Ртуть

ГЛАВА 26‌‌‌.

ЗОЛА И ПЕПЕЛ

Я проснулась от крика. Звук был полон чистого ужаса — так кричит человек перед тем, как его убивают. Я вскочила с кровати и налетела на мебель, разбив большой палец на ноге.

— Черт! Черт, черт, черт! — Эта спальня была мне незнакома. Когда я вошла в нее, здесь была кромешная тьма. Я смогла найти кровать только наощупь, пошарив в темноте. Одни боги знали, какие препятствия стояли между мной и дверью. Одни боги знали, где находится дверь. Крики усилились. В конце концов я нащупала дверную ручку и чуть не споткнулась о тяжело дышащего Оникса, когда он пулей выскочил за дверь. Я бросилась за ним по коридору.

— Хватит! Нет. Я сказал нет! ПРЕКРАТИ! — кричал Фишер.

Не раздумывая, я распахнула дверь и ворвалась внутрь. Шторы здесь не были задернуты, и лунный свет лился в окна, окрашивая все вокруг в серебристый цвет. Одетый только в брюки, Фишер лежал в центре кровати, которая была слишком мала для его тела, прямо поверх постели, и дрожал, по его коже струился пот. Сначала я подумала, что ему снится кошмар, но потом заметила, что его глаза открыты и устремлены в потолок. Он моргнул, и из уголка его глаза скатилась слеза, пробежав по виску и скрывшись в волосах.

— Фишер?

Он вздрогнул, услышав мой голос. Его руки сжались в кулаки, вцепившись в простыни.

— Уходи, — сказал Фишер срывающимся голосом. Он наблюдал за мной краем глаза, хотя его голова на подушке не двигалась.

— Что случилось? Ты…

— Уходи!

— Я не могу просто уйти. С тобой что-то не так.

— Со мной все будет в порядке. Я… — По его лицу пронеслась волна боли, глаза закатились. Он стиснул зубы и выкрикнул злобное проклятие на языке древних фей. — Черт! Остановись! Остановись, остановись, остановись, — повторял он. — Пожалуйста. Остановись… — Приступ, судорога, черт возьми, что бы это ни было, причиняющее ему столько страданий, утихло, и я с замиранием сердца наблюдала, как его тело опускается обратно на матрас. Как только его спина выровнялась на кровати, дрожь возобновилась.

Я приняла решение и сказала:

— Я собираюсь найти кого-нибудь. Ты не в порядке.

— Нет! Нет. — Фишер попытался сглотнуть, но это показалось ему слишком болезненным, поэтому он прочистил горло. — Это скоро закончится, — поспешно произнес он.

— Как скоро?

— Через… час. Может, два. Я… буду в порядке.

— Фишер, нет! Тебе нужна помощь. Я должна найти целителя.

— Просто… пожалуйста. Принеси мне воды. Это поможет. А потом… возвращайся обратно в постель. Поспи немного…

Да. Конечно. Поспи. Когда он страдает от боли в соседней комнате и кричит во всю мощь своих легких. Этого не будет. Он был таким чертовски упрямым.

— Я вернусь через секунду, — сказала я ему. Все свечи давным-давно потухли, а я не обладала магией, которая могла бы просто вызвать пламя, когда оно мне нужно, поэтому я отправилась на поиски. В гостиной я раздвинула шторы и возблагодарила богов за то, что луна осветила мебель и все остальные предметы, которые стояли между мной и кухней.

В одном из шкафов я нашла пыльный стакан, наполнила его из кувшина, стоявшего на серванте, и так быстро, как только могла, вернулась к Фишеру. В мое отсутствие Оникс запрыгнул на кровать и прижался к боку мужчины, положив голову Фишеру на живот. Когда я вошла в комнату, он заскулил, переводя взгляд с меня на Фишера, как будто пытался мне что-то сказать.

— Ты можешь поднять голову? — спросила я.

— Нет. Я не могу пошевелить… ничем. — Фишер закрыл глаза и крепко зажмурился.

— Хорошо. Тогда я тебе помогу.

— Просто… поставь его на тумбочку. Я… выпью позже. — Каждое слово давалось ему с трудом. Его тело было так напряжено, что казалось, сухожилия на шее и руках вот-вот лопнут.

— Я не оставлю тебя здесь в таком состоянии, идиот. — Я забралась на кровать и приподняла его голову. Мне потребовалось немало усилий, чтобы просунуть руки под его плечи и приподнять его торс настолько, чтобы я могла пристроиться сзади, но я справилась. Прислонившись спиной к изголовью, я позволила ему прижаться ко мне так, что его голова оказалась у меня на животе, а мои ноги — по обе стороны от его тела. Он не протестовал, когда я поднесла стакан к его губам и осторожно влила в рот немного воды. Ему потребовалось много времени, чтобы напиться, но, конечно, он осушил весь стакан.

— Теперь ты можешь идти. Я думаю, это… проходит.

Он нес полную чушь. Если судить по его дрожи, то следующий приступ только начинался.

— Я никуда не пойду.

Волосы мокрыми темными прядями прилипли к лицу. Его глаза встретились с моими, и мое сердце замерло на два удара, когда я увидела ртуть в его правом глазу. Она пульсировала, закрывая почти всю радужку, оставляя лишь маленький полумесяц зеленого цвета, пробившийся сквозь нее.

— Я заставлю тебя уйти, если… если придется, — выдавил он из себя.

Заставит меня? О, он бы заставил меня, не так ли? Этот гребаный мудак. Я пыталась помочь ему, а он решил оттолкнуть меня. Как он мог так бесить, даже когда был беспомощен и терял сознание от боли? Я ответила ему четко, чтобы не осталось никакого недопонимания.

— Если ты используешь клятву, которой добился от меня обманом, чтобы заставить меня покинуть эту комнату прямо сейчас, я никогда не прощу тебя. Я найду способ сделать твою жизнь абсолютно невыносимой. И вообще, пока мы здесь и так мило беседуем об этом, ты больше никогда не будешь принуждать меня против моей воли. Ты меня услышал? Ты понял?

— Мне не нужно…

— Я не шучу, Фишер. Если у тебя есть хоть капля уважения ко мне, если я тебе хоть немного небезразлична, ты никогда, никогда больше не будешь принуждать меня. Ты меня понимаешь?

Он облизнул губы, прожигая меня взглядом. Несмотря на то, что он видел меня перевернутой, он, похоже, смог разглядеть ярость на моем лице, потому что его веки сомкнулись, и он слабо кивнул.

— Я… понимаю.

— Отлично. А теперь перестань прогонять меня. Я остаюсь.

Снова кивок.

— Хорошо.

Следующие четыре часа — не один, не два, четыре — были тяжелыми. Оникс прятал нос в простынях, когда очередная волна боли и исступления накрывала Фишера. Я держала его изо всех сил, когда его тело сводило судорогой и он выгибался на кровати, но это, похоже, не помогало, и я позволила ему напрягаться и дрожать. Цепочка на шее Фишера прилипла к его коже, кулон со скрещенными кинжалами, обвитыми виноградными лозами, покоился во впадине горла, мокрый от пота, а я смотрела на эту проклятую штуковину, недоумевая, какого черта она не выполняет свою функцию. Все дело было во ртути. В этом у меня не было никаких сомнений. Даже если бы я не заметила, как сильно она растеклась по его радужке, я бы догадалась об этом по словам, которые постоянно звучали в глубине моего сознания.

Аннорат мор!

Аннорат мор!

Аннорат мор!

Гремело в моих ушах.

Несло мрачное предзнаменование.

В самые темные часы ночи, когда луну, должно быть, закрыли тучи, а в комнате сгустились тени, Фишер ненадолго затих.

— Расскажи мне что-нибудь. Отвлеки меня. Иногда бывает легче, когда… я думаю о другом.

Я провела руками по его плечам, поглаживая большими пальцами его напряженные мышцы, как делала это весь последний час. Я не удивилась, когда чернила под его кожей подобрались ближе к тем местам, где наши тела соприкасались. Я смотрела, как они поднимаются по моим пальцам, образуют странные формы, превращающиеся в руны и тонкие узоры, по мере того как они продвигались вверх. Была большая вероятность, что утром они никуда не денутся, но сейчас мне было все равно.

— О чем тебе рассказать? — спросила я.

— О чем угодно. Расскажи мне о своей жизни… до всего этого.

Я немного посидела, размышляя над его просьбой. Я не знала, с чего начать. Было много того, чем я не хотела делиться. О многом не хотелось вспоминать. Опасные уголки моего сознания, в которые я не хотела возвращаться.

Голова Фишера сдвинулась на моем животе.

— Почему ты так хмуришься? — спросил он. Я опустила взгляд и обнаружила, что он смотрит на меня. По его лбу больше не катился пот. Дрожь, казалось, тоже немного утихла. Облегчение.

— Я не знаю. У меня очень мало светлых и счастливых воспоминаний о Зилварене. — Последние несколько часов я много раз прикасалась к коже Фишера, поэтому, даже не задумываясь об этом, провела пальцем по его лбу, по виску, убирая мокрые волосы с лица. Он закрыл глаза, его ресницы были тонкими и изящными, как мазки черной туши на бледной коже.

— Я не хочу яркого и счастливого, — хрипло прошептал он. — Я хочу настоящего.

Это было тяжело услышать. Такие слова от мужчины, отказывающегося отвечать на мои вопросы о нем, вполне могли заставить девушку закричать от ярости. Но мои подозрения, что Фишер связан каким-то словом или магией и действительно не может ответить, в какой-то момент укрепились в моем сознании, как факт. И тем не менее. Он лежал в моих объятиях, беспомощный и уязвимый во всех смыслах этого слова. Обнаженный. Я тоже могу немного побыть уязвимой.

— Мой отец умер, когда мне было два года. Я его даже не помню. Моя мать была на четвертом месяце беременности Хейденом, когда это случилось. Песчаная дюна обрушилась на торговый форпост на стеклянных равнинах. Его либо раздавило, либо он задохнулся насмерть, одно из двух. А когда мы потеряли источник дохода, моя мать стала проституткой, — прямо сказала я. В Зилварене это не было секретом. Все знали Айрис Фейн — либо по обмену читов на ее время, либо потому, что другие женщины в нашем округе целыми днями громко жаловались на то, что среди них живет распущенная женщина. — Она продавала свое тело в основном за еду и воду, но и деньги тоже зарабатывала. Ее клиентами в основном были стражи. Люди Мадры. Пять дней в неделю она работала в этом месте рядом с рынком. «Доме Калы». Там была своя охрана, так что женщины по большей части были в безопасности. Один крик из спальни — и пять здоровенных ублюдков выбивали дверь и вытряхивали все дерьмо из того, кто доставлял неприятности. Но иногда она работала и дома. Чтобы свести концы с концами. Я наблюдала через щель в двери ее спальни, когда приходили стражи, величественные и гордые, облаченные в свои золотые доспехи.

— Мужчина, у которого я когда-то училась. Элрой. Он любил ее. Она была красива и полна… огня. Время от времени он приходил в дом и что-то чинил. Но он никогда не домогался ее. Он был не таким. Сколько раз он заботился о ней, когда какой-нибудь дворцовый страж избивал ее в нашем доме… — Я покачала головой, рассеянно накручивая на палец прядь влажных волос Фишера.

— Она не хотела, чтобы я пошла по ее стопам, поэтому заставила его пообещать, что он возьмет меня работать в кузницу, как только я стану достаточно взрослой. Мне было десять, когда я впервые вошла в его мастерскую. А моя мать? К тому времени она уже начала заниматься контрабандой. Все начиналось с кусков металлолома. То, что можно было переплавить в оружие. Поначалу Элрой с удовольствием помогал ей. Делал кинжалы. Небольшие ножи. Мама раздавала их своим подругам в «Доме Калы», чтобы они могли защитить себя, когда работали дома. Но потом она стала приносить домой мечи и щиты. То, за что ее могли убить, если бы поймали.

Мне было тяжело вспоминать, как в нашу дверь стучали посреди ночи, когда мама работала в «Доме Калы». Мужчины в масках впихивали мне в руки тяжелые мешки, а потом растворялись в темноте. Но я заставила себя это сделать.

— Вскоре после этого она поручила мне относить эти предметы из нашего дома в кузницу. Стражи не обращали особого внимания на тощего ребенка, спешащего на работу. Прошли годы, и она начала знакомить меня с разными мужчинами…

У Фишера перехватило дыхание. Он постепенно расслаблялся, но теперь снова напрягся, его ноздри раздувались. Он не произнес ни слова, но я знала, о чем он думает.

— Не для этого. Они никогда не прикасались ко мне. Они показывали мне, где находятся входы в различные туннели. Те, что вели к подземным резервуарам, где Мадра хранила воду. Их было достаточно, чтобы обеспечить водой весь город, а то и несколько. Они учили меня открывать баки и откачивать немного воды так, чтобы это было незаметно. Взламывать замки и карабкаться по стенам. Я научилась пользоваться кинжалами и метать их. Мятежник мог жить в доме, спрятавшись на чердаке, неделю или месяц. Иногда и два. Потом они менялись, и появлялся кто-то новый. Хейден ничего об этом не знал. Он был слишком мал, чтобы понимать большую часть происходящего, и не умел держать язык за зубами. Поэтому я научилась драться и воровать, а также заботиться о нем, ведь нашей матери никогда не было дома. И так продолжалось долгое время. Я проводила дни в кузнице. После я заботилась о Хейдене. Готовила ему. Поддерживала чистоту в доме. А когда он ложился спать, я отправлялась воровать то, что нам было нужно для жизни.

— Когда ты спала? — Фишер уже не боролся с болью. Казалось, он боролся за то, чтобы не заснуть.

— На самом деле, я почти не спала. Я дремала, когда могла, и… я не знаю. Я просто продолжала двигаться.

— Звучит дерьмово.

— Так и было. И стало еще хуже. Моя мать начала злиться. Ей надоело, что мужчины, считавшие себя намного лучше ее, обращались с ней, как с дерьмом и унижали ее достоинство. Она больше не обслуживала стражей. Это не нравилось некоторым из ее постоянных клиентов — тем, кто приходил домой. Однажды утром, шесть лет назад, она вышла из дома и направилась к «Дому Калы», но забыла свою порцию воды. Она оставила полную бутылку на кухонном столе, не выпив из нее ни глотка. Я поняла, что она останется без воды на целый день, поэтому схватила ее и побежала догонять. Я нашла ее на площади, уже стоящую на коленях. Страж, которого она выгнала из дома накануне вечером, стоял там, чертовски довольный собой, а другие воины обыскивали ее сумки. Они нашли у нее два ножа. Крошечные, бесполезные вещицы. Лезвия едва достигали трех дюймов в длину, но это не имело значения.

— Потому что наказание за ношение оружия в Третьем округе — смерть, — прошептал Фишер.

— Я видела, как они перерезали ей горло, — сказала я. — Никакого ареста. Никакого суда. Им нравилось выносить приговоры на месте. Экономия времени и сил, я полагаю. Она умерла, уткнувшись лицом в песок, на палящей жаре, а пятеро мужчин мочились на ее волосы и спину. А потом они бросили ее там. Я подбежала к ней, как только они ушли. Перевернула ее. Потрясла. — Я пожала плечами. — Но она уже ушла. Я не могла нести ее сама, поэтому мне пришлось бежать за Элроем. Когда мы вернулись на площадь, наши соседи были там, стояли над ней и плевали ей на лицо. Элрой вырубил одного мужчину, который пытался сорвать одежду с ее тела.

В чем проблема? Она была грязной, зараженной болезнями шлюхой. Ей было плевать на то, что весь мир видит ее сиськи. Может, я, блядь, заплачу ей? Он бросил потертый пенни на живот моей матери, а затем ударил ее ногой по ребрам. Тогда Элрой разбил ему лицо. Но я не стала рассказывать об этом Фишеру. Были воспоминания, которые можно было выразить словами, даже если это было болезненно. А были и те, которые нельзя. Я бы никогда не повторила слова, сказанные тем человеком о моей матери.

— Мы сожгли ее тело на следующее утро в дюнах, в миле от стеклянных равнин. Воздух был таким горячим, что обжигал ноздри. Хейден потерял сознание, и Элрою пришлось нести его домой, а я осталась и смотрела на погребальный костер моей матери, пока она не превратилась в пепел, унесенный ветром. Когда я наконец вернулась домой, то обнаружила, что наш дом заколочен, дверь и окна забиты досками. На каменной кладке был нарисован большой черный крест. Наш дом был первым, который закрыли на карантин. За ним последовали другие. Через неделю Мадра приказала изолировать весь округ. Ни войти, ни выйти. Было сказано, что у нас началась эпидемия.

Те дни были далекими, окутанными дымкой кошмарами, которые преследовали меня как наяву, так и во сне. Горе Хейдена очень быстро переросло в гнев. Он винил нашу мать в потере дома. Его друзья наконец рассказали ему, что она не была официанткой в «Доме Калы». Некоторые из них рассказывали ему, что их собственные отцы трахали Айрис Фейн за кувшин дешевого пива. Он бунтовал практически всеми способами, которые только мог придумать, а когда покончил с этим, занялся азартными играми.

— Ты осталась с Элроем? — спросил Фишер. Он потер лоб, массируя место между бровями, и я поняла, что он уже может двигаться. Но он не поменял положения, продолжая полулежать на мне. Когда он опустил руку, она устроилась на моем бедре. Удобно. Привычно.

— Нет. Если бы он взял нас к себе, стражи могли догадаться, что это он выковал те кинжалы, которые в тот день нашли у моей матери. Я не хотела подвергать его опасности, поэтому мы с Хейденом скитались. Мы находили чердачные помещения для ночлега. В основном над тавернами, где небольшой ночной шум был незаметен. Я тайком пробиралась в кузницу, чтобы никто не знал, что я там работаю. Навыки, которым меня научили друзья-повстанцы моей матери, в итоге помогли нам выжить. Мы справились.

Столько всего пережито. Мучительные ночи, наполненные спорами. Ночи, проведенные на жестком полу в изнуряющей жаре, когда ничто не могло спасти нас от близнецов за окнами. Постоянный голод и жажда, которую никогда не удавалось утолить.

— Выживание — так можно было назвать нашу жизнь после того, как тот ублюдок перерезал горло моей матери.

Наконец Фишер перевернулся и лег спиной на подушку.

— Иди сюда, — сказал он.

— Что?

— Не заставляй меня тащить тебя. — В его голосе слышались усталые, и в то же время игривые нотки.

Он хотел, чтобы я легла рядом с ним. Черт. Честно говоря, я решила разобраться с этим утром, потому что невыносимая усталость навалилась на меня, когда я опустилась на кровать и впервые за несколько часов попыталась распрямить онемевшие ноги. Я постаралась устроиться так, чтобы ни одна часть моего тела не касалась Фишера, но он издал недовольный звук и обнял меня. Положив руку мне на живот, он притянул меня к себе так, что моя спина оказалась прижата к его груди. От его тела исходило божественное тепло. Я чувствовала, как бьется его сердце у меня за спиной — медленно и ровно, в такт его дыханию. Где-то в изножье маленькой кровати Оникс тихонько вздохнул и глубже зарылся в одеяла.

Это было… ново.

Иначе.

Фишер просунул пальцы под подол моей рубашки и прижал ладонь к моей коже. Это движение не было сексуальным. Это был простой контакт между двумя существами. Надежный. Интимный. Связывающий.

— Моя мать тоже была убита, — хрипло прошептал он. — У нас общая боль, малышка Оша.

Я хотела спросить, что он имеет в виду, но он уже заснул.