Ртуть

ГЛАВА 15.

САРРУШ

Мы не стали проезжать через город у подножия Зимнего дворца. Я надеялась, что мы это сделаем — больше шансов, что нас заметят и остановят люди Беликона прежде, чем мы успеем далеко уйти, но Кингфишер был умен. Он мог быть злобным, высокомерным, полубезумным, возмутительно красивым куском дерьма и в то же время умным тактиком. Оказалось, что эти качества не являются взаимоисключающими. Я проклинала тот день, когда решила, что мне сойдет с рук ограбление стража, пока Фишер вел нас по окраине города, по каменистым, крутым, неровным тропинкам, утопающим в толстом слое снега. Было просто чудом, что он знал, куда идти. Еще более удивительно, что лошади не споткнулись и не переломали себе ноги на коварном маршруте, который выбрал для нас Фишер. Один неверный шаг — и мы оказались бы в чертовски большой беде, но лошади шли уверенно, не испытывая сложностей с нашим опасным вечерним приключением.

Я смотрела, как голова Кэрриона подпрыгивает на боку лошади Фишера, и все это время злилась на бессознательного ублюдка. Было что-то справедливое в том, как его голову трепали низкие ветви деревьев, когда мы въехали в темный лес. Этот идиот заслуживал все раны, которые он получил, за то, что сделал. Он солгал Фишеру. Какого черта он сказал, что он Хейден?

Может, Фишер сказал: «Как тебя зовут, вонючее человеческое отродье?». Или он сказал: «Я здесь, чтобы переправить Хейдена Фейна в царство фей, где у него будет столько еды и воды, сколько он сможет проглотить, и удобная кровать для сна?». Потому что, если это было так, Кэррион вполне мог солгать о своей личности.

Свет и звуки, доносящиеся из Зимнего дворца, вскоре стихли. Кингфишер, похоже, не возражал против того, что вокруг царила кромешная тьма, впрочем, как и лошади. Они шли, иногда фыркая, как будто здесь не было холодно и жутко. По лесу эхом разносились призрачные вопли, настолько человеческие, что по моей коже постоянно бегали мурашки. В сумке, которую я держала перед собой наполовину завернув в плащ, сжавшись в комок скулил Оникс, издавая при этом столько шума, что раздражение, исходящее от Кингфишера, можно было почувствовать с десяти футов. Он ничего не говорил про паникующего лисенка. Он кипел, не произнося ни слова, что было бесконечно хуже.

Крики, эхом разносившиеся по лесу, то приближались, то отдалялись, заставляя меня дышать быстро и неглубоко. В конце концов звук раздался так близко, что мне показалось, будто прямо под ногами Аиды притаилось голодное чудовище. Я вскрикнула, подпрыгнула в седле и подтянула ноги, сердце заколотилось в груди.

Кингфишер остановил свою лошадь и устало оглянулся на меня.

— Что с тобой не так?

— Там… там… мы умрем здесь, придурок! Разве ты не слышишь эти крики?

Он посмотрел на меня так, словно я была самым утомительным существом, с которым он когда-либо сталкивался.

— Это тени, человек.

— Что значит — тени?

— Ну, знаешь. Души. То, что остается от существа после его мучительной смерти.

Моя паника возросла до максимума.

— Призраки?

Кингфишер выглядел задумчивым.

— Я не знаком с этим термином. Эти существа нетелесны. У них нет физической субстанции. Они не могут причинить тебе вреда. Они даже не знают, что ты здесь.

Боги, я не могла сглотнуть.

— Тогда почему они кричат?

— Они заново переживают свои последние мгновения. Ты бы тоже кричала, если бы пережила ту же смерть, что и они.

— Они умерли здесь? В этом лесу? — Не делай этого. Не спрашивай его. Не спрашивай, мать твою. Но я должна была знать. — Как они умерли?

Кингфишер внимательно вглядывался в окружающую нас темноту, в его глазах поблескивали серебристые искорки.

— Смотри и сама увидишь.

— Здесь кромешная тьма! Я ничего не вижу. Я даже собственной руки перед собой не вижу! — В этот момент тишину расколол еще один пронзительный крик, настолько близко, что Оникс взвизгнул и попытался проделать дыру в дне джутовой сумки, чтобы спастись.

— Я все время забываю, насколько несовершенно человеческое зрение, — заметил Кингфишер.

— О, и я полагаю, что ты можешь разглядеть здесь каждую мелочь? — Я ткнула пальцем в сторону леса, вкладывая в вопрос весь имеющийся у меня сарказм, поскольку нас окружала стена черноты, но Кингфишер пожал плечами и надулся.

— Конечно, не все детали видны ясно. При дневном свете я мог бы разглядеть гораздо больше. Но да. Я прекрасно вижу. Поравняйся со мной, и я подарю тебе временное зрение.

— Нет.

— Нет?

— Нет!

— Что значит — нет?

— Я хочу сохранить возможность спать в будущем. Я не хочу видеть, как мучающиеся души переживают свою смерть, большое спасибо. Я пас.

Кингфишер хмыкнул.

— Как хочешь. Но когда услышишь их крики, не жалей их, человек. Это место — тюрьма. В Плетеный лес отправляют только тех, кто виновен в самых чудовищных преступлениях. Деревья скрывают здесь самых злобных монстров.

Минуты превратились в час, который превратился в три часа. Могло быть и больше. Было трудно определить, сколько времени прошло, сидя на спине этого бугристого, неудобного животного. Грудная клетка Аиды была слишком широкой, и каждый раз, когда я наклонялась вперед, упираясь в переднюю часть седла, мои бедра горько жаловались. Моя задница, а также гораздо более чувствительные части моей анатомии чувствовали себя так, словно стерлись до крови, и это было совсем не весело.

Крики становились все громче. Аида держалась ближе к лошади Кингфишера, периодически беспокойно вскидывая голову. Раз или два она бросалась на Кэрриона, щелкая зубами, недовольная тем, что странное бессознательное существо подобралось слишком близко. То, что мне до сих пор удавалось держать ее подальше от лица Кэрриона, было чистой удачей. Если мы доберемся до места назначения, где бы оно ни находилось, и у контрабандиста не окажется ни одной рваной раны на лице, он будет у меня в большом долгу.

Я держала язык за зубами, сколько могла, но в конце концов темнота, кричащие тени и бесконечный холод взяли свое.

— Сколько нам еще осталось? — Я планировала выкрикнуть эти слова так, чтобы Кингфишер услышал меня сквозь ветер, шумящий в ветвях деревьев, и ровный металлический скрежет удил, которые нервно жевали лошади, но волнение пересилило, и вопрос прозвучал надтреснутым шепотом. От необходимости повторять меня спас острый слух Фишера.

Его голова повернулась на дюйм вправо — единственный признак того, что он меня услышал. Но затем он сказал:

— Мы почти на месте. Осталось всего полчаса. Если пойдем рысью, то прибудем еще раньше.

Рысью? Я язвительно рассмеялась.

— Ничто из того, что ты можешь сказать или сделать, не заставит меня биться задницей об это седло сильнее или быстрее, чем сейчас.

— Немного некомфортно, человек?

— Это не подходящее слово, — проворчала я.

— Я с радостью избавлю тебя от боли и страданий, как только мы достигнем пункта назначения. Мне говорили, что мои губы обладают целебными свойствами. Особенно если их использовать между бедер. — В голосе Кингфишера звучало обещание, сотканное из темного шелка. Соблазнительное. Немного волнующее, если быть честной. Но я была не расположена к честности. Я была раздражена и меня уже тошнило вздрагивать каждый раз, когда какая-нибудь веточка касалась моей руки. Я хотела, чтобы эта маленькая полуночная прогулка поскорее закончилась.

— Я удивлена, — фыркнула я.

— Почему?

— Удивлена, что ты предлагаешь провести какое-то время между моих ног. Особенно после того, как я стащила у тебя нечто столь ценное в прошлый раз, когда обманом заставила тебя приблизиться ко мне.

Я заметила, как плечи Фишера затряслись, словно он смеялся.

— Ты действительно думаешь, что я не заметил, как ты взяла кольцо?

— Я уверена, что ты не заметил.

— О, да ладно тебе. Я понял, что ты задумала, как только ты забралась ко мне на колени.

Кажется, я бы предпочла густую тишину, пронизанную предсмертными криками, самодовольному тону Кингфишера.

— Боги, ты ведь ненавидишь это, правда? Быть одураченным человеком. Почему ты не можешь просто признать, что я тебя провела?

— В Санасроте наступит зима, прежде чем ты обманешь меня. — Он сказал это так уверенно, словно это было очевидным фактом. — Я понял, как только ты вошла в кузницу, что ты что-то задумала. Признаюсь, меня заинтересовало, что ты затеваешь.

— Ух ты. Ты предпочитаешь продолжать врать и копать себе яму еще глубже, чем признать правду. Твое самомнение впечатляет, Фишер.

— Я не лгу.

— Серьезно.

— Серьезно.

— Хорошо. Отлично. Скажи мне тогда, как же я выдала себя, если было так очевидно, что я что-то задумала?

— Ты принесла с собой в кузницу сумку. Сумку, набитую едой и одеждой. Иначе говоря, припасами.

— Откуда ты знаешь, что в ней были еда и одежда?

— Потому что я посмотрел, когда ты не видела.

Мой рот приоткрылся от возмущения.

— Засранец! Ты не имеешь права рыться в чужих сумках!

— Это говорит воровка, которая украла ценное украшение прямо с моего пальца. И при этом терлась о меня всем телом, чтобы отвлечь.

Он был прав. В прошлом я совершала множество неблаговидных поступков, чтобы получить то, что мне было нужно. Но целовать кого-то так, как Кингфишера, мне никогда не приходилось. Я не собиралась целовать его так. Это произошло случайно. В данный момент у меня не было желания заниматься более глубоким самоанализом.

— Значит, ты хочешь сказать, что я все-таки отвлекла тебя, — возразила я.

Он только рассмеялся.

— А я-то злился, что мне придется таскать за собой беспомощного, бесполезного человека, который будет только обузой. Но, оказывается, с тобой не скучно! По крайней мере, я могу рассчитывать на то, что ты меня немного развлечешь.

Честно. Он был таким куском дерьма. Как он мог так себя вести? Я была там, в кузнице. Я чувствовала его руки на своем теле. В волосах. Как настойчиво он исследовал языком мой рот. Он отвлекся, точно.

— Ты полон дерьма. Я почувствовала, как сильно ты… — Я захлопнула рот. Мои щеки вспыхнули, и я была близка к тому, чтобы смутиться.

Кингфишер остановил свою лошадь, вынудив Аиду тоже остановиться. Кэррион покачнулся на крупе, едва не свалившись с лошади, но Кингфишер, казалось, не заметил этого или ему было все равно. Он повернулся в седле, и в уголках его рта заиграла порочная ухмылка.

— Как сильно я что, человек?

— Ничего! — Я ответила слишком быстро, чтобы это выглядело непринужденно. — Все, что я хотела сказать, это то, что… что ты отвлекся, ясно? Твои руки…

— Мои руки могут действовать независимо от разума. А мои мысли были прикованы к тому, что делали твои, и позволь мне сказать тебе, человек. Ты далеко не такая ловкая, какой, кажется, себя считаешь. Ты чуть не вывихнул мне палец, дергая за это проклятое кольцо…

— Как ты смеешь! — Аида остановилась рядом с лошадью Фишера и стала топтаться на месте, стремясь снова начать движение, в результате чего я оказалась слишком близко к воину. Воспользовавшись этим, я замахнулась на него ногой, но он подстегнул своего жеребца и ушел от удара.

— Полегче, человек. Попадешь в Билла, и он ускачет отсюда. Ты хочешь оказаться одна в этом лесу? В темноте?

Я не собиралась доставлять ему удовольствие, отвечая на вопрос. Вместо этого я состроила ему рожицу, убирая ногу обратно в стремя.

— Билл? Кто называет свою лошадь Биллом?

— Я называю. Не хочешь поехать первой? — Он жестом руки указал на тропинку, которая, как я предполагала, была там, но я ее не видела.

— Нет.

— Я так и думал.

Вскоре мы наткнулись на дорогу. Насколько я могла судить, она была пустынна, но ее явно часто использовали, потому что снега на ней не было. В раскисшей грязи виднелись глубокие колеи, а в них — отпечатки копыт, лап и таких огромных ног, что я содрогнулась при мысли о том, кто мог их оставить. Копыта наших лошадей чавкали по отвратительной черной грязи, пока они шли вперед.

Нашим пунктом назначения было ветхое двухэтажное каменное здание, расположенное прямо на берегу широкой замерзшей реки. Его крыша была покрыта слоем соломы толщиной в два фута, сверху лежал тонкий слой снега. Из маленьких окон лился свет. Когда дверь в передней части здания открылась, в ночь выплеснулись смех, болтовня и половина строфы нестройной песни, вместе с высокой широкоплечей фигурой, которая, пошатываясь, сделала пять неуклюжих шагов и рухнула лицом в сугроб.

Кингфишер придержал своего коня, когда в поле зрения появилось здание. Какое-то время он сидел и смотрел на него, слегка приоткрыв рот, с незнакомым, задумчивым выражением на лице. Я нахмурилась, пытаясь понять, что именно он видит. Можно было подумать, что он рассматривает одно из архитектурных чудес Ивелии, но с того места, где сидела моя ноющая задница, оно чертовски напоминало таверну.

— Мы тут заночуем? — спросила я, кивнув в сторону заведения. Мужчина, вывалившийся из таверны, стоял на четвереньках и блевал на снег.

— Может быть. А может, и нет. — Кингфишер пришпорил коня и жестом велел мне следовать за ним. — Посмотрим, сколько времени понадобится Рену, чтобы догнать нас.

Когда мы спешились, грязный конюх увел лошадей. Я старалась не пялиться на изогнутые оленьи рога, торчащие из дыр в его шерстяной шапке, но у меня это плохо получалось. Я не переставала задаваться вопросом, как они соединяются с его черепом. Конюх, похоже, не возражал. Он улыбался во весь рот, пока я не открыла сумку и не вытряхнула сонного Оникса на снег у своих ног.

— О-о-о, какой хороший! Редкий. Таких черных кончиков на ушах и хвосте больше не встретишь. Я дам тебе за него две кроны.

— Что?

Оникс метнулся мне за спину, шерсть встала дыбом, как будто он понимал, о чем говорит конюх и готов был отхватить ему палец, если незнакомец попытается сделать что-нибудь глупое.

Конюх проницательно посмотрел на меня.

— Хорошо. Четыре кроны. Это все, что я могу предложить. Моя жена убьет меня, если…

Моя рука потянулась к рукояти кинжала на бедре.

— Он не продается.

— Она вбила себе в голову, что эта блохастая тварь — ее домашнее животное, — сказал Фишер, снимая с седла одну из сумок. Быстрым движением он извлек длинный завернутый предмет, который засунул мне под седло.

Оникс прыгнул ко мне на руки, устроился на сгибе моего локтя и спрятал мордочку.

— У него нет блох.

— Ты так думаешь, — сказал Кингфишер.

— А как насчет этого? Он продается? — Конюх ткнул пальцем в сторону Кэрриона.

— Сколько ты можешь предложить? — спросил Фишер.

— Нет!

Кингфишер имел наглость изобразить скуку, когда я шлепнула его по руке.

— Нет, человек тоже не продается, — сказал он раздраженным тоном. — Положи его в стойло с сеном и накрой одеялом. Если я узнаю, что ему причинили какой-либо вред… — Рука Кингфишера многозначительно легла на эфес Нимереля, привлекая внимание конюха к грозному черному мечу. Олень побледнел под своей русой бородой. Он понял, что это означает обещание боли, и повел себя соответствующим образом.

— Конечно, сэр. Не беспокойтесь. Под моим присмотром с ним ничего не случится. Он будет спать как младенец, вот увидите.

Когда мы вошли в таверну, на меня обрушилась волна тепла и шума. И волнения тоже. Это был не «Дом Калы». Там меня знали. Там я была в безопасности. Ну, настолько, насколько вообще может быть безопасно в заведении с дурной репутацией, где в темных углах заключаются сомнительные сделки. Эта таверна была для меня совершенно новым местом. Я никого здесь не знала. Я понятия не имела, чего ожидать. Оказалось, что она во многом похожа на другие таверны, в которых я бывала раньше.

Все шаткие стулья в этом заведении были заняты, каждый стол загроможден множеством разномастных бокалов со сколами, которые в большинстве своем были пусты. Феи мужского и женского пола сидели группами, тихо беседуя. Я видела множество других существ еще в Зимнем дворце, но здешнее разнообразие едва не сбило меня с ног.

Высокие, тонкие, как тростник существа с кожей, похожей на кору, и прядями тонких, развевающихся белых волос.

Маленькие безволосые существа с угольно-черной кожей, янтарными глазами, острыми, как иглы, зубами.

У стойки сидели два самца с мохнатыми, покрытыми шерстью ногами и перепончатыми ступнями, длинные остроконечные рога торчали у них изо лба и спускались на спину.

Существа с широкими носами и зеленой кожей, а также существа с густыми русыми волосами, которые развевались вокруг их голов, подхваченные невидимым ветерком.

Куда бы я ни посмотрела, повсюду были такие дикие, удивительные, странные и пугающие существа, что я едва успевала перевести дух.

Кингфишер натянул капюшон своего плаща и опустил голову, пряча лицо, когда мы подошли к бару. Стайка крошечных фей с тонкими, как паутинка, крылышками порхала над нашими головами, выхватывая выбившиеся из моей косы пряди и резко, злобно дергая за них.

— Ой! — Я попыталась отмахнуться от них, но Кингфишер поймал меня за запястье.

— Я бы не стал. Они пьяны. Когда они пьяны, они становятся злыми.

— Я в тысячу раз больше их. Я могу раздавить… Черт! — зашипела я, отдергивая руку от облака трепещущей угрозы. Прямо на тыльной стороне моей ладони, был идеальный овальный рубец. Из крошечной ранки выступила капелька крови, сверкая, как крошечный рубин. — Укус? Это след от укуса? — Я протянула руку Фишеру, чтобы он посмотрел, но он даже не взглянул.

— Они не только злятся, когда ты пытаешься отмахнуться от них, но и понимают, что ты говоришь, поэтому обижаются, когда ты намекаешь, что собираешься раздавить их. Пиво, пожалуйста. Два. И еще немного самого крепкого спиртного.

Барменом оказался невысокий коренастый мужчина с вьющимися седыми волосами, крючковатым носом и самыми кустистыми бровями, которые я когда-либо видела. Он что-то проворчал в ответ на просьбу Фишера и, не обратив ни на одного из нас внимания, пошел за напитками.

Вернувшись, он шмякнул перед нами две кружки, выплеснув на барную стойку изрядное количество нашего пива, а затем протянул Кингфишеру небольшой бокал с отвратительной зеленой жидкостью. Кингфишер молча расплатился, забрал наши кружки и рюмку, а затем нырнул в толпу в поисках места, где бы нам присесть.

Нам повезло. Две женщины-феи в королевских синих платьях и теплых дорожных плащах поднялись из-за стола в углу рядом с камином как раз в тот момент, когда мы проходили мимо. Кингфишер опустил голову и уставился на свои ботинки, ожидая, пока они уйдут, затем дернул подбородком, указывая, что я должна сесть первой. Оникс, который с момента нашего появления в таверне не отходил от меня ни на шаг, метнулся под стол.

Я зашипела, когда мой зад коснулся деревянного сиденья. Боги, это было больно. Я больше никогда не смогу сесть без резкого вдоха. Бесящая ухмылка Фишера была единственной частью его лица, видимой из-под темного капюшона.

— Я рада, что ты находишь это забавным, — проворчала я, принимая пиво, которое он протянул мне.

— Я думаю, что это уморительно, — возразил он. — Ты была постоянной занозой в моей заднице с тех пор, как мы встретились. А теперь Вселенная воздала должное твоей заднице. Я бы назвал это справедливостью.

— А я бы назвала это чертовски раздражающим. Подожди, что ты делаешь?

Он протянул руку через стол и схватил меня за запястье. Я попыталась выдернуть руку, но его хватка была как тиски. Шипя сквозь зубы, Фишер не слишком нежно потянул меня за руку.

— Послушай. За последние двенадцать часов тебя укусил этот паршивый лис, обжег меч, к которому ты не имела права прикасаться, а теперь еще и укусила фея. Ты не местная. Вероятно, в воздухе витает бесчисленное множество микробов и болезней, которые могут отправить тебя на тот свет. Твое тело и так слабое, и медленно восстанавливается. Мне нужно продезинфицировать все эти порезы и царапины, пока у тебя не началась лихорадка и ты не умерла.

Я неохотно перестала вырываться.

— Осторожнее, Кингфишер. Я начну думать, что ты действительно заботишься о моем благополучии, если ты продолжишь… ах! А-а-а, а-а-а, а-а-а! Ой, это чертовски больно!

Он не стал меня предупреждать. Он вылил ярко-зеленую жидкость из рюмки мне на руку и еще крепче сжал мое запястье, когда мои пальцы свело судорогой. Оникс нервно заскулил под столом, царапая мои ноги.

— Дыши, — приказал Фишер. — Это пройдет через секунду.

Боль действительно начала утихать через мгновение, но мой гнев… это была уже другая история.

— Ты больной, — прошипела я. — Тебе это понравилось. Какому мужчине нравится причинять боль?

Когда он отпустил меня, его лицо превратилось в непроницаемую маску.

— Это не так. Мне не нравится причинять боль. Но это не значит, что в этом нет необходимости. Чтобы избежать гораздо более серьезной боли, иногда приходится терпеть небольшое жжение. Иногда некоторым из нас приходится причинять ее. Ты говоришь это с сарказмом, но я действительно забочусь о твоем благополучии. Ты важна. Без тебя я не смогу закончить эту войну или защитить свой народ. Я должен обеспечить твою безопасность, чтобы достичь своих целей. Так что да, я причиню тебе боль, если это будет означать, что ты в безопасности. Я заставлю тебя следовать за мной хоть на край света, потому что это единственный способ убедиться, что ты останешься в живых. А теперь пей свое пиво.

Все это звучало так разумно. Что он поступает правильно и справедливо ради общего блага, но были и другие способы добиться этого. Более мягкие, более добрые. Он явно ничего об этом не знал. Мир был жесток к нему, и он был жесток в ответ. Я не нуждалась в опеке. Я привыкла иметь дело с суровой реальностью. Я уже потеряла счет тому, сколько раз меня избивали или вышибали из меня дух, но это не означало, что Фишер должен был вести себя со мной как мудак.

Я отхлебнула пива, уже зная, что одного бокала будет недостаточно, чтобы улучшить мое настроение. Я ожидала, что оно будет плохим, но пиво оказалось насыщенным, с ореховым вкусом, и на самом деле довольно приятным. Очень приятным.

— Не торопись, — предупредил Фишер, когда я сделала еще один большой глоток. — Оно крепкое.

Этот идиот действительно считал меня слабой. Он ничего не знал о пьяных играх, которые я выигрывала в Зилварене. А там пили виски, а не пиво, черт возьми. И все же я не была настолько глупой, чтобы опустошить свою кружку только для того, чтобы доказать свою правоту. Это были неизведанные земли, а у меня не было карты, как в прямом, так и в переносном смысле.

Я прищурилась, глядя на Кингфишера.

— Когда Кэррион очнется?

— Откуда мне знать? — Фишер отпил пива, зеленые глаза сверкнули на меня поверх кружки. Из-под его темного капюшона они, казалось, светились самым удивительным образом.

— Я была без сознания десять дней. Ты собираешься все это время возить его на спине лошади?

— Нет, — просто ответил он.

— Что значит — нет?

— Я имею в виду — нет, я не планирую этого делать. Ты была на грани смерти. Вот почему ты так долго не приходила в себя. И нам не придется больше ехать верхом, чтобы добраться туда, куда мы направляемся, так что карьера твоего друга в качестве седельного мешка подошла к концу.

— Куда ты меня везешь?

— Домой.

— И где твой дом? — Я продолжала спрашивать, чувствуя, как растет мое раздражение.

Он сделал большой глоток пива, мышцы его шеи под татуированной кожей напряглись.

— Там, где я родился.

— Уф! Тебе обязательно быть таким сложным?

В его глазах заплясали искорки смеха.

— Не обязательно, но я получаю от этого удовольствие.

— Кингфишер!

— Я везу тебя в пограничные земли, Оша. В небольшую вотчину на самом краю ивелийской земли. Место под названием Калиш.

Калиш? Я уже не раз слышала это название. Эверлейн хотела, чтобы Рен отвез туда Фишера, пока его не обнаружили в Зимнем дворце. Беликон сказал, что Фишер может остаться во дворце на неделю, прежде чем ему придется туда вернуться.

— Разве это разумно? Король все равно собирался отправить тебя туда. Не будет ли он искать нас там в первую очередь?

Фишер покачал головой.

— У моего отца и Беликона была долгая история. Он понял, что планирует Беликон, задолго до того, как тот убил королевскую семью и присвоил себе корону. Он принял меры предосторожности и оградил свои земли, чтобы ни Беликон, ни его сторонники не смогли проникнуть в них. Он был могущественен, и его заслоны были крепки. Они остаются такими же надежными, как и прежде. Беликон может добраться до границ Калиша, но не сможет попасть внутрь. Пока я жив и продолжаю род моего отца, он никогда не сможет этого сделать.

Что ж, это была отличная новость. Но были и другие поводы для беспокойства.

— Прости, если я ошибаюсь, но у меня сложилось впечатление, что Калиш — это линия фронта, — сказала я.

— Так и есть.

— Нет. Подожди. Это настоящая зона боевых действий?

Фишер выловил из своего пива крошку плавающего мусора.

— Именно так.

— Итак, ты произносишь длинную речь о моей безопасности, потому что я необходима тебе, чтобы спасти твоих друзей, — медленно произнесла я, — а потом говоришь, что тащишь меня прямо в центр действующего конфликта?

— Звучит забавно?

— Как, черт возьми, я смогу остаться в живых в центре зоны боевых действий, Фишер?

На этот раз, когда он засмеялся, звук получился глухим.

— Держась поближе ко мне, Оша. Как можно ближе.

Я выпила три кружки пива и скормила Ониксу большую часть еды, которую Фишер заказал для нас. От рагу из копченого мяса у меня потекли слюнки, но я едва смогла проглотить его. Кэррион Свифт лежал без сознания в сарае снаружи. Кэррион, мать его, Свифт, когда мне нужен был Хейден. Я была связана клятвой на крови и не получила ничего из того, на что рассчитывала. В лучшем случае мой брат все еще был в ловушке в Зилварене, голодный, умирающий от жажды и ежесекундно оглядывающийся через плечо в поисках стражей Мадры. В худшем — он был уже мертв по моей вине, и я ничего не могла сделать, чтобы исправить ситуацию. Так что да. Аппетита у меня не было.

Рен появился через два часа после того, как были убраны наши тарелки. Я увидела, как он вошел в таверну, его высокая фигура заполнила дверной проем, а длинные русые волосы намокли от снега. Волна облегчения захлестнула меня. Наконец-то голос разума.

Генерал Беликона сначала увидел меня, все еще сидящей в углу у огня, и напряжение между его бровей мгновенно исчезло. Когда он заметил спину Кингфишера, лицо которого все еще скрывал капюшон плаща, то расплылся в улыбке, полной такого облегчения, что у меня защемило в груди. Должно быть, выражение моего лица было таким же, как у Рена, когда я на несколько мгновений подумала, что Фишер вернул мне Хейдена. Те несколько блаженных мгновений, когда я думала, что мой брат жив и в безопасности…

Боги.

Кингфишер поднял голову, чтобы встретить своего друга, как только тот подошел к нашему столику, и на его лице появилась широкая искренняя улыбка. Он встал, и Рен крепко обнял его, хлопая по спине. Когда генерал отпустил его, держа на расстоянии вытянутой руки, он резко фыркнул и потрепал Фишера по щеке.

— Ты, друг мой, официально в заднице.

— Эверлейн в бешенстве. Она больше никогда не будет с тобой разговаривать. О чем ты только думал? — У Рена теперь было свое пиво, а значит, передо мной стояла четвертая кружка. Я и близко не чувствовала себя пьяной. Я была уставшей, измученной и раздраженной до предела, и мне хотелось вернуться в свою постель в Серебряном городе. Однако хотеть этого было глупо, а Рен пришел с новостями, так что я взяла себя в руки и наклонилась поближе, чтобы послушать тихий спор, который велся между двумя мужчинами.

— У нас был план, — шипел Рен.

— Не смотри так. Наша маленькая подружка вынудила меня к этому. Она пыталась покончить с собой.

— Лжец! Я не пыталась!

— Когда я нашел ее, она была в двух секундах от того, чтобы войти в портал без реликвии, — сказал Фишер.

— У меня было твое кольцо, умник. Я думала, что у меня есть реликвия.

Он посмотрел на меня поверх своей кружки, серебро вокруг его радужки мерцало, когда он улыбнулся мне во весь рот.

— О? У тебя было мое кольцо, не так ли? Не хочешь рассказать о том, как оно у тебя оказалось, человек?

— Это к делу не относится. — Я с ненавистью посмотрела на него.

— Меня не волнует, что взяла Саэрис, — жестко сказал Рен. — Ты забрал алхимика Беликона. И не только ее. Ты забрал и меч тоже.

Кингфишер так крепко сжал кружку, что его пальцы побелели.

— В последний раз, когда он держал в руках знаменитый меч, он использовал его, чтобы убить истинного короля и весь гребаный род Дайантов. Если Рюрик Дайант…

— Как ты только что отметил, Рюрика Дайанта больше нет. Нет смысла играть в игру «что, если», когда речь идет о нем. Беликон — король. И нравится тебе это или нет, но, как король, он может претендовать на все, что, черт возьми, пожелает. Все мечи богов мертвы. Они теперь просто муляжи. От них не больше пользы, чем от обычных мечей. Надо было просто позволить ему добавить его в свою коллекцию. Какой от этого был бы вред?

— Вред? — рявкнул Фишер. — Ты шутишь, да? Вред. Ха! — Он покачал головой. — Этот меч — чертова священная, мать его, реликвия, Ренфис. Этот ублюдок недостоин даже смотреть на него, не говоря уже о том, чтобы владеть им. Я скорее умру, чем позволю Беликону носить его на бедре. И ты ошибаешься. Не все мечи бездействуют. Нимерель…

— Значит, то, что ты забрал его, никак не связано с тем, что Солейс — клинок твоего отца? Нет. Нет, забудь, что я вообще спрашивал. Я и так знаю, что это так. Что касается твоего меча, то Нимерель потерял свою славу в последнее время, — прорычал Рен.

Кингфишер хлопнул ладонями по столу, и капюшон его плаща упал.

— Нимерель — единственное, что стояло между Ивелией и вечной тьмой последние четыреста гребаных лет! — Он говорил слишком громко. Был слишком зол. Его ярость вырвалась наружу, и за столиками вокруг нас воцарилась тишина. Разговоры прервались, напитки были отставлены в сторону, и сотни глаз устремились к нам.

Фишера трясло, пока он смотрел на Рена. Он не заметил, как по залу поползли шепотки: Ренфис Оритианский, Ренфис, давший клятву крови, Ренфис Серебряного озера. Не заметил он и того, что шепот переключился на него. Пока не стало слишком поздно.

Кингфишер.

Нет. Этого не может быть.

Это правда!

Он вернулся.

Он здесь.

Кингфишер.

Кингфишер.

Кингфишер.

Ярость Фишера развеялась, как дым. Он опустил голову и побледнел, несмотря на жар, исходящий от пылающего камина. Приглушенное «черт», которое он пробормотал, было лишь движением его губ. Он не издал ни звука.

— Пора уходить, — пробурчал Рен.

— Что? В чем проблема? — Я огляделась вокруг, пытаясь оценить эмоции на лицах, которые нас окружали, но увидела лишь шок. Без особого желания, Фишер потратил некоторое время на то, чтобы объяснить мне, что это за существа. Откуда они все взялись. И теперь, и крошечные феи, парящие в воздухе, и сатиры в баре, и гоблины, и шелки, и все остальные — все они лишились дара речи. Куда бы я ни посмотрела, меня встречали расширенные глаза и приоткрытые рты. Даже бармен, который удостоил нас лишь мимолетного взгляда, когда мы заказывали напитки, перестал протирать толстую стеклянную кружку…

Неважно.

Она выпала из его рук, громко разбившись о пол.

Ренфис поднялся со стула, склонив голову. Он протянул мне руку и помог встать. Кингфишер медленно последовал за ним. Его плечи были напряжены, в его ярких зеленых глазах ничего нельзя было прочесть, он не отрывал взгляда от пола.

Мы втроем направились к двери, Кингфишер шел впереди. Я шла за ним, крепко прижимая к себе Оникса, Ренфис следовал за мной. Мы были уже на полпути к двери, когда массивный воин с длинными, заплетенными в косу светлыми волосами, обритыми по бокам головы, встал перед Кингфишером, преграждая ему путь. Он был огромен. Ростом он не уступал ни Кингфишеру, ни Рену. Черты его лица были прекрасны, но в нем не было ничего мягкого. Суровый взгляд его серых глаз обещал кровопролитие. Я задохнулась, когда он опустился на одно колено у ног Кингфишера.

— Для меня большая честь преклонить колени у ног Победителя Дракона. Пожалуйста. Благословишь, командир? Только… только если ты сочтешь меня достойным, конечно, — пробормотал он.

— Мне жаль. — Кингфишер опустил руку на плечо воина. — Ты принял меня за другого.

Светловолосый воин сдержанно улыбнулся.

— Мой двоюродный брат сражался с тобой и твоими волками при Аджун-Скай. То, как он тебя описывал… — Он покачал головой, извиняясь. — Ты — Кингфишер. Ты не можешь быть никем другим.

У Фишера перехватило дыхание. Я видела, как он борется с собой, пытаясь подобрать правильные слова.

— Возможно, я подхожу под описание твоего кузена… внешне. Для меня большая честь, что я напоминаю его. Но… я не тот мужчина, с которым он сражался при Аджун-Скай. Прости, брат. Я…

— Ты спас знамя гордого западного Аннахрейха, — перебил светловолосый воин. — На рассвете пятого дня ты воззвал к народу и пробудил сердца наших людей, так что даже те, кто был готов пройти через черную дверь, отвернулись от смерти и нашли в себе силы встать на ноги. Взять свои луки. И свои мечи. И своих друзей. Ты возглавил атаку на кроваво-красную гору… — Голос воина надломился.

К нему подошла высокая женщина-фея, одетая в кожаные доспехи. На ее лице был неровный шрам, рассекавший нижнюю губу.

— В Долине Синдера ты подавил орду, которая грозила сжечь все, что построил мой народ. Пятьдесят тысяч человек. Пятьдесят тысяч жизней. Храмы. Библиотеки. Школы. Дома. Все они существуют и по сей день. Благодаря тебе.

В челюсти Кингфишера дрогнул мускул. Он не мог встретиться с женщиной взглядом.

У стойки бара один из сатиров с внушительными рогами и мохнатыми козлиными ногами вышел вперед. Его глаза ярко блестели, отражая пламя, ревущее в камине, когда он поднял свой бокал за Кингфишера.

— Инништар, — провозгласил он глубоким, хриплым голосом. — Он был не таким величественным, как другие. Просто маленький городок. Мы не были добры к вам, когда вы пришли. Тогда феи и мой народ не были такими союзниками, как сейчас. Но в ту ночь пятеро из вас выстояли против тьмы. Вы спасли четыреста человек. Ты тоже был там, Ренфис Оритианский.

Рен склонил голову, его темные глаза были печальны.

— Я помню, — тихо сказал он.

Сатир поднял свой бокал чуть выше, сначала за Рена, а затем за Кингфишера.

— Всю жизнь благодарю вас обоих за то, что вы сделали. Хотя этого никогда не будет достаточно. Сарруш. — Он поднес бокал к губам и опрокинул в себя янтарную жидкость.

— Сарруш!

— Сарруш!

Каждый посетитель таверны поднял в руке стакан или бокал. Все они выкрикивали это слово. Все пили.

— Ты спас мост в Лотброке.

— Ты удерживал перевал Туррордан, пока не пошел снег.

— Вы сражались с Малкольмом на берегах Дарна, пока река не стала черной от их крови.

Снова и снова завсегдатаи таверны поднимались и говорили. Казалось, у каждого из них была своя история. Кингфишер стоял молча, его горло судорожно сжималось. В конце концов он не смог больше хранить молчание.

— Я не… я просто… — Его взгляд был отстраненным. — Это было очень давно. Того человека больше не существует. — Он пронесся мимо воина, все еще стоявшего на коленях у его ног, распахнул дверь таверны и исчез в ночи.

Я смотрела ему вслед, не в силах осознать того, что только что увидела и услышала. О Кингфишере. Кингфишере и Рене. Столько историй о доблестных сражениях и невероятных подвигах. Судя по тому, как двое мужчин отреагировали, когда поняли, что их узнали, я решила, что на нас вот-вот нападут. Но это было совсем не так. Для меня Кингфишер был угрюмым, сквернословящим ублюдком, на которого я бы не помочилась, если бы он горел.

Для всех, кто находился в этой таверне, он был гребаным живым богом.