Ртуть

ГЛАВА 33.

КРОВЬ В БЛАГОДАРНОСТЬ

— Не могу поверить, что мы просто позволили забрать ее. — Лоррет расхаживал взад-вперед перед столом с картами, сжимая руки в кулаки. Каждый раз, когда он поворачивался, он задевал что-то ножнами Авизиета, явно не привыкший носить оружие. — Мы должны были, черт возьми, что-то предпринять!

— Например? — Я никогда раньше не видела Рена таким подавленным. Он сидел во главе стола и грыз ноготь большого пальца. С тех пор как мы вернулись сюда, окоченевшие и промокшие до нитки, генерал разработал несколько планов, разговаривая вслух сам с собой, но каждый раз спотыкался на чем-то и начинал все сначала. Теперь же казалось, что он официально сдался.

Фишер не произнес ни слова с тех пор, как вошел внутрь и уселся на стул напротив. Он просто смотрел на меня, море зелени и серебра, застывшее на моем лице. Быть объектом такого пристального внимания поначалу смущало, но за прошедший час я привыкла к этому и стала смотреть на него в ответ, мысленно подталкивая его, пытаясь уговорить сказать что-нибудь.

— Ну же. Поговори со мной. Скажи что-нибудь. Что угодно, — тихо просила я. — Ты не можешь просто закрыться. — Но по-прежнему ни слова. Очевидно, он считал, что просто застыть — вполне приемлемый способ справиться с ситуацией.

— Должен же быть какой-то выход. — Лоррет со злостью пнул кучу дров, сложенных у камина. Один из кусков раскололся на части. Не обращая внимания на беспорядок, который он устроил, он развернулся и, ударив Авизиетом по голени Рена, помчался к выходу. Прямо перед тем, как выскочить из палатки, он снова развернулся и бросился обратно. — Фишер, в библиотеке Калиша тысячи текстов. В одном из них должно быть что-то об этом. Твой отец десятилетиями изучал проклятие крови. Наверняка он что-то выяснил. Как очистить кровь раба. Как уничтожить чары, связывающие хозяина и раба, до того, как начнется обращение.

Фишер нахмурил брови. Он смотрел на меня еще пристальнее.

— Фишер? — проворчал Лоррет.

— Он тебя не слышит, — устало сказал Рен. Он сжал переносицу и откинулся на стуле. — Дайте ему немного времени. Он думает.

— В Калише может быть информация об этом? — Спросила я. Но Фишер, казалось, не слышал меня. Вот дерьмо. Если он не собирался отвечать мне, то остальным придется ввести меня в курс дела, потому что мой мозг был готов взорваться.

— Почему укус Малкольма так отличается от укусов других вампиров? — спросила я, требовательно глядя на Рена, словно провоцируя отмахнуться от вопроса. К счастью, он ответил.

— Малкольм был первым пострадавшим от проклятия крови. Самым первым. Когда Рюрик Дайант, последний ивелийский король, нашел лекарство, Малкольм был одним из немногих, кто решил остаться вампиром. На протяжении веков остальные, принявшие проклятие, планомерно уничтожались, пока не остался только Малкольм. Ходили слухи, что Малкольм каким-то образом поглотил их силу. Ему тысячи лет, он бессмертен и не стареет. С каждым годом он становится все сильнее и сильнее. Его яд обладает невообразимой силой. Когда один из его лордов кусает жертву, он может питаться, не убивая. Если они кусают одного и того же человека несколько раз, в конце концов он становится очарованным…

— Вот. Это слово. Что это значит?

— Жертва привязывается к вампиру, который ее укусил, — сказал Лоррет, вступая в разговор. — Ее жизненной целью становится удовлетворение его потребностей. Она будет служить ему едой и исполнять все желания своего хозяина, не задумываясь о себе. Неизбежно хозяевам становится скучно, они осушают их, и тогда рабы умирают. Через три дня они обращаются, и становятся теми, кого ты видела на реке.

— Но Эверлейн… — Я больше ничего не могла сказать. От одной мысли о том, как этот ублюдок впивается зубами в ее шею, мне хотелось блевать.

— Малкольму достаточно укусить один раз, чтобы создать раба. Эверлейн теперь полностью под его контролем. Даже если бы мы ворвались в Аммонтрайет и сумели освободить ее, она бы не ушла. Она бы сражалась с нами, чтобы угодить своему хозяину. А чуть меньше чем через пятьдесят шесть часов она умрет.

— Не говори так! Мы не можем знать этого наверняка. Он может решить не осушать ее. Может, он просто использует ее как разменную монету для…

— Яд Малкольма смертелен, Саэрис. Достаточно одной капли. Теперь ему не нужно осушать ее, чтобы убить. Дело сделано. Перед Эверлейн лежат только два возможных пути. Если Малкольм позволит ей выпить его крови, и она действительно это сделает, то она обратится и станет кем-то вроде лордов Малкольма. Если же она откажется пить кровь Малкольма, или он откажет ей в этом, то она умрет и вернется вампиром.

Эти слова как-то проникли в Фишера. Задели что-то глубоко внутри и разрушили стену, за которой он пытался спрятаться. Он встал из-за стола, резко вдохнул и провел руками по волосам.

— С возвращением, — прошептал Рен.

Фишер собирался что-то сказать, но тут пола палатки отлетела в сторону, и вошла Дания, все еще одетая в свои доспехи, оставшиеся после сражения. Ее глаза пылали гневом. Она зарычала, оскалив зубы, и бросилась через палатку прямо на Лоррета.

— Дания… — попытался остановить ее Рен. Но было уже поздно. Женщина-воин занесла кулак и ударила Лоррета в лицо. Он видел, что она приближается. Он выпрямился и сложил руки на груди, но не сделал ничего, чтобы помешать ей. От ее удара у него из носа хлынула кровь.

— Ублюдок! Отдай его мне. Отдай мне мой гребаный меч!

— Это больше не твой меч, Дания, — сказал Фишер.

— Черта с два. Я владела этим оружием триста тринадцать лет! Я заслуживаю его!

— Твой отец передал его тебе, — сухо поправил Фишер. — Меч, который ты когда-то носила, был разрушен и отлит заново. Этот клинок — новый. Он выбрал Лоррета.

— Он мой, — прорычала Дания. Мы все видели, как она бросилась к Авизиету. Я не могла удержать ее от столь опрометчивого поступка, но Фишер, Рен и Лоррет могли. И никто из них этого не сделал. Некоторые уроки приходится усваивать на собственном горьком опыте. Меч, который она считала своим, уже замолчал, когда был отдан ей. В нем не осталось даже отголоска магии. Возможно, она слышала рассказы о том, что случится с человеком, если он прикоснется к божественному мечу, который ему не принадлежит, но ее самоуверенность была такой безграничной, что она действительно верила, что оружие, висевшее у бедра Лоррета, ее собственность. Он позволил ей взять его. Как только ее ладонь сомкнулась вокруг рукояти, она издала пронзительный крик, и ее рука взорвалась облаком красного. Ударная волна ослепительно-белого света вырвалась из рукояти Авизиета, и Данию швырнуло через весь штаб. Она рухнула на стул, мгновенно превратив его в щепки.

— Святые гребаные боги, — произнес Рен. — Она осталась без руки.

— Может, теперь она перестанет бить людей по лицу. — В голосе Фишера не было ни капли сочувствия. Он подошел и встал над Данией, его глаза сверкали и были холодными как лед. Тем временем Дания очнулась от явного обморока и поняла, что случилось с ее рукой. С ее боевой рукой. Я приготовилась к новому крику, но вместо этого она захлебнулась рыданием.

— О, боги! Нет. Нет, нет, нет!

— Есть шанс, что это можно исправить. Если я отправлю тебя в Калиш и тебя осмотрит целительница, ты перестанешь нести всякую чушь и успокоишься, мать твою? — сердито спросил Фишер.

Дания не заслуживала того, чтобы ей возвращали руку. Ее выходки достигли такого уровня, что ей пора было испытать последствия своего дерьмового поведения. Это не было милосердной мыслью, но меня достали ее вспышки раздражения. Она вела себя как стерва с тех пор, как Кингфишер появился в лагере. У нас были дела поважнее, чем взбалмошная воительница, которая закатывала истерику каждый раз, когда появлялась в этой гребаной палатке. К счастью для нее, Фишер был более снисходителен, чем я.

— Да, — простонала Дания. Она сжимала кровоточащий обрубок запястья, по щекам текли слезы. — Я сделаю это. Я… клянусь.

— Так это все? Ты возвращаешься в Калиш? — спросил Рен.

— Мы все. Трое из нас должны увидеться с Те Леной. А потом мы разнесем эту библиотеку на части, пока не найдем способ помочь Эверлейн. У нас есть время. Не так много, но есть. Мы должны использовать его с умом.

Ренфис стал белым как полотно. Если я не ошибалась, его руки теперь тряслись от облегчения, а не от беспокойства. Фишер взял ситуацию в свои руки, а это означало, что он не отвечает за поиск выхода из этой катастрофической ситуации. Он открыл рот, готовый заговорить, но Фишер опередил его.

— Прежде чем мы покинем эту палатку, нам нужно кое-что сделать. — Он решительно посмотрел на меня. — Наш алхимик сегодня встретилась с врагом лицом к лицу и храбро сражалась. Среди нас есть воин с новой кровью.

О нет.

Боги.

Нет.

Я не хотела, чтобы кто-то из них так на меня смотрел. Тихая гордость Фишера. Теплое одобрение Рена. Волчья ухмылка Лоррета. При обычных обстоятельствах мне было бы приятно получить признание за уничтоженных мною вампиров, но, учитывая столь мрачную перспективу Эверлейн, я не могла этого вынести.

— Я не хочу никакого шума, — сказала я.

— Ты не хочешь шума? — Лоррет рассмеялся. — Дело не в тебе, Саэрис. Речь идет о том, что мы должны признать одного из своих и оказать должное уважение. Ты не имеешь права голоса в этом вопросе.

Я посмотрела на Рена, ища помощи, но он виновато пожал плечами.

— Извини. Он прав.

— Слушай, что бы это ни было, оно может подождать. Мы в самом разгаре кризиса. Позже будет время для… Я даже не знаю, что ты собираешься делать, но это может подождать!

Мои доводы не убедили Фишера. Совсем. Он прислонился спиной к столу, сложив руки на груди.

— Мы не откладываем такие вещи. Идет война. Нет никакой гарантии, что кто-то из нас проснется завтра. Мы празднуем наши победы по мере их поступления. И мы, черт побери, должны быть уверены, что наши воины знают себе цену.

Лоррет первым шагнул вперед. Он достал Авизиет и опустился на колени, проведя ладонью по лезвию. По его следу потекла струйка алой крови. Он прижал руку к моей груди, прямо между грудями. Контакт не был сексуальным, но Кингфишер все равно слегка вздрогнул.

— Моя кровь в благодарность, сестра, — мягко сказал Лоррет.

Он встал, продолжая ухмыляться, как идиот, и отошел в сторону, чтобы Ренфис мог занять его место. Генерал опустился на колени, затем кивнул, рассекая кинжалом руку, и приложил ее к кровавому отпечатку, оставленному Лорретом.

— Для меня было честью сражаться рядом с тобой, — сказал он. — Моя кровь в знак благодарности, сестра.

Мои щеки пылали, температура была выше тысячи градусов, когда Фишер тихо подошел и опустился на колени у моих ног. Его темные волосы рассыпались по плечам, а кожа была бледной в мерцающем свете факелов. Однако его взгляд был уверенным. Его глаза пронзили меня насквозь, когда он вытащил Нимерель и сомкнул кулак вокруг его лезвия. Положив руку мне на грудь, он постукивал указательным и средним пальцами по грудине в такт моему бешено колотящемуся сердцу. Одарив меня очень усталой, очень печальной улыбкой, он сказал:

— Я отдаю тебе свою кровь в знак благодарности, Саэрис Фейн.