Ртуть

ГЛАВА 29.

БАЛЛАДА О ВРАТАХ АДЖУНА

В кузнице было жарче, чем в пятом круге геенны огненной. Пот стекал по моей спине, пропитывая рубашку. Штаны прилипли к ногам, но мокрая одежда была небольшой платой за прогресс, а у меня, кажется, впервые что-то получалось.

Меч Дании был выплавлен идеально. Ртуть совсем не смеялась надо мной, пока я работала. Она не отделялась от стали и не отказывалась соединяться вновь. В кои-то веки она была молчаливой и готовой к сотрудничеству. Но ее внимание привлекла ответственность, возложенная на мои плечи. Ей было любопытно. Она хотела увидеть, какой меч я выкую из нее и смогу ли выполнить свою часть сделки.

Я много лет мечтала создать нечто подобное. Еще в Зилварене у меня было столько эскизов, набросков, которые я так и не смогла воплотить в жизнь из-за нехватки материалов. Если ртуть хотела снова стать оружием, привлекающим внимание людей, то я не собиралась ее разочаровывать. Однако кое с чем мне могла понадобиться помощь. С чем у меня было мало опыта.

Солнце уже садилось, когда я вышла из кузницы в поисках Лоррета. Он сидел на камне у костра и метал кинжал в ствол мертвого дерева, уже преданного забвению. Кэррион что-то готовил в котелке на огне, его рот был сжат в ровную линию. Он увидел меня и, нахмурившись, указал на Лоррета.

— Все эти ублюдки — обманщики.

Лоррет от души рассмеялся и протянул руку. Кинжал, который он только что всадил в ствол дерева, освободился и вернулся назад, рукоятью прямо в его ладонь.

— А ты неудачник, — сказал он.

— Он только что отобрал у меня одиннадцать читов. Это половина моих денег.

— Ты даже не можешь потратить их здесь, Кэррион, — напомнила я ему.

— Дело не в этом. Дело в чертовом обмане. У нас было джентльменское пари. Мы должны были попытаться попасть в цель столько раз подряд, сколько сможем. Побеждал тот, у кого будет самая длинная серия.

— И? Как он тебя обманул? — Я старалась не улыбаться.

— И я поступил благородно, пропустив его вперед.

— И?

— И он ни разу не промахнулся! Я спросил его, играл ли он в эту игру раньше, и он ответил, что нет, — обвинительным тоном прорычал Кэррион.

— Я не играл раньше. — Лоррет взмахнул запястьем, и кинжал вылетел из его ладони, рассекая воздух со страшной скоростью. Рукоятка кинжала задрожала, когда лезвие вонзилось в ствол дерева. — Когда я бросаю эту штуку, это не игра. Обычно я бросаю его в голову вампира. В таких условиях лучше не промахиваться.

Щеки Кэрриона покраснели от досады.

— И как, блядь, я должен был его победить, если он что-то вроде машины для убийств?

Я фыркнула.

— Сколько раз он попал в дерево? — Спрашивать об этом было жестоко, но увидеть Кэрриона уязвленным было такой редкостью, что, черт возьми, я собиралась извлечь из этого максимум.

— Не знаю, — огрызнулся он. — Больше пятидесяти.

— Двести семнадцать, — сказал Лоррет. Нож выскочил из ствола, вернулся в руку Лоррета, и он снова метнул его — все одним плавным движением. — Двести восемнадцать. — Он снова повторил процесс, на этот раз даже не глядя на дерево. — Двести девятнадцать.

— Ладно, ладно, можешь остановиться. Все равно я уже готовлю эту проклятую богами еду.

— И это то, на что ты поспорил? — спросила я Лоррета. — Что он будет готовить?

Воин пожал плечами. Когда он ухмыльнулся, в сгущающихся сумерках стали видны кончики его клыков.

— Я был голоден.

— Обманщик, — снова пробормотал Кэррион, помешивая содержимое котелка, кипевшего на огне.

— Он тебя не обманывал, — сказала я ему. — Он дал тебе попробовать твое собственное лекарство. Сколько таких несправедливых, заведомо проигрышных сделок ты позволил заключить Хейдену?

— Я не виноват, что твой брат слишком самоуверен, когда дело касается карточных игр, Саэрис.

— А как ты бы оценил свой уровень самоуверенности, когда перед тобой стоит семифутовый воин с многолетним опытом убийств всяких тварей за плечами, а ты решил, что превзойдешь его в обращении с ножом?

— Да пошли вы оба, — проворчал Кэррион, скривившись. — Если бы я начал первым, мы бы сейчас не разговаривали. Я бы до сих пор метал нож в это гребаное дерево.

На этот раз, когда рукоять кинжала оказалась в руке Лоррета, он перевернул оружие и взял его за лезвие, протягивая Кэрриону с порочным блеском в глазах.

— Конечно, человек. Давай.

Кэррион покраснел еще больше.

— Ну, теперь уже слишком поздно. Я ведь проиграл, не так ли? Нет смысла.

Лоррет покачал головой.

— Обиженный неудачник.

— Самый обиженный, — согласилась я.

— Тьфу! Может, мы просто съедим то, что я приготовил, и вы оба закроете рты?

— У меня нет времени на еду. Я пришла сюда только для того, чтобы спросить кое о чем Лоррета.

Воин повернулся на своем камне и внимательно посмотрел на меня.

— Спрашивай.

— У тебя есть опыт в резьбе по дереву? Ну, ты можешь вырезать кое-что?

— Так уж получилось, что есть.

— Будь точнее в своих вопросах, солнышко. Он, вероятно, занимается резьбой по дереву каждую свободную минуту своей жизни. Возможно, он выигрывает соревнования по вырезанию.

Я закатила глаза.

— Я не пытаюсь выиграть у него спор, Кэррион. Мне нужно, чтобы он хорошо умел это делать.

В наступающей ночи раздался раскатистый смех Лоррета.

— В таком случае да. Я не просто хорош. Я чертовски хорош.

Часы пролетали незаметно. Как только я обработала кусок металла, только что отлитый из осколков меча Дании, я раскалила его, затем охладила и расплющила. Когда новый меч приобрел нужную форму, я взяла молоток и начала ковать. Снова нагрела. Как только металл раскалился до бела, охладила его. Била по нему молотом. Придавала форму. Снова и снова. Не один раз. Тысячу раз. Еще и еще.

Вечер сменился ночью. Облака рассеялись, появились звезды, а я продолжала работать. Мои руки были тяжелыми, как свинец, мышцы спины ныли каждый раз, когда я поднимала молот, но я каким-то образом знала, что он еще не готов. Именно тогда, когда я думала, что закончила и металл достаточно закалился, что-то глубоко внутри меня сказало:

— Еще раз, Саэрис Фейн.

Около часа ночи Лоррет принес волчью голову, которую он вырезал из тиса. Это была впечатляющая работа, очень детальная, с идеальными пропорциями. Как я и надеялась, рычащий зверь был поразительно похож на татуировку Фишера, а также волка, выбитого на доспехах членов Лупо Проэлии.

Я рассказала воину о том, как сделать форму для отливки, и он безропотно выполнил все указания, хотя для этого ему пришлось рыть яму в мерзлой земле, пока он не нашел глину, а затем голыми руками смешивать эту глину с кучей лошадиного дерьма. Он с удовольствием вдавливал в глину вырезанную им голову волка и терпеливо сидел у печи для обжига, пока небольшой огонь, который он развел внутри, медленно высушивал форму, чтобы она не треснула.

Около четырех, когда я уже начала бредить от жары и усталости, Кэррион объявил, что идет спать. Вместо того чтобы спуститься в лагерь и найти свою палатку, он растянулся на полу на другой стороне кузницы, у двери, где было немного прохладнее, свернул плащ, сунул его под голову и быстро отключился.

— Пора и тебе отдохнуть, Оша.

Этот голос. Живые Боги. Я вздрогнула, услышав его в своей голове, хотя и ждала его.

— Не раньше, чем закончу, — ответила я. — Уже почти готово.

Фишер был близко. Я необъяснимо ощущала его присутствие рядом. Бросив быстрый взгляд в сторону входа в кузницу, мне показалось, что я могу различить его силуэт, сливающийся с тенями, которые плясали и прыгали вокруг огня.

— Как давно ты здесь? — Спросила я.

— Всего несколько часов, — ответил он.

— Почему ты не зашел?

Наступила долгая пауза. А потом он сказал:

— Я не знал, хочешь ли ты этого.

— Заходи внутрь, Кингфишер, на улице холодно.

— Я приду. Скоро. Я посижу здесь еще немного, я думаю.

Я не отреагировала, когда он вошел позже. Он сел в кресло у окна, лунный свет струился по его волосам, тени играли на его руках и лице, пока он наблюдал за моей работой. Они с Лорретом тихо разговаривали, а я стучала молотом. Они оба были рядом, помогая мне отливать сталь для рукояти в виде головы волка. Фишер присвистнул, когда мы раскололи форму и он увидел, что вырезал Лоррет. Мы обменялись лишь несколькими словами. Когда я прикрепила широкое скошенное лезвие к рукояти и поперечной гарде, а затем обмотала рукоять блестящим черно-золотым шнуром, в воздухе повисло напряжение.

Наконец, все готово.

Я чуть не рухнула на месте.

Меч был прекрасен. Несомненно. Помимо впечатляющего навершия в виде волчьей головы, рукоять украшали лозы, обвивавшие рукоять и гарду, которые мне удалось выковать самостоятельно, без помощи Лоррета. По лезвию пробегала волна ряби, образовавшаяся благодаря тому, что его сгибали бесчисленное количество раз. Последний час я потратила на то, чтобы выгравировать слова в самом центре клинка. Слова, которые, как я надеялась, послужат хорошим предзнаменованием как для оружия, так и для воина, который его носит, и плохим — для тех, кто окажется на его острие.

Праведными руками — избавление от неправедных мертвецов.

— Невероятно, — произнес Фишер на одном дыхании. Его глаза встретились с моими, в них отражалось изумление.

— Можно мне подержать его? — с надеждой спросил Лоррет.

— Давай.

Он поднял его, в его глазах светилось благоговение. Необъяснимо, но у меня перехватило горло при виде того, как он держал меч. Он провел пальцем по лезвию, едва коснувшись кончиками пальцев, и с шипением отдернул руку.

— Боги, стоит только взглянуть на эту чертову штуку, и она режет. — Он сунул указательный палец в рот и пососал его.

Впервые с тех пор, как мы покинули военный штаб, ртуть заговорила, и ее голос больше не дрожал. Это был один голос, сильный и четкий.

Пришло время. Спой нам нашу песню.

Снаружи небо озарилось вспышками зеленого и розового света.

При виде этого у меня перехватило дыхание.

— Что это?

— Полярное сияние, — тихо ответил Фишер. — Благословение.

— Святые угодники. — Лоррет опустился на колени в снег и уставился в небо, широко раскрыв рот. — Это… прекрасно. Полярное сияние не видели… уже…

— Более тысячи лет, — сказал Фишер. — Это длится всю ночь. Я собирался сказать вам обоим, чтобы вы посмотрели, но у меня было предчувствие, что оно все еще будет здесь, когда вы закончите.

Глаза Лоррета ярко блестели, когда он наблюдал, как зеленые переливы сменяются красными и розовыми, расходясь широкими волнами по горизонту. Воин еле сдерживал слезы, и, признаться, я и сама была близка к этому. Я была опустошена. Вымотана. Но у меня все еще хватало сил стоять и смотреть на небо, зная, что я стала свидетелем чего-то редкого и удивительного.

Меч лежал на коленях Лоррета. Он положил руку на рукоять и, все еще пребывая в полном благоговении перед красотой, озаряющей небеса, начал петь.

Всем тем, кто слушает

Или кому еще не рассказали,

О том дне, когда последний дракон

Проснулся и восстал из мертвых.

О молодом воине, который пришел,

Окутанный тенями и кровью,

Чтобы победить мерзкую тварь

И спасти тех, кого мог.

О Кингфишере

И волках у него за спиной,

Которые с воем пришли в ночи,

Все вместе, стаей.

Мороз благословил то утро.

Воины встретили свою судьбу.

Так начинается наша песня,

Баллада о Вратах Аджуна.

Фишер, стоявший рядом со мной, напрягся. Мышцы на его челюсти сжались. Он опустил голову, больше не обращая внимания на полярное сияние, его глаза пристально изучали заснеженную землю под ногами, пока мощный голос Лоррета переходил от куплета к куплету.

Еще в таверне Лоррет говорил, что когда-то был посредственным певцом. Сейчас его голос звучал иначе. Он был полон дыма и боли. Казалось, сам воздух плакал, когда он пел. Баллада то затихала, то воспаряла ввысь, рассказывая трагическую историю о невозможных шансах и героическом самопожертвовании, почти в каждой строчке воздавая дань уважения Кингфишеру. Мужчина рядом со мной не пошевелил ни единым мускулом, но ему это было ненавистно. Его ноздри раздувались, руки дрожали, но песня все равно продолжалась.

И вот дракон зашевелился,

Старый Омнамшакри,

Наблюдая за миром

Чернильно-черными, безумными глазами.

Создания ночи

Пообещали ему смерть и разложение.

Что он будет пировать своими врагами

И плотью, содранной с них.

Тогда он восстал

И присоединился к ним в войне,

Против фей, защищавших

Священный, благословенный металл.

С блестящей острой чешуей

Золотой и красной,

Дракон согласился,

И, обратившись, он насытился.

Феи в своих башнях

Стояли насмерть.

Сражались гордо.

Но вскоре они бежали,

Громко крича от страха.

Темные крылья отбросили тень на горы

И заслонили солнце.

А безумный старый Шакри,

Смотрел, как они бегут.

Только волки остались на вершине

С клинками в руках.

Дракон видел их приближение,

И знал, где они будут.

И вот он встретил их,

И там они столкнулись.

И Старый Безумный Шакри

Покрыл гору пеплом.

Его огонь потек реками.

Он растопил снег.

Не было спасения

От раскаленного потока.

Оскалив зубы и капая слюной,

Дракон поймал фей в ловушку,

Жестоко насмехаясь

Над воинами, которых он убивал.

Но волки устояли на ногах,

Все смелые и отважные,

Полные решимости отправить

Старого Шакри в могилу.

Тогда зазвучала песня,

Так, чтобы все могли услышать.

Древний боевой клич, который

Укрепил дух тех, кто был рядом.

Волки бросились в атаку.

И во главе волны

Шел гордый Кингфишер

С Нимерелем в руке.

Дракон увидел его мужество

И пришел в ярость,

Подобной которой не видели

Более ста лет.

Но Кингфишер сохранил свой дух

И поднял свой меч,

И волки показали свою храбрость

Дракону и орде.

В ушах их зазвенел

Призыв Кингфишера.

Что те, кто стоял с ним рядом,

Могут пасть, но не умереть.

Ибо жертва их была велика,

И цена ее была высока.

Но те, кого они спасли,

Навсегда запомнят погибших.

Они бросились на великого дракона,

Последнего из его рода.

Они сделали это ради Аджуна,

Не ради славы, не ради имени.

Дракон знал свою силу.

Он начал торжествовать,

Но король увидел свой шанс и

Вогнал сталь ему в горло.

Дракон задрожал

И начал задыхаться,

Его злобная пасть

Наполнилась черным дымом.

Он бился и ревел,

Старый Омнамшакри,

Но жнец заявил права на него,

И он, покорившись, умер.

Аджун был в безопасности.

Орда покинула врата.

Так закончилась баллада

О короле и его восьми волках.

Когда песня наконец закончилась, Лоррет тяжело дышал, в его глазах отражались звезды, и он наблюдал за танцем огней в небе.

— Это чертовски возмутительно, что он еще и петь умеет. — Кэррион проснулся и стоял справа от меня, сложив руки на груди и злобно глядя на Лоррета. — Это было мило. Дерьмово, но приятно.

Фишер переместил свой вес, немного выпрямившись и подняв голову.

— Как думаешь, этого будет достаточно?

— Не знаю. Полагаю, нам нужно позвать Данию. — Я знала, что в какой-то момент ее придется привести в кузницу. После всего, чего мы добились, и всего, что мы сделали, я не была в восторге от перспективы, что она придет сюда и испортит этот особенный момент, но…

— Мы приняли решение.

Фишер выпрямился. Лоррет тоже. Неужели они оба только что услышали голос ртути? Фишер, должно быть, услышал ее благодаря ртути в своем теле, но Лоррет не должен был слышать.

— Почему вы все выглядите так, словно коллективно обделались? — потребовал ответа Кэррион.

— Мы принимаем песню как дань уважения. Сделка свершилась. Согласие достигнуто.

— Но… ты сказала, что проверишь кровь того, кто будет владеть тобой! — Мое сердце замерло в груди. — Дания…

— Мы договорились, — нараспев произнесла ртуть, — кто первый прольет кровь на наш клинок.

— Но…

Лоррет вскочил на ноги. Он держал меч так, словно это была змея, отпрянувшая назад, чтобы нанести ему удар.

— Черт. Я идиот! Прости меня! — закричал он. — Вот! Возьми его! — Он протянул меч Фишеру, но в глазах другого мужчины мелькнула искра восхищения.

— Нет, черт возьми. Я не прикоснусь к этой штуке. На нем написано твое имя.

— Может, кто-нибудь объяснит мне, что, черт возьми, происходит? — Предельно вежливый тон Кэрриона обещал насилие, если кто-нибудь не ответит, причем быстро.

— Достаточно только взглянуть на эту чертову штуку, и она режет, — прошептала я. Эти слова произнес Лоррет сразу после того, как провел пальцами по мечу и порезался о него. Он был первым, кто пролил кровь на только что выкованном оружии. Меч принял его кровь.

Лицо Лоррета стало белым.

— Я не хотел, — сказал он. — Клянусь, я доволен своими кинжалами. Я не хотел присваивать меч Дании.

— Не меч Дании, — прошипела ртуть. — Мы перекованы. Новые в этом месте. Ты не владеешь нами, Лоррет из Сломанных Шпилей. Мы владеем тобой.

— Это будет весело, — сказал Фишер. Но ему было не до смеха.

Не смеялся и Лоррет.

— Дания сойдет с ума.

— Ей придется смириться с этим. У нее нет выбора. Ты был членом Лупо Проэлии без божественного меча четыреста лет. Теперь настала ее очередь.

Сомнение сквозило в каждой черте лица Лоррета, но его ладонь все равно властно сомкнулась на рукояти меча. В его руке он выглядел правильно. Насколько я могла судить, это был его меч.

— Ты заслужил его, Лоррет. Ты вырезал волка для рукояти. Ты помогал отливать его. И именно твоя песня скрепила сделку со ртутью.

На лице Лоррета мелькнуло замешательство. Кингфишер и Кэррион выглядели не менее ошеломленными моими словами.

— Моя песня? — сказал Лоррет. — Что значит — моя песня?

— Песню, которую ты только что спел. О Вратах Аджуна? О драконе, Омнамшакри? О том, как Фишер вонзил меч в горло дракона? Ничего… не напоминает?

Фишер, Лоррет и Кэррион посмотрели на меня как на сумасшедшую.

— Я всегда хотел написать песню о Вратах Аджуна, но так и не собрался, — сказал Лоррет.

— Не смей, — прорычал Фишер. — Это в прошлом. Оставь его там, где ему место.

— Теперь она наша, — прошептала ртуть. — Наша песня. Наша песня.

На этот раз остальные не услышали ее.

— Так вот что ты имела в виду? Что ты возьмешь ее, и она исчезнет? Что никто не вспомнит о ней?

— Теперь она наша, — повторила ртуть.

— Наша.

— Наша.

— Наша.

Было жаль, что мир лишился песни Лоррета, а память о ней исчезла. В какой-то мере она тронула меня. Она многое объясняла.

— Почему я до сих пор помню ее? — Спросила я.

— Мы помним, значит, и алхимик помнит.

Хм… Я не знала, как к этому относиться. Быть единственным живым человеком, который помнит балладу, написанную Лорретом о Фишере, казалось мне святотатством. Сколько еще вещей я должна буду помнить, о которых все остальные забудут, чтобы изготовить все эти реликвии? Я знала, что на горизонте маячат новые сделки. Тысячи. Мелкие сделки, которые нужно будет заключить. Как, черт возьми, я смогу ориентироваться в этом и не вляпаться в какое-то дерьмо? От одной мысли об этом меня прошиб холодный пот. Я отбросила свои опасения, решив подумать о них позже.

— Итак? Ты позволишь этому мечу направлять магию? — Спросила я.

Я ждала ответа от ртути. Технически, не имело значения, что меч не способен использовать магию. Я сделала эту чертову штуку, что впечатлило даже меня, и шансы на то, что мне удастся уговорить ртуть соединиться с кольцами и стать реликвиями, были не велики. Если бы мне это удалось, я бы выполнила условия сделки с Фишером. Но оставался еще вопрос моей гордости. Я хотела знать, чего я способна достичь здесь, работая с таким увлекательным, неподатливым материалом. Я бы не смогла жить дальше, не зная этого…

— Возьми меня обеими руками и дай мне имя, Лоррет из Сломанных Шпилей, — сказала ртуть.

Лоррет выглядел несколько озадаченным.

— Я? — произнес он вслух.

— Это твоя привилегия.

Воин в замешательстве посмотрел на меня. Очевидно, кузнец, выковавший клинок, имел право дать ему имя как в Ивелии, так и в Зилварене. Лоррет выглядел виноватым. Я же не испытывала никаких сомнений. Без Лоррета клинок не был бы цельным и завершенным.

— Давай, — сказала я ему. — Ты слышал ее. Дай ему имя.

На лице воина отразилась решимость. Он все еще колебался, но, положив обе руки на рукоять, поднял клинок над головой и произнес ясным, громким голосом.

— Я нарекаю тебя Авизиет. Неспетая песня. Заря искупления. — В тот момент, когда он закончил говорить, по лезвию меча пробежало голубое пламя, высекая на металле руны, которые я выгравировала на нем. А затем из Авизиета вырвался яркий белый свет. Ослепительный и мощный, он взметнулся прямо в воздух — столб энергии, превративший ночь в день. Даже земля под нашими ногами задрожала.

Фишер издал удивленный возглас, его лицо озарилось радостью, пока он пораженно смотрел на луч света, устремившийся в небо.

— Дыхание ангела, брат! — прокричал он. — Чертово дыхание ангела!