отличаемся.

На это он фыркнул. Поднялся со стула и подошел к кровати. Встав рядом со мной, он протянул руку и накрутил прядь моих волос на свой указательный палец, задумчиво глядя на нее.

— Мы совсем не похожи, — тихо сказал он. — Ты чуть не умерла от царапины, которая у меня вызвала бы легкое раздражение. Ты мягкая. Ты хрупкая. Ты уязвимая. Ты — новорожденный олененок, бредущий в темноте, окруженный хищниками с очень острыми зубами. Я — то, что существует по ту сторону темноты. Я — то, что вселяет в монстров, готовых сожрать тебя, страх божий.

Почему он так на меня смотрел? Его взгляд был интенсивным, но выражение лица оставалось бесстрастным. Я не могла понять его. Его пальцы подрагивали, кончики были так близко к моей щеке. Я все еще была в бреду от яда. Наверняка так и было, потому что мне показалось, что он хочет провести ими по моей щеке и заставляет себя не делать этого.

— Это твоя комната, — прошептала я.

Фишер молниеносно отдернул руку. Он стоял, широко раскрыв глаза и приоткрыв рот, словно не понимая, как это он прикоснулся к моим волосам. Я видела, как застыло выражение его лица, и у меня внутри все сжалось. Почему он был таким? В чем именно заключалась его проблема? Я прямо спросила его, в чем заключается его проблема с людьми, но не могла отделаться от ощущения, что дело не только в этом. Что у него проблема именно со мной.

— Да, — сказал он. — Это было ближайшее место, где можно было тебя разместить.

— Почему все картины разорваны? — спросила я.

Напряжение, возникшее между нами, лопнуло, как слишком туго натянутая веревка.

— Потому что я их уничтожил, — категорично заявил он.

— Почему?

Он выдохнул и развернулся, чтобы уйти. Широкими, решительными шагами он направился к двери. И точно так же, как он это делал за ужином до того, как начался весь этот ад, он прошептал мне прямо на ухо. От его резкого тона, прозвучавшего так близко, я вздрогнула.

— Потому что иногда мой кулон не может уберечь от тьмы, которая подкрадывается ко мне.

Стиснув зубы, я крикнула ему вслед.

— В самом деле? И это все? Ты уходишь? В таком случае, я могу вернуться в свою комнату прямо сейчас!

Фишер остановился, опершись рукой о дверной косяк.

— Если только тебе не понадобится облегчиться, ты не встанешь с этой кровати, Оша. Но даже в этом случае ты пойдешь в ванную и сразу же вернешься в кровать. В твоих венах все еще есть следы яда. Тебе нужно отдохнуть, пока ты не исцелишься полностью.

— Я могу делать это в своей постели. — Но даже когда я сказала это вслух, в голове возник вопрос. А есть ли у меня здесь кровать? Место, которое я могу назвать своим? Комната, в которой я очнулась, была роскошнее, чем все, на что я могла рассчитывать в Серебряном городе, но перспектива делить спальню с Кэррионом не казалась мне привлекательной, особенно когда я чувствовала себя как дерьмо.

— Оставайся в этой постели, малышка Оша. — Приказ прозвучал мягко, почти по-доброму, но в нем чувствовалась категоричность, не оставляющая места для споров.

Я крепче сжала шелковистые черные простыни.

— Тогда, где ты собираешься спать? — Если он хоть на секунду подумал, что я буду делить с ним гребаную постель, то жестоко ошибался.

Должно быть, он понял, о чем я думаю, потому что ухмыльнулся, когда ответил.

— Я отправляюсь в Иннир на неделю. Там есть проблемы, требующие моего внимания.

— Иннир?

— Военный лагерь. По ту сторону гор. — Он кивнул в сторону окна. — Они служат барьером между этим местом и кровавой бойней на другой стороне.

— О. — Значит, я была права. Лагерь, который я представляла себе, когда впервые услышала о Калише, действительно существовал. Четыре тысячи футов зубчатых скал отделяли его от этого дома, но он был где-то там.

— К твоему сведению, я бы никогда не использовал болезнь как предлог, чтобы пробраться к тебе в постель, — сказал Фишер. Теперь его голос был еще ближе. Я почти чувствовала прикосновение его губ к моему уху. — У меня никогда не было проблем с получением приглашения.

Он был так уверен в себе. Его высокомерие зашкаливало.

— Ну, не рассчитывай на приглашение от меня, — огрызнулась я, подтягивая простыни еще выше, к подбородку.

Чтоб меня. Эта улыбка. Слегка приоткрытые губы, мелькнувшие острые клыки. Я должна была быть очень, очень осторожной с этой улыбкой. Она погубит меня, если я ей позволю.

— Мм. Ты права. Я не думаю, что ты пригласишь меня. Когда придет время, я думаю, ты будешь умолять…

Я яростно зарычала. Схватив ближайший предмет, который попался мне под руку, я швырнула подушку ему в голову. Слишком тяжелая, она шлепнулась на пол, не долетев до цели.

Смех Кингфишера разнесся по коридору, и он исчез, захлопнув за собой дверь спальни. Я отбросила простыни, намереваясь запустить в него чем-нибудь более существенным, но, когда я попыталась спустить ноги с кровати… ничего не произошло. Мои мышцы не сдвинулись ни на дюйм. Даже не пошевелились.

О боги, я была парализована. Что-то было не так. Целители… они… я не могла пошевелиться… о боги. О, нет, нет, нет…

Как только я прекратила попытки встать с кровати и попробовала согнуть ноги, мое тело повиновалось. Облегчение накатило на меня с такой силой, что я всхлипнула, прижав тыльную сторону ладони ко рту. Я могла шевелить ногами. Я просто не могла встать.

Я…

Стоп.

Нет.

Он этого не сделал.

Если только тебе не понадобится облегчиться, ты не встанешь с этой кровати, Оша. Но даже в этом случае ты пойдешь в ванную и сразу же вернешься в кровать.

Осознание тяжким грузом легло мне на сердце. Вот почему голос Фишера звучал так твердо, когда он велел мне оставаться в постели и отдыхать, — потому что это был приказ, данный через клятву, которая связывала меня с ним.

Я должна была остаться в его постели.

У меня не было выбора.

Пять дней.

Пять долгих долбаных дней. Я ела в постели Фишера. Спала в постели Фишера. Когда мне нужно было облегчиться, как изящно выразился Фишер, мое тело позволяло мне встать, но ноги сами несли меня к неприметной двери возле шкафа и позволяли войти в красивую белую мраморную ванную. Я могла сделать то, что мне было нужно, и вымыть руки, но как только я заканчивала, мои ноги возвращали меня в уютную тюрьму его кровати.

Я понятия не имела, что за магия сохраняла его простыни такими идеально прохладными и чистыми, но мне не потребовалось много времени, чтобы решить, что это что-то коварное и зловещее. Запах Фишера никогда не исчезал с черного шелка. Я чувствовала его — сложный аромат холодного зимнего леса — каждую секунду каждого часа каждого дня, пока он не стал буквально всем, о чем я могла думать.

Мне хотелось его убить.

И мне было так скучно, что я думала, что сойду с ума. Лишь присутствие Оникса спасало меня. Лисенок появился вскоре после ухода Кингфишера и с тех пор почти все время оставался со мной. Он свернулся калачиком рядом и спал. Он издавал причудливые звуки, похожие на смех, когда я гладила его или почесывала шею. Три-четыре раза в день он спрыгивал с кровати и выскальзывал из комнаты, приоткрывая дверь носом, предположительно направляясь на улицу, чтобы сделать свои дела или поохотиться. Однако он всегда возвращался.

Всякий раз, когда огненные эльфы приносили мне еду, я умоляла их позвать Фишера, но они лишь смущенно пожимали плечами и говорили, что он еще не вернулся. После обеда ко мне обязательно приходила Те Лена, целительница-фея с красивой бронзовой кожей и самыми завораживающими янтарными глазами. Она клала руки мне на живот и «читала мою кровь». Я понятия не имела, что это значит, но она действительно что-то делала. По моим венам пробегала дрожь, не вызывая неприятных ощущений, и тело слегка гудело. Она виновато улыбалась мне и говорила:

— Еще нет, — а затем давала мне новую книгу для чтения. На четвертый день ее улыбка стала ярче. Более оптимистичной. — Еще один день, — сказала она.

— Но я чувствую себя прекрасно! — С тех пор как Фишер отправился в лагерь, я чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы пробежать половину Зилварена, даже не вспотев, но ни с кем из моих посетителей, и в первую очередь с Те Леной, мне не удалось договориться.

— Даже если бы я хотела освободить тебя от его приказа, я бы не смогла. Клятва знает, что ты еще не полностью восстановилась, поэтому не позволит тебе выйти из этой комнаты. — Она ободряюще сжала мое плечо. — Но осталось недолго. В твоем организме так мало яда, что я едва могу его обнаружить. Всего двадцать четыре часа.

В последний день моего заключения Кэррион принес мне завтрак вместо одного из огненных эльфов. Он приходил и раньше, но так вывел меня из себя своим присутствием и вопросами, что я накричала на него и прогнала. После этого он больше не появлялся. До сих пор. Он ухмыльнулся поверх подноса, который опустил мне на колени, с озорным блеском в глазах.

— Ты выглядишь взбешенной, — сказал он.

Это не было преуменьшением века. Это было недосказанностью целой эпохи.

— Я в бешенстве.

Кэррион прыгнул на кровать и растянулся рядом со мной. Это пробудило Оникса от дремоты, он зарычал, оскалив зубы на самого разыскиваемого человека Зилварена, прижав уши к голове, но Кэррион просто проигнорировал его. Он фыркнул, взбивая подушки Фишера, устраиваясь поудобнее.

— Знаешь, что его действительно взбесит?

Я знала, что он говорит не об Ониксе.

— Замолчи, Кэррион.

— Трахнуться в отместку на его кровати.

Я отправила в рот кусочек яблока.

— О, да, конечно. Звучит как отличная идея. Идиот. Как ты думаешь, что он сделает с тобой, если ты трахнешь кого-то в его постели?

Кэррион вздернул брови.

— Думаю, он никогда не узнает.

Я чуть не подавилась яблоком.

— О, он узнает. — Язвительный комментарий Фишера, сделанный в столовой, всплыл в памяти, словно он сам был здесь и смеялся, повторяя его лично. Я почувствовал твой запах за три мили на теле этого мальчика. Феромоны — это сигнальные ракеты для наших носов, малышка Оша.

— Я бы рискнул вызвать его гнев, — сказал Кэррион. — Каким бы ни было наказание, оно того стоит.

Ха. Кэррион не видел, как Фишер обезглавил вампира одним безжалостным движением руки. Если бы видел, то, возможно, пересмотрел бы свое заявление. Я многозначительно посмотрела на него.

— Нет.

Кэррион стащил кусок тоста с моего подноса с завтраком. Он вгрызся в него, создав дождь из крошек, которые волшебным образом исчезли, прежде чем попали на простыни.

— Просто, чтобы я знал, — сказал он, прожевав. — Это отказ трахаться в постели твоего похитителя? Или вообще трахаться?

— А ты как думаешь?

Он указал на меня уголком своего тоста.

— С таким выражением лица можно выпотрошить человека. Это одна из тех вещей, которые я люблю в тебе больше всего.

Я выхватила тост из его рук и бросила на свою тарелку.

— Мне в тебе ничего не нравится.

— Врешь. Тебе так много всего нравится во мне. — Он лукаво подмигнул, пытаясь снова украсть тост, но я шлепнула его по тыльной стороне ладони.

— Приготовь свой собственный проклятый богом завтрак. Это мой.

— Мои волосы. Мои глаза. Мое остроумие. Мое обаяние… — Он загибал пальцы, составляя список.

— В тебе нет ни капли обаяния.

— Я намного обаятельнее Кингфишера, — пробормотал он.

— Вы одинаково невыносимые. А теперь не мог бы ты убрать свои грязные ботинки с кровати?

— Какая разница? Грязь все равно исчезает. — Он продемонстрировал это, вытирая грязные подошвы своих ботинок о скомканные простыни, и выглядел очень довольным собой, когда беспорядок, который он устроил, быстро исчез. — Вот видишь.

— Что, черт возьми, ты делал? — Требовательно спросила я. — Почему ты такой грязный? И… подожди, где ты вообще взял эти ботинки? В последний раз, когда я тебя видела, ты ходил босиком. — Я презрительно рассмеялась. — Ты выглядел глупо.

— Ну, мне было бы тяжело разгуливать в одном ботинке, верно? Пока ты торчала здесь и пялилась в потолок, я тренировался с новобранцами. У них интересная боевая система. — Это была легкая издевка. Расплата за то, что я сказала, что он выглядел глупо. Кэррион Свифт терпеть не мог, когда над ним смеются. — Что касается ботинок, то их дал мне твой друг Фишер.

Я отложила вилку.

— Да ладно?

Кэррион кивнул.

— В тот вечер, перед тем как вы с ним ужинали. Ты уже ушла в столовую. Он появился с ними в руках и сказал, что отдаст их мне при одном условии.

— И каком же?

Кэррион взял с подноса виноградину и отправил ее в рот.

— Если я приму ванну.

— Ванну?

— Да, ванну.

— Странная просьба.

— Я знаю. Даже после того, как меня похитили, перенесли в другой мир и тащили как тюк несколько миль на спине лошади, я все еще прекрасно пах. Но он разозлился из-за того, что ему не нравится, как я пахну, так что я решил — ладно. Неважно. Ванна в обмен на новую пару ботинок — вполне приемлемый обмен. И мне было приятно понежиться в такой горячей воде. Странно, правда, столько воды? У меня до сих пор не укладывается в голове, что ее так много…

Он продолжал болтать, но кусочек тоста, который я только что откусила, стал липким, как клей.

— Он сказал, что ему не нравится, как от тебя пахнет?

— Да, и он был очень решительно настроен по этому поводу. Он пригнал кучу эльфов, и они оттирали меня этими жесткими щетками, пока я не стал розовым, как младенец. Клянусь, они чуть не содрали с меня кожу. Затем они обмазали меня толстым слоем белой глины и оставили лежать так долго, что она затвердела, и им пришлось расколоть ее, чтобы все это снять.

— Боги.

— А потом, — сказал он, схватив еще одну виноградину. — Они натерли меня особым видом мха, и вот тут-то все и стало интересно. Они уделили особое внимание моему… — Его взгляд опускался, пока не уперся в промежность.

Я удивленно подняла брови.

— Ты позволил огненному эльфу подрочить тебе горстью волшебного мха фей?

— Это был не огненный эльф, — сказал он, защищаясь. — Это были водные эльфы. Их было трое. Они меньше женщин-фей и выглядят очень мило. Я ничуть не возражал против их внимания.

— Ты в Ивелии всего пять секунд, а у тебя уже было вчетвером с другими видами магических существ? — Не знаю, почему я удивилась. Это было именно то, что сделал бы Кэррион.

— Ревнуешь? — спросил он, снова подмигнув.

— Нет! Мне… мне противно! А вдруг ты подхватишь какую-нибудь болезнь фей? — Я выразительно посмотрела на его промежность.

Еще одна виноградина отправилась ему в рот.

— Ну, я не беспокоюсь об этом. Они очень тщательно обработали меня мхом.

— Мерзость!

— Да ладно. Поторопись и поешь. Эта великолепная целительница просила передать тебе, что ты сможешь уйти отсюда, как только доешь все, что было на подносе.

У меня открылся рот от возмущения.

— Кэррион Свифт, какой же ты засранец! Ты должен был сказать это сразу, как только пришел сюда.

Никогда в жизни я не приканчивала тарелку с едой так быстро. Даже когда я умирала от голода в Третьем округе.

Серебро в тигле сердито булькало. Соединение железных опилок и желтого порошка, который я сначала смешала с солевым раствором, а потом добавила в расплавленное серебро, ничем хорошим не закончилось. Не увенчался успехом и эксперимент, в ходе которого я попыталась добавить в металл небольшую крупинку золота и несколько человеческих волос. Моих. Оба раза, когда я опускала медальон в ртуть, он закипал, а внутренний голос яростно шипел на незнакомом языке. В этот раз я сожгла немного дерева, растерла пепел и высыпала в серебро. Они никак не хотели соединяться, но я все равно вылила содержимое тигля в форму и опустила в закалочную ванну, поморщившись, когда вода охладила металл, образуя облако едкого дыма.

Как только я опустила медальон в тигель, где была ртуть, я поняла, что и эта попытка закончилась неудачей. Ртуть рассмеялась.

Вот и все. Я могла проводить только три эксперимента в день. С таким малым количеством серебра для работы мне придется потратить остаток дня на его очистку, чтобы оно было готово к новым испытаниям завтра. Сердито ругаясь, я собрала созданный мною лом и высыпала его в чашу для переплавки, мое раздражение росло вместе с температурой внутри горна. Несмотря на то, что мастерская с одной стороны была открыта настежь, к тому времени, когда я закончила работу, в ней было так же жарко, как в подземельях дворца Мадры.

Когда Оникс не гонялся за птицами или не охотился на мышей, он обычно лежал под огромным дубом, наблюдая за мной издалека и охлаждая живот в снегу.

Прошло восемь дней с тех пор, как я сбежала из комнаты Фишера, что означало двадцать четыре неудачные попытки создать реликвию. Сундук, полный серебряных колец, стоял у верстака, где его оставил Фишер, и служил ежедневным напоминанием о том, что пока я не превращу каждое кольцо в нем в щит, который позволит воинам Фишера пройти сквозь ртуть невредимыми, я была в полной заднице. А потом я замечала другие сундуки, полные колец, стоящие в углу, и мне приходилось бороться с желанием закричать.

Я не хотела думать о том, что произойдет, если я не добьюсь успеха в ближайшее время. Каждый раз, когда я очищала лом серебра, я теряла его часть. С каждым днем его становилось все меньше и меньше, а вместе с ним уменьшались мои шансы когда-нибудь снова увидеть Хейдена и Элроя.

Пока я работала, Оникс завыл, взволнованный чем-то по ту сторону садовой стены. Он часто так делал. По территории Калиша бродили животные, и по ту сторону стены теперь патрулировали стражи. Я видела их нечасто, но время от времени слышала. Не обращая внимания на возмущение Оникса, я осторожно опустила лом серебра в чан с кислотой. Глядя на три маленьких медальона и наблюдая, как они медленно растворяются, я не заметила незваного гостя, перелезающего через стену, пока не стало слишком поздно.

Я вскинула голову, когда Оникс залаял. А вот и он. Темная фигура, направляющаяся ко мне через сад.

Вампир.

Сердце заколотилось, рука потянулась к кинжалу, в горле зародился крик паники…

…но это был не вампир.

Это был Рен.

Он тепло улыбнулся мне, входя в кузницу.

— Добрый день, Саэрис.

— Серьезно? Ты собираешься перелезать через стену и пугать меня до смерти, вместо того чтобы войти через дверь?

— Так было быстрее, — сказал он. — Прости. Я не хотел тебя пугать.

Я должна была испугаться, но, даже когда генерал перебрался через стену, удивив меня, этого не произошло. От него исходило тепло, которое заставляло меня чувствовать себя спокойно, каким бы устрашающим он ни был. Верхняя часть его длинных русых волос была заплетена в две военные косы. Они были собраны в хвост у основания черепа. Остальные волосы спускались по спине, почти такие же длинные, как мои. Его глаза — темно-карие — выглядели немного настороженными, когда он посмотрел мимо меня в кузницу.

— С тобой все в порядке? — спросила я. — Это… кровь? — Его руки были в черных пятнах, как и штаны. Золотая нагрудная пластина, на которой был выгравирован знак в виде головы рычащего волка, очень похожий на тот, что был на пекторали Фишера, тоже была забрызгана черной жидкостью. Это могла быть очень темная грязь, но… нет. Он был уже достаточно близко, чтобы я могла почувствовать запах, и, черт возьми, от генерала исходила та же вонь, которая наполнила воздух, когда на нас напали вампиры. Это определенно была кровь. Он оглядел себя, приподняв брови, как будто только сейчас заметил, что он грязный.

— А. Черт. Да… у нас в лагере нет бани. Есть река, но она замерзла. Мне нужно помыться. Извини, Саэрис. Я так торопился поздороваться, что… — Он безуспешно пытался вытереть руки о штаны. — Да, я забыл об этом. Пойду, приведу себя в порядок. В общем, мне было поручено сообщить тебе, что Фишер просит твоего присутствия на сегодняшнем ужине.

— О, он вернулся, да? — Я сложила руки на груди. — И просит моего присутствия? Ты уверен, что не имеешь в виду, что он требует?

Ренфис поморщился, и я поняла, что попала в точку. Рен был в миллион раз любезнее Кингфишера и перефразировал послание, которое ему поручили передать мне.

— Он не хотел быть грубым, — сказал он. — Он так долго сражался на этой войне, что забыл, как это — общаться вежливо.

Я вернулась в кузницу и бросила на верстак свои термостойкие перчатки.

— Тебе действительно стоит перестать оправдывать его. Это не поможет ни ему, ни мне, ни кому-либо еще. Он просто ублюдок.

Рен слабо улыбнулся.

— А еще он мой лучший друг. Я должен верить, что он все еще где-то там. Тот человек, которого я когда-то знал. А не эта холодная, закрытая версия самого себя. — Я ощущала его печаль. — Как бы то ни было. Я не буду тебя задерживать. Тебе нужно подготовиться к ужину и…

— А ты придешь?

Рен посмотрел на свои грязные ногти, на его губах играла улыбка.

— Нет. Обычно я ужинаю с Фишером, но сегодня меня не пригласили.

Я прищурилась.

— И почему же, как ты думаешь?

— Не хочу гадать.

Трус. Мы оба знали, что Фишер пригласил меня только потому, что хотел помучить ради собственного удовольствия, чтобы никто не мешал ему. Но на этот раз у него ничего не выйдет.

— Ты придешь на ужин, — сообщила я Рену.

— Нет, я так не думаю, — медленно ответил он.

— Да. Я приглашаю тебя.

— Для меня это большая честь, спасибо, но…

— Слушай, ты хочешь, чтобы Фишер был вынужден пойти искать меня, потому что я отказалась прийти? Ты хочешь, чтобы он притащил меня туда? Думаешь, он так поступит?

— Нет, конечно, нет! Он бы не стал.

Я ждала.

— Ладно, наверное, он так и сделает, — согласился он.

— Хорошо. Значит, ты идешь.

— Саэрис.

— Потому что ты не захочешь, чтобы он снова приказал мне сделать то, чего я не хочу. Потому что ты хороший воин, в отличие от Фишера, который является воплощением дьявола.

Рен никак не мог решиться, но наконец сдался.

— Хорошо. Да, хорошо. Я приду. Но он вряд ли будет этому рад.

— Когда Фишер бывает чему-то рад? — Я нахмурилась. — Где он вообще? Почему он сам не пришел помучить меня новостями об ужине?

Рен посмотрел в сторону двери, более насторожившись. У меня возникло ощущение, что его превосходный слух уловил движение в главном доме, но если и уловил, то не подал виду.

— Он с Те Леной, — рассеянно ответил он.

— О, точно. Он ранен или что-то в этом роде?

— Хм? О нет, он в порядке. Не о чем беспокоиться. В восточном лесу за лагерем произошла стычка, но она быстро закончилась. Он не пострадал. — Он кивнул, словно пытаясь убедить себя в том, что это правда. — Увидимся за ужином, Саэрис.

— Подожди. Последнее, прежде чем ты уйдешь. Я много думала, пока торчала здесь, пытаясь создать эти реликвии, и… меч Фишера, Нимерель, все еще обладает магией, не так ли? Дым и темная энергия, исходящая от клинка?

Теперь Рен выглядел немного настороженным.

— Да.

— Как это может быть?

Он потер челюсть, на секунду задумавшись.

— Я не уверен, — сказал он. — Никто из нас не уверен. Все, что мы знаем, это то, что, когда мечи богов замолчали и покинули остальных фей, которые их носили, Нимерель остался. И это далось ему дорогой ценой. Раньше клинок сверкал серебром. С течением веков он почернел и потускнел. Но Нимерель остался. Дух этого меча или заключенная в нем магия, во что бы ты ни верила, остались. Несмотря ни на что, это никогда не покидало его.

— Не понимаю, зачем мне приходить. — Кэррион потянул за воротник рубашки и с ворчанием поспешил за мной по коридору. — У меня в разгаре был отличный спарринг. Я весь грязный. Я бы переоделся, если бы знал, что мне придется сидеть за одним столом с моим похитителем. Кстати, тебе тоже стоило переодеться после того, как ты ушла из кузницы.

— Я так и сделала, — любезно ответила я.

Кэррион поморщился.

— В самом деле? Я помню, что на твоей кровати лежало черное платье с очень глубоким вырезом, когда я вернулся в комнату, и я не могу не заметить, что на тебе выцветшая, поношенная рубашка и очень пыльные штаны.

— Ну и что? Они чистые.

— Это единственное, что можно сказать о них положительного. — Кэррион сморщил нос от отвращения. — Я бы хотел увидеть тебя в том платье.

— Почему? — Я толкнула дверь в столовую.

— У тебя феноменальные сиськи, вот почему. Они бы отлично смотрелись в этом платье. И твоя задница. Материал был чертовски прозрачным. Это не оставило бы простора для воображения. Не то чтобы мне нужно было использовать воображение, когда речь заходит о твоем теле, но…

Зловещее рычание эхом пронеслось по столовой.

У Кэрриона хватило здравого смысла замолчать.

После нападения окна были заделаны. На этот раз в центре не было огромной цветочной композиции. Во главе стола сидел Фишер, одетый в полуночный черный. Рубашка идеального кроя облегала его грудь и плечи самым отвлекающим образом. Его волосы были влажными, кончики завивались, как будто он не так давно вышел из ванны. Его губы сжались в тонкую линию, наводящую на мысль о том, что он хочет сжать руки на горле Кэрриона и свернуть ему шею. Рен, приведший себя в порядок, сидел слева от Фишера, потягивал виски из бокала, и вид у него был страдальческий.

— Ты опоздала, — ледяным тоном сказал Фишер. — И, пожалуйста, просвети меня. Почему ты пригласила половину живущих здесь на встречу, которая должна была состояться только для нас двоих?

— Встреча? Я думала, это ужин. И разве это будет справедливо, если я буду наслаждаться твоим обществом, а эти двое нет?

Кэррион поднял руку.

— Вообще-то, я бы предпочел здесь не появляться.

— Сядь, блядь, на место, — прошипела я.

— Ладно. Боги.

Для меня снова было приготовлено место в дальнем конце стола, хотя, похоже, на этот раз была сделана уступка, потому что стол и близко не был таким длинным, как раньше. Всего десять футов? И все же я не была каким-то существом второго сорта, чтобы меня сажали за дальний конец гребаного стола. Я прошла мимо сервировки, захватив на ходу только бокал с вином, а затем снова отодвинула стул справа от Фишера и плюхнулась на него.

Ренфис как раз отпивал из своего бокала, но как только он понял, что я села напротив него, рядом с Фишером, алкоголь выплеснулся из его рта по дуге, которая пересекла почти всю ширину стола. К счастью, на стол еще не поставили еду.

— Святые угодники. — Он ударил себя в грудь, хрипло дыша. — Какого черта?

— О, да. У нее нет чувства времени, и нетрадиционные предпочтения в рассадке, не так ли, человек?

— Я могу сесть там вместо нее? — предложил Кэррион.

— Ни в коем случае, — рявкнул Кингфишер. — Попробуй и умрешь.

— Вау. Ладно. Я просто пытался сохранить мир. Если вам, ребята, нужен буфер…

— Нам не нужен, — огрызнулся Фишер. — А даже если бы был нужен, я бы попросил кого-нибудь посимпатичнее. Нет! — Он поднял палец и ткнул им в Кэрриона. — Не говори мне снова, как ты нравился всем в Зилварене. Я не хочу этого слышать.

Кэррион слабо улыбнулся, усаживаясь на соседний стул.

— Иди сюда. Сядь с этой стороны, — сказал Рен, забирая свой бокал и отодвигая стул. — Я не против пересесть.

— А в чем разница между этой и той стороной? — спросила я. — В любом случае, мне придется смотреть на его самодовольную рожу.

— Она права, — сказал Фишер. — Она приняла решение. Пусть сидит там, где хочет.

Рен бросил на него странный взгляд.

— Правда?

— Да.

Я не слишком хорошо знала генерала, но достаточно, чтобы понять, что заявление Фишера привело его в замешательство. Он откинулся на спинку стула, его глаза блуждали по лицу его друга, а я взяла бутылку вина, стоявшую перед Фишером, и налила себе большой бокал. Я бы поставила бутылку на место, но Кэррион выхватил ее у меня прежде, чем я успела это сделать. Фишер сердито пыхтел, наблюдая как Кэррион наклонился ко мне.

— Ты тренировался со стражами, — сказал он.

Кэррион кивнул.

— То, как сражаются феи, просто потрясающе. Так плавно и упреждающе. Как будто смотришь балет.

— В Ивелии людей не разрывают на куски во время балета, — сухо заметил Фишер.

— Правда? Я бы не удивился, если так. Вы все почти такие же кровожадные, как бойцы, которые дрались в ямах за паек воды в Третьем округе.

— Мы эволюционировали. Мы не стали бы драться из-за такой мелочи, как паек воды.

Кэррион рассмеялся.

— Ты бы стал, если бы умирал от жажды. Поверь мне. Я это видел.

Я услышала то, что он не сказал вслух. Я это делала. Он не сказал этого. Да и не нужно было. Были времена, когда он боролся за выживание в Серебряном городе. Я знала это, потому что все боролись. Это было неизбежно. Для каждого жителя нашего округа наступало время, когда он оказывался в безвыходной ситуации и должен был принять решение. Либо ты борешься за воду, либо ты ее крадешь. Кэррион, вероятно, делал и то и другое больше раз, чем мог сосчитать.

Фишер переводил взгляд с Кэрриона на меня, как будто хотел узнать, оказывалась ли я когда-нибудь на дне ямы с кинжалом в руке, сражаясь за порцию воды.

Мне стало интересно, как он отреагирует, если узнает, что это так.

Рен дипломатично прочистил горло, направляя разговор в другое русло.

— Ты можешь приходить и тренироваться с гарнизоном, раз уж мы вернулись. Завтра утром у нас будут учения.

Он говорил с Кэррионом, но я ответила ему первой.

— Во сколько? Я бы с удовольствием потренировалась.

— Я удивлен, — сказал Фишер, сделав глоток виски, который он держал перед собой. — Я думал, ты торопишься домой.

— Да. Ты же знаешь.

Он не смотрел на меня.

— Но ты предпочитаешь тратить время на то, чтобы валяться в снегу с мечом в руке, вместо того чтобы работать над задачей, которая сделает тебя свободной?

Арчер и его команда огненных эльфов вошли в столовую. Они сновали взад и вперед вдоль стола, расставляя подносы с горячей, дымящейся едой и не встречаясь с нами глазами. Все, кроме Арчера, который уставился на меня, когда положил суповую ложку рядом с тарелкой, которую поставил передо мной. Я улыбнулась ему, и он пискнул, опустив глаза в пол. Его грубоватое лицо было неспособно покраснеть, но у меня возникло ощущение, что он смутился из-за того, что его застукали за разглядыванием меня.

— У меня ничего не получается с реликвиями, — сказала я Фишеру. — То, как ты заставляешь меня работать сейчас, бессмысленно. Я могу проводить эти опыты до скончания веков. И все равно не разберусь с процессом трансмутации. И должна сказать, что тебе, похоже, на это наплевать. Такое впечатление, что тебя не беспокоит, что мне придется остаться здесь навсегда.

Арчер нервно хихикнул, икнул и скрылся за дверью.

Кингфишер, казалось, не обратил внимания на странное поведение маленького эльфа.

— Конечно, я хочу, чтобы ты осталась. Ты единственный алхимик, который у нас есть, — сказал он. — Будь моя воля, я бы оставил тебя здесь и заставил работать в кузнице, пока ты не умрешь от старости. Но сделка есть сделка. — То, что я не набросилась на него, наблюдая, как он отпивает из своего бокала, стало свидетельством того, что я держала себя в руках. — Просто поразительно, как мало ты веришь в себя. Ты разберешься с этим. Пожалуйста, поешьте что-нибудь, — сказал он, жестом указывая на блюда, которое принесли эльфы.

Кэррион не стал дожидаться приглашения и уже накладывал себе на тарелку маленькие пирожки, жареные овощи и пять разных видов булочек. Рен тоже взял себе кусок хлеба, хотя и не уделил ему особого внимания. Он ковырялся в нем, отрывал кусочек и клал в рот, медленно пережевывая, а его взгляд незаметно перемещался туда-сюда между мной и Кингфишером.

— Я не голодна, — сказала я.

— Ты голодна, — ответил Фишер. — Мы все слышим, как урчит твой живот. Положи в него что-нибудь, чтобы нам не пришлось выслушивать его жалобы в течение следующего часа.

Суп в ближайшей ко мне супнице пах невероятно. Он был густым и сливочным. Может быть, с курицей? А еще с грибами и сладкой кукурузой. Если бы я не была так раздражена тем, что меня заставили прийти сюда, я бы наполнила свою тарелку до краев. Но поскольку я была зла, я проигнорировала еду и свой урчащий желудок и наградила Фишера лучшим убийственным взглядом. Тем самым, который, по словам Кэрриона, способен выпотрошить человека.

— Ты сказал, что едешь в лагерь на неделю. А тебя не было две.

— Ты скучала по мне?

— Знаешь, мне было неприятно торчать в твоей постели пять дней.

— Правда? — Он взял кусок сыра. — Большинству женщин нравится проводить время в моей постели.

— Как долго ты пробудешь здесь, прежде чем отправишься обратно в лагерь? — спросил Кэррион у Рена, набив рот едой.

Рен вскинул бровь, с трудом оторвав взгляд от меня, чтобы посмотреть на Кэрриона.

— Может, через неделю?

— Я даже думать не хочу о том, какое развратное дерьмо ты творил в этой комнате, — прошипела я.

Смех Фишера наполнил столовую.

— Ты права. Ты не хочешь.

— Тьфу!

— Тогда я буду выходить во двор каждое утро до рассвета, — сказал Кэррион.

— Конечно. Завтра мы практикуем разоружение… — Рен оторвал еще один кусок хлеба и положил его в рот, бросив на меня косой взгляд. — Тебе бы не помешало немного потренироваться в этом, Саэрис.

— Отлично! Я буду там. Спасибо. — Я попыталась придать своему голосу немного мягкости, но не смогла. Рен тихо рассмеялся, глядя в свою тарелку. Видимо, он считал, что битва, которую я вела с Фишером, была восхитительной, и не обиделся на резкость моего тона, но я злилась не на него. Он не заслуживал моего гнева. — Прости, — сказала я, глубоко вздохнув. — Я не хотела срываться. Во всяком случае, на тебя.

Генерал покачал головой, скрывая улыбку. Он потянулся за пирогом и положил его на свою тарелку.

— Не за что. Меня он тоже сводит с ума.

Кингфишер ни разу не отвел от меня взгляда во время этого обмена репликами.

— Проследи, чтобы она использовала тренировочный меч, — сказал он категорично. — С очень тупым острием.

— Мне не нужен тренировочный меч!

— О? Значит, у тебя есть опыт владения клинком? Настоящим, полноценным мечом, а не какой-нибудь плохо выкованной в подворотне заточкой?

Я собиралась воткнуть ему в шею свой очень тупой нож для масла. Тогда бы он понял, как хорошо я владею клинком. Я могла это сделать. Сегодня на нем не было пекторали. Обнаженное горло так и просило, чтобы его вскрыли, и я была в настроении вонзить сталь в его плоть. Я поняла, что пялюсь на его горло, только когда Фишер слегка приподнял подбородок, наклонив голову так, что сухожилия на его шее натянулись. Снова эта чертова улыбка. Мне так хотелось стереть ее с его самодовольного лица.

— Да, — заявила я. Он понятия не имел о том, как я тренировалась, когда была жива моя мать. Он вообще не представлял, на что я способна. — У меня большой опыт обращения с полноразмерными мечами. Они похожи на кинжалы, только больше. Ты используешь острие…

— Ты на грани того, чтобы поставить себя в неловкое положение, — пробормотал Фишер. — Лучше замолчи, пока ты не свела Ренфиса в могилу раньше времени.

— Да пошел ты, Фишер.

Он прикусил нижнюю губу, глаза ожили, мерцая яркими зелеными и серебряными бликами. Теперь я знала, как он выглядит, когда веселится, и мне это совсем не понравилось.

— Давай. Скажи ей, Рен, — сказал он.

— Я не собираюсь попадать под перекрестный огонь, что бы это ни было, — сказал Рен, жестом указывая на нас двоих. — Я буду рад продемонстрировать разницу между рукопашным боем с кинжалом и фехтованием на мечах утром, Саэрис. А пока я планирую насладиться ужином. Кэррион, какую боевую систему используют стражи в Серебряном городе?

Кэррион словно ждал этого вопроса, он пустился в подробную, оживленную дискуссию с генералом, рассказывая Рену о боевых приемах и построениях, которые использовали стражи Мадры дома. Я была уверена, что половину из этого он выдумал. Я не вносила никакого вклада в разговор, мы с Фишером вели молчаливую войну на нашей стороне стола, и я не собиралась проигрывать.

Фишер кивнул в сторону моей тарелки.

— Ешь, маленькая Оша. — Его губы шевелились, но он говорил тихо, понижая голос.

— Боги, может, хватит? — Прошипела я.

— Почему? Я видел, как по твоей коже бегут мурашки, когда я так с тобой разговариваю.

— Мне от этого не по себе. — Я тоже стала говорить тише, хотя не следовало. Невежливо было шептаться за обеденным столом, но Рен и Кэррион были заняты разговором, а мне, как оказалось, было что сказать Фишеру. — Ты снова принудил меня, используя клятву, — сказала я сквозь стиснутые зубы.

— Да, — согласился он.

— Не стоило.

— Почему?

— Не могу поверить, что мне приходится говорить это вслух, — прошипела я. — Ты не должен этого делать, потому что это неправильно. Нельзя заставлять людей делать то, чего они не хотят.

Наконец Фишер съел сыр, который держал в руке.

— Можно, если они дадут клятву на крови, которая отдаст их на твою милость.

Выражение лица Рена при этом потемнело, но он продолжал разговаривать с Кэррионом.

— У тебя что, совсем нет совести? Ты просто злой? И все?

Уголок рта Фишера приподнялся. Наклонившись вперед, он взял мою тарелку и принялся наполнять ее едой с подносов и блюд, которые принесли эльфы. Он навис над обуглившимся мясом, пытаясь решить, стоит ли ему положить мне что-нибудь из этого, но потом, похоже, передумал. Когда он остался доволен тем, что положил в тарелку для меня, то поставил еду передо мной и откинулся на стуле. Татуировки на его горле дрогнули, когда он сглотнул. Замысловатые узоры на тыльной стороне его ладоней, охватывающие запястья и исчезающие в рукавах, клубились, как дым.

— Съешь что-нибудь с этой тарелки, и я отвечу на твой вопрос, — прошелестел его голос мне в ухо.

Кислая улыбка появилась на моем лице.

— Подкуп?

Он широко развел руки.

— Все, что сработает.

Я нахмурилась.

— Хочешь, чтобы я тебя накормил? — Он выглядел так, будто готов это сделать.

— Хорошо. Ладно. — Я взяла вилку, набрала на нее картофельное пюре и запихнула в рот. Нереальный вкус сливочного масла, жирных сливок и зеленого лука взорвался у меня во рту, и я проглотила еду, стараясь не застонать от того, какая она вкусная. — Ну вот. Теперь доволен?

Фишер подался вперед, опираясь локтями на стол, его глаза сверкали.

— Я не злой, нет.

— Мог бы меня обмануть.

— Если бы я был злым, я бы уже использовал твою клятву в своих интересах.

— Ты использовал, — прошипела я.

— Правда? — Он выглядел искренне заинтересованным.

— Да!

— Я принуждал тебя три раза. И все три раза, я думаю, ты понимаешь, что это было для твоего же блага.

— Это ужасное оправдание! Ты…

— Если бы я был злым и использовал твою клятву в своих целях, я бы приказал тебе встать передо мной на колени, — сказал он, прервав меня. — Я бы приказал тебе раздвинуть ноги для меня. Я приказал бы тебе сосать и трахаться со мной, пока ты не потеряешь сознание от изнеможения. Ты этого хочешь, малышка Оша?

В моей груди вспыхнул жар. Внутри меня бушевало инферно, пожирая весь кислород в легких. Моя рука задрожала, щеки стали пунцовыми, когда я острием вилки нарезала маленький мясной пирог, который он положил мне на тарелку.

— Конечно, нет. Зачем мне это нужно? — прохрипела я.

Он кивнул на кусочек пирога на моей вилке.

— Ешь.

Во мне кипел гнев, но я поднесла вилку ко рту и сделала это.

— Если бы я заставил тебя, ты бы не чувствовала себя виноватой. Ты бы сделала это не добровольно. Тебе не пришлось бы признать тот факт, что ты хочешь меня.

— Просто остановись, Фишер.

— И я бы доказал, каким мерзким чудовищем я являюсь, не так ли? Как удобно для тебя. Получить именно то, чего требует твое тело, и при этом доказать свою правоту.

— Ты сошел с ума, — прошептала я.

— Это то, что все говорят. Но я не уверен. Если не считать непрекращающейся болтовни в моей голове, лично я думаю, что у меня все в порядке.

— Я не хочу тебя, Фишер.

— Ты сейчас думаешь о моих руках, двигающихся по внутренней стороне твоих бедер, — сказал он. — О моих пальцах, скользящих по твоим влажным складочкам. О том, как я буду ласкать твой набухший клитор, тереть его, пока ты не начнешь задыхаться и стонать, умоляя меня вонзить в тебя член…

Во второй раз с тех пор, как мы сели ужинать, Ренфис чуть не подавился своим напитком. Он крутанулся на своем месте, бросив на Фишера возмущенный взгляд, который говорил: Серьезно? Я, блядь, сижу прямо здесь, но Фишер не обратил на него внимания.

С другой стороны, я чуть не упала и не умерла. Потому что если Рен, обладающий развитыми чувствами фей, мог слышать то, что шептал мне Фишер, то он также мог почувствовать, как слова его друга повлияли на меня, и… боги, я никогда не переживу этого позора.

Я бы не призналась в этом себе, не позволила бы этой мысли оформиться, но мое тело лгало не так умело, как разум. Я действительно хотела Фишера. Я ненавидела себя за это. Ненавидела за то, что он знал об этом. И теперь Рен тоже знал. Это было унизительно.

— Заткнись. Пожалуйста. Просто… заткнись, черт возьми.

В его глазах, мерцающих серебром, расцвел голод, когда он откинулся на спинку стула.

— Ешь свой ужин, Оша. Тебе понадобятся силы. В конце концов, мы не останемся здесь на неделю. Утром мы вернемся в военный лагерь… и на этот раз ты идешь с нами.