Ртуть

ГЛАВА 23.

ТИКАЮЩИЕ ЧАСЫ

Я уже встала, приняла ванну, оделась и была готова к разборкам, когда на следующее утро в спальне появились темные врата. Только Фишер не вышел из колышущихся теней. Я подождала минуту, потом еще целую минуту, с раздражением осознавая, что он не придет за мной и рассчитывает, что я просто воспользуюсь проходом сама.

Ублюдок.

Вопреки всему мне удалось заснуть прошлой ночью. Проснулась я в приподнятом настроении, но все изменилось, как только я увидела свое обнаженное тело в зеркале в полный рост у медной ванны. Теперь Фишеру предстояло кое-что объяснить.

Меня совсем не тошнило, когда я прошла через врата и оказалась в морозном, ярком зимнем утре военного лагеря. Воины торопились по своим делам, некоторые стояли у входа в торговую лавку, другие деловито спешили по грязной площади. Фишер стоял в десяти футах от темных врат, прислонившись к деревянному столбу, засунув руки в карманы и склонив голову. Как только я появилась, он оттолкнулся от столба и быстрым шагом направился прочь.

— Эй! — Я быстро зашагала следом за ним. — Эй, придурок! Какого черта? Вернись назад.

Он не остановился. Он даже не замедлился. Я побежала, мое дыхание превратилось в облачко пара, когда я поравнялась с ним.

— Может, объяснишь, что это за хрень? — прорычала я, оттягивая воротник рубашки.

В глазах Фишера мелькнула досада, но он не смотрел на меня.

— Не волнуйся. Это исчезнет. Возможно, — сказал он ровным тоном.

О, так он знал, из-за чего я злюсь? Боги, да он был тот еще тип.

— Я не просила татуировку, Фишер, — прошипела я. — Я определенно не просила, чтобы птица появилась прямо над моей гребаной грудью. Ты должен забрать ее обратно.

Его взгляд был устремлен прямо перед собой.

— Я не могу.

— Чушь собачья, ты можешь. Она появилась из-за чернил на твоем теле. Ты прикоснулся ко мне. Они стекли с твоей кожи на мою. Так что, блядь, я не знаю, пожми мне руку или что-то в этом роде и забери ее обратно!

— Я не буду пожимать тебе руку, — пренебрежительно сказал он.

— Тогда что, черт возьми, я должна с этим делать?

Фишер выглядел так, словно с трудом сдерживался, чтобы не закатить глаза.

— Это татуировка, Оша. Она тебя не убьет. Просто забудь, что она вообще есть.

— Я не хочу! У меня есть планы на собственные татуировки, знаешь ли. Когда я захочу, то добровольно пойду и сделаю их. А эта — прямо посередине моей гребаной груди!

— Даже не знаю, что тебе ответить, — прорычал он. — Не стесняйся, пусть кто-нибудь перекроет ее, если она тебя так сильно расстраивает.

Я остановилась, глядя, как он уходит.

— Я могу это сделать?

— Я бы не стал утруждаться… — Он прочистил горло. — Конечно, можешь. В лагере найдется сколько угодно скучающих воинов с иглой и чернилами.

— Ладно. Тогда ладно. Я набью сверху что-то другое. Послушай, не мог бы ты остановиться на секунду, пожалуйста! Куда ты меня ведешь?

— К лагерному лекарю, — процедил он. — Тебе нужно кое-что принять.

— Что значит, мне нужно кое-что принять?

— Из-за прошлой ночи. Потому что дети между феями и людьми, может, и необычайно редки, но все равно случаются, и…

Я разразилась смехом.

Фишер замер на месте, его глаза расширились.

— Я не претендую на то, чтобы понимать тебя в лучшие времена, но почему тебя это забавляет? — потребовал он.

— Я не могу иметь детей, Фишер. Меня очистили, когда мне было четырнадцать.

Я ожидала увидеть на его лице облегчение. Но вместо этого его лицо побледнело.

— Что, черт возьми, ты мне только что сказала?

Я перестала смеяться.

— Меня очистили. Когда мне было четырнадцать. Они делают это примерно с семьюдесятью процентами девочек в моем округе.

Он подошел и встал очень близко ко мне, склонив голову над моей, раздувая ноздри.

— Что значит… очистили?

— Я имею в виду… стерилизовали, — прошептала я. Я полагала, что он знал об этом прошлой ночью. В противном случае я бы ожидала, что он хотя бы упомянет о контрацепции. Но, судя по его шокированному виду, он не имел ни малейшего понятия. — Третий округ — самый бедный, — сказала я ему. — Советники Мадры по здравоохранению решили, что нам нельзя размножаться, потому что мы не можем содержать даже себя. Эта политика действует уже более ста лет. Семь из каждых десяти младенцев женского пола получают метку, когда их регистрируют в округе. — Я показала ему маленький черный крестик, вытатуированный за моим левым ухом. Метка означала, что мне запрещено размножаться.

Выражение лица Фишера вытянулось. Его глаза стали пустыми.

— Что? Я полагала, что ты сочтешь это хорошей новостью.

Сжав челюсти, он отвернулся, оглядывая горизонт в поисках бог знает чего. Может, он что-то услышал? Какое-то предвестие опасности, которое не уловил мой слабый человеческий слух?

— Фишер. Эй! Что случилось?

Когда он снова повернулся ко мне, его глаза были почти полностью черными.

— Ничего. Совсем ничего. Найди кузницу и приступай к работе. Там уже все подготовлено. Я буду ждать твой отчет к обеду.

Он бросился прочь, ни разу не оглянувшись.

Найти кузницу. Ха. Легче сказать, чем сделать. Мне потребовалось тридцать минут, чтобы найти свое новое рабочее место, и к тому времени, как я это сделала, я уже вспотела, запыхалась и была готова нанести несколько ударов. Фишер забыл упомянуть, что кузница находилась на полпути вверх по склону небольшого холма за военным лагерем, и тропинка, которая вела к ней, была настолько крутой, что местами мне приходилось карабкаться по скале, используя руки.

Когда я пришла, в печи, слава богам, уже потрескивал и шипел огонь, а все мое оборудование из Калиша было разложено на деревянном верстаке. Помещение представляло собой не более чем сарай, но я была благодарна за это. Отсюда, с высоты, я могла видеть весь военный лагерь. И здесь было тихо. Я была одна. Покой и одиночество дадут мне время подумать. Я принялась за работу.

Кингфишер снова спрятал крошечное количество ртути, с которым мне предстояло работать. Я осмотрела всю кузницу, порылась в гниющих деревянных ящиках, полных медных монет, в шкафах и на полках, но ртути нигде не было. Осмотрев все дважды, я остановилась у верстака, стараясь успокоить свой вспыльчивый нрав, и прислушалась. Голос был просто шепотом. Тихим и далеким. Я чуть было не приняла его за дуновение ветерка. Но нет. Наклонив голову и закрыв глаза, я наконец поняла, откуда он доносится — с востока. Она была за пределами кузницы. Выше на горе.

— Черт бы его побрал, — пробормотала я, поднимаясь по крутому склону. Чтобы сделать шаг вверх мне приходилось трижды соскальзывать вниз. На подошвах моих сапог почти не было протектора, а за ночь выпало столько свежего снега, что земля стала коварной. Я приземлилась на колени и дважды съехала с холма на заднице, прежде чем добралась до небольшого каменистого плато в сотне футов над кузницей.

Кэррион ждал меня там. Он сидел у входа в пещеру, с удовольствием ворошил костер и читал книгу.

— Знаешь ли ты, что ивелийские феи — самые молодые из всех домов фей? Между двумя братьями произошел спор, и они откололись, чтобы создать свой собственный двор.

Я сложила руки на груди, встав по другую сторону костра напротив него.

— Не отойдешь? Ты загораживаешь свет, — проворчал он.

— Какого черта ты так спокойно ко всему этому относишься? — возмутилась я. — С тех пор как ты сюда попал, ты просто смирился со всем этим. Ты не знал о существовании фей. И вдруг повсюду появляются огромные воины с заостренными ушами и клыками, и ты просто такой — да, конечно, конечно, феи существуют. Конечно, есть другие миры. Конечно, есть магия, и вампиры, и всевозможные ужасающие, страшные существа, которые хотят меня убить. Все это вполне разумно!

Кэррион опустил книгу, раздраженно фыркнув.

— И кто сказал, что я не знал о феях?

— Что?

— Я знал о феях, Саэрис. Моя бабушка рассказывала мне.

— Да ладно. Будь серьезен. То, что тебе в детстве рассказывали сказки, — это одно. Но никто из нас никогда не верил в эти истории.

— Я верил, — совершенно серьезно сказал Кэррион. Он снова погрузился в книгу. — Ты знакома с моей бабушкой. Ты считаешь ее женщиной, которая в свободное время распространяет фантастические истории и выдумки?

Теперь, когда подумала я об этом, я поняла, что он был прав. Грация Свифт была одной из самых прямолинейных и серьезных женщин, с которыми я когда-либо сталкивалась. Даже более прямолинейной, чем Элрой. Она была инженером и отвечала за то, чтобы новые здания в Третьем округе строились на прочном фундаменте. Если в детстве она читала Кэрриону книги, я бы поставила на то, что это были математические труды, посвященные расчетам устойчивости склонов, а не фантастические истории о вымышленных существах.

— У нее есть такая книга, — сказал он, держа ее в руке, как будто это и была та самая книга. — В ней много картинок. Иллюстраций. Текст местами выцвел, но она знает эту чертову книгу от корки до корки, так что это не имеет значения. Смею предположить, что и я теперь знаю ее наизусть. «Волшебные создания Гиларийских гор» — так она называется. На первой странице есть примечание. В нем говорится: «Никогда не забывай. Монстры лучше всего чувствуют себя в темноте. Запомни все, что ты здесь прочитал. Готовься к войне!!!». — Кэррион поднял вверх средний и указательный пальцы. — Два восклицательных знака. Свифты всегда были очень серьезными людьми. Грация поняла, что избыточная пунктуация означает, что, если эти гиларийские существа когда-нибудь покажутся, ситуация действительно будет очень тяжелой. Мне не разрешали есть десерт, пока я не перечислю хотя бы семь признаков грифона или не объясню в мельчайших подробностях, как убить чистокровного воина фей в полном доспехе.

Что ж, это было неожиданно. Откуда, черт возьми, взялась книга о феях? Мадра давным-давно сожгла всю литературу, в которой хотя бы упоминались феи или магия. Было любопытно узнать, что Кэррион, в некотором смысле, был воспитан в уверенности, что это когда-нибудь случится с ним. Впрочем, сейчас у меня не было времени размышлять об этом.

— Фишер оставил тебя здесь дожидаться меня? — спросила я.

— Можно и так сказать, — ответил Кэррион. — Я крепко спал в своей палатке. И тут появился он, черная туча с дерьмовым настроением, и стал рычать на меня, чтобы я вставал. Солнце еще даже не взошло, а он продолжал ворчать, что я лентяй. Он назвал меня пустой тратой кислорода. Что это вообще значит?

Я проигнорировала его, протягивая руку.

— Мне это нужно. То, что он дал тебе.

Кэррион скорчил кислую мину и полез в карман. Он вытащил ту самую маленькую деревянную коробочку, в которую Кингфишер в прошлый раз спрятал ртуть, и протянул ее мне.

— Наш великодушный похититель настоятельно рекомендовал мне не открывать ее. Я бы принципиально ослушался его, как только он ушел, но у меня закололо руку, когда я взял шкатулку, и я решил, что, может быть, хоть в этот раз я его послушаюсь.

Что бы случилось с Кэррионом, если бы он открыл шкатулку? Ртуть была в инертном состоянии, твердая и спящая, но оставался шанс, что Кэррион случайно активировал ее. Почему нет? Если я смогла это сделать, значит, есть шанс, что и ему удалось бы. Я понятия не имела, почему родилась с даром обращаться со ртутью. Возможно, это был скрытый дар, который еще не проявился в Кэррионе. Его руку покалывало, когда он держал коробку. Возможно, это что-то значило.

— Чем ты занят прямо сейчас? — спросила я его.

— Кроме того, что ворошу огонь палкой и читаю книгу? — спросил он, снова взяв ее в руки. — Ничем. Почему ты спрашиваешь?

— Хочешь поджечь что-нибудь гораздо более интересное?

Он с размаху захлопнул книгу.

— Конечно, да.

Магниевый порошок, соль мелкого помола, дистиллированная вода.

Висмут, медь, сурьма.

Медный купорос, мел, свинец.

Результат: Реакции нет.

Еще три эксперимента и еще три неудачи. Мало того, что я никогда раньше даже не слышала о сурьме, не говоря уже о работе с ней, оказалось, что мелкий белый порошок — сильнейший раздражитель кожи. Он вспыхивал, как только касался ртути, а от его паров нас так тошнило, что и я, и Кэррион выбегали и блевали на снег.

К середине дня мы пришли в себя и набрались храбрости, чтобы рискнуть пообедать. Кэррион спустился в лагерь, пока я занималась очисткой, и вернулся как раз в тот момент, когда пошел снег, с кучей закусок и кувшином, полным воды.

Мы сидели снаружи и ели. Холодные куски мяса. Кусочки сыра. Небольшой контейнер с орехами. Хлеб и горсть крошечных соленых рыбок, которые были очень вкусными.

— Стараешься изо всех сил?

Я чуть не подавилась, когда Кингфишер подкрался к нам сзади. Как только я увидела его, в моей предательской голове всплыли события прошлой ночи — ощущение его рук и губ на моем теле, миллион греховных вещей, которые он делал своим языком. Он взглянул на меня, потом прищурился и перевел взгляд на лагерь, словно тоже вспоминая меня в разных сомнительных позах. Потом я заметила его кровоточащую губу, синяк на челюсти и тот факт, что его рубашка была забрызгана красной кровью, а не черной, и мои мысли унеслись в другом направлении.

— Что с тобой случилось? Почему у тебя идет кровь?

— Тренировка, — сухо сказал он. — Не меняй тему. Почему ты не работаешь?

Внезапно меня перестало волновать, что он ранен. На самом деле мне даже самой захотелось причинить ему боль.

— Поскольку мы не рабы, мы сделали перерыв, чтобы поесть. Смотри, две тарелки и все такое, — сказала я, показывая ему, что на самом деле ем сама, а не делюсь с Кэррионом. Не думаю, что это сделало его более счастливым. — И вообще, — сказала я. — Я уже сделала все, что могла за этот день.

— Как прошло?

Я выгнула бровь.

— А ты как думаешь?

Он ничего не ответил.

— У меня есть вопрос, — сказала я ему. — Еще в Калише ты спрятал от меня ртуть в той маленькой коробочке на полке. Сегодня ты отдал ее Кэрриону и заставил его ждать меня на середине, проклятой богами горы. Почему ты продолжаешь прятать ее от меня? Почему не можешь просто оставить на видном месте? Ну, знаешь, чтобы ее легко было найти? Может быть, если бы я не тратила столько времени на поиски, то успела бы провести больше опытов.

Под глазами Фишера залегли тени. Он выглядел усталым.

— Прости меня за то, что я сделал этот день немного интереснее для тебя. Тебе полезно совершенствоваться в поиске ртути. Никогда не знаешь, когда может понадобиться обнаруживать крошечные количества на больших расстояниях.

— Это раздражает.

— Ну, теперь ты ее нашла. Ты планируешь еще что-то делать во второй половине дня?

Я раздраженно ответила:

— Нет. Мне нужно очистить серебро.

Фишер с сомнением посмотрела на Кэрриона.

— Ты что-нибудь знаешь об очистке серебра?

— Ни черта, — ответил он. — Я больше занимаюсь логистикой.

— Что это значит?

— Я очень хорош в перемещении вещей из одного места в другое.

— Для этого у нас полно других ослов. Тебе следует пойти и найти себе какое-нибудь полезное занятие, — огрызнулся он.

— Он помогает мне! — Я встала, вытирая одну руку о штаны и передавая небольшую миску с орехами Кэрриону, который взял ее и бросил один орешек в рот, одарив Фишера язвительной улыбкой. Фишер никак не отреагировал. Не лично. Над костром, который мы развели, чтобы согреться во время еды, взметнулась волна черного дыма и ударила Кэрриона прямо в грудь. Это был не сильный удар. Это было равносильно сильному дуновению ветра, но из-за него миска с орехами выпала из рук Кэрриона, и ее содержимое рассыпалось по земле.

Ну и ребенок.

— Найди Рена. Попроси у него работу, или я сам найду ее для тебя, — сказал Фишер. — Полагаю, чистка уборных тебя не привлекает, поскольку ты не владеешь магией и тебе придется делать это вручную?

Улыбка Кэрриона погасла.

— Ты сегодня чертовски жалок. Тебе действительно стоит перепихнуться. Это улучшит твое настроение. Скажи ему, солнышко.

Я поперхнулась. Громко. Кэррион не смог бы посоветовать ничего более неудачного, даже если бы попытался. Я стучала по груди, пытаясь отдышаться, а Фишер все это время просто смотрел на меня. Он не проявлял никаких эмоций. Вообще никаких. Лишь зыбкий блеск в радужной оболочке указывал на то, что внутри он не так спокоен, как снаружи. Его глаза, казалось, излучали свет, когда он в конце концов бросил на Кэрриона презрительный взгляд.

— Не называй ее солнышком, — приказал он.

— Почему?

Если в планы Кэрриона входило подразнить медведя, то он, черт возьми, точно знал, как это сделать. Но Кингфишер никак не отреагировал на дразнящий тон его вопроса. Он лишь слегка наклонил голову, раздувая ноздри, и ответил низким хриплым голосом.

— Потому что она — лунный свет. Туман, окутывающий горы. Электричество в воздухе перед грозой. Дым, который стелется над полем боя перед началом сражения. Ты понятия не имеешь, кто она такая. Кем она может стать. Ты должен называть ее Величеством.

Мое лицо вспыхнуло. Жар расцвел в центре груди, превратив мои внутренности в пепел. Я ожидала от него колкости по поводу предложения Кэрриона с кем-то переспать, а не… этого. Что это вообще было? Кэррион поник под тяжестью тихого гнева, кипевшего в глазах Кингфишера, и его плохо скрываемая ухмылка сползла с лица.

Я и раньше попадала в неловкие ситуации, но эта была самой неловкой из всех, в которых я оказывалась. Я прочистила горло, напоминая им обоим, что я все еще здесь.

— Тебе что-то нужно, Фишер? Или мы можем вернуться к работе? — спросила я.

Его выражение лица было бесстрастным, когда он перевел взгляд на меня.

— На сегодня вы закончили. Я пошлю кого-нибудь другого очищать серебро. В лагере полно других кузнецов, которые могут выполнять такую работу. К сожалению, мне нужно кое-что еще от тебя, Оша.